Изменить судьбу

У д’Артаньяна в Париже не было ни одного знакомого. Поэтому он на поединок с Атосом отправился без секунданта, намереваясь удовольствоваться секундантам и противника. Впрочем, он заранее твердо решил принести храброму мушкетеру все допустимые извинения, не проявляя при этом, разумеется, слабости. Он решил это, опасаясь тяжелых последствий, которые может иметь подобная дуэль, когда человек, полный сил и молодости, дерется с раненым и ослабевшим противником. Если он окажется побежденным — противник будет торжествовать вдвойне; если же победителем будет он — его обвинят в вероломстве, скажут, что успех достался ему слишком легко. Такие мысли были в голове у д’Артаньяна когда он направлялся на дуэль с Оливье. Тем временем Мы с Атосом уже предупредили друзей о том, что бы они были с нами у монастыря Дешо в 12,00 и направлялись туда. Ровно в 11,55 я и Оли были у монастыря, д’Артаньяна там еще небыло, так что нам ничего не оставалось как ждать. Когда д’Артаньян подходил к пустырю, находившемуся подле монастыря, пробило полдень. Атос и я ожидали его всего пять минут — следовательно, д’Артаньян был безукоризненно точен и самый строгий судья в законах дуэли не имел бы повода упрекнуть его. Оливье рана причиняла еще тяжкую боль, хоть лекарь де Тревиля и наложил на нее свежую повязку и как бы я не старалась помочь ему, как нибудь успокоить боль ничего не помогало, видимо гасконец потревожил рану которая после перевязки не так сильно болела не смотря на это Оливье и я, сидели на камне и ожидая противника, а Атос, он был как всегда спокойный и полный благородного достоинства. Увидев д’Артаньяна, он встал и учтиво сделал несколько шагов ему навстречу. Я же встала вслед за ним, но продолжала оставаться позади. Д’Артаньян, со своей стороны, приблизился к противнику, держа шляпу в руке так, что перо волочилось по земле. — Сударь, — сказал Атос, — моя невеста послала за двумя нашими друзьями, которые как и она, будут моими секундантами. Но друзья эти еще не пришли. Я удивляюсь их опозданию: это не входит в их привычки. О это правда, странно, что Они ещё не появились, — подтвердила его слова я. — У меня секундантов нет, — произнес д’Артаньян. — Я только вчера прибыл в Париж, и у меня нет здесь ни одного знакомого, кроме господина де Тревиля, которому рекомендовал меня мой отец, имевший честь некогда быть его другом. Атос на мгновение задумался. А я в свою очередь решила задать вопрос — Вы знакомы только с господином де Тревилем? — спросила я — Да, сударыня, я знаком только с ним. — Вот так история! — проговорил Атос, обращаясь столько же к самому себе, как и к своей невесте, как и к своему собеседнику. — Вот так история! Но если я вас убью, я прослыву пожирателем детей. Но если вы, сударь убьете моего жениха, то для вас этот бой будет слишком лёгким и вас обвинят в вероломстве, ведь вы наверняка знаете, что господин Атос ранен.-сказала я. — Не совсем так, сударь, — возразил д’Артаньян с поклоном, который не был лишен достоинства. — Не совсем так, раз вы делаете мне честь драться со мною, невзирая на рану, которая, несомненно, тяготит вас, как уже и сказала ваша невеста. — Очень тяготит, даю вам слово. И вы причинили мне чертовскую боль, должен признаться. Но я буду держать шпагу в левой руке, как делаю всегда в подобных случаях. Таким образом, не думайте, что это облегчит ваше положение: я одинаково свободно действую обеими руками. Это создаст даже некоторое неудобство для вас. Левша очень стесняет противника, когда тот не подготовлен к этому. Я сожалею, что не поставил вас заранее в известность об этом обстоятельстве. — Вы, сударь, — проговорил д’Артаньян, — бесконечно любезны, и я вам глубоко признателен. — А ваша невеста так очаровательна, благородна и так сильно любит вас, что я очень сожалею о том, что не имею подобного секунданта. — Я, право, смущен вашими речами, — сказал Атос с изысканной учтивостью. — Поговорим лучше о другом, если вы ничего не имеете против… Ах, дьявол, как больно вы мне сделали! Плечо так и горит! О Оливье милый, быть может юноша может подождать пару минут, а я помогу тебе.-сказала я. Я несомненно мог бы подождать сударыня, ведь эти пару минут не проблема. Но, если б вы разрешили… — робко пробормотал д’Артаньян. — Что именно, сударь? — У меня есть чудодейственный бальзам для лечения ран. Этот бальзам мне дала с собой матушка, и я испытал его на самом себе. — И что же? -воскликнула я — А то, что не далее как через каких-нибудь три дня вы — я в этом уверен — будете исцелены, а по прошествии этих трех дней, когда вы поправитесь, сударь, я почту за великую честь скрестить с вами шпаги. О, сударь это было бы замечательно, но боюсь, что господин Атос будет против.-скала я А Оливье своими словами подтвердил это. — Клянусь богом, сударь, — ответил Атос, — это предложение мне по душе, как и моей мадмуазель. Не то чтобы я на него согласился, но от него за целую милю отдает благородством дворянина. Так говорили и действовали воины времен Карла Великого, примеру которых должен следовать каждый кавалер. Но мы, к сожалению, живем не во времена великого императора. Мы живем при почтенном господине кардинале, и за три дня, как бы тщательно мы ни хранили нашу тайну, говорю я, станет известно, что мы собираемся драться, и нам помешают осуществить наше намерение… Да, но эти лодыри окончательно пропали, как мне кажется! О да, как же ты прав дорогой, они действительно пропали. — Если вы спешите, сударь, — произнес д’Артаньян с той же простотой, с какой минуту назад он предложил Атосу отложить дуэль на три дня, — если вы спешите и если вам угодно покончить со мной немедленно, прошу вас — не стесняйтесь. — И эти слова также мне по душе, — сказал Атос, приветливо кивнув д’Артаньяну. — Это слова человека не глупого и, несомненно, благородного. Сударь, я очень люблю людей вашего склада и вижу: если мы не убьем друг друга, мне впоследствии будет весьма приятно беседовать с вами. Подождем моих друзей, прошу вас, мне некуда спешить, и так будет приличнее… Ах, вот один из них, кажется, идет! О, наконец я уж думала, что мы начнем в троем. Действительно, в конце улицы Вожирар в эту минуту показалась гигантская фигура Портоса. — Как? — воскликнул д’Артаньян. — Ваш второй секундант — господин Портос? — Да. Это вас это удивляет или быть может почему-либо непрятно? — Нет-нет! — А вот и третий. Д’Артаньян повернулся в сторону, куда указывал Атос, и узнал Арамиса. — Как? — воскликнул он тоном, выражавшим еще большее удивление, чем в первый раз. — Ваш третий секундант — господин Арамис? — Разумеется. Разве вам не известно, что нас никогда не видят друг без друга и что как среди мушкетеров, так и среди гвардейцев, при дворе и в городе нас называют Атос, Портос и Арамис и Изабель или четверо неразлучных. Впрочем, так как вы прибыли из Дакса или По… — Из Табра, — поправил д’Артаньян. — …вам позволительно не знать этих подробностей. Портос в это время, подойдя ближе, движением руки приветствовал Атоса и меня, затем, обернувшись, замер от удивления, как только узнал д’Артаньяна. Та-ак… — протянул он. — Что это значит? — Я дерусь с этим господином, — сказал Атос, указывая на д’Артаньяна рукой и тем же движением как бы приветствуя его. Я, кивнула, как бы подтверждая. — Но и я тоже дерусь именно с ним, — заявил Портос. — Только в час дня, — успокоительно заметил д’Артаньян. — Но и я тоже дерусь с этим господином, — объявил Арамис в свою очередь, приблизившись к ним. — Только в два часа, — все так же спокойно сказал д’Артаньян. — По какому же поводу дерешься ты, Атос? — спросил Арамис. — Право, затрудняюсь ответить, — сказал Атос. — Он больно толкнул меня в плечо. А ты, Портос? -и я тоже решила спросить друга. — А я дерусь просто потому, что дерусь, — покраснев, ответил Портос. Атос, от которого ничто не могло ускользнуть, заметил тонкую улыбку, скользнувшую по губам гасконца. И аккуратно ткнул меня плечом в плечо (разумеется здоровым), я сразу же поняла, что он хочет этим сказать и улыбка появилась и на моем лице. — Мы поспорили по поводу одежды, — сказал молодой человек — А ты, Арамис? -в свою очередь спросил Оливье. — Я дерусь из-за несогласия по одному богословскому вопросу, — сказал Арамис, делая знак д’Артаньяну, что бы тот скрыл истинную причину дуэли. — сказал Арамис, делая знак д’Артаньяну, что бы тот скрыл истинную причину дуэли. — Неужели? — переспросил Атос. — Да, одно место из блаженного Августина, по поводу которого мы не сошлись во мнениях, — сказал д’Артаньян. «Он, бесспорно, умен», — подумал Атос. — А теперь, милостивые государи, когда все вы собрались здесь, — произнес д’Артаньян, — разрешите мне принести вам извинения. При слове «извинения» лицо Атоса затуманилось, по губам Портоса скользнула пренебрежительная усмешка, Арамис же отрицательно покачал головой, а на поем лице появилось явное раздражение. — Вы не поняли меня, господа, — сказал д’Артаньян, подняв голову. Луч солнца в эту минуту, коснувшись его головы, оттенил тонкие и смелые черты его лица. — Я просил у вас извинения на тот случай, если не буду иметь возможности дать удовлетворение всем вам троим. Ведь господин Атос имеет право первым убить меня, и это может лишить меня возможности уплатить свой долг чести вам, господин Портос; обязательство же, выданное вам, господин Арамис, превращается почти в ничто. А теперь, милостивые государи, повторяю еще раз: прошу простить меня, но только за это… Не начнем ли мы? С этими словами молодой гасконец смело выхватил шпагу. Кровь ударила ему в голову. В эту минуту он готов был обнажить шпагу против всех мушкетеров королевства, как обнажил ее сейчас против Атоса, Портоса и Арамиса. Было четверть первого. Солнце стояло в зените, и место, избранное для дуэли, было залито его палящими лучами. — Жарко, — сказал Атос, в свою очередь обнажая шпагу. — А между тем мне нельзя скинуть камзол. Я чувствую, что рана моя кровоточит, и боюсь смутить моего противника видом крови, которую не он пустил. О Оливье милый, мы можем задержаться, но я не могу смотреть как ты мучаешься. — Да, сударь, — ответил д’Артаньян. — Но будь эта кровь пущена мною или другими, могу вас уверить, что мне всегда будет больно видеть кровь столь храброго дворянина. Я буду драться, не снимая камзола, как и вы. Не беспокойтесь мадмуазель, я надеюсь, что все пройдет быстро и вы сможете помочь своему возлюбленному. Благодарю вас, сударь вы очень признательны говоря так. Вот это прекрасно, — воскликнул Портос, — но довольно любезностей! Не забывайте, что мы ожидаем своей очереди… — Говорите от своего имени, Портос, когда говорите подобные нелепости, — перебил его Арамис. — Что до меня, то все сказанное этими двумя господами, на мой взгляд, прекрасно и вполне достойно двух благородных дворян. Вы как всегда правы Арамис, как всегда правы.-кивнула ему я. — К вашим услугам, сударь, — проговорил Атос, становясь на свое место. — Я ждал только вашего слова, — ответил д’Артаньян, скрестив с ним шпагу. Но не успели зазвенеть клинки, коснувшись друг друга, как отряд гвардейцев кардинала под командой г-на де Жюссака показался из-за угла монастыря. — Гвардейцы кардинала! — в один голос вскричали Портос и Арамис. — Шпаги в ножны, господа! Шпаги в ножны! Ах, нет, я схватилась за голову, как бы показывая, что я все же дама. Но было уже поздно. Противников застали в позе, не оставлявшей сомнения в их намерениях. — Эй! — крикнул де Жюссак, шагнув к ним и знаком приказав своим подчиненным последовать его примеру. — Эй, мушкетеры! Вы собрались здесь драться? А как же с эдиктами? — Вы крайне любезны, господа гвардейцы, — сказал Атос с досадой, так как де Жюссак был участником нападения, имевшего место два дня назад. — Если бы мы застали вас дерущимися, могу вас уверить — мы не стали бы мешать вам. Дайте нам волю, и вы, не затрачивая труда, получите полное удовольствие. Милостивые государи, — сказал де Жюссак, — я вынужден, к великому сожалению, объявить вам, что это невозможно. Долг для нас — прежде всего. Вложите шпаги в ножны и следуйте за нами. Но сдаться гвардейцам — немыслимо. — Их семеро, — вполголоса заметил Атос, — а нас только четверо. Атос тут же выдвинул такое заевление: «Нас четверо, из которых один ранен, а другой невинный ребенок. А скажут, я вам говорю скажут, что нас было пятеро " Партос видимо так разнервничался, что сказал: «Я лучше умру, чем де Тревилю доложат что меня убили.». На что Арамис ответил: «Портос, вы только что превзошли самого себя» Де Жюсак тоже заметил неравенство сил, и снова предложил сдаться. А Д’артаньян вышел вперед и закричал, что «Нас пятеро». — Но вы не мушкетер, — возразила я — Это правда, — согласился д’Артаньян, — на мне нет одежды мушкетера, но душой я мушкетер. Сердце мое — сердце мушкетера. Я чувствую это и действую как мушкетер. — Отойдите, молодой человек! — крикнул де Жюссак, который по жестам и выражению лица д'Артаньяна, должно быть, угадал его намерения. — Вы можете удалиться, мы не возражаем. Спасайте свою шкуру! Торопитесь! Д'Артаньян не двинулся с места. — Вы в самом деле славный малый, — сказал Атос, пожимая ему руку. —И это безусловно так , вы человек не большой,но душа ваша огромна.-сказала я. — Милостивые государи, — сказал он, — испытайте меня, и клянусь вам честью, что я не уйду с этого места, если мы будем побеждены! — Как ваше имя, храбрый юноша? — спросила я — Д'Артаньян, сударыня — Итак: Атос, Портос, Арамис , Изабель, д'Артаньян! Вперед! — крикнул Атос. — Ну как же, государи мои, — осведомился де Жюссак, — соблаговолите вы решиться наконец? — Все решено, сударь, — ответил Атос. — Каково же решение? — спросил де Жюссак. — Мы будем иметь честь атаковать вас, — произнес Арамис, одной рукой приподняв шляпу, другой обнажая шпагу. — Вот как… вы сопротивляетесь! — воскликнул де Жюссак. — Тысяча чертей! Вас это удивляет? И все двенадцать сражающихся бросились друг на друга с яростью, не исключавшей, впрочем, известной обдуманности действий.