***
— Она реально целый час учила тебя невербальным заклинаниям? — громко спрашивал Барти, от чего Регулус, не любивший громкие звуки морщился. — Да, и у меня получилось, — кивнул Регулус. Пандора лежала с ними на их матрасе около Регулуса. На ее груди расположилась Руби, и Регулус слышал, как кошка мурчала. Потом кошка потянулась, приподнялась и аккуратно слезла с Пандоры, осторожно подходя к Регулусу. Руби улеглась у руки Регулуса, прижимаясь горячим боком к его рубашке. Регулус слабо улыбнулся, а Пандора широко ухмыльнулась, когда кошка положила голову на предплечье Регулуса. — Ты ей определенно нравишься, — говорит она, поворачиваясь на бок и поглаживая спину серой кошки. Барти усмехнулся, когда приподнялся посмотреть, что происходит с другой стороны, но быстро бухнулся обратно. — И что мы все время делали неправильно? — спросил Барти, вспоминая прошлый опыт, когда он стоял с палочкой в руке, а Регулус пытался ее выбить. Иногда даже успешно, но с неимоверным трудом. Сейчас рассказы Регулуса о легкости этого предмета его вводили в ступор. — Там все. Начиная с мыслей и заканчивая движениями руки. Это было просто удивительно. Мерлин, вы даже не видели, как она стоит напротив цели, — Регулус вспомнил то невероятное изящество, изумившее его, — Как она поворачивает руку, держит палочку... — Только не говори, что ты на нее запал, — в шутку и со смешком говорит Барти. — Барти, фу! — Пандора скривилась. Регулус не заставил ждать своей реакции. Он ткнул Барти в бок, отчего тот изогнулся и отпрянул, из-за неприятной, но не сильной боли давя порывистый смех. Кошке же было совершенно все равно, что происходило между двумя троими. Лишь до момента, когда Барти поднялся и сел, что, в свою очередь сделал и Регулус. Крауч собирался ткнуть Блэка в ответ, и Регулус быстро схватил его за запястья, заставляя Барти приглушенно вскричать. — Какого черта, — поднимаясь спросила Пандора. Руби проснулась и отбежала на край матраса, пока Барти пытался вырваться из рук Регулуса, которые оказались куда сильнее, чем он мог предполагать. Смех распирал уже обоих слизеринцев. Барти пытался найти наиболее ловкий способ, чтобы добраться до Регулуса, а Регулус по больше мере думал о том, чтобы Барти резко не дернулся и с дури не вывернул себе обе кисти. — Отпусти, — сквозь смех просит Барти, начиная наваливаться на Регулуса. Тот отрицательно мотает головой, продолжая отодвигаться, но уже чувствуя, что скоро не совладает с силой напирающего Барти. — Будешь в меня тыкать, я ведь знаю, — сказал Регулус, мимолетом оглядываясь назад, чтобы не задавить Пандору, которая уже отпрянула, и с недовольством и вместе с тем же, со скрытым интересом наблюдала за двумя друзьями. — Затыкаю тебя до смерти, — театрально гримасничает Барти и наваливается на Регулуса, все еще держащего его за руки. Регулус резко отпустил кисти Барти, понимая, что тот летит прямо на него. Регулус глухо упал спиной на матрас, на автомате выставляя обе руки, чтобы голова Барти не впечаталась ему в его собственное лицо. Барти успел опереться руками между плечей Регулуса, пока тот держал его за плечи, не давая приблизиться слишком близко. Щеки Барти мгновенно залились краской, Регулус же думал о том, чтобы Крауч не начал его пихать, а Пандора сидела на краю матраса, со смехом смотря на них. — Только не тычь, пожалуйста, — просит Регулус. Барти прыснул и практически его перебил: — Я безумно этого хочу, но мне не очень удобно. — От тебя пахнет чесноком, ты что съел горсть чесночных зубчиков? — спрашивает Регулус, немного морщась, когда Барти произнёс свои слова. Тот быстро отвечает: — Да. На ужин. Поделиться с тобой этими божественными ароматами? — грудь Барти уже распирает смех. — Нет, не стоит, — быстро отнекивается Регулус и в последний момент, когда Барти наклонился немного ниже и собрался дыхнуть, закрывает ему ладонью рот. Пандора заливисто смеется, в следующий момент — щелчок, и оба слизеринца синхронно поворачиваются в ее сторону. В руках Пандоры злосчастный фотоаппарат, который запечатлел уже сотни моментов и воспоминаний, и Мерлин знает, сколько еще предстоит увидеть и запомнить камере объектива. — Пандора! — вскрикивают они унисон, если можно было так сказать — ладонь Регулуса все еще на губах Барти, и у того вместо имени скорее вышло неразборчивое мычание. Барти кончиком языка дотронулся до ладони Регулуса, заставляя его мгновенно ее отодрать. Барти заливается смехом, — громким, искренним, хотя он чувствует, что готов взорваться от внезапного жара, его всего распирает. Регулус резко начал подниматься, взял Барти за плечи и просто вынудил того сесть нормально. Барти смахнул слезы от смеха, а Пандора отложила свой фотоаппарат. Через несколько дней она принесет им ту фотографию. Регулус вытер руку о свою штанину, хотя особо на ладони ничего и не было. Барти снова рассмеялся, но и Регулус не мог сдержать улыбки. — Мерлин, я совсем забыла, — вскрикнула Пандора и встала с матраса. Она легкой походкой подошла к своей сумке, открыла ее и стала усердно рыться, словно от предмета, который она в ней ищет зависит вся ее жизнь. Барти и Регулус, все еще с тенями улыбки на лицах переглянулись. Румянец на щеках Барти Регулуса позабавил, хотя тот и совсем не понимал, откуда его столько. Но он даже не успел об этом подумать, как Пандора достала искомое из сумки. Это оказалось несколько фотографий, которые она протянула сидящим на матрасе слизеринцам. Барти взял их, поворачивая картинкой к себе. Регулус приблизился и увидел, что же на них было. Барти мимолетно обернул фото, и сзади увидел надпись «Осень, 1976 год. Барти и Регулус у Черного озера». Фото, на котором он увидел себя и Барти в полный рост было снято издалека. Фотографии были серыми, но не из-за краски, которой были напечатаны. Пасмурное небо и его отражение в озере, голый многовековой дуб, и у самой воды двое студентов держащихся за руки. По фото видно, что Барти чуть было не свалился в ледяную воду, а Регулус одной рукой удерживает его, тянет прочь от края на себя. Следующая фотография взята немного ближе. Барти уже не у кромки воды, а твердо стоит на ногах на земле, но от смеха согнут пополам, и на лицах обоих видно счастливые улыбки. От четырех фотографий, похожих друг на друга, веет юностью и свободой. Регулус молча смотрит на них, вспоминая тот день, и удивляясь, как быстро летит время. — Как ты успела? — спросил Барти, поднимая одну бровь и отдавая две фотографии Регулусу. — Также, как и сегодня, — ответил за Пандору Регулус, кивая в сторону отложенного фотоаппарата. Пандора рассмеялась. — Разве плохо? — звонко спросила она. Ее лицо светилось, улыбалась она так широко, что было сложно не улыбаться в ответ, — Останется вам на память. Будете показывать детям своим. Через два с половиной года все это закончится, — сказала она. — Скорее бы оно все закончилось, — говорит Барти, снова ложась на спину. Регулус держал в руках фото. Всего два с половиной года им остается учиться здесь. Так странно, думал он. Уже пятый год их обучения здесь.***
Регулус писал ответы Альфарду и отправлял их с помощью самой обыкновенной совы, ничем не отличающейся от сотен других сов. Не подписывая конверт, он отпускал школьную сову в далекую Францию на следующий день после получения письма. И ровно через три недели Сириус снова подошел к нему, вернее, просто проходил мимо, но уже издалека дал понять Регулусу, что у него есть кое-что для брата. Регулусу иногда приходили письма от Камиллы. Их переписка была оживленной — но в них не было переживания и упоминаний войны, что иногда проскакивало в письмах Альфарда, что было совершенно ему простительно. Письма Камиллы и Регулуса писались глубоко по ночам, в гостиной, или поздно вечером в библиотеке, пока никто не видел и не мог знать, как их мысли выливаются через перья на бумагу. Обсуждались самые мелочные темы, и Регулус понимал, что Камилла делает это неспроста. В ее письмах не было ни единого намёка на политику или новости, она писала длинные и живые письма, наполненные эпитетами и метафорами, высказываниями, прямыми цитатами людей. Любое письмо Камиллы, занимающее порой по два листа, Регулус читал с упоением, словно рассказ. Регулус не умел так писать. Но чем больше он отправлял писем Камилле, тем больше он убеждался, что это совсем не сложно — описывать свои дни, учёбу, события, мелкие изменения в школьной жизни. К февралю письма Регулуса увеличились в объемах. Набив руку, ему не составляло труда расписать обе стороны пергаментного листа. Он с усердием и рвением строчил письма Камилле, и та писала, что ей невероятно приятно их читать. Регулус стал писать больше Альфарду и Андромеде, и, хотя те ничего не говорили, оба безусловно заметили, что вся начитанность Регулуса начинает проявляться в его письмах. Регулус и сам это понял, и не мог теперь писать меньше. И главное, что темы эти были совершенно не затрагивающие самые больные места в его душе. И это помогало освобождать мысли. Регулус дочитал дневник Эдгара Таллемана и с чистой душой отложил его. Последние записи были схожи с письмами Регулуса и Камиллы, и теперь Блэк понимал, зачем Таллеман писал так много. Каждый раз, когда Регулус запечатывал свое письмо, он чувствовал, как непривычное чувство спокойствия охватывает его. Регулус мог писать подолгу, и заканчивал он только тогда, когда рука невмоготу начинала ныть и болеть, но оно того стоило. Регулус внутренне был рад, что нашел замену таблеткам, которые так плотно укоренились в его жизни. И хотя он продолжал периодически выпивать их, в жизни Регулуса появился новый способ отвлечения.***
Дни сменяли друг друга так стремительно, словно они намеренно переняли манеру летящих с неба снежных хлопьев, ежечасно закруживающихся над просторами Шотландии, хотя вот-вот и должен был расцвесть март. Неожиданное новшество, которое оказалось очень кстати, было введено ещё под конец января. Невиданный холод окутывал северные земли и теперь никто не скупался на отопление. Новая техника согревания классов и комнат, позволяющая при этом держать окна раскрытыми настежь, всем пришлась по душе. Не обошли стороной и Астрономическую башню, на которой теперь вовсе не обязательно в холодный вечер нести с собой теплый плащ или куртку. Регулус с Доркас вышли в одну из пятниц после позднего урока зельеварения и направились в дальнюю башню. Время близилось к половине девятого, в коридорах было крайне немноголюдно, и лишь пара ног разрушили покой на каменной винтовой лестнице. — Ты видел, с каким лицом Эйвери заглядывал в котел? — смеялась Доркас, доставая из кармана пачку новых сигарет с ментолом. Регулус усмехнулся, вспоминая, как слизеринец копошился над новым заданием. Конечно, Регулус тоже вложил немало сил, однако Блэк в своей манере не скакал как лошадь вокруг огня, не махал руками дым словно древний шаман, и судорожно не листал страницы в поисках формул. Регулус тихо рассмеялся. Тепло на Астрономической башне удивительно контрастировало с пейзажем, открывающимся двум студентам впереди. Толстые белые слои снега, видимые сейчас синими, мягко тонули в ночной темноте. Свежий воздух окутывал уставшие головы. Башня давно превратилась в своеобразную курилку, также, как небольшое углубление за нерабочими теплицами, или небольшое пристанище в кустах неподалеку от низкой стены замка на южной стороне. Регулус без сил сел на пол, свешивая ноги с края башни. Смесь чувств усталости и свободы окутывали его также, как это сделал свежий зимний воздух, а затем и терпкий дым «Мальборо». Регулус посмотрел вниз, где далеко внизу расстилались истоптанные тропинки, и снег еще не успел замести чужие следы. Доркас оперлась о перила, затягиваясь и закрывая глаза. Послышались шаги, нарушившие тишину слизеринцев. — Какие люди, это же Блэк-старший! — хрипловатым и осипшим голосом сказала Доркас, а затем прокашлялась. — Тебе стоит меньше курить, — произнес Сириус с уже зажатой меж зубов сигаретой, и от его голоса по телу Регулуса пробежались мурашки. — И это мне говорит паровоз гриффиндорской башни, — уже нормальным голосом произносит Доркас, и Регулус слышит добрую усмешку в ее словах. Сириус ухмылялся, полностью выходя из тени лестничного пролета. Брат Регулуса сел на пол по левую руку от Доркас. Регулус краем глаза мог видеть его фигуру. Он мог разглядеть даже его лицо, освещенное ярким светом фонаря под сводом Астрономической башни. Регулус оторвал взгляд от низин окрестностей, поднимая глаза к небу, где сквозь редкие тучи поблескивали звезды. Он быстро нашел одно созвездие. Второе. По привычке прикинул где третье. Четвертое. Молчание нельзя было назвать неловким, но было необходимо что-то сказать. — Ты написал ответ? — спросил Сириус, обращаясь к Регулусу, и того в горле все пересохло. Не поворачивая головы, лишь немного обращая взгляд в его сторону, Регулус бормочет: — Еще не отправлял. — слова звучат немного сухо, Регулус незаметно прокашлялся, без нужды смахивая пепел с сигареты. Он бросил взгляд на Сириуса и сразу пожалел об этом. Регулус почувствовал, как эмоции и чувства берут над ним верх, и вот ещё чуть-чуть — еще щеки загорятся на пару с кончиками ушей. Но он давит любое проявление странных чувств, оставаясь невозмутимым. Лицо Сириуса показалось ему таким взрослым. Еще бы. Его брату было целых семнадцать лет. Для Регулуса это была почти что пропасть — ничтожные пятнадцать, и полные семнадцать лет жизни. Два неполных года разницы, но Регулус все еще видит в Сириусе взрослого. Как и всегда. И Сириус поймал взгляд младшего брата. И ему тоже показалось, что тот еще совсем маленький. Юный, как весенний цветок, неколебимый жестоким штурмовым ветром. Ему всего пятнадцать. Или нет, уже целых пятнадцать лет. В Сириусе заныло странное чувство, которое могло сделать его взгляд мягким и теплым. Чувство, которое могло написать целое эссе с объяснениями и ответами на множество вопросов и через глаза адресовать его младшему брату. Но Сириус умело, не хуже Регулуса, подавил то, что на миг взяло главенство. Доркас этого видеть не могла. Будь она на одном уровне с ними — возможно. — Можно отправить в одном конверте, — сказал Сириус, — Наверное, так будет безопасней, — сказал он тише, а после слов закусил щеки изнутри. Сириус боялся любого ответа. Ответа, который мог откинуть их друг от друга еще на несколько метров, и ответа, который стал бы приглашением сделать очередной шаг навстречу друг к другу. Регулус мог лишь догадываться о чувствах Сириуса. И он также не мог знать, как Сириус по нему скучает. Да, Блэк старший видел, как Регулус вышел из класса зелий вместе с Доркас и отправился в противоположную от гостиной Слизерина сторону, очевидно, к Астрономической башне. Сириусу хватило бросить мимолетный взгляд Джеймсу Поттеру, означающий «возьми мои вещи, я пошел за ними», как друг все понял и подбадривающе улыбнулся. О Регулусе Блэке продолжают ходить самые разные толки, в большей степени — совершенно не те, что могли бы составить настоящий портрет младшего наследника. И Сириус винил себя, что когда-то поверил школьным сплетням. Винил, что поверил матери, которую учил Регулуса не слушаться и обдумывать по несколько раз ее слова. Сириус понял, что поторопился, когда Андромеда и Альфард стали зацикливать внимание на их, как ранее казалось, «трудном подростковом возрасте». У него был Джеймс Поттер — человек, ставший ему братом. Римус Люпин, — человек, ради которого Сириус готов на все. Питер Петтигрю, Лили Эванс, Марлин Маккиннон... Множество людей, ставших ему настоящей семьей, подаривших ему тепло и заботу, которой он был лишен. И он смог забыть о своем маленьком брате, неизменно связывающим его с семьёй, которая оставила на ногах и спине множества шрамов, причинила много боли, унижений и оскорблений. Сириус в какой-то момент понял, что больше они друг другу не нужны — попав на разные факультеты, найдя себе друзей и выбрав пусть своей жизни их судьбы разошлись. Но он понял, что ошибся. Потому что чем дальше судьбы их отходили друг от друга, тем тяжелее становилось чувство, поселившееся еще на первом курсе под ребрами. Чувство, на какое-то время импульсивно заткнутое, но сильное и живучее, начавшееся пробираться наружу с каждым днем, который приближал неизвестное будущее. — Думаю, что ты прав, — говорит Регулус совсем тихо, а на губах Доркас появляется еле заметная улыбка. Она не смотрит на братьев, но она очень хотела сейчас видеть их лица — лица, на которых из последних сил сдерживалась краска на щеках, где блестели от возбуждения глаза, заострились от напряжения скулы, и мускулы застыли в нерешительности проявлять хоть какие-то эмоции. На губах Сириуса появляется тонкая улыбка, в глазах странные тени — Регулусу совершенно непонятные. Он видит их, когда снова поворачивает свою голову в сторону бледного лица Сириуса. Регулусу кажется, что где-то есть подвох. Ему кажется, что сейчас он проснется, а затем последует день, где они будут проходить мимо друг друга, словно никогда не были знакомы. Но это была правда. — Видели, как Слизнорт споткнулся о порог своей комнатушки и у него слетел ботинок? — спросила Доркас, разбивая тишину. — Что? — синхронно и с одинаковой интонацией спрашивают Регулус и Сириус. Регулус поднимает взгляд, встречая карие глаза Доркас — яркие, с хитрецой, из них льет самоуверенность, но вместе с тем доброта и искренность. Ее губы расплываются в улыбке, затем она затягивается и, выпуская густой клубок дыма, начинает смеяться. Регулус отводит взгляд, но замечает широкую улыбку брата, которая остается на его губах, но уже относится к Медоуз. Регулус попытался отсоединиться от них двоих, чувствуя, что вряд ли сможет спокойно продолжать сидеть на краю Астрономической башни, но никуда не уходит. — Да, вас еще не было, были только я, Лили, кажется, Джеймс... нет, но точно был Нюнчик, Эйвери, но не суть. — Доркас не может согнать улыбки. Она тоже садится на теплый деревянный паркет, опираясь спиной о перила, и теперь находясь на одном уровне с Сириусом и Регулусом. — Слизнорт выходил из своего кабинета, споткнулся, и так и полетел, а ботинок просто напросто слетел, — она еле еле сдерживала смех, чтобы дорассказать, — И главное, никто даже не заметил, что тот без ботинка. Только Лили, которая сразу к нему подбежала, спустя пару минут заметила, что одна нога Слизнорта в одном лишь дырявом носке, а ботинок лежит у двери. Доркас звонко рассмеялась, а Регулус сразу увидел пухлого профессора, декана Слизерина, без одного ботинка. Сириус звонко рассмеялся, все внутри Регулуса замерло от этого смеха. Стало легче сидеть, смотреть вдаль, тяжесть не клонила голову и не закрывала глаз. — Бедняга Гораций, — проводя рукой по глазам и лбу сказал Сириус. Широкая улыбка освещала его лицо лучше фонаря на башне, рука поправляла свободные длинные волосы. — Ему бы на пенсию, — сказал Сириус, затягиваясь и периодически выпуская смешок. — Толку от него мало стало, — говорит Доркас, — Стареет. Говорят, у него какие-то терки с Дамблдором. — У кого только их нет с ним, — говорит Сириус задумчиво. — Неужели Дамблдор это действительно единственный человек, которого боится Воландеморт? — спросила Доркас усмехаясь, но в глазах уже не было прежней веселости как в рассказе о потерянном ботинке Слизнорта. Сириус пожал плечами. — Это не помешало напасть его мразям-пожирателям на Хогсмид, — сказал Сириус резко, даже чересчур, и Регулус почувствовал на себе невидимый груз в образе мимолетного взгляда. Все подумали об этом. Все вспомнили прошлый учебный год. Крики фоном пронеслись в голове Регулуса, заставляя его сжаться. Рука Рудольфуса Лестрейнджа словно снова зажала его запястье, а вторая легла на рот, чтобы Регулус не закричал. Картины были все такими же явными, хотя и прошел почти год. — Все ошибаются, бывает. — сказала Доркас, предчувствуя закипающий вулкан в Сириусе, в главном борце за справедливость. Эта оговорка была лишней. «Все ошибаются», — звучало в голове Регулуса. Дамблдор доверился не тому человеку. Тот человек — мёртв, Регулус помнил об этом из рассказа, подслушанного на минувших каникулах. Никто кроме него, наверное, этого и не знает. — Стоимостью человеческих жизней? — переспросил Сириус. Регулус чувствовал, что старший брат периодически бросает на него острые взгляды, словно он старается разглядеть что-то, в чем был так долго убежден много лет. — Дамблдор защитил весь Хогвартс. Давно бы и сюда пролезли и всех перебили, того же Альбуса, поэтому не горячись, Сириус, — немного устало сказала Доркас, зажимая пальцами переносицу. Сириус вздохнул и зажег вторую сигарету. — Ты же все равно собирался в орден, так что за кипиш? — спросила Доркас, выдавливая улыбку. Сириус дернул плечами. — У меня еще... год, — брови Сириуса взлетели вверх, — Год с небольшим. — с ухмылкой добавляет он. Сириус явно держался, чтобы не сболтнуть лишнего. На Астрономической башне было тепло, и Регулусу вовсе не хотелось уходить отсюда, хотя его немного все еще смущало присутствие брата. Регулус достал вторую сигарету вслед за первой, чего он практически никогда не делал, но организм уже сам требовал лишнюю сигарету. — Ты же разочаровался в нем еще в прошлом году, — кидает Доркас, заставляя Сириуса сглотнуть. Он ничего не хочет говорить, то и дело бросает взгляды в сторону Регулуса, и тот, уже приободренный второй сигаретой и с постепенно возрастающим желанием перестать молчать буквально вынужден сказать: — Хватить поджиматься, Сириус, ты уже много наболтал, — Регулус не смотрит на него, но чувствует его взгляд на своем лице. Регулус ухмыляется, медленно поворачивая голову в сторону брата и делая затяжку. У Сириуса на лице преобладает его привычная уверенность, но смесь скованности и нерешительности тенью проскальзывают в его глазах. Доркас смеется — заливисто и беззаботно. — Не думаю, что содержание писем Альфарда сильно отличается у тебя и у меня, — произнес Регулус, забирая в руки воображаемые безобидные карты. Регулус пожал плечами, снова отходя от разговора и отправляясь взглядом вдаль. — Я вернусь через пару минут, — сказала Доркас, туша сигарету о перила. — Куда ты? — быстро спросил Сириус, смотря на поднимающуюся Медоуз. — Оу, господин Блэк, совсем забыла вас известить, что я отправляюсь в туалет, — сказала Доркас ухмыляясь. Сириус закатил глаза и взглядом проводил слизеринку к лестнице, пока та совсем не скрылась во тьме. Она специально оставила их наедине. Это было очевидно по ее лицу, по внимательности в ее глазах, казалось, что уши ее действительно были навострены все это время. Доркас совсем не нужно было идти куда-то. Она оставила их специально. Ее ноги бездумно шли по коридорам, но она оставалась все также близко к башне, чтобы на всякий случай услышать, если кто-то из братьев покинет «курилку». Но ни Регулус, ни Сириус не жаждали поскорее оставить друг друга. — Она же специально ушла, — сказал Регулус, глядя под ноги, где расстилалась зимняя перина. Сириус вылупился на Регулуса, хлопая глазами, но в следующий раз в его глазах появилось понимание. Он тихо усмехнулся, прикладывая руку к лицу и закрывая глаза. — Вот дерьмо, — сказал Сириус. — Согласен, — коротко ответил Регулус. Воцарилась нелепая тишина. Слышался легкий ветер, гонящий редкие снежинки и периодические его рывки, приводящие в движение сухие ветви оголенных деревьев. Чья-то болтовня далеко внизу, горение факелов за спиной на лестнице. — Так и будем сидеть молча? — наконец начинает Сириус с вызовом. Регулус косо посмотрел на него, но прежде чем что-то сказать, продолжает свою паузу и лишь когда очередной столп дыма выходит из его рта он говорит: — Не знаю. Можешь спросить что-нибудь. — просто отвечает Регулус, еле поднимая одно плечо. Их разговоры всегда начинались так — простым и безразличным тоном, словно ничего особенного не происходило между ними эти несколько лет. Сириус задумался, невольно заставляя Регулуса думать о том, что вопрос этот будет не о погоде. — Как дела дома? Регулус отрывает взгляд от земли, в которую упирался все это время. Он уставился прямо перед собой. Ему это послышалось? Или Сириус действительно интересуется тем, как обстоят дела на площади Гриммо? — Серьёзно? — тихо и с усмешкой спрашивает Регулус, — В мире столько тем для разговоров, а ты выбрал именно спросить как дела в месте, о котором ты бы хотел забыть? Регулус повернулся лицом к Сириусу. Регулус не мог счесть ничего, что могло бы быть на лице брата. Сириус смотрел на него как-то... слишком серьезно. По-взрослому. Словно это был не вечер светских разговоров, а важная беседа. Кроткая улыбка сошла с губ Регулуса. Он продолжал смотреть на Сириуса и наконец-то осмелился посмотреть прямо в голубые глаза брата. Решимость и серьезность непривычно бросались в глаза при виде Сириуса. Давно получив в школе прозвища «мародер» и «шалопай», Сириуса сложно было представить таким, каков он сейчас был перед младшим братом. — В плане... — начал Регулус задумчиво и не отводя глаз, — Все как обычно, — заключает он, а голове проносится: «Черт возьми, нет, все пошло не так после того как ты ушел, Сириус». Но он молчит. Брови Сириуса съезжают к переносице. «Нет, только не снова», — думает Регулус, когда видит изменение в лице Сириуса. Изменение, обозначающее, что внутри него все закипает. Но Сириус первый отвел глаза. Он опускает взгляд в деревянный пол, разрывая контакт с Регулусом, и теперь сдвинутые брови не были предвестником глупой детской ссоры. — На Рождество приезжали Катуары... — от нечего делать говорит Регулус, чтобы хоть на малейшую долю ослабить напряжение тишины. — Вся семья? — спрашивает Сириус, пытаясь проявить энтузиазм. Регулус кивнул. — И как они? Регулус жмет плечами. Ему противно вспоминать Ивеса, цветочный парфюм, английский с ужасным французским акцентом, и он уже жалеет, что вспомнил о них. Но потом он вспоминает о Камилле, и его лицо расслабляется. — Все та же ломаная английская речь, неуважение к своим английским корнями, высокомерие и излишнее чувство собственной важности, — спокойно и без запинки и задумчивости произносит Регулус. — Хотя, это касается не всех. — Да ладно? Я помню этих французских выскочек, всех до единого. — И Камиллу? — спрашивает Регулус, и в ответ получает ожидаемую тишину. — Ее не очень... — признается Сириус. — С ней было интересно, — безразлично добавляет Регулус, — С ней можно было о многом поговорить, — Регулус делает паузу, мысленно пытаясь донести до Сириуса слова «ну же, соображай, Камилла не такая» Регулус выдерживает тяжелую паузу, напряженно глядя в пол, пытаясь почувствовать, что Сириус понял. Сириус соображал. Он понимал. Он никогда не был тугодумом, глупым проказником, как многие могли подумать. За беззаботным видом студента-бунтаря скрывался острый и быстрый ум, и Сириус начинал понимать. Начинал понимать, почему Регулус замолчал. Уже давно начал догадываться о намеках, которые ему посылал Альфард или Андромеда. Сейчас он вертел в руках мелкие детали пазлов — картину их жизней, расколовшуюся однажды на множество мелких частей. Как много предстояло еще собрать, но сколько уже было собрано. — Я ведь до сих пор ничего не понимаю, почему... — Сириус запнулся. Любая попытка сказать что-то или прояснить оканчивается желанием заткнуться на всю оставшуюся жизнь, потому что слова застревают, ты перестаешь уметь разговаривать на родном языке. — Почему я смиренно соглашаюсь с ними? — прищурился Регулус, снова глядя на Сириуса. Тот животрепещущий вопрос, так долго находящийся в головах Регулуса и Сириуса. Вопрос начинал обретать риторическую форму, словно иначе и не могло быть. Сириус был свободен. Он был символом свободы слова и мыслей, действий, Сириус должен был оказаться тем человеком, который ушел с гордо поднятой головой, слыша в свою спину оскорбления и унижения, собрав все свои необходимые вещи в ярко-красный рюкзак. Регулус должен был остаться. — Я просто продлеваю свою жизнь, — тихо сказал Регулус, усмехаясь и повергая Сириуса в тихий шок. Сириус смотрит на него из-под бровей какое-то время, но потом его взгляд становится более открытым. — Что ты имеешь в виду? — таким же шепотом спросил Сириус, застывая в своей позе и не смея даже поднести сигарету к губам. Регулус безобидно жмёт плечами. Он подумал об этом впервые. И сразу же рассказал об этом Сириусу. — Я не смогу говорить об этом так, как ты. Говорить таким образом, как ты. — Черт возьми, Рег, если ты действительно собираешься не делать этого, ты не должен молчать! Ведь Альфард, который сможет тебя защитить, его рядом может не быть... Регулус неотрывно смотрит в глаза Сириуса. Брови Регулуса тоже смещены к переносице и он пристальным взглядом пытается донести до него мысль. Регулус все решил. — Вот именно. Альфард в какой-то момент не сможет прикрывать меня с одной стороны и показывать другим человеком другой стороне. Тишина давит на уши. Впервые Регулус не видел своего будущего после школы, после выпускного. И в эти же минуты Регулус смиряется со своей участью. — Я не думаю, что буду хвататься за жизнь, когда передо мной встанет выбор пойти по тому пути или умереть. Собственные слова обжигают его язык, губы, лоб и его целиком. Всё тело. Они обжигают Сириуса, который не узнавал Регулуса. Регулус сам себя не узнавал. Регулус сглотнул, но обнаружил, что все пересохло. Это решение было принято именно сегодня. В этот вечер, когда Доркас ушла и они с Сириусом остались один на один. Сириус смотрел на своего младшего брата. На его маленький худой силуэт, тонувший в ночной тьме. В груди у старшего Блэка что-то больно защемило при виде его Регулуса. Это был их первый вечер, когда Сириус держался изо всех сил, а Регулус был так спокоен, что они наконец смогли сказать самые важные слова. Лили Эванс была права, думал Сириус, когда она убедила его пойти к нему. Лили Эванс была права, когда убеждала Сириуса, что Регулус не мог обманывать Альфарда или Андромеду. Лили Эванс была права, когда сказала, что каждому человеку нужно дать второй шанс. И Регулусу Блэку его нужно дать в первую очередь. Добрые зелёные глаза пронеслись перед Сириусом, но они тут же растворились, когда Регулус начал подниматься. Половица едва слышно заскрипела. Гробовая тишина снова овладела этим местом. Все напоминало сон — туманный и мутный, нереальный. Словно любой щелчок, колыхание ветра, стук часовой стрелки сейчас разбудит их и они проснутся в своих кроватях. Но то был не сон. Регулус больше не мог ничего сказать. И после такого не казалось возможным, чтобы что-то еще было сказано.