***
За неделю до этого
Из-за приезда Мурреев из Несбитта все в доме были крайне взволнованы. К нам никогда раньше не приезжали гости издалека, да еще и такие знатные и уважаемые. Что может быть общего между шотландским лордом и захудалым, лишенным чина бургомистра немецким дворянином? Эта новость разлетелась по Кведлинбургу со скоростью выпущенной стрелы. Разное судачили — и что лорд приехал к отцу, чтобы помочь ему выплатить карточные долги, и что лорд намерен женить своего старшего сына Клеменса на моей сестре Аделаиде, и что сам овдовевший год назад лорд был полон чаяний просить руки и сердца Аделаиды. Тем не менее мы этим слухам не верили. В день приезда Мурреев Аделаида сказала мне, что лорд — посланник, и, должно быть, приехал к отцу по делам Тайного Магического Совета. — Но отец — не маг, — отвечал я сестре. — Совет уже давно не приглашает его на собрания. Ты же знаешь: подчас матушка была жива, отца в Совете жаловали, но сейчас… — Быть может, — сказала Аделаида, — лорд узнал, что маг — ты, Уотан? Он ведь знал нашу матушку! Вдруг он хочет забрать тебя отсюда? Я была бы так счастлива, если бы ты уехал, мой возлюбленный брат! Тебе бы больше не пришлось до отдачи часов ночных прислуживать отцу. Лорд обучил бы тебя пользоваться твоей силой; я уверена — ты бы стал лучшим его учеником. Поверь: матушка хотела бы, чтобы ты пошел по ее стопам и стал посланником. Я взял Аделаиду за руку и взглянул в ее глаза, полные искренней надежды. — Ты добра ко мне, милая сестра, однако отец велел мне сидеть здесь до уезда гостей. — Я обвел стены чердака тоскливым взглядом. — Он стыдиться меня. — Уотан… — Не утешай меня, Аделаида. Отец видеть меня не желает, не говоря уже о том, чтобы показывать гостям. Думаешь, сделал бы он меня своим слугой, если бы так сильно не стеснялся моего… уродства? — Не говори так! — Аделаида сжала мои ладони. — Обещаю: я продолжу поиски, отыщу целителя и он избавит тебя от страданий. — Маменьке этого так и не удалось. Мои надежды умерли в тот день, подчас она отправилась в Англию и не вернулась. Прошу тебя: не повторяй ее ошибок. Я не могу потерять и тебя! Только благодаря тебе и твоей любви я еще жив! Аделаида протянула ко мне руки и крепко обняла. — Только ты без страха смотришь на меня, — прошептал я ей в плечо. — Только ты считаешь меня человеком… Отстранившись, Аделаида приложила руку к моей опухоли, нависшей над правым глазом и почти полностью его закрывающей. Мой безобразный вид не смущал ее светлых очей — вопреки всем несовершенствам, сестра искренно любила меня. Довольно часто я чувствовал ее жалость к себе — щемящие сердце импульсы. К тому времени я был совсем неопытен в колдовстве, поэтому не мог блокировать чужих чувств — жалость Аделаиды тотчас же передалась мне, пронизав грудь болезненным всполохом. — Ты и есть человек, Уотан, — сказала сестра. — Помнишь, что он сказал? «Здесь, не иначе как дьявол постарался, ибо я отказываюсь верить в то, что к тому приложил свою преподобную длань Господь»… — Ты не должен слушать то, что говорит отец. — Аделаида погладила меня по волосам. Пожалуй, волосы были единственным, чем я мог ничтоже сумняшеся гордиться. Как-то Аделаида в очередном чаянии поддержать мою уверенность в себе сказала, что они чудесные. Смоляные кудряшки, вьющиеся крупными кольцами — да, они и впрямь были чудесными. Отчасти даже спасительными — благодаря им я мог прятать лицо от слуг. И пусть все в доме меня знали, а за его пределы я никогда не выходил, за волосами я чувствовал себя, словно за каменной стеной. — Аделаида, — сказал я, — пока я в заточении, позаботиться об Эйке будет некому. Она вот-вот окотится. Если это возможно, прошу тебя, проследи за ее родами. Должно родиться три здоровых котенка; однако Эйке уже немолода — кто знает, что может случиться? — Обещаю, — сказала Аделаида, — я не брошу старушку Эйке. Однако и ты должен мне кое-что пообещать: если боли в спине усилятся, не стыдись обратиться ко мне за помощью. Кто, как не я, внемлет твоим незаслуженным страданиям, мой милый Уотан? Я принесу тебе еще отвар из шиповника. Хоть сто тысяч отваров, только не молчи! Теперь, когда мы не можем видеться чаще, я крайне волнуюсь о тебе… — Не волнуйся. Боль уже отступила. Аделаида поцеловала меня в лоб и встала с лавочки, служившей мне временным ложем. Она пообещала зайти еще вечером. Оставив меня наедине с тетрадью и пастелями, сестра покинула чердак. В тот день я дорисовывал очередной ее портрет. Мне доставляло большое удовольствие передавать на бумагу редкую улыбку, тяжелые белокурые волосы, юность и изящество сестры. Аделаида была моей музой: моей Симонеттой Веспуччи, моей девой-чаровницей Лорелеей из сказок, что матушка рассказывала на ночь. Словом, ее удивительная красота овеяла бы вдохновением ни одного художника. Тогда Аделаида только вступила в цветущую пору юности — того прекрасного возраста, когда все на свете кажется беззаботным и романтичным, когда душа трепещет от предвкушения встреч с любимым, когда каждый день представляется погожим, даже если в окно барабанит дождь. Однако эти невинные волнения, преисполненные особым очарованием, не настигли сдержанную во всем Аделаиду. Насколько я ее помню, она всегда была взрослой. Наученная жестокой действительностью, в свои семнадцать Аделаида была бесстрастна к чаяньям сверстниц. Ей пришлось взвалить на свои хрупкие плечи уход за недужным братом. Оберегая от жестоких обид и отдавая все силы на то, чтобы поддерживать его здоровье самостоятельным, оттого не всегда правильным, лечением, она вела отчаянную борьбу со светом и с самой природой. Безусловно, я был благодарен ей за столь завзятую опеку, но мне было грустно видеть ее — молодую и прекрасную — вянущей под тяжестью чужого бремени. У Аделаиды не было молодости — я ее отнял. Услышав за окном мягкий голос сестры, я отложил пастели и позволил себе отвлечься от портрета, на удивление, весьма достойно выполненного. Из-за того, что я почти все время был занят работами по хозяйству — убирался в конюшне, таскал тяжелые мешки с овсом, занимался благоустройством небольшого садика за домом, драил полы в доме и начищал их воском — сидеть на одном месте целый день оказалось сродни пытке. Спина, находящаяся под тягостной ношею горба, причиняла нестерпимую боль. Отодвинув в сторону изъеденную молью занавеску, я осторожно выглянул в небольшое треугольное оконце. С чердака было видно задний двор — мой любимый садик, обвитую плющом беседку и миниатюрный фонтанчик, в котором купались воробушки. Я мог часами наблюдать за тем, как весело они разбрызгивают крылышками водяные брызги. Воробушки бы и на сей раз привлекли мой взор, если бы я не увидел у фонтанчика Аделаиду, беседующую с Клеменсом, о коем уже имел честь упоминать ранее. Тогда мне впервые представилась возможность увидеть его. Это был привлекательной наружности юноша, с выразительным профилем, идеальной кожей и золотыми локонами, ниспадающими на плечи пышными завитками. Его изящный, крепкий стан, сочетающий в себе, кажется, все каноны идеального мужского сложения, произвели на меня сильное впечатление. В точности так же, как и роскошное платье: бархатный кафтан, украшенный серебряными узорами, искрящимися на солнце радужными бликами… В ответ на тихую фразу сестры Клеменс обаятельно улыбнулся. Я спрятался за занавеску. Мне вдруг стало не по себе при мысли, что он — молодой человек, наделенный столь исключительной красотою, — может увидеть меня. С чувством крайнего смущения я отошел от окна, неуклюже споткнувшись о дощечку в углу. Внутри уже разливалось благодатное тепло, даже боль в спине на какое-то мгновение притупилась. Чувство профессионального восторга творца безупречной моделью вдохновило меня тотчас же взяться за тетрадь с рисунками. Я открыл чистый лист, снова подошел к окну и успел сделать набросок своего нового протеже, прежде чем он успел отвернуться. В итоге, я так увлекся своим вдохновенным творчеством, что и не заметил, как день подошел к концу. А Аделаида так и не зашла справиться о моем здоровье. Пунктуальная во всем, она бы не забыла обо мне, ни в коем случае не забыла бы! Предчувствуя дурное, я стал прислушиваться ко всем звукам в доме, что оказалось в значительной степени проблематично. Все из-за вредителей — тараканы скрипели в половицах, им в аккомпанемент под низкими потолками шуршали мыши. Несмотря на то, что отец приказал запирать дверь чердака на ключ, я чувствовал себе уязвимее, чем если бы находился «на свободе», потому что запертый ничем не мог помочь сестре. К счастью, с ней не случилось ничего плохого, и она все-таки пришла, однако, к моему немалому огорчению, в мрачном расположении духа. Прикрыв дверь, Аделаида бросилась в мои объятия и зашлась в самом неутешном плаче, какой мне только доводилось наблюдать у нее раньше. — Что случилось, Аделаида? — спросил я. — Расскажи мне: кто тебя обидел? — О, Уотан… Ей потребовалось какое-то время, чтобы прийти в себя. Я был рядом — ни на секунду не выпускал ее нежной руки, гладил по плечу и молча ждал, когда она успокоиться и все мне расскажет. Наконец вытерев слезы, Аделаида выдохнула и посмотрела на меня. — Уотан, отец выдаст меня замуж за старого лорда Несбитта… У меня словно землю выбили из-под ног. — Что?! — вскричал я. — Нет! Не бывать этому! — Лорд обещал выплатить все его долги, ежели он отдаст меня ему. Ах, как я несчастна, дорогой брат! как несчастна твоя сестра! — Мы сбежим, Аделаида, — сказал я, полный решимости тотчас же ринуться прочь, в неизвестность, которая, однако, немало меня не страшила. Откровенно говоря, я боялся другого — всю жизнь провести под немилосердным взором хозяина, быть зависимым от него. В конце концов, так никогда и не вдохнуть аромата свободы, присущей каждому живому существу. — Сбежим, — продолжал я, — в такое место, где нас никто не знает, и никогда не найдет! Будем жить вдвоем, будем зарабатывать на жизнь самостоятельно. А может быть, найдем в тех краях, куда собрались, целителя, который сделает меня обычным человеком, и я смогу стать посланником, как хотела наша матушка! Это было бы так замечательно, сестра! Тогда бы я смог обеспечить нам безбедную жизнь — мы бы ни в чем не нуждались, мы бы… — Ах, глупенький, — перебила меня Аделаида, — да как же мы сбежим? Отец этого не допустит. А ежели и сбежим — он рано или поздно нас отыщет. Особенно теперь, подчас лорд здесь. Воистину ребяческий энтузиазм, с которым я смотрел на побег, вмиг улетучился. Склонность Аделаиды к напрасным тревогам на сей раз помогла мне трезво взглянуть на сложившиеся обстоятельства. Действительно, лорд — влиятельный человек, он бы нашел свою молодую невесту и на самом краю света. Мне лишь оставалось непонятным, как он, благоразумный и рассудительный (так о нем говорили), мог позволить свершиться подобному бесстыдству? Насильно женить на себе совсем еще юную девушку! Я сейчас же возненавидел этого старого прелюбодея, чего до этого никогда себе не позволял. Ненавидеть ближнего своего — страшный грех, а только тогда мне было не до божьих заповедей. Я любил свою сестру — воплощение света, милосердия и добра. Как мог я желать ей подобной участи? — Я думал, он — хороший человек… — Пойми же, он — лорд, Уотан, — сказала Аделаида. — Здесь, на Погосте, он пользуется недюжинной властью. Сам лорд Муррей из Несбитта — подумай! Разве у таких людей есть сердце, брат? Разве есть в его черствой, циничной душе место состраданию?.. На последних словах голос Аделаиды предательски дрогнул, она снова низко опустила голову и спрятала лицо в ладонях. — Не плачь, милая сестричка, — сказал я, погладив ее по шелковистым волосам. — Мы обязательно что-нибудь придумаем… — Муррей увезет меня в свое проклятое поместье, — сокрушенно сказала она. — Однако знай, Уотан, — Аделаида взяла меня за плечи, — я заберу тебя с собой. Мы никогда не разлучимся, никогда! Обещаю! — Аделаида… — Что бы ни случилось, я всегда буду с тобой. Я обещала матушке. Я не нарушу этой святой клятвы! — Что ты здесь делаешь?! — раздался густой бас отца в пороге комнаты. — Я же запретил тебе являться к нему! Не успели мы с сестрой обернуться, как отец уже оказался рядом с нами. Схватив Аделаиду за руку, грубо потащил ее к выходу. Я вцепился в его плечо: — Не трогайте ее! Отец отпихнул меня в сторону. — Пошел прочь, грязная тварь! — Не трогайте брата! — выкрикнула Аделаида, пытаясь вырваться. — Он тебе не брат! — Он — мой брат! Ваш сын! — Сын, говоришь? — сказал отец, выпустив руку сестры. — Я покажу тебе, какой он мне сын! Нагнувшись за дощечкой, о которую совсем недавно я споткнулся в порыве нежного увлечения, отец замахнулся и нанес удар. В аккурат пришедшийся мне по плечу. Я не успел вовремя отскочить в сторону, зато интуитивно прикрыл голову руками. — Нет, папенька, не надо! — взмолился я. — Папенька, пожалуйста! — Не трогайте его! — услышал я отчаянный выкрик сестры. — Он же ваш сын! ваш сын!.. Отец замахнулся снова. На сей раз удар пришелся мне по локтю. Я рухнул на пол. Отец наносил удары снова и снова. По плечам, рукам, спине. Точнее — горбу, который был ему так противен. На мои отчаянные мольбы о пощаде и крики Аделаиды вскоре сбежались почтенные гости и слуги. Когда отца оттащили от меня, я был весь в крови. Но почему-то совсем не чувствовал боли. Быть может, потому, что боль душевная оказалась сильнее боли плотской?