Просроченная

Я проснулась в три часа дня. Это было обыденно для меня, потому что засыпала я около четырех часов утра. Мой кот ластится об руку и мурлычет. — Дастин, — я чешу его и встаю. Рассчитав, сколько времени мне понадобится до того, как уйти, я готовлю легкий завтрак, пара листьев салата, два отварных яйца и сыр. Все это я перемешиваю в незамысловатый салат и ем. Я смотрю в телефоне время во сколько приходят клиенты. Их было всего трое. Тревор, Паркер и Ангус. Все расположились с пяти часов вечера. Собравшись, я ухожу из квартиры. Я вхожу в дом. Хлоя сидит за стойкой. — Добрый вечер, Нил, — женщина улыбается. — Тревор будет в пять. — Да, я помню. Зови меня по имени, которое написано на нашем сайте. Я прохожу в свою комнату и захлопываю дверь. Тревор занимался со мной анальным сексом. Он очень любил ласкать мой анус, иногда переходя языком на клитор, а после просил мне дрочить ему и попутно вставлял мне два пальца в анус. Так он пытался его размять и растянуть. Я каждый раз показываю ему на лубрикант, и он берет его. Я жду Тревора после того, как сделала клизму и достала необходимую смазку. Он заходит в комнату. Это был высокий полноватый мужчина. Ему было слегка за пятьдесят, с женой расстался и, в общем-то, больше он мне ничего не говорил. — Добрый вечер, Аннабель, — он снимает пиджак и присаживается, ожидая, пока я встану на четвереньки. Я выгибаю спину. Его штаны со звоном падают на пол. Он остается обнаженным. Язык Тревора ласкает меня. Я постанываю, может, слегка наигранно, но ему это нравится. В ход идут его пальцы, он массирует клитор, пока язык лижет анус. Все предельно просто, как по сценарию. Мы занимаемся анальным сексом, всегда в презервативах. Он заканчивает и уходит. Все мои клиенты никогда не жаловались на меня. Я делала все строго по их указаниям. По тому, как они просили или просят. Паркер приходит с букетом. Ему пятьдесят пять. Он не был одинок, за все время, что он приходил сюда, он сменил где-то пять девушек, при этом еще и имея трех «настоящих» за пределами нашего дома. Он был каким-то бизнесменом, но очень не любил говорить о своей работе. Он приходил всегда с цветами и благодарил за подаренную встречу. Он был иностранец. Взрослый англичанин. Он любил классику. Я почти всегда была в бордовом эротическом раздельном белье. На моих ногах черные чулки в сеточку, волосы завиты в красивые локоны, а на губах алая помада. Он всегда смеялся с моего макияжа, потому что не понимал, для чего краситься, если все равно потом придется это смыть. Я тихо вторила ему смехом и раздевала мужчину. Одним из его условий был запрет на поцелуи. — Погода просто жуть, — он снимает свое пальто и вешает его. — Ох, Аннабель, — завидев меня в новом белье, на его лице появляется приятная улыбка, — для чего только ты так выряжаешься. У меня все равно зрение плохое, — он смеется и подходит, — вижу я только очень-очень близко. Он обнимает меня и попутно расстегивает лифчик. Я почти целую его, но вспоминаю о запрете. Он, замечая это, слегка хмурится, но продолжает раздевать. Я остаюсь в чулках. Паркер ложится на кровать и выжидающе смотрит на меня, когда я подойду к нему. Его член, на мое негодование, стоял всегда прямо и безотказно. И он был большим. Паркер внизу был просто громадным, по сравнению с его худощавым телом. Впервые увидев, я немного опешила, не зная, что делать с ним. Но потом, как и все, приноровилась, привыкла, терплю. Я раздеваю мужчину и сажусь сверху, проводя от подбородка до паха одним пальчиком. Он закидывает голову. Его член проникает в меня. Я двигаюсь на нем, мои бедра ускоряются. Паркер стонет. От быстроты движений моя смазка выделяется и начинает размазываться по мужскому паху. Он кончает в тот же момент, когда я слезаю с его члена. Паркер одевается, выбрасывая презерватив в мусорное ведро, и уходит. Мне остается ждать Ангуса. Я сижу и жду его, молясь, чтобы он не устроил какой-нибудь фарс в виде «ты выйдешь за меня замуж?». Бре-е-ед. Ангуса было немного жаль. Мне стало казаться, что он влюблен в меня. Этой чистой мальчишеской любовью, о которой пишут поэты в своих стихах. Я не люблю стихи. Никогда не находила рифмованные бессмысленно слова чем-то романтичным или приятным. Бредовые истории, в которых лишь одна на миллион — правда. Дверь открывается, а за ней стоит Ангус. Он принес одну единственную высокую розу, бутон которой еще не расцвел. Он улыбается и подает его мне. Я усмехаюсь и отношу цветок в ванную. Роза необычайно приятно пахнет, ее аромат разносится по маленькой комнате. Ангус сидит и ждет меня у кровати. — Доброго вечера, Аннабель. — Здравствуй, Ангус, — я подхожу ближе к мужчине и целую его. — Простите меня за эти смс, я немного был настойчив, я… — мужчина на ходу ищет оправдания себе. — Я не находил себе места, мне так хотелось с Вами увидеться. — Его губы целуют мою шею. — Я могу заплатить Вам, чтобы сходить с Вами в ресторан? — Ангус, это против моих личных убеждений. Если Вы влюбились в меня, то, послушайте совет, никогда не приходите сюда. Чем больше Вы будете видеть меня, тем больше будут Ваши чувства. — Я просто хочу узнать вас ближе, Аннабель. Я хочу знать о том, что Вы любите, как Вы любите. Я хочу быть самым запоминающимся любовником, Аннабель. — Мистер Титчер, у людей, подобным мне, бывают запоминающиеся любовники? Вы думаете, вы единственный, кто хотел общения со мной? Ангус молчит, но потом будто срывается. Он схватывает меня и переворачивает на живот, приподнимая ноги. По оголенным бедрам он больно шлепает ладонью. И я понимаю его. Ангус хочет, чтобы он запомнился для меня тем самым лучшим мужчиной. Только вот, нет их. Лучших. У меня никогда не было самого лучшего секса. У меня был нежный, странный, грубый, неуклюжий секс. Но никогда не было самого. Мой первый секс был в музыкальной школе. Я занималась фортепиано пять лет, и на шестой терпение наблюдать за красивыми и тонкими пальцами своего преподавателя лопнуло. Я всегда считала, что он относился ко мне чуть более мягко, чем к остальным ученикам. По нескольку раз заставлял играть одну и ту же композицию, хоть я и знала ее на отлично. Мои пальцы скользили по клавишам, а он не унимался. В один вечер, когда все разошлись, я решила остаться и проследить за его действиями в одной очень компрометирующей ситуации. Обычной компрометирующей ситуации. «Упавший карандаш». Я любила это делать перед парнями в школе, а потом колледже. Обычный карандаш, который целый день прослужил мне для подчеркивания и написания нот. Я смотрю на своего преподавателя, смотрю на его джинсы, туго обтягивающие бедра, и карандаш сам падает. На мне была обтягивающая юбка-карандаш и во мне были пятьдесят пять килограмм страстной натуры. Я наклоняюсь за «упавшим карандашом». И он замечает. Он замечает шестнадцатилетнюю девушку, использующую заводящий маневр «упавший карандаш». Он поднимает мне его. — Забылись? — мужчина отдает мне карандаш, и я убираю его в сумку. — Совсем все из головы вылетает, Мистер Вальт. У вас новые штаны? — Да, недавно купил в Левайс. Одни из немногих, кто делает хорошие джинсы. Тебе нравятся? — он осматривает свои джинсы и возвращает взгляд на меня. На мои ноги в обтягивающей юбке. — Не рано носить такую официальную одежду? — А я не чувствую себя на шестнадцать, — я улыбаюсь ему и присаживаюсь за рояль. Учили играть нас именно на нем. — Сыграешь мне? — А, может, вы сыграете? Уже столько лет учусь, но никогда не слышала полных произведений от ваших рук, — мои глаза осматривают его тонкие венистые руки. — Время уже позднее, да и я не думаю, что. — мужчина замечает мою блузку, расстегнутую совсем немного, но настолько, чтобы видеть окантовку бордового кружевного бра. — Что вам нужны какие-то потуги недомузыканта. — Разве что я сама не далека от него и плывем мы с ним в одной лодке? — я привстаю. Мужчина смотрит на мою грудь, слегка облизывается, еле заметно. — Разве я так плохо тебя учил? — он подходит ближе ко мне и берет за талию. Я не играю с ним в пойманную жертву, ведь жертвой и обедом искушения стал здесь именно он. — Может, у вас есть идея, как научить меня чему-то более интересному? — я целую его за ухом, поцелуи продлеваю до шеи и его рубашки. Рубашка и блузка остаются на стуле. Его взгляд утопает в моем бюсте и отлично подобранном по фигуре бра. Он притягивает меня к музыкальному инструменту. Это можно сравнить с футбольным мячом в свои же ворота. Музыкант, трахнувший девушку на своем любимом инструменте. Он снимает с меня юбку. Его руки лезут ко мне. К моей плоти. — Ты уже такая влажная, — он водит пальцами вокруг входа, а затем, подняв руку, облизывает их. — У тебя был кто-то до меня? Я пытаюсь расстегнуть с него штаны, когда он ставит меня на колени перед собой. Его член освобождается. Я беру его в рот, солоноватый вкус остается в моей памяти. Его член был тонким и аккуратным. Даже неуклюжей девственнице было удобно его сосать. — Кто был твоим первым? — на этих словах я встаю и пытаюсь запрыгнуть на рояль. — Надеюсь, будете Вы, — я снимаю трусики и бросаю их на пол. Мужчина подходит, хорошо сплевывает на руку и смазывает член. У него не было резинки. Резким толчком он вошел и порвал меня. Нет, крови не было. Он будто порвал во мне то, что сидело уже давно. Какую-то звериную похоть, страсть. Любовь к мужчинам. Всего лишь один толчок, но он был для меня прыжком в утопию страсти. Он трахал меня долго и страстно. У меня почти не было боли, а если и была, то только от частоты фрикций. Мой преподаватель кончил, когда вышел из меня. Он нежно поцеловал меня в лоб и прошептал что-то похожее на: «ты золотце». Он говорил так каждому ребенку, который справлялся с его заданиями. Я собралась, поцеловала его и ушла. На следующий день его не было на занятиях. И через неделю. После я узнала, что он ушел по собственному желанию, ничем не аргументируя. Я ушла через месяц, потому что мне это было уже не нужно. Ангус перестал заниматься со мной сексом через полчаса, когда кончил. Когда кончил в меня и понял это по тому, что на нем не болтается презерватив. — Аннабель, прости, боже, что я натворил, — он присаживается и смотрит на меня. — Я не больна половыми инфекциями. И я принимаю противозачаточные таблетки. — О, как хорошо, — он обнимает меня. — Извини, я не хотел быть таким грубым, просто… Мне так хотелось запомниться тебе именно тем мужчиной, который будет самым лучшим. — Ты думаешь, что из всех парней, с кем у меня был секс, ты стал самым грубым? — я усмехаюсь. — Правда? Меня начинает переполнять злоба. Я понимаю, что он снял меня на два часа, но желание, чтобы он ушел прямо сейчас не покидает мою голову. Я смотрю на Ангуса, на его чистое лицо, без единой морщины. На слегка крючковатый нос и маленькие редкие веснушки. И я не понимаю, почему он с такой внешностью не нашел себе личной шлюшки. Не той, которую можно снять за деньги. А ту, с которой у него была бы любовь.

Любовь.

Я была лишена почувствовать свою любовь. Ту наивную и детскую, первые поцелуи для меня не были чем-то сокровенным. Мой первый поцелуй был в школе. В выпускном классе я поцеловалась с парнем по имени Алекс. Мы просто тусовались вместе пару недель прежде, чем это случилось. Была какая-то тусовка у него дома, куда, несомненно, была приглашена я. Мы сидели на кровати, пили. И он поцеловал меня, надеясь на большее в этот вечер. Но я была слишком трезвой для такого рода развлечений. Он целовал мои губы, шею, уши. Пытался раздеть. А я просто засмеялась и ушла. В то же время я лишилась девственности со своим преподавателем по музыке. А на выпускном Алекс не был обделен моим вниманием, и мы с ним переспали после дискотеки в честь нашего ухода из школы. Это было на той самой кровати, на которой он и поцеловал меня. Это был мой самый неловкий секс. Я была у него первой. Он был чертовски неловок. Первые два презерватива из упаковки он не смог надеть на свой член, один у него упал на кровать, а второй Алекс умудрился порвать. Но единственный третий нас не подвел. Алекс спросил готова ли я, я немного понежилась в его объятиях, и согласилась на секс с ним. Он думал, что он — мой первый мужчина. А я хорошо имитировала девственницу. Он даже не спросил об отсутствии крови, он поверил моим стонам, моим крикам. После секса мы лежали и курили какие-то терпкие сигареты. Он сказал, что не забудет эту ночь никогда. Я легла к нему на плечо и поцеловала, вторя его словам. Я никогда не вспоминала о ней до сегодняшнего дня.