***
Осмонт стискивает зубы до крошева, сменяя траурный наряд на тесно-праздничный, принимая сразу два титула - регента и герцога. Удивительно, но его даже лечили, и хорошо, не дав остаться калекой. Видимо, достаточно того, что он сломан внутри. От "принца Оса" в нём ничего не осталось: герцог Осмонт безукоризненно вежлив, строг, но справедлив, спокоен и даже... Нежен? Регент так похож на почившего короля, что это занимает всех придворных даже сильнее, чем смерть монаршьей четы. Может быть, этого изменники и добивались. Может быть, Осмонт всю жизнь специально из кожи лез, чтобы никто не знал, как на самом деле похожи братья. Чтобы никому и в голову не приходило сравнивать. Чтобы никто и не думал оспаривать права Овейна на трон. Улыбайся, Осмонт, улыбайся. Улыбкой ты пошел в матушку, она умела ей одной бесить так, что вино скисало в кубках, но исключительно у недоброжелателей. Улыбайся, Осмонт. И не стискивай так сильно бокал, не пугай дам треском. Для полноты чужой победы только израненной до кости осколками руки не хватало.***
Осмонт ненавидит неуверенность, тиранию и угрозы. Осмонт становится тираном, живёт, уже не зная зачем и постоянно слышит, что будет с ним и принцессой, стоит ему вздохнуть не по этикету. Означает ли это, что Осмонт ненавидит себя, и кем он стал? Несомненно. Но больше, чем за смерть своих любимых, ненавидеть он не может. Он никогда не хотел и не собирался править, но ему приходится, хоть и в том урезанном варианте, что ему позволено предателями. Даже странно, что те смогли сойтись для исполнения плана, из общего у них - только наличие высоких покровителей за спиной. Почерк своей бывшей невесты в приказах казначея Осмонт различает отлично, возможно, именно потому и мешает ему по мере сил больше остальных, но... Неужели это месть за расстроенную помолвку, Мегарис? Тем более, по твоей вине? Не слишком ли много? Или ты просто совмещаешь приятное с полезным, разграбляя чужую страну и мстя бывшему жениху, заставшему на почти брачном ложе с мелким дворянином? Что ж, хоть одно неизменно - и сейчас, и тогда, принц-консорт отлично осознает, что его место - под твоим каблуком. Древние договора и законы не дают этим змеям обирать Треспию открыто, а новые - быстро. Осмонт, не раз проклинавший бывшего юстициара, заставляющего зубрить Кодекс наизусть целиком, ныне снова его проклинает вслух его душу, но уже благодаря - именно знание законов позволяет укорачивать чужую жадность. Вигор, явно имеющий свои противоречия с предателями, потихоньку,сохраняя внешний нейтралитет, помогает ему, но Осмонт не обольщается - он знает, что в его немом и мнимом подчинении вины не меньше, чем в чужой наживе. И точно ведает, чья темнокожая тень стоит за его плечом. Слово регента не пустой звук, и если сделать что-либо значительное со всей страной Осмонт не может, то по дворце его власть близка к полной, что позволяет заменить слуг. Постепенно, не вызывая интереса, но своими людьми, проверенными, теми, кому можно доверять. И теми, кому тоже есть, что терять. Так у Эллаиры будет больше защиты и подмоги. Осмонт... Осмонт не знает, откуда у него силы смотреть ей в глаза. Такие разные и столь схожие, словно он смотрит разом в два лица - своего брата и его жены. И нельзя сказать, перед кем он испытывает вины больше. Овейна он потерял из-за того, что не верил в его способность удержать трон - как оказалось, его интуиция была права. Его жену - наоборот, поверив брату и тому, что с ними всё будет хорошо. Хах... Может быть, это всё, расплата за твои грехи, Ос? За желания, что принц иметь не должен? Ты ни хотел править и никому даже видеть в себе короля не позволял, играя даже в кругу семьи, и ныне должен прикладывать усилий к сохранению крох власти больше любого короля. Ты полюбил женщину, что должна была стать сестрой, женой твоего брата, больше, чем то было прилично и уместно, больше, чем сам готов признаться себе даже сейчас. И ныне, от горя, стыда и вины, не смея её имя даже в мыслях называть, ты, именно ты, воспитываешь её дочь. Эллаира похожа на нее. Слишком. Словно от отца переняла лишь цвет глаз, и то, одного. Всё остальное, и мнимая хрупкость, преддверие изящности, и молочно-белая кожа, и черты лица, локоны... Всей свою сутью она отторгает свою близость с проклятым родом Имари. Особенно ум: не по годам рассудочный и светлый, хоть и излишне наивный из-за изоляции. Будущая королева рассчётлива и справедлива, она лишена как детской жестокости, так и избалованности. И уже умеет находить обходные пути для того, чтобы добиться своей цели. Когда Осмонт слышит историю о пчёлах в уборной, то не может сдержать улыбки. Смех вместе с голосом разрывают изнутри, прорываясь наружу хохотом. Впервые за несколько лет он позволяет себе так громко и открыто смеяться. Впервые за несколько лет он чувствует себя живым не только рядом с ней.***
Право обучать принцессу бою Осмонт вырывает с боем. С криком, спорами, угрозами и парочкой убийц, посланных ему пару дней спустя - совсем неумелых, чисто чтобы не расслаблялся, в напоминании о том, кто на самом деле здесь правит. В покушении главная проблема даже не в том, как с ними разобраться, а как ловчее спрятать трупы, чтобы не вызвать переполоха, что может побеспокоить племянницу. Эллаира - чудный ребенок, и слишком умный, чтобы не понять, что раз нападавшие проникли в самое сердце замка без шума и жертв, значит знали, к кому и как идти. Значит, их провели. Осмонт выдыхает беззвучно ругательство в ночную тишину, вытирая стилеты от крови. Дожили, радуется тому, что ковёр не запачкал и слуги не сбежались. Хотя, кое-кого побеспокоить всё же придется - не мальчик, четвертый десяток, чтобы в одиночку тела прятать, так и спину надорвать можно. Гиллот встречает его взглядом, далёким от почтительного, на грани раздражения и усталости. Оголовье трепсийского скипетра, по традиции украшенное длинной иглой, хранимое в определенной части тела бывшего второго принца, точнее, его влияние на натуру регента, знакомо ему как никому иному. И именно он, как никто другой, отлично знает, что если шило попало в венценосный зад, то лучше уж поддаться, чем спорить. Им приходится выждать полтора часа, пока не начинается череда пересменок, что позволяет незамеченными выскользнуть из дворца вместе с телами. - Куда теперь? В уборную? Осмонт морщится. Грязно, но эффективно - к тому моменту, как трупы найдут, опознать уже не получится. Но их всё равно найдут. - Нет. Тащим к травяным рядам. Гиллот пучит глаза, точно сова, еле шепча: - Ос, ты с ума сошел? А вдруг... - Их никто не найдёт. - дернув уголком губ, уверил его Осмонт, перехватывая тело удобнее. Травяные ряды, участок возле оранжереи, отведенный под нужды принцессы, решившей самостоятельно выращивать некоторые целебные травы, был заботой не только Эллаиры, но и садовника Маркуса. Мастером он был отменным, но сам Осмонт ценил его не только за умение, но и далекость от мира политического и придворного в том числе. Даже если бы он нашел под грядами трупы при прополке и пересадке, то просто бы закопал поглубже, не задавая вопросов. Кто, как не мастеру растений знать, что не в последнюю очередь свои полезные для людей свойства растения получают, ими питаясь? Хоть какую-то пользу убийцы-недоумки принесут.***
Она убила бы его. Придушила бы собственными руками, если бы узнала, что он учит её дочь убивать. Но у Османта нет выбора. Вернее, есть, но он не может оставить Эллаиру беззащитной. Грань между целителем и отравителем, как и между лекарством и отрывом лишь в дозе. Имари всегда славились своими способностями, что вытаскивать из-за грани, что без всяких проблем за неё отправлять. И кровь в этом свойстве в Эллаире проявилась в полной мере: все наставники, как один, признают её знания и навыки, зачастую выше, чем у них самих. Его мать его бы уничтожила. Ей пришлось взяться за лук, чтобы выжить, а он, пусть и в игровой манере, обучает его дочь. Тоже уметь защищать жизнь, отнимая чужие. Она бы его убила уже за то, что он позволил её дочери стать заложницей в собственном замке. И плевать ей было на то, сколько раз с него требовали, чтобы он обручил с кем-то племянницу или отослал её подальше. Сколько усилий он приложил, чтобы у неё было счастливое детство и безгрешное отрочество. Сколько сил истратил, не давая предателям узнать, насколько Эллаира на самом деле умна и опасна для них. Эллаира оттягивает тетиву щепотью до самого уха, спуская тетиву, посылая тонко звенящую стрелу в сердце мишени. И видя, как дрожит стрелой тетива, как выгибаются луки губ в улыбке и смягчается острый взгляд, Осмонт чувствует, как дрожит что-то внутри него. Вздрагивает до натяжения цепь его демонов, вытягиваясь до встающего в глотке воздуха. Она его уничтожит. Она обязательно его уничтожит, если всё узнает. Но если его королева прикажет, Осмонт сам покорно положит голову на плаху.***
Гербовые золотистые и светло-бежевые цвета, положенные герцогу по статусу, Осмонту упорно не идут. Сливаются с загорелой из-за разъездов кожей, делают грязнее холодный пепельный оттенок волос, старят без меры. Проклятье, ему 48, а выглядит он за 60! Раньше это было удобно, позволяя легко отваживать девиц, сватанных ему со всех сторон. Сейчас же Осмонта это злит. Он не старик, хоть уже и не юнец, он... Когда Осмонт понимает, почему его это злит, он обрывает сам себя. Слишком. Это слишком, даже для него. Он... Не хочет выглядеть стариком для Эллаиры. Для Эллаиры, что с каждым днём расцветает всё краше. На осознании этого Осмонта берет отторопь. Неужели он настолько свихнулся, что... Осмонт цепляется пальцами в ворот, смыкая его туже. Дышит глухо и редко, не давая смеху сорваться с губ. Он знает, что является сумасшедшим, старый добрый безумный Ос. Но чтобы заглядываться на собственную племянницу? В королевских традициях кровосмешение - обычное дело. Да Овейн своим своеволием изрядно очистил их кровь необычным союзом, так что, с этой стороны... Осмонт машет головой, с силой сдавливая виски пальцами. Он сошел с ума, давным давно, но как же неприятно осознавать это снова, особенно в таком аспекте! Было бы легче, если бы он мог списать своё влечение на похоть, но Осмонт знает, что это не так. Что его недуг засел куда глубже стремления плоти, и старше даже самой Эллаиры. Он влюбился в её мать, невесту собственного брата ещё до того, как Овейн её увидел, и уже тогда, в тот миг знал, что его чувство обречено. Как и то, что он испытывает ныне, к Эллаире. Мертворождённое и пагубное, оно, меж тем, не могло в нем не возникнуть. Эллаира - единственное близкое ему существо, оставшееся в живых. Ближе брата, никогда его до конца не понимавшего, дороже родителей, любимых, но слишком строго воспитанных, чтобы позволять себе быть с сыновьями ласковыми, ценнее единственной женщины, к которой он чувствовал нечто больше, чем лёгкая влюбленность, но что не могла, да и не собиралась принять его. Он вырастил её, сам, заменив отца и мать, заполнил собой, как мог, небольшой закрытый мирок принцессы, чтобы она не чувствовала себя обделенной, чтобы не осознавала того, насколько ограничена её свобода. Он дал ей силу и знания, что не останутся мертвым грузом, помогут выжить, как бы не повернулась судьба. Разве... Разве мог он её не полюбить? Осмонт раз за разом отводит руки, стискивая в кулаки за спиной и на груди, не позволяя ей себя коснуться лишний раз, отучая от привычных объятий и прикосновений. Ранее он был слишком горд, чтобы просто умереть, позволив другим получить трон, а ныне лишь гордость держит его на грани пристойного. Никто не посмеет его осудить или уличить, их земли видели разные союзы, та же Мегарис, что б ей пусто было, и то узаконенный и ядовитый плод соития четырехюродных кузенов, а её муж - и вовсе ей троюродный брат. Осмонт словно воочую видит, как понимающе кривит губы казначей - Эллаира, право, выросла слишком красивой, чтобы хоть кто-то смог удержаться. Осмонт под счёт закрывает глаза. Он - нет. Но именно поэтому, он и должен.***
Роду Имери предписывали самые разные способности, начиная от просто чудесных, до совершенно невероятных. Осмонт, честно говоря, хоть и принадлежал роду, но ни одной из них, кроме небольшого иммунитета к ядам, скорее, возникшем из строгого воспитания, чем данного от рождения, не имел. Но точно знал, что эти силы должны были возникнуть у Эллаиры. Ведь... У кого ещё, как не у неё? Однако, видимо, магия ещё не отвернулась окончательно от мятежного и вздорного принца, потому что в ночь перед её коронацией Осмонт видит сон. Отчасти жуткий, отчасти волшебный, ведь Эллаира, его малышка, его красавица, раз за разом выходит из бед победительницей, с самого дна, на который заведи её его интриги, поднимаясь всё выше и выше. Пока не занимает положенное место первой среди равных монархов, истинной королевы и Сердца Треспии. Осмонт выдыхает восхищённо, когда его разноокая богиня смотрит, гордо, равнодушно и зло, на него, что так много сделал, ради неё, против неё, лишь желая защитить, но не имея на это права и сил. Он чувствует лишь покой и благоговение, когда опускается перед ней на колени в последний раз, не смыкая глаз даже тогда, когда топор перерубает его шею. Осмонт за эти годы был близок к смерти столько раз, что будь она дамой, он бы уже лет тридцать как был обязан на ней жениться. Его не страшит собственная смерть, особенно такая, заслуженная и законная, но.. Ох, королева, почему, почему в твоих глазах всё же возникли слезы? Неужели по нему? Осмонт пытается успокоить сердце, глубоко дыша, но то лишь наливается горячей тяжестью. Ему никогда не снились столь подробные и четкие сны, его фантазии хватало исключительно на брань и отговорки, а потому, он и не сомневается в том, что сон - вещий. Это... Не такой уж плохой сон. Во всяком случае, так Эллаира будет в безопасности и сможет спасти себя и страну, поднять Треспию с колен, куда уже третий десяток лет её пытаются усадить чужие интриги. Так она станет той, кем родилась и должна быть: великой королевой и правительницей своего народа. Тем, кем Осмонт никогда не был и быть не может. Он никогда толком не мог думать о собственном благе, не то, что о благе большинства. Осмонт всегда был хорошим исполнителем, но дурным правителем, даже его имя об этом говорило, а потому, из всех увиденных бед, его беспокоит лишь одно, последнее: слезы его королевы во время его казни. Он не заслужил этого. Она не заслужила того, чтобы отправлять на эшафот последнего кровного родича, хоть и заслужившего такую участь целиком и полностью своим малодушием и тайнами. Поэтому, когда на следующий день он видит подтверждение своего сна в реальности, Осмонт тихонько, в тайне от прочих, приходит к своей королеве в покои. Улыбается, как уже давно не позволял себе улыбаться, жестом отсылая Делию и Уайтта прочь, после чего подходит к сидящей на кровати девушке, в шаге от неё замирая, опускаясь на одно колено. Пора взрослеть, Ос. Хотя бы в нескольких месяцах от смерти, стань мужчиной, что встретит её достойно, а не заставит ту, что ему дороже жизни и гордости, плакать. Ты не сможешь защищать её вечно, от всего и вся, не потому, что не хватит сил, а потому что Эллаиру не надо защищать. Твоя королева куда тебя сильнее и мудрее, она справится с тем,о чем ты и подумать не смеешь, и, единственное, что сейчас ты сможешь сделать правильно это до срока отдать всего себя, как есть, на её суд. Не в прощение, не в помилование, но в успокоение. Может быть, если она будет всё знать, за это время, у его королевы и получится смириться с его уходом и отпустить его без боли и слез. ... Час спустя, Осмонт смотрит, как от замка спешно удаляются два конных силуэта и блеклый, но резкий изгиб отражения своей безумной улыбки в окне.