Калейдоскоп

Вынужденную остановку на ночлег они совершили в Фленсбурге. Хоть Хельга и пыталась настоять на том, чтобы они продолжили путь, Кайло был непреклонен. Десять часов за рулем – это вам не шутки, а если она так торопится, то может вести машину сама, если вспомнит как. Этот аргумент заставил женщину на время заткнуться. Но она снова начала возмущаться, когда они заселились в небольшую гостиницу, стоило ей увидеть номер, состоящий из одной комнаты с разными кроватями, а не двух раздельных. - Извините, ваше высочество, что поблизости не оказалось Хилтона, - буркнул на все ее причитания мужчина, до того пытавшийся стоически держаться и отвечать на все ее нападки вежливо и спокойно. Из-за постоянного недовольства Хельги у Кайло уже начинал дергаться глаз. И это доставляло ей особое, злое удовольствие. Если уж она вынуждена терпеть общество человека, которого по всем законам логики должна ненавидеть, она сделает все, чтобы превратить каждый его день в ад. На робкое приглашение спуститься на первый этаж отеля, чтобы поужинать, она ответила решительным отказом. А на предложение принести ей что-нибудь в номер, если ей так не хочется отсюда куда-то выходить, женщина пробурчала, что не собирается есть у Кайло с рук. И потребовала оставить ей смартфон на время, что он будет отсутствовать. Устроившись с гаджетом на одной из кроватей, Хельга принялась читать в интернете все статьи об энергетическом вампиризме, которые вообще возможно было найти в сети. Однако, найденная информация мало соответствовала тому, что ей рассказал Кайло. Нигде не значилось ни слова о том, что вампиры могут жить бесконечно, воруя чужие жизненные силы; как и о том, что процесс этот происходит через прикосновения. Из статей складывалось впечатление, что речь идет просто о крайне невыносимых людях, характер которых неимоверно раздражает окружающих, но едва ли способен повлечь за собой летальный исход. Впрочем, Хельга остановилась на том, что Кайло – действительно крайне раздражающий тип и в этом статьи были абсолютно правы. До возвращения мужчины она успела принять душ и переодеться в безразмерную майку и клетчатые пижамные штаны, которыми обзавелась в Осло. При его появлении, женщина демонстративно вставила в уши наушники и включила музыку. Благо его музыкальные предпочтения вполне пришлись ей по вкусу. В дороге она уже успела заслушать до дыр альбом «Waiting for the sun» «The Doors». Звучание этих песен казалось уютным и знакомым и, глядя как за окном сменяются пейзажи датской провинции, Хельга размышляла о том, где находилась во время, когда они были только написаны. Если уж она прожила действительно так долго, как говорит этот сумасшедший. Бывала ли она знакома с какими-то известными деятелями искусства двадцатого века, учеными или политиками? В скольких городах и странах успела побывать? Были ли у нее отношения или она предпочитала одиночество, сторонясь людей из-за своей природы? Пока Хельга увлеченно разглядывала потолок, подергивая ногами в такт музыке, Кайло удалился в ванную. Женщина мысленно пожелала ему утонуть в душе или поскользнуться и разбить голову о раковину, и была очень опечалена, когда он вернулся невредимый. Вроде он ей что-то сказал, укладываясь в соседнюю постель. Она тяжело вздохнула, страдальчески закатила глаза и стянула наушники. - Что? – раздраженно спросила она. - Ты точно не хочешь есть? Хельга скорчила кислую мину. - Нет, спасибо, мам, - фыркнула она в ответ, хотя, в действительности, уже пожалела о том, что отказалась от ужина. В животе было пусто, потому что последний раз они перекусывали хот-догами на автозаправке. Свою порцию женщина, конечно же, ела с таким видом, будто ей приходится обедать человечиной. - Если ты все-таки надумаешь, - Кайло постучал пальцами по прикроватной тумбочке рядом с собой, на которой лежал черный, неприметный бумажник, - возьми кредитку. Ту, которая серебряная. Через дорогу я видел круглосуточный магазин… - Уже успел снять очередную продавщицу? – перебила Хельга и сама разозлилась на себя за этот выпад. Какое ей, в сущности, дело чем он там занимается? Пусть лучше уж держится от нее подальше особенно в те моменты, когда не может удержать член в штанах. - О боже, - простонал Кайло и даже сел на кровати, демонстрируя женщине рельефные мышцы груди и плечей, обтянутые тонкой черной майкой, - хочешь сказать, что это тебя волнует? - Меня волнует твое отношение к людям, - торопливо принялась отнекиваться женщина, - как будто они всего лишь еда. - Серьезно? – мужчина презрительно сощурился, - и это мне говоришь ты? За мной, в отличие от тебя, не волочится дорожка из трупов, оставленных по неосторожности. Ты даже не успела вспомнить кто ты такая, а уже грохнула двоих. Хельга судорожно сглотнула и тут же попыталась успокоить себя предположением о том, что эти слова, не более, чем блеф. Не может же она в действительности быть настолько чудовищем? Но эти двое… Они хотели ее убить! Нельзя позволить этому негодяю запутать или смутить ее. Тем более после того, как он втянул ее в это. - Скажешь, что ты никого не убивал? – перешла в наступление Хельга и добилась в этом определенного успеха. Кайло заметно помрачнел и отвел в сторону свои темные глаза, кажущиеся почти черными в тусклом свете настенного бра. Получай. - Убивал, - неожиданно спокойным, но все же весьма подавленным голосом согласился он, - но я этим не горжусь. И точно не получал от этого удовольствия. - Конечно. - Я не просто так провел два прекрасных года в Брайтенау, - выплюнул Кайло и поднял к свету запястье, демонстрируя почти незаметную татуировку с цифрами. Раньше Хельга не обращала на нее внимания, потому что старалась по минимуму разглядывать своего похитителя. Хельга растерялась, потому что название показалось ей знакомым, но память упрямо отказывалась соединить вместе разорванные ниточки, чтобы привести ее к цели. От самого этого слова разило холодом и безнадежностью. Тюрьма? - Это… - Концлагерь. Женщина судорожно сглотнула, поставленная в тупик ответом своего собеседника. В ней ожесточено боролись желание продолжить спор или узнать подробности этого эпизода из жизни мужчины. В конце концов, победила ее темная сторона. - Не знала, что в нацистской Германии насильников сажали в лагеря, - сказала она с деланным беспокойством. Кайло чертыхнулся. - Иногда я поражаюсь тому, какой же тварью ты можешь быть, - с тяжелым вздохом посетовал он, - даже амнезия не сделала тебя другой. - А как еще обращаться с человеком, который разрушил твою жизнь? – резонно заметила Хельга, - предлагаешь упасть тебе в ноги и благодарить? Мужчина отвернулся к стене и густые, темные волосы закрыли от Хельги выражение его лица, которое она, в действительности, сейчас не сильно хотела видеть. Для того, чтобы считать состояние своего собеседника, ей вполне было достаточно красноречиво-напряженных, натянувшихся, как виолончельные струны, жилок на его шее и руках. Она с удовольствием отметила, что он близок к тому, чтобы разбить о ту самую стену с нейтральными обоями голову или хотя бы кулак. - Рей… - это имя упало в тишину между ними с грохотом сходящей с горных вершин лавины, - ты хоть представляешь, что они сделали бы с тобой? Ты… - Поэтому ты решил сделать все сам? – перебила Хельга. - Одна ошибка, - совсем тихо проговорил Кайло, - одна чертова ошибка. И восемьдесят лет последствий. Старик Свен с его хозяйством и недавно родившей козочкой Бэтти. Милли. Мистер Ларсон. Фьорд, на который она ездила на велосипеде. Спокойствие и тишина хвойных лесов. Холодные волны, разбивающиеся о берег миллиардами сверкающих брызг. Дом с печью и уютно тлеющие в огне поленья. Мир, в котором не было места для всего этого, теперь такой далекий и чужой. Она хваталась за эти воспоминания, чтобы удержать себя в руках. Мир, в котором не было этого сумасшедшего мужчины с его карими, печальными глазами, насмешливой улыбкой и густой копной черных волос. Мужчины, который вызывал в ней и ненависть и восторг. И Хельга задыхалась от того, насколько тесно сплелись в ее душе эти противоречивые чувства. От того, насколько родным и близким он казался, хотя они знакомы всего несколько сумасбродных дней. Как будто она с закрытыми глазами могла пересчитать все родинки на его бледной коже. Как будто она уже слышала все его фантастические истории. В какой момент она сумела поверить в эти сказки и отказаться от здорового, адекватного скептицизма? Как она смогла принять правду о том, что живет уже больше сотни лет и является сверхъестественным созданием? Должно быть, безумие заразно и этот человек стал нулевым пациентом пандемии этого затмения. - Ну, давай, скажи какую-нибудь гадость, - подначил ее Кайло, заметив, что Хельга зависла, погрузившись в свои мысли, - только не молчи. Он спустился с кровати на пол и теперь стоял прямо перед ней на коленях. Так… знакомо. И теплый свет бра лежал на его лице мягкими, художественными отблесками, уходя в глубокие тени. Только глаза блестели. Он точно сумасшедший. Хельга бы сказала что-нибудь, как он просил, если бы ей так сильно не хотелось закричать. Потому что в голове ее царил полнейший хаос и она уже устала продираться сквозь эти дебри, становящиеся все гуще и гуще с каждым моментом их взаимодействия. - Кто хочет нас убить? – вместо этого спросила она. - Его зовут Гектор, - без особого энтузиазма отозвался мужчина, который, вероятно, ждал от нее совсем других слов, - Гектор Хакс. - Кто он такой? - Он… это слишком сложно. Хельга тряхнула головой, позволяя волосам, не заплетенным в привычную косу, рассыпаться по плечам. Это не укрылось от внимания Кайло и он ловко поймал длинную каштановую прядь и намотал на палец. По-хорошему женщина должна была шлепнуть его по рукам и не позволять прикасаться к своим волосам, но что-то помешало ей это сделать. - Рей, ты… - мужчина прикрыл глаза и на мгновение задумался, подбирая слова, - не вспомнила ничего о Праге? - А что я должна была вспомнить? – ощерилась Хельга. - Ладно, неважно, - отмахнулся он, задумчиво пропуская ее пряди между пальцев, - а про Берлин? Она склонила голову на бок, скептически прищурив глаза. Прага… Берлин… Почему ничего из этого не отзывалось в ее памяти? Если это было действительно важным… Было же? - Ты насиловал меня в Берлине? – предположила она, впрочем, на этот раз без желания уколоть, только лишь восстановить разорванную цепочку событий. Если верить его словам, то прошло больше полувека с тех жутких событий, и рана должна была затянуться. Но все равно болело. - Нет, ласточка. Там я предложил тебе выйти за меня, а ты согласилась. - Врешь, - только и могла, что сказать Хельга, потому что услышанное повергло ее в куда больший шок, чем воспоминания, обрушившиеся ей на голову в том норвежском лесу. Эти голоса и образы были пугающими и безнадежными. А в этих словах, даже если это была наглая ложь, таились осколки надежды. А этого ей сильно не хватало в том мрачном лабиринте, в котором женщина оказалась, стоило ей начать по частям, по крупицам, по осколкам, вспоминать свое прошлое. Она словно собирала фрагменты пазла, растерянные камушки из мозаики. Или стеклышки из разбитого калейдоскопа, в которых отражалось норвежское хмурое небо. Но картинка никак не хотела становиться целостной, оставаясь лишь абстрактным полотном, лишенным какого-либо смысла. Неожиданно для самой себя, Хельга испытала сильное желание сползти с кровати и оказаться на полу рядом с Кайло, и, конечно же, не смогла устоять перед искушением. Она оседлала колени мужчины и крепко обняла его, пряча свою голову у него на плече. - Как я могу верить в то, что ты все забыла, когда ты такая… - мужчина нахмурился, подбирая подходящие слова, - такая же, как и всегда. - Какая? Он глухо рассмеялся. - Меня зовут Хельга Свенсон, - упрямо сказала женщина, убеждая скорее саму себя, чем его, - но… меня тянет к тебе. Это было самое откровенное признание, которое, возможно, ей удавалось в жизни. В той жизни, которую она прожила в норвежской глуши. - О, дорогая, называй себя, как тебе будет угодно, - улыбнулся Кайло и коротко коснулся губами линии роста волос возле уха женщины, - но я прекрасно знаю, кто ты. И Хельга первая поцеловала его, поразившись своей смелости, а он с готовностью ответил, пальцами выписывая неизвестные узоры на ее спине под тонкой тканью безразмерной майки. От того, какими тягуче сладкими были эти прикосновения, бедная одинокая женщина из маленького норвежского поселка окончательно потеряла голову. Мужчина с легкостью поднял ее худосочное тело с пола, на котором они примостились, и устроил на одной из целомудренно узких постелей. Он долго целовал ее, пока она не изъявила желание взять инициативу в свои руки. А когда он достаточно потерял контроль над ситуацией, выдернула подушку из-под его головы и опустила на лицо. Бумажник по-прежнему лежал на прикроватной тумбочке. Ключи от машины, вероятнее всего, остались в одном из карманов джинсов Кайло. Если Хельга когда-то садилась за руль в той, другой своей жизни, то, вероятнее всего, она сможет вспомнить, как управлять транспортным средством. Номер отеля она покидала в гордом одиночестве. Рей сказала Кесу, что ей нужно подумать над его предложением и командир отнесся к ее просьбе с пониманием. Он дал ей неделю, но ограничил сроки лишь потому, что Томашу было слишком опасно долго находиться в штабе, ожидая эмиграции. Томаш. Девушка изо всех сил старалась не думать о нем, нежась в объятиях Кайло, но мысли неминуемо вращались по кругу, все равно возвращаясь к объекту ее первой, наивной и чистой любви. После того сложного разговора они с итальянцем так и заснули, крепко прижимаясь друг к другу прямо на постеленном на полу одеяле. Убаюканные вечным дождем и утомленные тяжестью прозвучавших откровенных признаний. Казалось, что с момента их первой встречи в кабаре «Зеленый фонарь» до этого трепетного, но печального мгновения прошла целая вечность, а не каких-то несколько месяцев. Кольцо на руке Рей нагрелось от соприкосновения с кожей и она легонько, сонно, поглаживала его пальцами. Она хотела быть уверенной в том, какой ответ даст Кесу, но не могла. Разумно было бы вернуть подарок Кайло и уехать за океан, пока представилась такая возможность. Но слишком сильным было желание попрощаться с Томашем навсегда и остаться в Берлине. Нет, все-таки покинуть город, но совсем с другим мужчиной. Возможно, все-таки отправиться в Америку. И однажды на шумных улицах какого-нибудь Нью-Йорка вдруг встретить старого знакомого и не испытать от этого ни тоски, ни печали. Только теплую ностальгию по прекрасным временам их юности. Украденной юности. Украденной любви. Только Рей не имела права выбора. Она, в сущности, должна была порвать отношения с обоими этими людьми и наконец-то поступить правильно. Потому что никто из них так и не знал о ней всей правды. Откровенничая с Кайло, девушка так и не решилась рассказать о том, кто она такая, хотя и готовила себя к этому. Он был слишком добр с ней, чтобы быть так бессовестно обманутым. И пусть она звучала бы, как сумасшедшая, но хотя бы облегчила свою совесть. Я чудовище. Как сказать это, глядя в глаза любимому человеку? Как объяснить, что три года назад она перешагнула границу между бытием и небытием и вернулась оттуда совсем другой? Голодной. Жаждущей чужой смерти, чтобы жить. Что не может быть с ней никакого простого человеческого счастья, никакой семьи и нормальной жизни. Что она не может быть женой, вряд ли станет матерью. И всегда будет вынуждена уходить, растворяться во тьме, чтобы утолить свою жажду. Да, везде достаточно плохих людей и Рей может продолжать охотиться на них, оправдывая себя тем, что своей жатвой делает мир чуточку лучше. Но каких бы подонков она не отправляла на тот свет, это не делает ее руки и душу чистыми. Она убийца. Теперь это ее природа. Ее судьба. Логичнее было бы остаться в Берлине и продолжать свое дело. Быть может, рискнуть и перейти на рыбу покрупнее, попробовать подобраться к этому чертовому психу, заварившему всю эту кашу. И даже если ее убьют по пути к вершине, то погибнет она за правое дело. За отца. За Маевских. За бесчисленное количество простых, невинных людей, которых перемолола мясорубка этого режима. Найти наконец-то того, кто сделал с ней это. Уничтожить его, как он уничтожил Рейну Беккер, нашептывая слова утешения, звучавшие как издевательство. Но прежде спросить – за что этот монстр так поступил с ней? Почему просто не убил? Зачем сотворил из нее чертову кровожадную, демоническую Галатею? Рей не хотела запоминать лицо своего убийцы в тот роковой момент, но после многократно жалела об этом, свернувшись калачиком в своей одинокой, холодной постели в Берлине. Ведь теперь она толком не знала, кого ей предстоит найти, а из зацепок у нее были только чин, и то применимый сразу к нескольким родам войск, рост, да цвет волос. За последний год она стала причиной смерти достаточного количества оберст-лейтенантов, но не один из них не был тем самым. Девушка подвела итог: у нее более чем достаточное количество причин остаться в Берлине. Только если прощание с Томашем и разговор с Кесом были неприятной необходимостью, то от мыслей о разрыве с Кайло Рей хотелось выйти в окно. В идеале его неуютной, пустой, но такой любимой квартиры. Раствориться в бесконечно идущем дожде. Осесть каплями на стеклах. Обратиться сквозняком, заставляющим легкие шторы трепетать, словно крылья бабочек. Чтобы отвлечься от своих мрачных мыслей, Рей аккуратно выбралась из объятий по-прежнему крепко спящего мужчины и выскользнула на кухню. За время, проведенное здесь, она уже успела сделать вывод, что Кайло не интересуется ведением хозяйства, да и не особенно любит свое жилище. Однако, девушке удалось отыскать на кухне несколько яиц, изрядно затвердевший хлеб и что-то, отдаленно напоминающее по запаху чай. Приложив немало труда, Рей сумела организовать простой, но вполне съедобный завтрак. В животе было пусто, и она изо всех сил концентрировала свое внимание на чувстве голода. Простого, человеческого голода, который можно было утолить едой. А не убийствами. Но трудно было игнорировать эту сосущую пустоту, расползавшуюся внутри с каждым днем воздержания. В штабе у нее не было возможности восполнить свои силы, а вернувшись в Берлин, девушка тут же помчалась к Кайло, не потрудившись озаботиться поисками подходящей жертвы. Имея постоянный тесный физический контакт с другим человеком, игнорировать потребность организма в энергии становилось все сложнее. Рей все металась во сне, боясь, что проснется в объятиях мертвеца. Этот страх был с ней всегда, но сейчас она была особенно истощена и измотана и с трудом удерживала себя в руках. Подобный печальный исход их романа с Кайло мог бы потягаться с любой из древнегреческих трагедий. Девушка-чудовище, случайно убившая своего возлюбленного, потому что звериная природа в ней оказалась сильнее человеческой. Чем не гнев богов, возмущенных ее дерзостью посягнуть на то, на что она не имеет никакого права? На счастье. Проклятие. Рей уже закончила с завтраком и поставила на кухонный стол пару тарелок с горячим омлетом, когда в дверном проеме появился мужчина. Он был таким трогательно помятым после сна, что девушке невольно захотелось прижаться к его груди и вдохнуть исходящий от него запах покоя. Запустить пальцы в густые, темные волосы и разделить запутавшиеся за ночь пряди. Но она осталась стоять на безопасном расстоянии, зябко обнимая себя руками за плечи. От внимания девушки, всегда бывшей крайне проницательным человеком, не укрылась и некая перемена в поведении Кайло. Он застыл, опершись на дверной косяк, словно тоже не решаясь приблизиться к ней, и, слегка нахмурившись, всматривался в ее лицо. «Чего ты хочешь, идиотка? – одернула сама себя Рей, - ты изменила ему после того, как он позвал тебя замуж». Но во взгляде мужчины не было осуждения, хотя ей никак не удавалось считать вложенную в него эмоцию. Словно он видел ее впервые или открыл для себя какую-то прежде не замеченную черту, которая вызывала у него недоумение. - Все в порядке? – робко спросила Рей, уставшая от затянувшейся паузы, и подбородком кивнула в сторону тарелок на столе, - будешь завтракать? Кайло медленно покачал головой, продолжая буравить ее взглядом. А потом резко отмер, глаза его потеплели и перестали быть такими пугающе отстраненными. Он прошел мимо девушки, намеренно избегая малейшего, даже случайного контакта с ней, и взял с подоконника початую бутылку шнапса. Одним большим глотком опрокинул в себя почти половину, и вытер тыльной стороной ладони подбородок каким-то дерганным, нервным движением. Рей бы обиделась, что он предпочел алкоголь приготовленному ей завтраку, если бы все это не заставило ее напрячься. Она все испортила. Она разрушила все то прекрасное, нежное, теплое, хрупкое, что только зарождалось между ними, дразня надеждой на светлое будущее. Будущее, в котором они могли бы быть безупречно счастливы вдали от войны и всего этого кошмара. Будущее, которого не будет. Сейчас Кайло скажет, что все-таки не может ее простить. Что все кончено. И выставит ее за дверь. Назовет лгуньей и тварью, вполне заслуженно, между прочим. Эти мысли прорвали хрупкую плотину, с трудом удерживавшую бурный, словно горная река, поток эмоций, бушевавший в душе девушки последние дни. Она тихо всхлипнула и осела на пол. Глаза были мокрыми, но слез по-прежнему не было. Она толком не плакала с того рокового дня в Кракове, если не считать эмоциональный фейерверк после оргазма в гримерке. Кайло тут же метнулся к девушке и прижал ее к своей груди, успокаивающе поглаживая по растрепанным после сна волосам. Но от тепла его тела рядом и этих ласковых, прекрасных прикосновений Рей стало только хуже. - Пожалуйста, не прогоняй меня, - взмолилась она, предательски дрожащим голосом, - прости меня, прости… - Тише, ласточка, - нежно проговорил мужчина и легко, почти невесомо поцеловал ее в висок, - только не плачь. Я не злюсь на тебя. Тебе пришлось нелегко. - Но… - обронила Рей и отстранилась, чтобы заглянуть Кайло в глаза. И ей совершенно не понравилось то, что она там увидела. Нет, он не злился на нее. Но его взгляд был тяжелым, как дождь за окном, очень темным, очень мрачным и пугающим. Словно все демоны ада слетелись, чтобы терзать мужчину, а он пытался держать лицо и выглядеть невозмутимым. Почему? - У меня… - мужчина судорожно сглотнул, подбирая слова, - есть свои тайны… я… Он замолчал. Это длилось минуту, две, три. И каждая из них казалось вечностью; крошечной вечностью, за которую Рей успела перебрать все самые страшные варианты дальнейшего продолжения его мысли и уже вынесла себе приговор. - Не важно, - вдруг сказал Кайло и слегка тряхнул головой, убирая с лица упавшие на него пряди, - ничего не важно. Мы просто уедем. Куда скажешь. И это было намного хуже любых самых страшных слов, потому что Рей, в отличие от него, не способна была простить себя за содеянное. И заодно за то, что рассказала ему не всю правду, утаив самые главные детали. Лучше бы он возненавидел и прогнал ее. Ведь она не имела права на счастье. Не имела права на великодушие этого прекрасного человека. Не имела права подвергать его смертельной опасности, находясь рядом. И хотя Рей всегда считала себя довольно сильной и несгибаемой личностью, она проявила нетипичное для себя малодушие. Если бы ее отец был бы жив, он был бы страшно недоволен трусостью своей девочки, которую считал смелой. Девочки, которая не боялась укрывать в доме неугодных режиму людей. Девочки, которая не боялась, помогая Томашу и Йоханне бежать. Девочке, которая не боялась, когда ее насиловали и убивали. Девочки, прятавшейся в лесах и выживавшей вопреки всему. Девочки, не боявшейся убивать подонков, каждый раз страшно рискуя своей жизнью. Но девочки слишком напуганной, чтобы сказать правду. - Да, - кивнула она, прикусывая губы, - давай сбежим. И будем счастливы вопреки всему.