Семь дней, чтобы вновь тебя узнать

У Шэнь Цинцю был намечен надежный план. Пока Лю Цингэ будет на пике Цяньцао, он потребует для себя самую отдаленную миссию и отправится в противоположном направлении. На месяц. Затем вернётся тайно по самыми нехоженым и малоизвестным тропам. И если Лю Цингэ все еще будет в ордене, то на этот раз Цинцю отправится в нужное место, когда там его уже никто не станет ожидать. И сменит одежду. Привычную зеленую на голубую. Или красную, или жёлтую, а может и вовсе чёрную. Избавится от веера и поменяет прическу. Так он мог бы ещё долго избегать Лю Цингэ. Но Шэнь Цинцю берёт себя в руки и пробует вернуться к нормальной жизни, словно ничего не произошло. Впрочем чувства не так просто унять: тревога, пойманной птицей, продолжает биться о ребра в его груди. Он не готов снова встретиться с Лю Цингэ. Раньше он всегда с трудом выдерживал его присутствие, но теперь Шэнь Цинцю волнует нечто большее, чем брезгливое пренебрежение, презрение или слухи. Он боится разочароваться. Ему страшно посмотреть в глаза Лю Цингэ и вместо человека, который ему нравился увидеть лишь его пустую оболочку. Быть смелым — значит ждать неизбежного, не замечать сковывающего тело напряжения, и неспокойных снов, в которых проигрываются худшие сценарии их столкновения; вздрагивать от любого шума, нарушающего покой пика Цинцзин, и злиться, потому что это всегда какой-то пустяк, а не желающий поговорить начистоту Лю Цингэ. И хотя дистанция между ними сейчас приносит облегчение, Шэнь Цинцю возненавидит его, если Лю Цингэ, подобно Юэ Цинъюаню, посмеет бросить Цинцю, оставив между ними недосказанности. Пускай уж будут злость, обида, лживые и несправедливые обвинения. Все лучше, чем безразличие. Как и было обещано, спустя ровно семь дней после искажения ци, Шэнь Цинцю получает известие, о том, что Лю Цингэ покинул пик Цянцао. Об этом ему сообщает Мин Фань. Выслушав его, Шэнь Цинцю одобрительно кивает, чувствуя, что нервы достигли своего предельного напряжения. — Может ли этот ученик ещё чем-нибудь помочь, учитель? — Нет, уходи. Мин Фань почтительно кланяется, разворачивается и открывает дверь, чтобы уйти. Шэнь Цинцю массирует переносицу, когда слышит задушенный возглас своего ученика. — Что ещё? — раздражённый шумом, шипит Шэнь Цинцю. И цепенеет увидев стоящего в проходе Лю Цингэ. Его шиди проходит внутрь дома, на этот раз оставив все двери целыми. Впрочем в том нет его заслуги, а поблагодарить стоит Мин Фаня. Шэнь Цинцю молчит. Он просто вглядывается в Лю Цингэ, затаив дыхание. Его шиди другой. Его походка твёрже и решительней, взгляд не теряется при виде незнакомых вещей. До сих пор Шэнь Цинцю едва ли замечал, что тот Лю Цингэ несколько иначе собирает волосы, или что в его одежде какая-то странность. Теперь же всё становится на места и обретает целостность. Он сглатывает, ставшую вдруг вязкой слюну, когда в него упирается пронизывающий взгляд Лю Цингэ. — Шэнь Цинцю, — приветствует он с холодной вежливостью. Ну вот, он теперь не шисюн Шэнь, и Лю Цингэ ему больше не улыбается. Все его надежды рушатся. — Этот мастер может чем-то тебе помочь? — не позволяя ему вставить и слова, Шэнь Цинцю продолжает говорить. — Что касается событий последних дней, у этого мастера никогда не было дурных намерений воспользоваться твоей слабостью или расположить к себе. Это ты пренебрёг всеми предостережениями и нормами вежливости. Не то чтобы последние когда-либо имели для тебя значение. — Дело не в этом… — У меня также не было цели создавать между нами каких-либо обязательств. Надеюсь теперь ты помнишь, что во время искажения ци пытался меня убить, так что твоё спасение было вопросом моего собственного выживания. Нелепая идея о кровном долге также принадлежит тебе, но уверяю, мне ничего от тебя не нужно. Лю Цингэ сжимает кулаки, возможно злясь на уязвленное самолюбие. — Ты дашь мне сказать, Шэнь Цинцю? — Единожды этот мастер счел тебя достойным своих слов, так что не упусти выпавшую возможность, Лю Цингэ. — Вот именно, ты всегда отмалчиваешься, — он действительно зол. — Как с борделями. Почему за всё время ты ни разу не сказал мне правды?! — Потому что моя личная жизнь тебя не касается, — Шэнь Цинцю закатывает глаза. — Тогда бы я тебя не оболгал! — Это была твоя ошибка, а не моя. Сначала Лю Цингэ бледнеет, а затем его лицо заливает краской ярости. Шэнь Цинцю вздыхает и берет со стола свой любимый веер. Этот жест — предлог, чтобы отвести взгляд, но не отворачиваться от Лю Цингэ. Рядом с ним он не может позволить себе ни мгновения слабости. — То, что случилось за эту неделю, было чередой досадных недоразумений, — он продолжает. — Будет лучше, если мы обо всём забудем. Для тебя это не составит проблемы. — едко добавляет Шэнь Цинцю. Лю Цингэ фыркает и подходит к нему надменным шагом завоевателя на поле брани. — С чего ты взял, что возвращение памяти заставит меня забыть те дни? — его голос с хрипотцой посылает дрожь по телу Шэнь Цинцю, — Теперь я помню всё. Плохое… — Лю Цингэ придерживает его за подбородок, чтобы не позволить отвести взгляд. — И хорошее. И он целует его. Это неуклюжий поцелуй, влажный и лишённый изящества, с зубами, впивающимися в нижнюю губу. Шэнь Цинцю шипит, как рассерженный кот, и кладёт одну руку Лю Цингэ на плечо, а другой обхватывает его волосы. И тянет, пока Лю Цингэ целует его ещё сильней и напористей. Их грязный поцелуй больше подходит диким зверям. Шэнь Цинцю целует Лю Цингэ в страхе, что тот в любой момент уйдёт. Потому что это неизбежно произойдет, пускай сейчас Лю Цингэ и вжимается в него всем телом, пока они не оказываются на столе, необратимо испортив упражнения по каллиграфии. Когда Лю Цингэ отстраняется, чтобы перевести дыхание, Шэнь Цинцю жестоко кусает его в изгиб шеи, пока не чувствует металлический привкус крови на губах. — Шэнь Цинцю! — возмущается Лю Цингэ, пока он поддевает пальцами воротник его одежд, чтобы впиться в смуглую от солнца кожу. — Я собираюсь пометить тебя, — предупреждающе шепчет Шэнь Цинцю, — Чтобы ты никогда не забыл меня. — Не забуду. Это обещание. И Шэнь Цинцю начинает верить обещаниям Лю Цингэ.