all the stories you never told me

Ю Джун Хёк стоял перед деревянной дверью своего нового дома, держа в руке чемодан. Это был типичный коттедж, живописно искривлённый и со слегка покосившейся кровлей, выглядевшей так, словно она такой и была задумана. Здание гордо возвышалось среди диких трав и полевых цветов, пение птиц и шелест ветра среди деревьев ласкали слух. На двери не было замка. Она распахнулась после второго, более напористого толчка, и Джун Хёк шагнул внутрь необитаемого дома, где стук его туфель казался неестественно громким. Помещение оказалось вовсе не пустым; с первых же секунд Джун Хёк обнаружил, насколько оно было пыльным и захламлённым. Повсюду были беспорядочно разбросаны книги, похоже, взятые с двух книжных полок на стенах гостиной, а в углах были сложены всевозможные рукописи и странные, не поддающиеся описанию предметы. В воздухе витал запах мела и библиотеки. Идеально подобранный серый деловой костюм с галстуком, надетый на Джун Хёка, уж слишком хорошо вписывался в царившую в этой комнате атмосферу. Он снял с себя пиджак и поставил чемодан на диван, оставив на кофейном столике газету лицевой стороной вниз — ту, которую он читал в поезде по дороге. На последней странице большими буквами был выгравирован заголовок, под которым описывалось недавнее ограбление могилы: «ОСКВЕРНИТЕЛЬ МОГИЛ ВСЕ ЕЩЕ НА СВОБОДЕ». Развязав галстук, он прошел дальше, чтобы осмотреть остальные комнаты. Кухня и обеденный зал оказались довольно просторными и менее захламлёнными, чем гостиная, словно предыдущий владелец редко их использовал. Кухня была относительно чистой, если не считать стоявшей на плите большой кастрюли с давно уже испортившейся похлёбкой. На втором этаже располагались ванная и спальня. Ванная, как и ожидалось, была маленькой, но оборудование оказалось в рабочем состоянии, как и говорил риэлтор. Спальня с эркерами, наполнявшими ее светом, превзошла все ожидания. По всей комнате были разложены похожие стопки книг. Джун Хёк едва мог разглядеть стол под книгами и стопками бумаг, загромождавшими его. Самой странной была кровать — постель смята, словно кто-то на ней недавно спал, и от нее доносился легкий запах жасмина и земляники. Джун Хёк решил начать перестановку со спальни. Или, по крайней мере, навести в ней порядок настолько, чтобы представлялось возможным прилечь. Он взял в руки одну из книг, сложенных на столе. Затем попытался смахнуть с него кипу бумаг. «Эй! Ублюдок! Не трогай мои вещи!» Джун Хёк инстинктивно повернулся на источник возмущенного крика. Перед ним был человек, выглядевший не менее потрясенным, чем он сам. Это был мужчина лет двадцати-тридцати, примерно того же возраста, что и Джун Хёк. Выразительные тёмные глаза и мягкие чёрные волосы, взъерошенные с одного бока, выглядели так, словно он только что проснулся. Кожа его была настолько бледной, что казалась прозрачной. На нём была повседневная рубашка, заправленная в брюки, и мягкие белые тапочки, обутые на босу ногу. Его ноги не касались земли. Его ноги не…? Джун Хёк попятился назад. Мужчина парил в воздухе. «Что…?» Они продолжили пялиться друг на друга. Невесомый незнакомец вдруг начал светиться, словно он был взволнован, или же словно он залился румянцем, судя по исходившему от его щёк сиянию. Замешательство ясно читалось на его лице, которое, как запоздало осознал Джун Хёк, и впрямь было прозрачным. Джун Хёк моргнул. Затем он отвел взгляд и взял в руки кипу пыльных книг. Положил их на пол. Потом потянулся за следующей. «Это- мои книги!» — опять раздался голос, и Джун Хёк изо всех сил попытался от него отстраниться. Кроме него, в комнате никого не было; ему было сказано, что дом опустел после того, как пару месяцев назад умер его владелец, поэтому, что бы он ни слышал, что бы ни видел, не было реальным. Ю Джун Хёк придерживался фактов и здравого смысла. Призраков не существует. Это — просто галлюцинация, предположительно вызванная его долгой изнурительной дорогой сюда. Над ним раздался поток ругательств. Руки Джун Хёка, ни разу не дрогнувшие за где-то десять лет, проведенных в медицинском институте, ординатуре и на рабочем месте, соскользнули с края книги. И когда книги выпали из его хватки, он увидел, как незнакомец метнулся в воздухе, чтобы их поймать. Рука Джун Хёка потянулась вперед в попытке схватить мужчину, и беспрепятственно прошла сквозь него, словно на его месте был лишь воздух. В этот раз он уловил движение его губ, когда тот осыпал Джун Хёка оскорблениями, и его руки опять ничего не коснулись, ничего не уловили. После недолгой беспорядочной «схватки» со слишком уж реалистичной иллюзией, — хоть это не имело отношения к его специальности, Джун Хёк подумал, что стоило бы поискать в литературе что-то, связанное с дезориентацией и утомлением, — он почувствовал удар по своему затылку, а потом — ничего. ___ Ким Докча не планировал оглушать незнакомца. Тем не менее, напомнил он себе, это был чужак. Возмутительно красивый. Идеально уложенные чёрные волосы, густые брови и глаза цвета чёрного оникса. Рельеф его лица был безупречен, словно у статуи, очертания верхней губы были до глупого манящими, настолько, что Докче от этого стало не по себе. Даже будучи без сознания, он напоминал спящего принца. Выглаженная белая рубашка облегала его мускулистый торс, а строгие серые брюки подчеркивали очертания бёдер. Он не был похож на одного из тех ублюдков риэлторов, приходивших неделю назад и шнырявших по дому Докчи. Докча в тот раз поднял шум и бесцеремонно их выгнал, так что они едва ли когда-нибудь сюда вернутся. Мужчина оказался слишком тяжелым, чтобы его удалось затащить на кровать. Лучшее, что смог сделать Докча — это опереть его об нее и понадеяться, что он только что не убил человека. Он немного повозился у стола, причесался и уселся на пол рядом с мужчиной. Вздохнув, он повернулся, чтобы взглянуть на его смазливое лицо, лишь чтобы быть встреченным убийственным взглядом тёмных глаз. Ким Докча взвизгнул от неожиданности. «Я заподозрил неладное, когда увидел, насколько этот дом был дешёвым», — мужчина озлобленно поднял руку и потёр затылок, по которому накануне пришёлся удар Докчи. Он осмотрелся, выглядя крайне раздражённым тем, что очнулся на полу. Докча уставился на него. «Ты купил этот дом? Эти подонки выставили его на продажу?» «Да, — нахмурился мужчина. Он протянул руку и еще раз попытался его коснуться. Безуспешно. Это движение казалось немного милым. Если бы у Докчи были нервы, подумалось ему, у него бы пробежались мурашки по коже. — Что ты такое?» «Ким Докча, и я мёртв. Я призрак, или дух, называй, как хочешь. Кто ты?» Мужчина проигнорировал вопрос и резко наклонился к нему. «Как ты умер?» «Ну, что ж, тут такое дело… Я не помню, — ответил Докча, немного замешкавшись. — Клянусь, это правда! Я правда не знаю, — выдержав паузу, он повторил, — скажи мне свое имя. Обещаю, я ничего не собираюсь с ним делать». «Ю Джун Хёк», — ответил наконец мужчина, резко и лаконично. Несмотря на ледяной взгляд засранца, воображаемое сердце Докчи практически пропустило удар. Ю Джун Хёк. Это ощущалось как-то правильно. То, как Джун Хёк задавал вопросы, напоминало врача, пытающегося поставить точный диагноз. Это было мило с его стороны, даже если задумка была иной. Никто не интересовался Докчей на протяжении долгого времени. Ким Докча объяснил ему основные моменты: он умер в январе, погрузился в сон после того, как стал духом, и проснулся только теперь, в апреле, из-за появления Джун Хёка. Он не мог покинуть дом, даже если бы Джун Хёк попытался его прогнать, потому что был привязан к этому месту какой-то необъяснимой силой. И, что важнее всего… «Я некромант. Или был им, — уточнил Докча, помрачнев. — Иронично, не правда ли? Мне полагалось воскрешать мёртвых, а теперь я сам мёртв». Ю Джун Хёк окинул его скептичным взглядом. Этот взгляд Докче напомнил раскалённые угли. «Это… не настоящая профессия». «Что ж, тогда чем занимаешься ты, если твоя работа лучше моей?» «Я врач, на данный момент в отпуске». Тут же перед глазами Докчи предстал образ Джун Хёка в белом халате, со свободно свисающим с шеи стетоскопом, неспешно и чертовски обворожительно надевающего медицинские перчатки. «Тогда будь добр, обследуй мне простату», — ответил Ким Докча с крайне серьёзным видом. Джун Хёк бросил на него испепеляющий взгляд. В нормальной обстановке он бы тут же избавился от любого, кому хватило дерзости отпустить подобную вульгарную шутку в его адрес, но при всей абсурдности окружающей его обстановки он поймал себя на том, что подыгрывает выходкам призрака. «Это не моя специальность». «Доктор Ю, — попробовал произнести Докча. — Доктор Ю!» — восторженно повторил он. Джун Хёк скривился. «Я — хирург, — нехотя пояснил он. — Но не зови меня так». «Ладно, тогда «Джун Хёк» лучше?» — Докче уже нравилось то, как звучало это имя, словно проговаривание его вслух как-то позволяло ему его присвоить. «Нет. Нет, не лучше. Ты не реален». «Ты хочешь, чтобы так было». «Определённо хочу. Мне нужно просмотреть свои учебники ещё раз». «Вы изучаете духов в медицинском?» «Галлюцинации», — поправил его Джун Хёк. Докча усмехнулся. «Вот, — позвал он. — Дай свою руку». Джун Хёк в очередной раз окинул его взглядом, полным подозрений. Он протянул руку, И Докча накрыл ее своей. Рука Джун Хёка была большой, с широкой ладонью и длинными изящными пальцами. Докче было достаточно одного взгляда, чтобы понять, насколько осторожными они могли быть, насколько легкими они должны были быть во время сложной операции. Будь Докча еще живым, он бы ощутил исходящее тепло, но на деле он мог ощущать лишь что-то одновременно и мягкое, и твердое под собственной рукой. Он уловил то, как широко распахнулись глаза Джун Хёка. Джун Хёк тут же попытался сжать руку Докчи. Его пальцы сомкнулись вокруг пустоты. «Теперь ты мне веришь?» «Выходит, ты можешь касаться вещей, но тебя коснуться нельзя», — тут же заключил Джун Хёк. Докча был признателен ему за сообразительность. Он умиротворенно улыбнулся в ответ на яростное подрагивание брови Джун Хёка. «Итак, я реален, и ты ничего не можешь со мной сделать». Джун Хёк сверлил его гневным взглядом, понимая, что тот прав: «Ладно. Чего ты хочешь? Что я должен сделать, чтобы ты мне больше не надоедал?» «Я умер, — подытожил Докча. — Но на самом деле меня можно вернуть к жизни. Воскрешение. Уверен, ты с этим знаком». «Нет». «Ты ведь хирург, — пренебрежительно бросил Докча. — Во всяком случае, хорошо, что ты здесь, потому что ты мне можешь помочь! Сейчас я могу осилить это всё — двигать предметы и оставаться видимым — но человеческий дух вроде меня не может долго существовать без полноценного тела. Я исчезну где-то через год, или даже меньше, раз уже апрель. Так что, Ю Джун Хёк! — Докча улыбнулся так победно, насколько смог. — Спаси меня. Прошу, помоги воскресить меня. Я тебя научу». Холодное выражение лица Джун Хёка даже не дрогнуло. «Во-первых, я не верю в подобную чушь. Во-вторых, если я тебя и «воскрешу», ты уйдешь?» «Нет, конечно, — Докча фыркнул. — Это ведь мой дом». «Тогда я не собираюсь этого делать», — ответ Джун Хёка был решительным, резким, словно вонзённый в сердце клинок. Не то что бы Докча ожидал понимания, сострадания, но он еще никогда не встречал кого-то настолько грубого и неуступчивого. Ю Джун Хёк оказался жестоким, холодным и бесчувственным. Как бы ни была хороша внешность человека, если его характер отвратителен, то это не имеет смысла. Что ж, если Джун Хёк решил пойти этим путём, то так тому и быть. Докча сделает всё возможное, чтобы его переубедить. «Ты об этом пожалеешь, — прошелестел он. — Я сделаю всё, чтобы ты пожалел». Джун Хёк осклабился в ответ, горько и язвительно. Даже при виде этого у Докчи захватило дух. «Ты сказал, что у тебя есть год, прежде чем ты исчезнешь. Мне просто нужно подождать, и ты пропадёшь сам по себе», — отряхнув брюки, Джун Хёк поднялся и направился к двери. «Ты же хирург? Разве ты не спасаешь жизни? Или моя жизнь не заслуживает спасения?» — крикнул ему вслед Докча. Вот сукин сын, это ведь всё равно, что удерживать Докчу за краем моста, болтающегося над пропастью. Прежде чем выйти из комнаты, Джун Хёк взглянул на него в последний раз — и сбросил его в бездну: «Разве ты не сказал это сам, Ким Докча? Ты уже мёртв». ___ Ким Докча изо всех сил старался превратить жизнь Джун Хёка в сущий ад, как и пообещал. На протяжении следующих нескольких дней Ю Джун Хёк вовсю прибирался в доме, стараясь совершенно игнорировать существование Ким Докчи. Увы, этому не суждено было случиться. Изначально в планы Джун Хёка входило избавиться от всего, включая все принадлежавшие Докче книги и странные предметы, но Докча настолько безжалостно его изводил, что ему пришлось оставить их в покое. По крайней мере, ему было дозволено смахнуть с них пыль или убрать их в угол. Ситуация была тупиковой. Если раньше Джун Хёк думал, что преимущество на его стороне, то теперь он в этом не был так уверен. Докча слишком уж раздражал, и он не был уверен, что выдержит еще восемь месяцев такими темпами. Это был один из тех дней. Ким Докча бездельничал в воздухе над Джун Хёком, тщательно отмывавшим половицы на кухне. Он оценивающе взглянул на широкую спину Джун Хёка, на то, как перемещались мышцы под изношенной чёрной футболкой. Она слегка прилипала к коже из-за выступившего пота. Докча склонил голову набок, чтобы получше рассмотреть его бицепс. Если и было что-то во внешности Джун Хёка, что его не устраивало, то это его депрессивный гардероб. Вся его одежда была чёрной. «Ты бы выглядел мило в фартуке». Безмятежное озеро, которым до этого момента было выражение Джун Хёка, покрылось рябью, словно в него бросили камень, и он яростно нахмурился: «Что ты сказал?» «О, у меня ведь был где-то», — Докча вылетел из комнаты и вернулся спустя мгновение, размахивая сложенным фартуком в своей руке. Он был детского розового цвета, да еще и омерзительно вычурный. Джун Хёку хотелось избавиться от вида этого, сейчас же. Он хотел избавиться от вида Ким Докчи, сейчас же. «Пошёл вон». «На тебе бы неплохо смотрелся розовый, — Докча держал фартук над собой, умоляюще глядя на Джун Хёка. — Мне это досталось от друга. А!» — он пошарил в кармане в форме сердца на передней стороне фартука и достал предмет — маленький золотой крестик с Иисусом. Вот только Иисус был привязан к кресту красной верёвкой. Джун Хёк уставился на это. «Это богохульство». «О чём ты? Он благословлён архангелом, — Докча обратил внимание на то, как ткань натянулась на груди Джун Хёка, когда тот потянулся за сухой тряпкой. — Кстати, почему ты всегда носишь чёрное? Ты собираешься на похороны?» Джун Хёк отшвырнул розовый фартук, которым Докча продолжал размахивать перед его лицом. Это лучшее, что он мог предпринять. Он вжал тряпку в половицы так, словно он медленно вонзал во что-то нож. «Может быть, это мои похороны…? Ты оплакиваешь мою смерть!» «Нет», — мгновенно отрезал Джун Хёк. «Я тронут». «Сгинь, — отмахнулся он. — Иди и разбери книги в гостиной, если ты только не хочешь, чтобы я их все выбросил, как только закончу здесь». Докча одарил его широкой, самодовольной ухмылкой, которую последний видеть бы не хотел, и поспешил в гостиную, после того, как оставил на столе свёрнутый розовый фартук и золотой крест. Джун Хёк, хмурясь, продолжил отмывать пол. Раздражающая улыбка Ким Докчи врезалась в его память, словно еретик на костре. ___ Спустя две недели пришли книги Джун Хёка. Тяжёлые тома, небольшие пособия, какие-то старые, какие-то совсем новые. Не сказать, что Джун Хёк нуждался в повторном изучении сферы, в которой он свободно разбирался — к тому же, непосредственная работа ему дала больше опыта, нежели теория — но теперь ему хотя бы было чем заняться. Упорядоченность текстов, некогда пугавшая его лексика, над которой он долго ломал голову, схемы на знакомых участках привычных страниц — всё это дало ему точку опоры в настигшем его хаосе. Какой бы монотонной ни была учёба, она была спасительным якорем. Ким Докча, естественно, даже не собирался потакать планам Джун Хёка. Его покой то и дело нарушался назойливыми расспросами Докчи. Пока он не видел, Докча каждый раз разбрасывал его аккуратно разложенные стопы книг, с наслаждением их пролистывая и перемешивая листы бумаги, после чего Джун Хёк нередко терял страницу-другую. Ему начинало казаться, что его псевдо-договорённость с призраком была куда более изнурительной, чем любая когда-либо проведённая им операция. В доме Джун Хёк никогда не был в безопасности, даже когда спал или находился в ванной. Докча укладывался спать рядом с ним на кровать, ссылаясь на то, что она была единственной во всём доме. Джун Хёк ничего не мог с этим поделать. Но даже на этом ничто не остановилось. Дом был чист, и Джун Хёк сменил род занятий на ежедневные прогулки по лесу, окружавшему дом. Поздний снег наконец-то растаял, трава и деревья пышно зеленели, напитанные весенней влагой. Роса пропитала его брюки во время утренней пробежки, и Джун Хёк вскоре вернулся. Он принимал душ, и, смыв с волос шампунь уловил неприятное чувство. Будто бы кто-то за ним наблюдал. «КИМ ДОКЧАААА!» — взревел Джун Хёк. В голову Докчи полетел флакон шампуня. «Прости! Ухожу! — Докча уклонился от полетевшего в ответ кондиционера для волос. — Уж слишком ты горяч!» «Жаль, что кто-то столь обольстительный вроде тебя не поможет мне! Если бы ты только мне помог…» — голос Докчи эхом отдавался в коридорах, пока он убегал. Джун Хёк закончил принимать душ даже быстрее, чем в тот раз, когда у него был перерыв между операциями длиной всего пятнадцать минут. Он пытался игнорировать Докчу на протяжении нескольких дней, но его план провалился, когда Докча попытался осторожно смахнуть пыль с полок в спальне и вместо этого опрокинул книжный шкаф. Правда, Докча не был совсем уж бесполезным. Он охотно делился советами насчет того, где искать в лесу пропитание, какие грибы и ягоды были съедобными, даже объяснял дорогу и короткие пути к тем или иным местам. Его описания оказывались удивительно точными. Чего стоил один лишь рассказ об ореховой рощице у дороги на окраине леса, которую Джун Хёк смог найти лишь спустя несколько часов блужданий. Он знал и о многих бесполезных вещах наподобие того, какую кору больше всего любят олени, или на каких ветвях предпочитают обустраиваться разные птицы. Это было странным. Джун Хёку казалось, будто бы он знаком с Докчей уже очень давно. Было в Докче какое-то знакомое ему качество. Напоминало оконные стёкла в больнице, где работал Джун Хёк: безупречные, прозрачные настолько, что забываешь об их существовании, но стоит присмотреться слишком сильно — и увидишь собственное отражение, уставившееся на тебя в ответ. С Докчей было легко разговаривать, или, по крайней мере, язвить ему в ответ, когда тот открывал рот. Джун Хёк ему был невероятно интересен, и он то и дело засыпал его вопросами. Пристальное внимание было привычным для Джун Хёка, и он делал то же, что и всегда — отвечал. Любой бы разочаровался и прекратил расспросы уже на следующий день. Ю Джун Хёк был неприступным и скучным, по словам тех, кто когда-либо пытался с ним сблизиться. Они всегда оставляли его в покое спустя пару дней, и случай Ким Докчи казался точно таким же. Но Ким Докча продолжал его донимать. И Джун Хёк продолжал ему отвечать. Как бы это ни раздражало, Джун Хёк каким-то образом обрёл собеседника. «Но зачем ты вообще сюда пришел?» — Докча вновь не прекращал свою бессмысленную болтовню. Джун Хёк к тому моменту уже прибрался в гостиной и отдыхал на диване, молча листая принесённый им же журнал. Докча говорил за них обоих: «Если ты успешный врач, разве у тебя не благополучно сложившаяся жизнь? Хотя, ты ведь хирург, это другое. Может, ты пришёл из-за психологических проблем? Знаешь, ты ошибался, если ожидал, что жизнь здесь даст тебе восстановиться от вида смерти». «Это не твоё дело, — парировал Джун Хёк, но в его голосе уже не было этой резкости, сошедшей на нет после ежедневных расспросов. — Я ни разу не провалил операцию, и не было такого пациента, который не был бы спасён под моим присмотром». Докча выглядел задумчивым. «Стало быть, ты ненавидишь смотреть на чужие страдания?» «Ты слишком много болтаешь». «Странно. Ты первый, кто так говорит». Молчаливо перевернулась страница. Через минуту Докча уже сидел рядом с ним на диване, тихо листая одну из собственных книг. ___ К моменту, когда дом был приведён в порядок, у них устоялась своеобразная рутина: оба читали собственные книги, то и дело задавая друг другу вопрос-другой. В такие моменты Докча пугающе затихал; тем не менее, казалось, одиночество было для него таким же привычным, как и для Джун Хёка. Были и такие дни, когда Докча поднимал шум, беспощадно донимая Джун Хёка, иногда плохо флиртуя, так бесстыдно, словно ему было нечего терять. Он пытался помогать Джун Хёку на кухне. Но без возможности ощущать вкус или запах у него всё шло наперекосяк. Еда получалась сгоревшей, и Ким Докчу выгоняли из кухни, швырнув в него кухонным полотенцем. Ким Докча вместо этого решил заваривать чай для Джун Хёка. Залить листья кипятком — это ведь не так уж сложно? «Ты заваривал его слишком долго. Он горький», — заявил Джун Хёк, поставив кружку. Он оставил ее остывать. «Какой же ты привередливый, — Докча проворчал, но схватил чайник, чтобы попытаться ещё раз. Это была его девятая попытка. — Допивать это будешь?» «Нет, — отрезал тот. — У тебя что, нет других кружек?» «Эта — моя единственная, — Джун Хёк на него уставился. — А что? Меня все равно никто не навещает». Он довольно сильно беспокоился о Джун Хёке, когда не обижался где-то в гордом одиночестве. Ким Докча был по-своему противоречивым: он то цеплялся за Джун Хёка, словно упрямый моллюск за подводный камень, то избегал его. В такие моменты он действительно казался призраком. Но когда он вновь донимал Джун Хёка, это было так, словно он мечтал о человеке, которого можно было бы окружить вниманием, и наконец-то нашел того, о ком мог бы заботиться. ___ Докча попросил Джун Хёка ещё кое о чём. Приносить к нему умирающих или недавно умерших животных, чтобы он мог исполнять свои обязанности некроманта. Джун Хёк вовсе не планировал помогать Докче, но он увидел мёртвую птицу на траве недалеко от дома и почему-то принёс её. В любом другом контексте это было бы странным, но когда Докча увидел, что ему протянул Джун Хёк, его взгляд загорелся так, словно он увидел оазис после многодневного блуждания по пустыне. Это была ворона, причём старая, как определил Докча по одному лишь взгляду на неё. Ещё совсем недавно он уныло слонялся по дому и листал свои старые книги; теперь же он светился от радости и сновал по всему помещению в поисках ингредиентов для зелья — из всего, что можно было подумать. Джун Хёк ещё никогда не видел его за работой. Вопреки собственным словам, он с любопытством наблюдал с дивана за Докчей. Процесс был куда более кропотливым, чем ожидал Джун Хёк. То, как Докча ловко готовил зелье из старательно нарезанных и истолчённых в пыль ингредиентов, а затем осторожно вливал его в горло вороны, выглядело как целый ритуал. Он затем опустил обе руки на птицу и закрыл глаза. Повисла тишина, и, казалось, ничего не происходило. Джун Хёк никак не мог понять, в чём же смысл. Наконец, Докча открыл глаза. Он выглядел более умиротворённым, чем когда-либо до этого, и мягко улыбался. «Ты уже закончил?» «Да». «Что-то должно было произойти?» «Обычно появляется дух, но это не тот случай. Она прожила свою жизнь до конца, — объяснил ему Докча. — И больше не желает задерживаться в мире живых в какой бы то ни было форме». «Ты можешь понять такие вещи?» — голос Джун Хёка был полон сомнения. Докча оживлённо кивнул. «Да. Это один из самых важных этапов в общении с духами. Выяснить, хотят ли они продолжить жить в форме призрака, или же нет». «Они остаются духами навечно?» «Что ж, насколько я знаю, они исчезают, когда приходит время. Думаю, когда они сами это считают нужным». «Звучит так, словно ты не уверен». «Я уже понял, что ты скептик, — парировал Докча, указывая на того пальцем. — Я не пытаюсь тебя убедить. Я просто говорю, как есть». «Преждевременная смерть, — продолжал он. — Вот с чем я работаю. Знаешь, Джун Хёк-а, я бы смирился со своей смертью. Нет ничего страшного в том, что я не буду существовать, и, может быть, ты с этим согласишься. Но есть кое-что, что я не смог завершить, что-то, что я должен сделать. Поэтому я и прошу тебя». «Я не вижу важности в твоей работе». «Серьёзно, ты… — Докча выглядел практически обиженным. Но тут он улыбнулся. — Тебя тяжело переубедить, не так ли?» Он послал Джун Хёку воздушный поцелуй. «Что ж, раз ты не считаешь меня достойным спасения, то, думаю, я едва ли могу что-то изменить». Джун Хёк уставился на бездыханное тело вороны на столе. Почему-то пространство, занимаемое им, казалось пустым, заполненным одним лишь ветром. «Тогда что для тебя важно, Джун Хёк-а?» На протяжении следующих недель он рассказывал Ким Докче. Он рассказывал об обычных вещах, например, о том, как ему нравился парк, по которому он возвращался в свою квартиру, как он не любил белый цвет, о своей сестре, учащейся за границей, о моменте пробуждения пациента от наркоза после успешной операции. Он рассказывал о преподавателе со старших курсов, которая приглашала его на каникулах к себе, чтобы они вместе лепили пельмени. О старшекласснице, чьим наставником он стал, пока ещё учился в институте, а позже пришёл на её выпускной и сопровождал вплоть до её поступления. Докча слушал, никогда не перебивая, и наблюдал за жизнью Джун Хёка так, словно он что-то читал. ___ Весна была в самом разгаре. Луга вокруг коттеджа всё ещё были усыпаны яркими цветами, и даже воздух казался ярким. Среди вездесущего перерождения и пробуждения всего живого, имел место и уход из жизни. Весеннее цветение всё-таки недолговечно. Ким Докча занимался по дому. С приближением лета он становился всё оживлённее, но в какой-то степени и отстранённее от Джун Хёка. Джун Хёк как-то раз нашёл его на кухне, держащего мёртвую мышь чуть ли не со слезами на глазах, окруженного примерно дюжиной мерных ёмкостей с незнакомыми жидкостями. В иной раз это был выпавший из гнезда птенчик, умерший к следующему утру от полученных увечий. Докча обернул его тельце в шерсть и провёл свой ритуал в три этапа. Когда он закончил, его глаза ярко сияли, и он бережно сложил руки вокруг чего-то в воздухе, направившись через комнаты к окну. Он работал и на кухне. Джун Хёка это не устраивало. «Это отвратительно, — Джун Хёк поднял кусочек нарезанной морковки. — Я же говорил, мне не нужна твоя помощь на кухне». Докча открыл рот и испустил целый поток оправданий. Ему было скучно, было уже поздно и он переживал, что Джун Хёк так и останется без еды, уединившись в своей комнате, и вообще, нет ничего страшного в том, что морковь неаккуратно нарезана, ведь ему предстояло её есть, а не любоваться ею- «Прекрати размахивать ножом», — Джун Хёк импульсивно потянулся в попытках сдержать оживлённое движение рук Докчи. Его руки совсем немного не дотянулись до рукоятки. Он на мгновение почувствовал пальцы Докчи, прежде чем тот ослабил свою хватку вокруг ножа и позволил Джун Хёку его забрать. «Смотри, я ещё чай заварил». Джун Хёк сделал глоток: «Он горький». Взгляд Докчи напоминал поникший цветок. Джун Хёку почти стало его жаль. Почти. Джун Хёк допил чай, не поморщившись, и с силой поставил кружку обратно. Его красивое лицо было нечитаемым, когда он налил себе вторую кружку чая и выпил её. Затем еще одну. Докча выглядел ошеломлённым. Когда чайник опустел, он ткнул ножом в сторону Докчи: «Растения в саду полить нужно». Ким Докчу снова выпроводили из кухни. В этот раз он был в приподнятом настроении и смеялся, уходя. Джун Хёк выпил всё его дерьмовое варево из листьев. ___ Лето пришло медленно и вяло, словно пробуждение во второй половине дня. В тот день ему не удавалось сконцентрироваться на чтении. Он захлопнул книгу. На улице было светло. Он ни капли не удивился, обнаружив Ким Докчу загорающим на залитом солнцем полу. Он был практически невидимым в проходивших сквозь него солнечных лучах. Докча открыл один глаз, почувствовав на себе взгляд Джун Хёка, и перевернулся, в его сторону. Он вытянул свои стройные ноги и принял чуть ли не кокетливую позу, посмотрев в сторону, куда до этого был направлен взгляд Джун Хёка. «Прогуляйся, если хочешь», — предложил Докча, подобно демону на его плече. «Куда?» — Джун Хёк окинул его говорящим взглядом. Мол, расскажи мне историю. Я стерплю её. Это была одна из многочисленных особенностей Докчи. Он любил рассказывать странные истории: о магических происшествиях в лесу, таинственных шумных водопадах, о неизведанных горах, бамбуковых рощах и заколдованных персиках среди вечнозелёных деревьев, плодоносящих не по сезону. В этот раз это был рассказ о затерянных в лесу каштанах, плодоносящих летом. «Ты собираешься их найти?» — мягкая улыбка Докчи словно бросала вызов. Он сиял подобно бело-золотому пламени под лучами солнца, подперев щёку ладонью и ловя свет своими ресницами. При виде его в груди Джун Хёка что-то сжалось по неведомой ему причине. Словно ему было опасно оставаться здесь. Словно он вот-вот сгорит. Он резким движением поднялся на ноги и в три шага покинул дом, устремившись в лес, повторяя про себя указания Докчи. Конечно же, Джун Хёк нашёл эти деревья каштана. А ещё ласку. По крайней мере, это было похоже на ласку — длинное тельце, напоминающее раскатанный пласт теста, коричнево-белой окраски. Оно лежало в корнях дерева, окружённое колючими плодами едва не крупнее его же. Джун Хёк не мог понять, от чего именно погиб зверёк. Во всяком случае, он подобрал его вместе с каштанами и зашагал обратно к дому. Летний день, такой ясный ещё пару часов назад, незаметно стал пасмурным. Начал накрапывать дождь. Небо стремительно темнело, и редкие мелкие капли сменились крупными и тяжёлыми, с силой ударяясь по спине и макушке Джун Хёка. Ласка в его руках казалась совсем крошечной. Его обувь была измазана грязью, когда он наконец вернулся, капая на половицы у дверей. «Ким Докча». «Ты звал?» — Докча вихрем пролетел вниз по ступеням. Голос Джун Хёка не был громким, особенно среди шума дождя, но Докча его услышал сразу, и остановился перед ним с искрами в глазах. Джун Хёк молча протянул ему ласку. Выражение лица Докчи померкло, сменившись более угрюмым, когда он осмотрел зверька. Тут он поднял голову и с ужасом заметил состояние Джун Хёка. «Постой. Ты попал под дождь, — пролепетал он, не зная, о ком позаботиться в первую очередь — о мёртвой ласке или о замёрзшем и промокшем Джун Хёке. — Я принесу тебе полотенце». «Я и сам в состоянии, — отмахнулся от него Джун Хёк. — Делай своё дело». Докча не сдвинулся с места: «Ты…» Докча был непостижимым и полным противоречий. Непостоянным в отношении настроения, но при этом постоянным в отношении того, что он всегда был рядом. Джун Хёку захотелось его хорошенько встряхнуть. «В реанимационном отделении, — процедил он. — Положено сначала заботиться о пациенте, о том, кто лежит на носилках. Не о том, кто его доставил. Прежде всего положено выполнять свою работу». Докча прикусил губу, его взгляд дрожал: «Ты не работаешь в реанимационном отделении. И это не экстренная ситуация». Он не сводил глаз с Джун Хёка, с которого всё ещё капала на пол вода. Его одежда промокла насквозь, и его футболка плотно облегала его плечи и грудь. Его волосы, будучи мокрыми, ещё сильнее завивались. Может быть… Джун Хёк был по-своему заботливым. А ещё он не был уверен, что он не продержится и лишней секунды, пялясь на грудь Джун Хёка. «Ладно, — вдруг согласился он. — Спасибо за…» — Докча указал взглядом на покоившееся в его руках тело ласки. Он ушёл с низко опущенной головой, его щёки и кончики ушей светились. Докча не пытался удержать Джун Хёка. Этим он отличался. Он смотрел на Джун Хёка так, словно тот мог покинуть его со дня на день. Когда Джун Хёк действительно на время оставлял его, тот ничего не говорил, разве что прощался, неясно улыбнувшись, словно Джун Хёк действительно бы его бросил, если бы тот сделал что-то кроме этого. Он был заботливым и в плохом, и в хорошем смысле. Он никогда не заваривал Джун Хёку чай как положено, он всегда настаивал на том, чтобы помочь Джун Хёку на кухне или с уборкой, после чего устраивал жуткий беспорядок, но его сердце было полно искренности, и это вызывало у Джун Хёка едва уловимое чувство теплоты. С течением их сосуществования, казалось, распутывались клубки их разногласий — Ким Докча больше ни разу не просил Джун Хёка помочь ему с воскрешением, вместо этого сконцентрировавшись на том, чтобы тот поверил в него и в его способности. Открытый флирт прекратился, хоть того же и нельзя сказать о смущённых взглядах украдкой. Джун Хёк, в свою очередь, относился к Докче как к личности, вместо того, чтобы игнорировать его, считая того человеком, или, по крайней мере, раздражающим сожителем. Шум дождя стал оглушительным. Ещё недавно царило спокойствие, а теперь воздух, казалось, гудел от напряжения. Вдалеке рокотал и раскатывался вдоль горизонта гром. Джун Хёк не наблюдал за изготовлением зелья; он задержался в душе дольше обычного, отогреваясь в горячей воде и пытаясь избавиться от дрожи. Когда он вернулся, всё выглядело так, словно Докча только что использовал зелье на ласке. Чашки и кружки были составлены на столе, едва выделяясь в тусклом грозовом освещении. Свечение Ким Докчи было каким-то пугающим в этот день. Его голубовато-белые очертания казались холоднее, чем обычно. Он сделал вдох и опустил руки на тело ласки. Джун Хёк готов был поклясться, что видел, как засветилось место соприкосновения пальцев и шерсти. В это мгновение окна распахнулись, ударив по камню и впуская дождь в помещение. Ветер тихо взвыл, с нарастающей громкостью достигая слуха Джун Хёка. Фигура Ким Докчи покачивалась. Он открыл глаза — его тёмные глаза казались практически голубыми. Кроме ветра, ничто не указывало на происходившие перемены. «Дождь идёт до сих пор, — вымолвил Докча. Его голос был другим. Чуть более мягким, трепетным. — Он тебя больше не побеспокоит, но ты всегда можешь укрыться в саду или на поляне, пока он не закончится, если тебе это привычнее», — он, похоже, обращался к ласке. Докча отнёс невидимого духа к окну и выпустил его. Он постоял там некоторое время, глядя на что-то, несмотря на то, как дождь барабанил по крашенному подоконнику. Когда он наконец захлопнул окно, казалось, весь шум улетучился, оставив их наедине. «У тебя волосы до сих пор мокрые», — отметил Докча. С волос Джун Хёка всё ещё капало, теперь уже после душа. Он всего один раз протёр их полотенцем. Джун Хёк взял пальцами одну из прядей, глядя на то, как стекали и падали капли воды. «Пойду уберусь в прихожей», — отстранённо обронил он. Ощущая какую-то неловкость, он поднялся, чтобы достать одну из тряпок. «Постой, — Докча остановил его. — Спасибо, — его голос был полон искренности. Он моргнул, не меньше его удивившись внезапному порыву эмоций, и откашлялся. — Я, ну, я серьёзно. Ты лучше, чем я думал. Даже несмотря на то, что мы по-разному мыслим». «Я просто не хотел, чтобы ты опять подсматривал за мной в душе», — оправдался Джун Хёк. Это, в общем-то, действительно было проблемой. «Прости, — проныл Докча. — Больше не буду», — он казался довольно уставшим, и Джун Хёк не был уверен, было ли это игрой света, но его очертания казались более размытыми и прозрачными. Он потеребил край своей рубашки: «Значит, перемирие?» Джун Хёк наклонил голову набок. Вода капнула на его воротник, затемнив чёрную ткань ещё сильнее: «Я думал, оно и так у нас было». «С каких это пор?» «…хороший вопрос». «Значит, всё ещё враги! — Докча всплеснул руками и зыркнул на Джун Хёка. — Наши разногласия утром останутся в силе. До завтра». Он улизнул сквозь стену, прежде чем Джун Хёк успел издать хотя бы звук. Раздражённо покачав головой, Джун Хёк пошёл в противоположную сторону — прибраться в прихожей. Ведь что хорошего выйдет от следования за призраком? ___ Потратив вторую половину дня на пропалывание сорняков, Джун Хёк уже настроился на спокойный отдых. Вот только он оказался лежащим рядом с Ким Докчей, невинно хлопавшим ресницами. Взгляд Докчи был ясным и словно чего-то ожидающим. На его раздражающих губах виднелась тень улыбки: «Джун Хёк-а». Джун Хёку хотелось сбросить его с кровати и задушить. Он ощутил покалывание на задней стороне шеи, глядя на то, как Докча опустил свои ресницы — Джун Хёк даже и не замечал, насколько они были длинными и тёмными — и молча к нему придвинулся. Значит, вот как современные призраки изводят людей? Пытаясь их соблазнить? «Спи, раз ты устал». «Нет, — отрезал Джун Хёк. — Как я это должен сделать… пока ты здесь». Докча склонил голову. «Души тоже нуждаются в отдыхе. Ты ведь именно поэтому здесь, не так ли?» Джун Хёк замер. Докча пялился на его губы. Он опять начал светиться, всё ярче и ярче. Биение сердца Джун Хёка вдруг участилось. «Тогда спокойной ночи, Джун Хёк-а, — вместо того, чтобы, как ожидалось, дразнить его, Докча мягко улыбался. — Разбуди меня утром», — он закрыл глаза, и свечение вокруг него начало медленно, но верно затухать. Оттенки Докчи казались более приглушёнными, чем обычно, словно он за ночь превратился в стеклянную статую. Джун Хёк размышлял. Если он так и оставит Докчу, будет ли это означать, что тот будет спать вечно и растворится, когда придёт время? «Разве это не было бы идеально?» — шептал ему голос на задворках сознания. Джун Хёка никогда бы больше не беспокоил призрак. Но что-то в глубине его сердца отозвалось острым покалыванием, будто бы не желая его отпускать. Ему всё ещё надо было о многом расспросить Докчу, сказал он себе. Например, о том, когда распускаются цветы, какие ещё истории о мире он мог поведать, и почему, в конце концов, он так хотел жить. И о том, почему же Джун Хёк, возможно, совсем немного не хотел, чтобы Докча исчезал. Когда Джун Хёк проснулся, Докча ещё спал. Они оба спали спокойно, не ворочаясь, так что Докча лежал в том же положении на животе, что и вчера, на почтительном расстоянии от Джун Хёка. Рука Джун Хёка протянулась вперед и прошла сквозь его запястье. Он попытался коснуться кончика указательного пальца Докчи своим. Пустота. «Докча», — произнёс он, его голос был хриплым спросонья. Ответ не заставил себя долго ждать: небольшой вздох, дрожание ресниц — и Докча проснулся. Его тяжёлые веки вновь сомкнулись. Джун Хёк даже и не был уверен, кто из них двоих оказался более сонным. Он открыто пялился на лицо Докчи, ставшее уже таким знакомым. Докча резко выдохнул, прядь волос у его лба качнулась, и лишь тогда Джун Хёк очнулся. Он резким, чуть ли не яростным движением подскочил с кровати. «Ты что, хотел оставить меня во сне навечно?» — улыбка Докчи больше походила на острый оскал. Джун Хёк молча смерил его взглядом и вышел из комнаты. ___ Джун Хёк впервые это увидел мрачным субботним утром. Он что-то читал за столом в спальне. Он взялся за несколько несложных задач из старого учебника, пока по оконному стеклу возле него то и дело пробегались дождевые капли. Отвлёкшись, он выглянул в окно, и его взгляд наткнулся на бледную птицу. По её очертаниям — характерное продолговатое тело и заострённый клюв — Джун Хёк понял, что это ворона, вот только она казалась ненастоящей. Она слегка светилась среди унылой серости, и если присмотреться, можно было заметить, какими неясными были её очертания. Прямо как Ким Докча. Птица поймала неверящий взгляд Джун Хёка своими юркими глазами-бусинками, а затем принялась приглаживать клювом маховые перья. «Эй, Ю Джун Хёк! По-моему, я в этот раз правильно заварил твой чай. Всё как ты любишь! — Ким Докча ворвался в комнату, словно неугомонный подросток, держа в руках кружку, от которой исходил пар, — надеюсь». Джун Хёк указал на ворону: «Это что такое». «О, — Докча взглянул на ворону, потом вновь на Джун Хёка, — О! Ты её видишь!» «А что, не должен?» — Джун Хёк едва ли не кричал на грани истерики. Докча подлетел к нему и осторожно вручил ему тёплую кружку, раскрыв его крепко сжатые кулаки. «Увидеть — первый шаг к тому, чтобы поверить». «И как только ты поверишь достаточно сильно, Джун Хёк-а, — Докча улыбнулся, — если достаточно поверишь, то сможешь коснуться духа». ___ Крайне встревоженный и озадаченный, Джун Хёк ушёл из дома, чтобы развеяться. Лес был подозрительно молчаливым, и Джун Хёк, никогда не страдавший от паранойи, теперь боялся уловить снующего в листве светящегося духа. Он не знал, куда и зачем он идёт. Чем дальше он продвигался, тем однообразнее становились окружавшие его деревья, пока он не осознал, что ходит кругами. И всё-таки он не останавливался. Он не был точно уверен насчёт того, сколько времени прошло с момента его ухода, но в какой-то момент он уловил журчание воды — неподалёку был ручей. Джун Хёк пошёл на шум воды, и, как только он вышел к ручейку, перед ним открылся ошеломляющий пейзаж. Это было точь-в-точь как в одной из историй Ким Докчи, которую он поведал одним весенним днём за обеденным столом. Только в этот раз это не было легендой. Перед ним была персиковая роща, казавшаяся бесконечной, усыпанная цветами и плодами. Это было чарующее зрелище, будто бы не из этого мира. От деревьев исходило мягкое сияние, сами они были неподвижны, словно запертые в чьём-то воображении. Вдоль ручья тянулась неприметная тропинка. Сюда приходили люди, хотя довольно редко. Джун Хёк шёл по тропе, несколько раз перейдя ручей. Шум воды нарастал. Наконец, персиковая роща закончилась, последние несколько деревьев окружали оглушительный водопад, бравший начало в каменной скале. Джун Хёк посмотрел на тропинку. Она заканчивалась, переходя куда-то под водопад. Он пробрался под ревущим потоком воды и оказался позади водопада. Так он заметил небольшой проход в камне, переходивший в пещеру, способную вместить человека. Ведомый неведомой силой, он скользнул внутрь. Время шло незаметно, пока он, пригнувшись, пробирался по пещере. Мир по ту сторону встретил его ослепительным светом, и когда его глаза к нему привыкли, он увидел впереди пышную долину. Она довольно сильно напоминала лес, из которого он пришёл: такие же деревья на горах с такими же очертаниями, такая же голубизна неба. Но это место было каким-то жизнерадостным, чего нельзя было сказать о том лесе, казавшемся более унылым. Даже ветерок, перебиравший волосы Джун Хёка, казался игривым. «Эй! А ты ещё кто такой?» — до него донёсся детский голос. Навстречу ему бежал мальчик лет десяти-одиннадцати с непослушными русыми волосами и многочисленными пластырями, покрывавшими его голени и ладони: «Ты не Докча-хён!» — мальчик хмуро рассматривал Джун Хёка, скрестив руки на груди. «Ты знаком с Ким Докчей?» Мальчик ещё сильнее нахмурился. «Это я об этом должен спрашивать! Откуда ты знаешь хёна!» — заупрямился он. «Ли Гиль Ён! Не обращайся с нашим гостем так грубо!» — вмешался более звонкий, нежный голос. Он принадлежал другому ребёнку, теперь уже девочке с медово-золотистыми волосами и большими выразительными глазами. Она почтительно поклонилась Джун Хёку: «Простите, аджосси. Сюда не очень-то часто приходят новые люди, так что Гиль Ён не знает, как себя вести», — она грубо вцепилась в волосы Гиль Ёна и заставила его тоже поклониться. Когда они вновь выпрямились, она одарила Джун Хёка улыбкой: «Я Шин Ёсунг. Если пойдёте со мной, я проведу вас в деревню». «Ты… — Джун Хёк присмотрелся к Ёсунг. — Ты когда-то была моей пациенткой», — он вспомнил маленькую девочку с того времени, когда он только получил диплом, с точно такой же аккуратной короткой стрижкой и теми же умными карими глазами. «Доктор Ю! — глаза Ёсунг загорелись, стоило ей вспомнить. — Я помню. Это было несколько лет назад». Она оживлённо болтала с Джун Хёком на протяжении их недолгой дороги к деревне, в то время как мальчик по имени Гиль Ён ему явно не доверял. Когда они прошли по холму и оказались у деревни, всё это начало казаться каким-то сном. Даже Джун Хёку было сложно осознать, через что он прошел за последний час. Светящаяся персиковая роща, неизведанный водопад и таинственная пещера, ведущая в таинственные земли, заселённые людьми. Но, опять же, Ким Докча был вполне себе реальным, не так ли? Их встретил мужчина примерно одного возраста с Джун Хёком, тащивший на спине большую охапку сена. Его звали Ли Хёнсон, и он оказался невероятно скромным, несмотря на своё грозное мускулистое телосложение. Он дружелюбно улыбнулся Джун Хёку и неловко пригладил свои коротко остриженные волосы. Дальше всё было как в тумане; Джун Хёка представили любопытным жителям деревни, многочисленные имена которых ему не удалось запомнить, прежде чем Хёнсон вместе с двумя детьми провёл его в пустую избу. Оказалось, что и дети, и остальные местные жители были знакомы с Ким Докчей с тех времён, когда он их навещал. Ли Хёнсон пояснил, что странное расположение и предназначение деревни было в том, что она была своего рода райским уголком, отрезанным от остального мира. Когда принесли чай и еду, Хёнсона позвали с чем-то помочь. Он вскочил на ноги и попросил прощения за свой уход, выглядя так, словно он испытывал одновременно облегчение и небольшой страх перед Джун Хёком. Джун Хёк взял в руки чашку чая. Она была слеплена вручную из глины, и у неё не было ручки. Он по одному лишь нежному аромату понял, что чай был жасминовым. Он сделал глоток. Чай был идеальным, несказанно лучше, чем результат нелепых попыток Ким Докчи, но почему-то он не отдавал тем же теплом. Да и место это было куда более странным. Так он и сидел в избе с парой детей, все трое молча пили свой чай. «Хёнсон сказал, что когда люди покидают это место, они больше не могут вернуться?» Ёсунг кивнула: «Верно. Просто Докче-аджосси очень повезло». Похоже, Ким Докча несколько раз наткнулся на персиковые деревья, водопад и вход в пещеру благодаря сочетанию невероятного везения и плохой ориентации в пространстве. Но вот что странно. Это место казалось достаточно важным, чтобы рассказать о нём Джун Хёку, но Ким Докча ни разу его не упоминал. «Выходит, у него нет цели. Он просто бездумно бродит по окрестностям, — подытожил Джун Хёк. — Болван». «Ты кого болваном назвал, ублюдок прокоптелый?!» «Кстати! — поспешно вмешалась Ёсунг, еле сдерживая смех. — Доктор Ю, откуда вы знаете аджосси?» «Что ж…» По окончании его разъяснений Гиль Ён рыдал на полу, а Ёсунг глядела на него широко раскрытыми глазами, полными слёз. «Нет! Нет! Докча-хён не мог! Он не мог! — завывая, он обвиняюще ткнул пальцем в Джун Хёка. — Т-ты! Ты убил…» — осознав, что Джун Хёк в принципе не мог убить Ким Докчу, Гиль Ён опять в отчаянии рухнул на пол. Ёсунг закусила губу, изо всех сил пытаясь не заплакать. «Но он всё ещё здесь, не так ли? — сказала она. Джун Хёк поражённо взглянул на неё, — Думаю… Я чувствовала, что что-то не так. Но я всё ещё ощущаю его присутствие», — Ёсунг положила свою маленькую ладонь на сердце. Джун Хёк моргнул. «Он… не мёртв. Его сознание осталось в форме призрака». Ёсунг на мгновение забыла о собственной печали и хихикнула, глядя на неуверенное выражение лица Джун Хёка. «Доктор Ю, вы теперь в призраков верите?» «Не то что бы я мог это отрицать, — ответил он, продолжая хмуриться. Он всегда хмурился при мысли о Ким Докче. — Я жил с ним в течение последних нескольких месяцев». «Аджосси ведь крутой, правда?» «Ким Докча…» — Джун Хёк мельком взглянул на Гиль Ёна, пристально сверлившего того взглядом, лёжа на полу, мол, только посмей сказать что-нибудь плохое про хёна. Что ж, временами Джун Хёк придирался к мелочам. «…нет». Гиль Ён издал отчаянный вопль и вылетел из избы, попутно осыпая Джун Хёка проклятиями. Он остался наедине с задумчивой Ёсунг. «Докча-аджосси очень добр, — произнесла она. — Ну, может не всё время, но он всегда был добр к нам с Гиль Ёном. По-моему, у него очень чуткое сердце. Я слышала, что можно понять, насколько человек хороший, по тому, как он обращается с животными». Для Джун Хёка это было непривычно. Факт того, что кто-то ещё знает Ким Докчу. Ещё и совсем не таким, каким его знает Джун Хёк. Ёсунг рассказывала про Ким Докчу, про то, каким милым и добрым он был: «Я хорошо понимаю животных, на самом деле даже немного лучше, чем аджосси. Так что я учусь, чтобы стать его ученицей в некромантии, — продолжала она. — Когда он навестил нас в последний раз, он мне одолжил некоторые свои записи. Но раз теперь Докча-аджосси мёртв, то-» Её слова оборвал громкий лязг. В дверях стоял Ли Хёнсон, ошарашенно глядя на них обоих. Оброненный чайник прокатился перед его ногами. «Докча-си мёртв?!» В суматохе, вызванной запоздалой вестью о смерти Ким Докчи, Ю Джун Хёка выволокли из избы и велели ему возвращаться домой, чтобы воскресить его. Все трое — Ёсунг, Хёнсон и Гиль Ён вызвались проводить его. После ничтожно малого времени знакомства с последними двумя, Хёнсон цеплялся за Джун Хёка, как за последнюю надежду, а Гиль Ён явно его невзлюбил. Что ж, любой бы злился на посла, принесшего дурную весть, особенно о смерти столь близкого для них человека, какой бы необоснованной эта злость ни была. «Прошу, спасите его, — с серьёзным видом попросила Ёсунг. — Аджосси много для нас значит». «Только ты можешь это сделать, — добавил Хёнсон, всё ещё вытирая слёзы. — Сезон урожая уже совсем скоро, деревне нужна наша помощь». «Хёнсон-си работает за семерых! — эхом отозвалась Ёсунг, — и с тех пор, как пришел Гиль Ён, насекомые не портили нам урожай. А мне нужно заботиться здесь о животных». Гиль Ён исподлобья глядел на Джун Хёка: «Меня воротит от того, что только ты можешь помочь хёну, а не мы. Но его ждёт много людей, так что лучше бы ты всё сделал как положено», — он продолжал так с ним обращаться до последнего. Их слова были подобны водопаду над пещерой, потоку, оставившему Джун Хёка изумлённо переосмысливать всё, что он узнал. Всё то недолгое время с тех пор, как он встретил и узнал Ким Докчу, Ю Джун Хёк был уверен, что тот был отшельником, уединившимся в лесу без друзей и знакомых. Но вот оно, доказательство прямо противоположного всему, во что верил Джун Хёк — на самом деле Ким Докчу безгранично любили те немногие, кто его знал. «Возьми это с собой», — грубо вставил Гиль Ён и протянул руку с чем-то мягким. Это была горсть белых куриных перьев. Джун Хёк уставился на них: «Зачем». Ли Хёнсон, в свою очередь, тоже всучил Джун Хёку охапку странного материала — теперь уже срезанной с зеленеющих холмов травы: «Эти ингредиенты нужны Докче». «И вот это тоже!» — Ёсунг вложила в руку Джун Хёка маленький гладкий камушек. Он был цвета морской волны и прохладный на ощупь. Возможно, нефрит: «О, и ещё, — добавила Ёсунг, прежде чем Джун Хёк мог вставить слово. — Когда пойдёте через персиковую рощу, не забудьте взять с собой несколько персиков». Они сопровождали его до вершины холма, а оттуда уже провожали его взглядом. Даже когда Джун Хёк шагнул в пещеру, они всё ещё стояли там и махали ему — живое напоминание о призраке, к которому Джун Хёк возвращался. ___ Пока он пробирался через лес, ему показалось, будто бы он уловил какое-то мерцание среди деревьев, слишком уж голубоватое для отражения или солнечного луча. А через смутное мгновенье свет пропал из поля зрения очертанием раздвоенного копытца. Он выбросил увиденное из головы и продолжил свой путь. Деревья уже выглядели более знакомо, и он почувствовал облегчение, выйдя к коттеджу со знакомой покосившейся крышей, который уже казался ему домом. «Ю Джун Хёк!» — Ким Докча указал на него лопаткой. Он выглядел всё так же, будучи энергичным и готовым в любой момент начать донимать Джун Хёка. Овощи из сада были аккуратно выложены на стол, создавая какое-то унылое зрелище. «Кстати, — сказал Докча всё так же звонко. — Где ты был все эти три дня?» Три дня? Но ведь Джун Хёка не было всего несколько часов. Почему-то таинственная деревушка казалась затерянной в далёком прошлом. Он немного растерянно посмотрел в сторону Докчи — тот стоял спиной к нему, задорно отмывая овощи. Только теперь он это заметил. Эта деталь была мимолётной, настолько, что ему пришлось прищуриться, чтобы её уловить. Свечение Ким Докчи трепетало, словно крылья колибри, слишком часто, чтобы это можно было заметить без пристального внимания. Докча привык к тому, что Джун Хёк периодически уходил из дома. Тот никогда не говорил Докче о том, куда собирается пойти, но если он уходил больше, чем на день, то обязательно брал с собой кожаный чемодан и возвращался с газетой в руках. Самое долгое его отсутствие длилось два дня. На третий день, несмотря на все свои усилия, Докча забеспокоился. В этот раз не было никакой газеты. Вместо этого Джун Хёк выложил на стол достаточно интересный набор предметов. Несколько персиков, траву и куриные перья. «Не твоё дело», — парировал Джун Хёк. Похоже, Докча не узнавал эти предметы. После того, как он с любопытством их осмотрел и потыкал пальцем персики, его вновь отправили разбираться с овощами. Джун Хёк наблюдал за тем, как тот промывал бок чой сильным напором воды. «Ты, — начал он, — ..Помнишь Шин Ёсунг?» Ким Докча моргнул. «Я…» «Мужчину по имени Ли Хёнсон. Мальчишку по имени Ли Гиль Ён». «Думаю, я о них когда-то слышал». А вот это уже странно. Эти люди так сильно любили и превозносили Докчу, но он, похоже, не мог их даже вспомнить. Джун Хёк не мог понять, в чём причина — может быть, прошло очень много времени, или же дело было в странной магии той деревни. Он взглянул на пух на поверхности персика. «Но я серьёзно, где ты был?» — как ни в чём не бывало, переспросил Докча. «Беспокоишься?» «Хмм. Я что, выгляжу так, словно меня волнует твоё благополучие, неблагодарный ты ублюдок?» Воображаемый водопад всё ещё обливал Джун Хёка. Он чувствовал себя подобно этому бок чою, который Докча нещадно промывал. Это было довольно внезапно, что он чувствовал, как Докча за него переживал. Искренне заботился о нём, как о человеке, а не как о средстве достижения цели. Мало того, Ким Докча вовсе не был обязан так тепло относиться к Джун Хёку, тем более, что тот ничем этого не заслужил. Когда в последний раз хоть кто-то интересовался, как у него дела? Когда его в последний раз ждали, не покидали его? Джун Хёк хотел ответить, мол, да, да, я знаю, что ты беспокоился, но я не думал, что для тебя это будет настолько важно. Вместо этого он прогнал Ким Докчу из кухни. ___ После ужина Ким Докча задал очередной неловкий вопрос. «Когда ты вернёшься?» Странно, но все мысли Джун Хёка улетучились. «Вернусь?» «Туда, откуда пришёл. На работу. Не похоже, что ты тут собираешься остаться навсегда». Времена до того, как он повстречал Ким Докчу. Те времена- они казались такими далёкими, хотя, по сути, это вся его прошлая жизнь. Теперь же, казалось, вся его жизнь сместила фокус, устремилась в этот загадочный лес, в этот небольшой коттедж, к этому полупрозрачному полумёртвому мужчине перед ним. «Не знаю. У меня не было плана». «Это не похоже на тебя». «А ты меня знаешь?» «Да, — Докча склонил голову набок, оперев подбородок на ладонь, — я тебя знаю. Я знаю тебя и твою историю, и она мне нравится». «Что же в ней такого интересного?» «Это могла бы быть самая обыкновенная история. Но для меня это всё, о чём я мог лишь мечтать», — Ким Докча опять мягко светился, мерцая подобно мимолётному сновидению. На плите засвистел чайник. Чай в этот раз был идеальным. Джун Хёк это понял уже по аромату. Ким Докча не чувствовал запахов и поинтересовался мнением Джун Хёка. «Сойдёт, — ответил тот ещё до того, как прикоснулся к кружке. — Я никак не могу понять, — добавил он с внезапной прямотой, — почему ты так печёшься о вещах, которых больше нет». «Я не знаю. Но дело в том, что они никуда не исчезают. Они всё ещё здесь, продолжают существовать, — пока Ким Докча говорил, Джун Хёк слышал далёкое карканье ворон в золотых лучах заката. Были ли они живыми или мёртвыми, он не знал, — если их ещё можно спасти, почему бы этого не сделать?» Возможно, чай оставил небольшое горькое послевкусие на языке. «Джун Хёк, ты когда-нибудь боялся что-то потерять?» ___ Ю Джун Хёк начал задумываться о месте, где Ким Докчи не существовало. Он думал о протяжённых больничных коридорах, об оживлённом фойе на первом этаже, заполненном незнакомцами. Может, одно-два знакомых лица мелькнут и затеряются в толпе. Он думал об этом коттедже — без смутного звука падающих книг в соседней комнате, с открытыми нараспашку окнами, не впускающими в комнаты ничего, кроме тишины. А потом появилось незнакомое чувство. Какое-то тревожное, беспокойное чувство в его груди. И сквозь этот страх Ю Джун Хёк подумал, что впервые в жизни он действительно боится что-то потерять. ___ Книжные шкафы в спальне переполнялись. В этот раз Джун Хёк тащил шкаф, наполовину заполненный книгами, вниз по лестнице. Недавно начищенные воском ступеньки были скользкими, Джун Хёк из-за шкафа не видел собственных стоп, и, наконец, что-то — будь то карма или судьба — стало причиной того, что он кубарем полетел вниз — сначала с ужасным грохотом приземлился шкаф, а следом его собственное тело. За миллисекунды до того, как всё закончилось, он ясно уловил полупрозрачные, подозрительно яркие очертания Ким Докчи у основания лестницы. Его глаза были широко раскрыты, и он, похоже, что-то кричал. Скорее всего, глаза Джун Хёка были такими же распахнутыми, как и у него. За мгновение до удара он закрыл глаза и ударился о пол, пролетев прямиком сквозь Докчу. Он не знал, что произошло, но, казалось, что-то смягчило его падение, словно он приземлился на подушку, прежде чем она исчезла и дала ему упасть на половицы.Его колени дрожали. Синяки от этого точно будут, но в целом всё было в порядке. Смягчённое падение… Джун Хёк посмотрел по сторонам. Докча всё ещё парил у основания лестницы, но выражение его лица было… странным. Он всё так же таращился на Джун Хёка, касаясь ладонью своей щеки, глаза всё так же распахнуты, всё так же светился… но, вот оно что. Это было не предостерегающее сияние. Докча покраснел до кончиков ушей. Рука Джун Хёка без его ведома потянулась к его губам: «Ты…» — призрачное ощущение той мягкости ярко всплыло в его памяти. Должно быть, падение смягчилось оттого, что он пролетел сквозь Докчу. Но почему именно так? Колено Джун Хёка забавно дёрнулось, и его нога неосознанно пнула упавший шкаф. На нём виднелись царапины и глубокая вмятина. Ему это показалось чем-то вроде метафоры, напоминающей его же сердце после того, как он упал сквозь Докчу. ___ На дворе всё ещё было лето. Дни стали длиннее, а дневное тепло задерживалось до позднего вечера. Духи, казалось, были повсюду, преследуя Джун Хёка куда бы он ни пошёл. Сколько же созданий оживил Ким Докча? В саду он обнаружил дух золотистой ласки, прячущийся под листьями тыквы. По ночам вылетали сотни светлячков — какие-то светились привычным ярко-золотым, какие-то — голубовато-белым, подобно духам. Днём стая духов молодых ворон поднимала шум, после полудня кружила среди верхушек деревьев, иногда взмывая ввысь в хорошую погоду. В закатные часы они садились среди ветвей, и казалось, что их становилось ещё больше. Они исчислялись сотнями, светились на месте тёмных ветвей подобно белой гирлянде, когда сгущались сумерки. Пока они собирались на деревьях, Джун Хёк сидел на улице до тех пор, пока трава не охладеет, или пока Докча не позовёт из дома. В такие моменты спокойствия сознание Джун Хёка блаженно опустевало. Пока не пронесутся мысли о возвращении на работу, о поезде, который унесёт его в суетливую пучину города, в стерильную оживлённую больницу. Этот дом всё ещё будет принадлежать ему. И когда он вернётся через год, он опустеет, словно здесь никого и не было с самого начала. Но опустеет ли? Какие отголоски Ким Докчи он обнаружит в дальнейшем? Что это будет за потеря такая, какое опустошение он ощутит, когда вернётся и увидит стопы книг, едва заметные царапины на стенах и мебели после тех случаев, когда Джун Хёк что-то швырял в Докчу, в конце концов, единственную кружку на кухонной полке. ___ Он пытался найти каштановые деревья недалеко от магистрали. Это было не слишком сложно — стоило ему немного пройти вперёд, как до него донёсся шум машин на дороге, нараставший по мере его приближения. Сквозь деревья виднелся край магистрали — ровно выложенный серый асфальт, исчерченный белой и жёлтой краской. В затишье между проезжавшими машинами Джун Хёк заметил что-то на дороге. Он вышел из-за деревьев, чтобы посмотреть поближе. Это было какое-то животное, сбитое машиной и определённо мёртвое. Джун Хёк даже с расстояния увидел окропленный красным асфальт, и ему стало не по себе. Следующая машина промчалась по дороге и проехалась прямо по животному. Когда зверёк скрылся под шинами, Джун Хёк развернулся и скользнул обратно в незыблемый лес, чувствуя, как его сердце болезненно сжалось. Он подумал, не это ли чувство преследовало Ким Докчу, а потом задался вопросом, когда это он успел стать настолько похожим на Ким Докчу. ___ Уже сгущались сумерки, когда Джун Хёк вернулся. Он пришёл позже, чем обычно. Какие бы упрёки ни держал наготове Ким Докча, они замерли у него на губах, когда тот вошёл. В этот раз атмосфера стала более мрачной, чем обычно, словно призывавшей к молчанию. Джун Хёк что-то держал в руках. Что-то пушистое, размером с кошку. Ушибленная лиса. Джун Хёк положил её на стол. На ней не было крови, но было видно, что с ней что-то стряслось. Может, внутреннее кровотечение. «Ты…» — Докча растерялся. Судя по тому, что он узнал о Джун Хёке, живя с ним, Джун Хёк не был склонен проявлять сочувствие, особенно по отношению к умирающему животному. Он делал то, что мог, согласно установкам и логике. Этот же случай был безнадёжным даже в глазах Докчи. Это была маленькая серая лиса. Её остекленевшие глаза были широко раскрыты, и единственным, что указывало на то, что она была ещё жива, было медленное дыхание, заметное, когда она лежала на боку, и редкое подрагивание усов. Джун Хёк в раздумьях стоял перед телом лисы: «Докча, в спальне у шкафа лежит аптечка. Она нужна мне». Может, Джун Хёк действительно рехнулся. «Зачем?» «А зачем, по-твоему?» «Ты не сможешь её спасти», — проронил Докча. «И кто же это сказал?» «Я. Ты оперируешь людей, никак не животных. Ты не ветеринар. Перестань обманывать себя, — голос Докчи был твёрдым. — Её страдания будут недолгими». «Почему? Почему ты так ждёшь смерти? Ты что, ко всему так относишься?» «Потому что, в отличие от тебя, я не способен спасать! — выпалил Докча. — Если ты не понял, я пытался. Если кому и всё равно, умрёт ли кто-то или будет жить, так это только тебе». Напряжение накалилось так сильно, что, казалось, воздух вот-вот лопнет, словно натянутая резинка, и тем самым причинит боль. На столе между ними лежал умирающий зверёк. Их лица освещал единственный светильник в комнате, очертив их причудливыми тенями. Едва вздымающееся тело лисицы постепенно замерло. В комнате повисла мёртвая тишина. Это молчание оборвал тихий вздох Докчи: «Смерть — это вовсе не конец, знаешь ли. Вы, врачи, считаете её величайшей трагедией, или какой-то непостижимой вечностью, или концом света, но у остальных может быть другое видение её». «Я не говорю, что смерть — это что-то, о чем не должны скорбеть. Ведь я это делаю. Я скорблю. Просто я это делаю иначе. Если ты это понимаешь…» — произнёс Докча. Он приблизился к лисице, и Джун Хёк, не раздумывая, уступил ему путь. «…то наблюдай за мной, Джун Хёк-а». Докча снова светился, и в этот раз сияние было устойчивым, будто бы утешительным. Его руки коснулись тела лисы, с точно такой же осторожностью, с которой это бы сделал Джун Хёк. Это был не первый раз, когда Джун Хёк наблюдал за работой Докчи, но сейчас всё было по-другому, словно Докча пытался что-то доказать. Его движения были плавными, последовательными, как у хирурга — осторожными, и притом уверенными. Джун Хёк следил за руками Докчи, ни разу не дрогнувшими, пока тот влил в пасть лисицы немного только что приготовленного зелья, максимально сконцентрировавшись на собственных действиях. То, что раньше казалось Джун Хёку скорее ритуалом, теперь было чем-то вроде обычая, хоть и нестандартного, напоминавшего науку, так хорошо ему знакомую. Джун Хёк подумал, возможно ли такое, что в другом мире или измерении они с Ким Докчей могли бы идти одной дорогой. Первый этап был завершён. Джун Хёк перешагнул с ноги на ногу и только теперь заметил, насколько неподвижно он стоял, наблюдая за Ким Докчей. Докча ещё раз прижал руку к мягкой шерсти на животе лисицы. Он закрыл глаза и выпрямился. В комнате опять повисла тишина, но в этом затишье было что-то живое, чуть ли не искрившееся энергией, словно кипящая вода. Докча не шевелился, и минуты тянулись одна за другой. Веки Докчи дрогнули, и его ресницы едва уловимо затрепетали. Что-то менялось, Джун Хёк не знал, что именно, но это совершенно отличалось от предыдущих воскрешений, которые проводил Докча. Появилось серебристо-бело-голубое свечение, Докча засиял ещё ярче, практически сливаясь с очертаниями зверька, а потом этот свет начал приобретать ясные очертания. Из тела лисы поднялась маленькая серебристая голова, следом — остальное тело очнулось в виде полноценного духа, идентичной копии материального тела. «Я не могу спасать жизни так же, как ты, Джун Хёк-а. Это и есть мои попытки даровать спасение — жалкие, да?» Джун Хёк очень, очень долго смотрел на Докчу. Эта мука в их взглядах, эта тяга взять на себя чужую боль — они были так похожи. «Ким Докча, — Джун Хёк теперь смотрел на край стола, отведя взгляд от Докчи и от лисы. — Я хочу спасти тебя».