В солнечных ожогах

Роме семнадцать. Он покупает себе дешёвые сигареты из ларька, каждый раз показывая продавщице тёте Зине отфотошопленный паспорт в телефоне. Рома терпеть не может строгие костюмы и всех «манерных». Фамилия его совсем ему не подходит. Какой из него Лебединский? Чушь какая-то, шутка Вселенной. Он неуклюжий, постоянно попадает в неприятности и часто сутулится. Такой себе Лебедь. Рома слушает русский рок в наушниках за сто рублей, потому что принципиально не берёт отцовские деньги, считая, что сам в состоянии заработать. Три дня в неделю он подрабатывает на заправке, остальные четыре — готовится к ЕГЭ с горем пополам и пытается доказать единственному родителю, что он тоже чего-то стоит. В общем, всё у него как у всех. Кроме, может быть, одной незначительной вещи — к нему в голову постоянно лезет одноклассник. И не просто лезет, а наизнанку его выворачивает, не имея об этом ни малейшего, блять, понятия. Светит тут своим лицом, а о ромкиных страданиях даже не подозревает. Порой кажется, что он нарочно его изводит веселья ради — специально подходит ближе необходимого, пристально смотрит в глаза, подолгу не отрываясь, и улыбается блядски правильно, но Лебединский даёт себе отчёт, что быть такого не может и что он сам себе всё надумал. Это его больная фантазия разыгралась — не более. Саша точно нормальный, в этом он не сомневается. Вон, сколько за ним девочек из школы бегает, он со всеми хорошо общается, все о нём лучшего мнения, дипломат хренов. Ещё и фамилия у него дурацкая — Лучевский — ужасно ему подходит, чёрт бы его побрал. Но лучше бы, конечно, Рома. Он, как подсолнух — вечно тянется к солнцу. А Ромка… В нём, кроме пива, ничего светлого нет, так что и тянуться к нему Саша точно не станет. Ромка запутался. Мозгами-то он отлично понимает, что всё это неправильно, не по-пацански. А внизу живота всё равно при виде Саши тянет и кровь отливает куда не следует. Последняя полудохлая бабочка совершает кульбит где-то в районе желудка, когда Лучевский смеётся. Короче, стоит у него на Сашу. И конкретно. Он так на девочек реагировать должен, как на Лучевского. Узнали бы парни на районе, точно бы засмеяли или, может, даже затеяли нешуточную драку. Рома уверен, что он не гей. Подумаешь, стоит на одного… одноклассника. С кем не бывает? Нечего было ему прессом в раздевалке светить. А ещё у него, блять, соски проколоты. Рома, когда впервые это увидел пару месяцев назад, думал, что не выдержит — там же его засосёт. Не засосал, но ещё долго не мог спокойно смотреть ему в глаза. А Саше всё нипочём — он улыбается. Ну как тут не встать тому, что не должно? Да и «Раз — не пидорас», правда? Правда ведь? О Саше не получалось не думать. Он был везде: в вырезках из школьных газет, на доске почёта, на всех мероприятиях и заседаниях совета старшеклассников, даже на сайте их школы. Его лучезарная улыбка светила повсюду. Сашу просто невозможно было игнорировать, потому что он всегда был невыносимо близко. То и дело невзначай касался ромкиных волос, ладоней, запястий, будто нарочно не понимая, что парня под его палящими прикосновениями едва ли не кроет, покруче чем от любой, даже самой красивой, девчонки. Но Рома держался до последнего. Упрямо доказывал себе, что Лучевский его выводит из себя одним своим существованием просто потому, что они во всём диаметрально противоположные — даже от того, как Саша держал вилку, Рома задыхался. О Саше никогда не говорили плохо. За все одиннадцать лет школы Рома не слышал ничего, что могло бы опорочить его безупречную репутацию. Лучевский, казалось, мог найти общий язык абсолютно со всеми. Это в нём Рому бесило больше всего. Его знали и любили все — от членов совета старшеклассников, в котором Саша председательствовал, до самых строгих учителей. Может, поэтому он казался Роме таким одиноким. Саша, говоря объективно, очень красивый. Ромка это не выдумал, это всего лишь факт — как, например, сказать, что Земля круглая. Он высокий, с прямой осанкой и карими глазами, слегка вьющимися светлыми волосами и вечно нахмуренными в задумчивости бровями. Порой Ромке приходилось становиться случайным свидетелем перешёптываний девочек из их параллели, каждая из которых была твёрдо уверена, что она та самая — единственная и неповторимая, которая сможет растопить и без того горячее, пылающее сердце Саши. Ромка на такие заявления лишь презрительно ухмылялся и громко фыркал. Он-то знает, каким Лучевский может быть невыносимым, когда у него появляется внезапная идея, например. Роме однажды пришлось сторожить его в подъезде добрых двадцать минут, пока он при помощи лома взламывал им путь на крышу. Так и повелось, что отношения у них с первого класса были… неоднозначные. Он вообще раньше Сашу терпеть не мог, если честно. Заносчивому мальчишке, который вечно попадал в неприятности, чем создавал проблемы влиятельному отцу — директору одной из самых крупных строительных компаний их не самого большого города, всегда ставили в пример послушного мальчика его возраста, который днями напролёт читал умные книги и помогал маме по дому. Саша эту ненависть никогда не разделял — он, казалось, всегда был выше неё. Рому это выводило из себя, и он находил новый повод для раздражения и неприязни. Лучевский весь из себя такой хороший и правильный, а он, Лебединский, только злиться и умеет. Конечно, во всём только он и виноват, а о Саше плохого никто не скажет, потому что с ним легко, он же со всеми найдёт общий язык. И, чтоб его, с Ромой тоже нашёл. Рома бы так и остался один вариться в собственных мыслях, если бы одним морозным мартовским утром к нему не подошла их классная руководительница — Елена Васильевна, заявив, что отныне он будет помогать Лучевскому в студсовете с организацией школьных мероприятий. — Будешь выполнять поручения Саши и помогать ему во всём, а то он, бедный ребёнок, устаёт, — жалостливо проговорила Елена Васильевна, а брови Ромы поползли вверх. — И не филонь, Лебединский, я тебя лично проконтролирую! Рома, как бы выразиться поприличнее, тогда очень удивился. Да чего уж там: охуел. Он-то в классе едва Сашу переносил, а тут нужно было находиться с ним бок о бок три дня в неделю до конца мая, потому что, как выяснилось, праздников в России много. Ещё и после уроков оставаться. Блядство. Причём не самое натуральное. Ну да, он провинился. Нечего было разбивать окно в спортзале. Он поспорил с одноклассником, что забросит баскетбольный мяч в открытую форточку с первой попытки. Забросил, блять. Рома на слова учительницы только мученически выдохнул, покрепче сжал рюкзак и лениво поплёлся в актовый зал, принимать первые поручения Лучевского. На носу было Восьмое марта, он бегал с горящей жопой уже неделю, пытаясь организовать мероприятие, которое было бы «на уровне», потому что приезжали какие-то важные гости из центра. Рому до недавнего времени это совсем не касалось. Саша, впрочем, со своей задачей успешно справился, чем заслужил похвалу директора и восхищённые вздохи одноклассниц. Когда они репетировали вальс на выпускной, Рома каждый раз давился собственной ревностью, потому что танцевал Саша с лучшей девочкой класса, чем был, по всей видимости, абсолютно доволен. Роме было невыносимо видеть, как он касается ее талии, а она, блять, только и делает, что строит ему глазки. Лучевский будто не замечал этого внимания со стороны одноклассницы, но Рома не слепой, всё видел. Однажды Саша взялся помогать Роме с русским, потому что тот не понимал, как делать последнее задание с текстом от слова совсем. Сначала Лебединский отнекивался от помощи, потому что не хотел быть к Лучевскому слишком близко, знал — сорвёт крышу. Но потом Ромка стал отнекиваться, потому что Саша был абсолютно невыносим, почти фанатичен в своём желании объяснить ему материал. Зато сейчас Рому хоть ночью разбуди, он найдёт и эпитеты, и метафоры, и парцелляцию в тесте.