Mitigation

Федотов влетел в бывший свой (а теперь её) кабинет как раз когда Галя складывала по коробочкам мелочи. За время пребывания здесь она перетащила на работу полдома: самые необходимые вещи от справочников до запасного зонта. Повезло что у неё хотя бы не было цветка. — Потрудись объяснить это! — Василий в раздражении помахал листом, на котором уже были все нужные подписи кроме последней, его. — Что тут объяснять? — Риторически спросила Галя, укладывая в коробку пресс-папье. Она едва мазнула по Василию потухшим взглядом, продолжая сборы. — Эти розыгрыши переходят всякие границы, девочка моя. Найти замену на свою же должность, и ещё четыре варианта на случай непредвиденных обстоятельств. Пропихнуть всю эту муть отделу кадров, сдать отчёты за квартал. И всё это чтобы доказать серьезность своих намерений? — Я уже несколько раз сообщала что ухожу, но у вас как будто отшибает память. — Мы опять вернулись к формализму? — Иронично произнёс Василий. В его манере речи и движениях было много экспрессии, чего нельзя было сказать о Гале. Всё что она ощущала к этому времени было опустошением. — Нам и не следовало от него отклоняться. — Её голос был вежливым и безжизненным. Он вздохнул. — Пойдём. — Мне нужно собираться. Мой рабочий день закончился вчера. — Пойдём. — Настоял Федотов, потянув её за руку, и Галя с неудовольствием двинулась за ним. В его кабинете она по привычке подхватила мужское пальто с вешалки, и вышла на балкон уже закутавшись. Она не могла носить туда своё пальто. Оно пропиталось бы дымом, и Маша, делившая с ней квартиру, заметила бы. Стала бы трепать Гале нервы, от которых и так остались одни обрывки. Василий накинул второе пальто. Он не спускался в курилку как любой нормальный человек, а специально выстроил в кабинете балкон. Никто не отвлекал его здесь и не лицемерил, кроме них здесь больше никто не бывал. Белые колонны полукруглого балкона с тонкой линией мрамора сверху были полностью открыты для ветра так же как и люди. Под холодными потоками, налетающими то с одной, то с другой стороны, Василий и Галя стояли подняв воротники как два нахохлившихся ворона. Пока он щёлкал зажигалкой и закуривал, Галя молча оперлась о балюстраду рядом. Офис находился в самом центре города. Богоподобная архитектура и надменные, гнилые люди окутывали здание словно море. К счастью, балкон Федотова выходил во внутренний двор куда обычно подъезжали грузовики с водой для кулеров и прочей ерундой. Сейчас двор был пустынен, только прохаживались по асфальту несколько голубей. — Кто из нас больший специалист в эмоциях? — Наконец спросил Василий, передавая начатую сигарету. — Почему это я должен отлавливать тебя, пока ты пытаешься сбежать от себя же? Галя затянулась, наблюдая за подсвечивающимся пеплом на конце. Работа больше года на верхушке управления изрядно её переломала. Одной из самых безвредных вещей, которые с ней произошли, стало курение. Пытаясь думать что у неё нет зависимости, она не покупала сигарет. А потом давилась отвратительно крепкими «Winston Classic», делая вид, что брать одну на двоих — единственный возможный способ их употреблять. Великолепно. Просто великолепно. — Я вовсе не убегаю от себя! — Вот только не надо. Со мной не проходят эти вещи. — Хорошо! — Резко сказала она, почти впечатывая сигарету ему в грудь. — Отлично! Если так нравится изводить меня подобными разговорами, давай поговорим. Да, я ухожу. Да, совсем. Потому что работать тут с тобой абсолютно не-вы-но-си-мо. Ещё вопросы? — Да. Ты любишь меня? — А это не очевидно?! — Почти проорала она, и голубь, только присевший рядом, вспорхнул с места от испуга. — Люблю. — И знаешь что это взаимно. Просто останься, зачем усложнять всё? — Потому что у меня существуют принципы. — В который раз пояснила Галя. — Мои чувства не будут доставлять боли другим людям. — Мы уже обсуждали это. Я пойду и разведусь прямо сейчас. — Сообщил он так, словно развод было провернуть проще чем заработать один евроцент. — Только попробуй. Тебе вообще всё равно какие методы использовать? Ради этого и по головам пойдёшь? — Хоть по трупам. — Резко произнес Василий. Всё его отчаянье вылилось в этом. — Ты… — Галина Сергеевна задохнулась — Только что завуалированно угрожал своей же жене? А может и моей семье, если они будут против? Какие-то жалкие семь трупов, правда? — Разумеется нет. — Тут же стушевался Федотов. — Это гипербола. — Тогда выбери более сложный способ! Который не навредит никому. — Может быть лучше назвать его «способ жертвенного агнца»? — Я не могу строить своё счастье на чужом несчастье, пойми наконец! — Заботишься об их благополучии сильнее чем о своём. Есть ли хоть один человек в мире за которого ты не чувствуешь ответственность? — Горько спросил Василий. Она не собиралась на это отвечать главным образом потому, что Федотов был прав. — Я не подпишу заявление ради того чтобы ты в очередной раз жертвовала собой ради людей, которые этого не оценят. — Ещё как подпишешь. — Вскинула голову Галя. — Решил свалить свою работу на меня — теперь получи достойного противника. Больше не существует способа которым можно заставить меня остаться. — А если я просто попрошу? Это и правда было неожиданно. Галя заметила что всё это время продолжала замерзать изнутри от самого сердца пока наконец не превратилась в лёд. Колоссальная масса невидимого льда придавливала к земле. — Хорошая попытка, но нет. Молчание делило пространство между ними ещё непозволительно долго. Вместе с апатией от всего что она делала Галя чувствовала некоторую иррациональную надежду что он найдёт способ всё остановить. — Отлично. — Наконец сказал Василий ровно. — Куда направишься дальше? «Он не может уступить так просто!» В её душе разрасталась пустота. Лучше бы ему сбросить её с балкона прямо сейчас, чем так наплевательски разговаривать. — Уйду в науку. — Сказала Галя сухо. — Должен был догадаться. Они смотрели вдаль, оперевшись о балюстраду ещё некоторое время. — Поздравь себя с джекпотом. — Наконец сказал Василий. — Что? — Абсолютный выигрыш. Нет никакого способа, которым я мог бы остановить тебя сейчас. Подпишу всё. — Что ж, чудно что ты это признаёшь. — Она неопределенно махнула в знак прощания, собираясь уйти. Долгие проводы были бы мучительны. Они уже были. — Не так быстро. — Остановил её Федотов. — Раз уж ты просто вышвыриваешь меня из жизни, у умирающего будет последняя воля. Прощальный поцелуй? — Обойдёшься. — Нет. — Да. — Нет. — Сообщил Василий, поймав её за плечи и они оказались почти вплотную друг к другу. — Это последний. Самый последний. — Напомнила Галя не столько ему сколько оправдываясь перед собой. Её руки обвились вокруг его шеи. Это было так же естественно как дышать. Воздух между ними был густым и тяжёлым. Каждый преодолел полпути до губ другого медлительно, пытаясь продлить последние остатки несостоявшихся отношений. Пока их совместное будущее рассыпалось в пыль, губы сталкивались на середине отрезка, снова отстранялись, потом сходились обратно. Они пытались выразить слишком много и слишком поздно. Кроме стука кровотока в ушах, эйфории, и чувства полёта, это причиняло Гале почти физическую боль. Возникающие вспышки счастья погребались под чёрными волнами вины и отчаянья. Недопустимо. Она так виновата. Узнай Оксана, она возненавидела бы её и была бы в своём праве. Но ещё хуже было чувство когда она тихо отодвинулась от него. Галя хотела проговорить «не отпускай меня», но потрясающим усилием воли подавила это. Её губы задрожали и она вылетела с балкона не оборачиваясь, чтобы последним впечатлением, которое она оставит, не стало зарёванное лицо. * Галина Сергеевна не влюблялась, а уже любила его. Она терпеть не могла оба этих феномена — и влюбляться и полюбить кого-то по-настоящему. Мимолетные чувства раньше никогда не оказывались взаимными из-за её, мягко говоря, невзрачной внешности. С тех пор как она рассекала по Федотовским предприятиям в хорошо подогнанных костюмах, с нормальными причёсками, и на каблуках, многое поменялось, да было уже поздно. Она получила внимание противоположного пола когда уже не особенно в нём нуждалась, сделав выбор. С серьёзными чувствами было ещё хуже. Каждый раз это был кто-то совершенно немыслимый. Сначала Полежайкин — самый сильный парень в школе, увлекающийся спортом, ремонтом техники и шедеврами кулинарии. Что вообще связывало их кроме уроков? А теперь, пожалуйста — женатый олигарх вдвое старше неё. Они совершенно друг другу не подходили. С другой стороны, они отлично уживались, если считать общим хозяйством управление десятками фирм. Потом, с ним всегда было интересно. Они сходились как в сферах увлечений, так и в сферах предпочитаемого досуга, новаторы по стратегии, но консерваторы в мелочах. Оба любили книги на латыни, балет, оперу и неспешные прогулки. Разбирались в искусстве и могли долго дискутировать, или молчать у картины. Да они соглашались даже в мыслях предпочитаемого места для дома — Прованс или Живерни*. Что было самым важным — оба видели друг друга за масками. Для большинства людей они всё ещё являлись эдакими инструментами — из Федотова можно было бесконечно тянуть деньги, а из Галины столь же продолжительно — помощь. Странным образом эксплуататорство окружающих сблизило их. Всё началось с того, что они просто могли говорить искренне, поскольку доверяли друг другу. Галя различала в нем обычного человека, а Федотов отвык от такого слишком давно. У неё не ушло много времени на понимание того, что Василий не бездушный, а сломленный. Переломан системой российского бизнеса, часть травм была из детства, что-то из неудавшегося брака. Ясной стала и вечная погоня за обогащением — он не считал себя самоценным. Федотов хотел чтобы его ценили и любили близкие и друзья, но не считал себя достойным этого без денег. Федотов, в свою очередь ставил её саму выше пользы, которую Лина могла бы принести. Часто Галя не замечая этого отдавала всё другим в ущерб себе, Василий останавливал это. Казалось, он действительно был готов перебить всех ради её благополучия. Он видел романтичную хрупкую душу, которую она так долго пыталась скрыть. Ту настоящую личность, которую Лина предпочитала не показывать никому, он понял естественно, без подсказок. Галина Сергеевна не собиралась что-то чувствовать к нему, это произрастало постепенно и неотвратимо — так накапливается снег в американском пригороде в Рождество, так трава пробивается через асфальт. С каждым новым днём и словом она уже любила его. Лине было более чем достаточно потрясений, она просто мечтала что когда-нибудь их бы оставили в покое. Они жили бы далеко и счастливо, сами по себе, изредка появляясь на семейных торжествах. С ним всегда было интересно, а ещё надёжно и безмятежно. О, как она хотела бы провести с ним жизнь! Но кажется Вселенная, Бог или Абсолют, кем бы оно ни являлось, не желало ей счастья. На этот раз всего было достаточно — общие интересы, взгляды, планы и мечты. Её чувства, наконец, были взаимны, но недопустимы. Возможность нормально встречаться сдерживали её принципы и его брак. Совесть скрипя сердце позволяла ей только вещи, которые могли иметь двойное толкование. Она безболезненно могла забирать его второе пальто на перекур, или подходить слишком близко, почти наступая ему на ботинки. Могла засыпать у него на плече когда сидела рядом. Лина позволяла себе перевязывать ему галстук по-нормальному, хватать за руки чуть что, или, когда Василий сидит уставший, тихо подходить, обнимать со спины, и опускать подбородок ему на макушку. Могла танцевать с ним, если мероприятие было официальным и того требовал этикет. Если она ввязывалась в вещи с единственным возможным толкованием, то позже целые дни утопала в ненависти и презрении к себе. И их «ничего» (ну, не отношения же) откатывались к первоначальному официозу на несколько суток. Она не могла, не испытывая мучений, поцеловать его или переспать с ним. Не могла даже принимать цветы, это переходило грань, на которой держались остатки её порядочности. Раньше она никогда, никогда не позволила бы себе вещей даже из первого, а уж тем более из второго списка, она, «мисс-идеальность», «мисс-принципы». Но работа в бизнесе изменила её слишком сильно. Прошлая Галя ужаснулась бы, назвав методы ведения дел её новой версии беспринципными, жёсткими и ушлыми. Возможно теперь, оставив всё это позади, она восстановится, но пока Лина не чувствовала радости от своего решения. Едва приблизившись к шансу на счастье, теперь она снова была выброшена в обычный мир. * Полгода спустя Галя прочно осела в лаборатории Кривоносова, старательно утопая в исследованиях. Сначала она не понимала почему уставала так сильно, продолжала худеть и приобретать всё более серый цвет лица. Всё, черт возьми, было в порядке! Никакого изматывающего руководства компаниями. Никаких тайных отношений с Василием, мотающих её нервы. Последнее что она слышала о Федотове — полгода назад он уехал в Грецию, побросав свои российские конторы неизвестно на кого. Об этом писали в МК* и она в расстроенных чувствах изорвала газету со скалящимся олигархом на маленькие клочки. Его глаз пристально и решительно смотрел с одного из этих обрывков пока не отправился в мусорное ведро. Всё было в порядке — теперь она не шла против совести и соблюдала собственный кодекс чести. И плакала по ночам. И ни с кем не могла поговорить, уверенная, что даже сёстры не смогут понять этот выбор. После того как Лина вконец превратилась в сероватую костлявую тень, набралось изрядное количество людей, уговоривших её проверить здоровье. Сдавшись и получив общий диагноз «истощение вследствие трудоголизма» она вяло пила витамины, неохотно прогуливалась на свежем воздухе, находила новые книги по химии и микробиологии, и была вполне успешной в лабораторных исследованиях. Заставляя себя делать всё это месяц за месяцем, она почти пережила расставание. В один из дней, Галя совсем не почувствовала подвоха увидев корзину с цветами у квартиры. Конечно же они были Маше. Кому ещё здесь могли бы присылаться цветы? Всё было как обычно, а в следующее мгновение она едва не умерла на месте. — Галина Сергеевна, позвольте засвидетельствовать вам моё почтение. — Василий Федотов, который должен бы сейчас проворачивать офшорные делишки в Афинах, шагал ей навстречу из квартиры. Он улыбался.