не хватает

— давай уйдем отсюда. юля прищуривается, вопросительно качнув головой и покрутив указательным пальцем в воздухе, мол, музыка гремит, ничего не слышу. блять, ладно. игорь выдыхает, наклоняясь прямо к юлиному уху; короткие прядки касаются кончика носа. официантка протискивается за спиной у грома, случайно подтолкнув вперед, и он оказывается в пугающей близости к юле. яркие пряди сверкают в разноцветных лучах софитов, и грому кажется, будто он смотрит на калейдоскоп. — давай уйдем отсюда, — игорь повторяет, обжигая горячим дыханием кожу на щеке. юля поворачивает голову к нему, пьяно усмехаясь. губы оказываются катастрофически близко. — я знаю тебя два часа. — как и я тебя, — гром пожимает плечами; собственная смелость пугает его, но пять стаканов водки со спрайтом затолкали этот страх куда-то далеко внутрь. — я не собираюсь тебя убивать. — все убийцы так говорят, — пчёлкина закатывает глаза. — чушь. — я смотрела много документалок. — у меня такие «документалки» каждый четверг на парах. губы юли растягиваются в улыбке; она делает глоток из стакана, но отпечатка от помады на нем не остается. разве так бывает? кажется, последний бокал был лишним. но если бы не он, игорь просто бы пошел домой. но игорь не пошел домой. игорь пошел к юле. к юле, про которую дима рассказывал с такой гордостью, с какой рассказывают про младших братьев и сестер. она такая молодец, игорь, столько всего делает! у нее уже десять тысяч на телеграм-канале, а она его создала этим летом, прикинь! она замечательная, игорь. я ей восхищаюсь. да канал как канал, подумал тогда игорь, пожав плечами, каналов таких тысячи. каналов, может, и тысячи. только вот юля пчёлкина оказалась одна такая. только её волосы были такими яркими, и помада шла ей так, как никому. юля. юля, которую он знает лично только два часа, и которой до невыносимого тянуло этой ночью. может водка, игорь? иди-ка ты проспись. это был голос разума. игорь его не послушал. — юля, — произносит игорь, вновь подойдя к юле и положив ей руки на плечи (невиданная смелость, игорь, невиданная). — здесь все равно скучно. пошли. пчёлкина склоняет голову влево, поднимая взгляд на игоря. — ладно. только не убивай меня… пожалуйста. на лице у грома расцветает глупая пьяная улыбка.

***

юле чуть-чуть страшно, когда она соглашается сбежать с тусовки с игорем громом, которого знает пару часов. у юли начинает стучать сердце, когда игорь гром берет её за руку, пока они перебегают дорогу на красный. по юлиной спине разливается тепло, когда игорь гром обнимает ее, обвив руками под своей же курткой на ее плечах. это какое-то безумие, думает юля, но не хочет, чтобы оно прекращалось. улицы сплетаются в бесконечный поток фонарей и старых зданий. его куртка мягкая, и пахнет табаком; он сам со своими кудрями и улыбкой какой-то удивительно мягкий, думает юля, вспоминая, как иногда видела его хмурого в коридорах юрфака. но эти воспоминания быстро гаснут где-то в уголках памяти, замещаясь новыми, яркими и красочными, как калейдоскоп. они разговаривают. разговаривают обо всем, о чем вспомнят. о том, как на выпускном игорь пьяный перегнулся через забор на набережной и свалился бы в реку, если бы пацаны не схватили его за ноги. о том, как юля целый месяц работала в доставке, чтобы заработать на покраску волос, потому что родители красить запретили. о том, как игорь после посвята проснулся в мурино, а юля, когда отец узнал про пирсинг, сбежала из дома через окно. светофор загорается красным еще до того, как они успевают дойти до «зебры»; игорь притягивает юлю к себе, обнимая длинными руками и ставя подбородок ей на голову. юля вспоминает их разговор про документалки и убийства, и ей становится по-странному смешно. она слышит, в каком темпе бьется его сердце, чувствует тепло его тела через тонкую футболку; ей с ним удивительно спокойно. они блуждают где-то в центре, забегают в круглосуточный за водой, перекуривают на скамейке где-то в сквере за «подписными». в три часа ночи питерское небо сияет теплым северным светом. юля знает, что в ней слишком, наверное, много водки, но ей так все равно. жаль только, что эта ночь не может длиться вечно. — давай диме напишем! — с воодушевлением произносит юля, доставая из сумки телефон. — кружочек запишем. игорь хмурится: — какой еще кружочек? но юля пропускает это мимо ушей. — дима! смотри, кого я нашла! игорь, скажи что-нибудь диме. — привет, дима. пчелкина закатывает глаза. — а что-нибудь поинтереснее? — у димы завтра экзамен. юля охает. — ужас! а мы тут водку пили. а у него экзамен! — удачи, дима. — удачи, дима! — юля чмокает губами прямо перед камерой и отпускает кнопку записи, поворачивая голову на игоря. — вот он удивится. — да уж, такое он вряд ли ожидал получить… в четыре часа утра. юля смеется, и игорь почему-то начинает смеяться вместе с ней. пустой сквер, холодная древесина скамейки, и они вдвоем — смеются, сами не зная, почему. ямочки играют на щеках игоря, и юля подавляет в себе желание прикоснуться к его мягкому лицу. гром кладет ей на плечо руку, притягивая к себе, и юля не сопротивляется, кладет ладони на его теплый живот и вдруг думает, как же это все-таки странно. — как же это все-таки странно, игорь. гром недоуменно поворачивает голову. — что именно? — не знаю, игорь. все… вот это. мы даже не были знакомы. а теперь вот они… мы. игорь задумчиво гладит юлино предплечье, уставившись куда-то в сторону фонтана. — да… мы. — а знаешь что еще странно, игорь? — он вновь вопросительно смотрит на юлю. — мы ушли до того, как медляк включили. на губах игоря вдруг начинает играть азартная улыбка; он вытаскивает у юли из рук телефон, открывая первое попавшееся приложение с музыкой. — это мы сейчас устроим. гром отодвигается назад, пока ищет нужную песню, чтобы юля не успела увидеть её название. пчёлкина делает вид, что дуется, но улыбка быстро возвращается на ее лицо. игорь прибавляет звук, оставляет телефон на скамейке и поднимается, утягивая юлю за руки за собой. когда первые ноты доносятся из динамиков, юля издает печальный стон. «последнее лето». — она же грустная! — медляки веселыми не бывают. — бывают! — не бывают. — нет! и вот здесь ты уж точно не сможешь козырнуть парами в четверг, — юля гордо поднимает подбородок, а потом видит, как губы игоря расплываются в спокойной улыбке, понимает, что пропала. игорь осторожно берет её руку, будто сам не до конца понимает, что должен делать. он двигается немного неуклюже, но её пульс вновь подскакивает, когда он притягивает её к себе. юля прислоняет голову к его груди, слышит, что его сердце колотится точно так же, как и её, и ей почему-то становится удивительно тепло от этого. «последнее лето» всегда навевало ужасную тоску. но сейчас, в четыре часа утра, в сквере, который они нашли совершенно случайно, потому что ноги устали ходить, а легкие просили сигареты, она кажется до странного уютной, словно шерстяной кардиган, в который заворачиваешься поздним вечером, выходя покурить. юля как будто слышит ее по-другому, будто чувствует каждый аккорд сильнее, чем раньше; будто сейчас она даже нравится ей больше, чем раньше. юле не хочется, чтобы эта песня кончалась, потому что тогда руки игоря на её спине вновь расцепятся; ей хочется закрыть глаза и раствориться в воспоминании, которое они вместе только что создали. но она заканчивается. и что теперь? юля поднимает голову, смотря игорю в глаза — он смотрит тоже, мягко, с удивительной для хмурого игоря грома нежностью. ей до безумия хочется поцеловать его. — юля, — наконец произносит игорь, и пчелкина вновь замечает озорные огоньки в его глазах — такие же, какие были тогда, в баре, когда-то давным-давно ночью. — да? — сглатывая, отзывается юля, боясь, что сейчас он скажет, что им пора домой. ей не хочется расставаться. совсем. — ты есть не хочешь? юля недоуменно хлопает глазами. — если честно, я бы сейчас слона съел. — пожалей слона. — так рядом никаких слонов и нет. только ты, — гром хмурится. — я не хочу тебя есть. юля прыскает. — приятно слышать. — так ты хочешь есть, или нет? — да хочу, хочу, — усмехается пчелкина, забирая телефон со скамейки. — пошли. гром удивительно радостно и бодро для бессонной ночи перекидывает ей руку через плечо и тянет за собой, а юля смотрит на ямочки на его мягких щеках и вновь думает что, кажется, пропала.