Ради семейной идиллии

***

      Знал бы я, чем это кончится, — ни за что бы в жизни не позволил себе заснуть.       – Какого…       Знакомый голос. Сознание встрепенулось, но голова отозвалась болью. Я попытался открыть глаза — в них ударил бледно-голубой свет, и это оказалось так тяжело и неприятно, что я сдавленно замычал. Почувствовал невнятное прикосновение к рукам. А когда по частям, пятнами изображение открылось передо мной, то первое, что я увидел, — было встревоженное лицо брата, освещённое в полумраке гостиной холодным светом экрана.       – Какого чёрта?! – восклик словно отстрелил мне череп, вонзившись гарпуном в виски. Я застонал, но пытка только началась. – Ты всё это время общался с Ди?!       – Что? – проснулся мгновенно. Голова раскалывается, но мысли яркие, отчётливые. – Как ты… Ох…       Мой телефон из последних сил держался в подрагивающих руках Папса. Экран бахвалился перепиской с контактом Дингса и слишком благосклонным обращением «брат» от меня в одном из сообщений. Нутро сжалось. Вмёрзло в душу, застыло от ужаса, а я ощутил, как белеет моё лицо.       Он же не прочёл их все? Он не видел, о чём мы говорили? Пожалуйста… Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, великие боги, скажите, что он ничего, кроме контакта брата, не видел!       – Д-да… – глухо выдавил я и словно нажал на спусковой крючок.       – Почему я не знаю?! Я… Я тоже хотел с ним общаться, почему ты скрыл это от меня?!!       Я прикусил язык, не смея что-либо высказать в оправдание, но протягивая ладонь за телефоном. Если Папирус начнёт листать дальше, у меня остановится пульс, я уверен. Он отдёрнул руку и отошёл на пару шагов.       – Папс, пожалуйста, верни теле…       – Нет! Сначала объясни мне, почему скрыл это?! Давно вы общаетесь?! Когда ты его нашёл?! Или вы… Всё это время… А я не знал? – голос ослабел, глаза на мокром месте, зрачки дрожат… Нет-нет-нет, только не плачь…       – Нет! Это… Нет. Совсем недавно.       – Сколько? – мне страшно признаться… – Сколько, Санс?!       Молчу. Поднять глаза тяжело, но я обязан.       – Восьмой месяц.       Я вижу, как тает надежда в его взгляде. Его руки безвольно опускаются, а плечи начинают мелко дрожать.       Я ужасный брат…       – Почему… Почему… Я ведь тоже… – голос трясучий, дрожащий, ломкий. Прости-меня-прости-меня-прости-меня. – Я ведь тоже по нему скучаю… Почему только ты?       Его глазницы такие мокрые, и он обиженно, разочарованно бросает ослабевшей рукой мой телефон на диван. Смотрит на меня в ожидании чего-то и… Не находит. Лицо кривится в обиде и детской, невинной ненависти.       – Это нечестно.       Это последнее, что бросает мне Папс, прежде чем схватить себя за плечи и на едва держащих ногах уползти по лестнице в свою комнату. Я слышу, как старательно и плотно он запирает дверь.       Пожалуйста, нет…       Почему это произошло так быстро? Я даже не успел понять, могу ли что-то сделать… Он… Разочарован? Он больше не верит мне? Пожалуйста… Пожалуйста, не надо!       Шею сжало тисками. Я хочу, но не могу выдавить и звука. Руки трясутся. Всё мутное, я ничего не вижу.       Пожалуйста… Почему он… Почему я? Я не хочу…       Что я должен был ответить? Я был честен. Я мог как-то предовратить это? Почему я раньше ему не сказал? Я ведь собирался… Я собирался.       Это всё Ди… Если бы не его странные выходки, я бы сказал раньше. Правда. Я бы действительно сказал раньше. Я просто испугался. Я не хотел…       Я не хотел, чтобы всё это его коснулось.       Пожалуйста, ну почему именно я вляпался в это гадкое нечто? За что? Чем я заслужил? Почему я? Что мне делать???       Позвонки пережимает, я прикусываю язык с такой силой, будто хочу его себе отгрызть. Давящую тишину разрывают приглушённые всхлипы со второго этажа. Душа скручивается, будто обмотанная колючим жгутом.       – …папс, – сиплю наконец хоть что-то и через силу, спустя каких-то тридцать секунд оказываюсь возле его двери. Плач затихает, скрадывается, замолкает.       Он не хочет, чтобы я узнал? Нет. Нет-нет-нет-нет, прошу, только не это…       – Папс… Я…       Что «я»? Головка от хуя.       Этого я, конечно, не произнесу, но успокаивающий внутренний смешок нервной дрожью пробегает по костям.       – Папирус, – я сажусь у порога, а гудящая голова стукается лбом о деревянные доски, – …прости меня, пожалуйста. Я не знаю, почему не сказал. Мне нечем оправдаться. Прости. Я накосячил…       Нет. Молчи. Не смей ему рассказывать. У него своих проблем по горло, не хватало ещё старшим соболезновать…       – …Я безумно накосячил, и сейчас не знаю, как это всё разгребать. Пожалуйста, прости меня. Я не уследил за всем происходящим. Я не заметил, когда всё пошло наперекосяк. Не заметил, когда тебе нужна была моя помощь. И поддержка. Я…       "…не справился. Хотя был обязан."       – …Прости. Я идиот.       Молчание. Ещё бы.       – Мне жаль, – бросаю я напоследок и с тяжестью в теле едва поднимаюсь на ноги. – Я пойду проветрюсь, чтобы ты мог побыть один. Вернусь и приготовлю нам ужин. А потом… Твою ж… – Чёрт подери, ну почему так сложно выдавливать из себя слова?! – … Я хочу п-поговорить с тобой, но я не знаю, что я мог бы сказать. Я такой придурок… Короче, если захочешь, мы можем потом поговорить, чтобы рассказать друг другу, что с нами происходило все эти месяцы… Как тебе идея?       Звуки какой-то возни. Из-под двери показывается бумажка.       «Ладно. Мне без разницы.»       Сокрушённо киваю. Конечно. Сейчас ему не хочется со мной взаимодействовать. Никак.       – Хорошо, бро. Спасибо. Правда, спасибо, – душу осветило вспышкой, и изо рта вырвалась фраза, которую я всегда скупо берёг для каких-то особенных случаев: – Я люблю тебя.       Рваный вздох опустошил нутро, и под звенящую тишину в мыслях и внутри дома я оделся и вышел на улицу.       Я знал, куда идти. Я не знал, что я буду делать, но знал, чего больше всего сейчас хочется.       Бар встретил меня тёплым светом неоновой вывески и запахом терпкого хмеля, тихим гулом голосов и парой ненавязчивых подкатов. И спокойной гладью сполохов белых глаз.       Я направился прямиком к стойке.       – Позволь с ходу поинтересоваться, приятель: вы, элементали, какой на самом деле температуры? Терпимой? Или все поголовно — те ещё горячие штучки?