Полнолуние

      Кожа под пальцами мягче шелка — Тимоти ведёт вдоль скулы, очерчивая полукруг. Ладонь щекочет прерывистое дыхание: в глубине глаз Риза разгорается янтарное пламя, завораживая своей красотой. Похожий огонь Тим видел в зрачках ужасных чудовищ охочих до крови и плоти — алый, злой и холодный. Здесь же тот мягок и полон тепла, игрив что пламя походного костра. Такой огонь хочется сохранить и унести с собой, а может быть и вспыхнуть с ним вместе глупым ночным мотыльком. Подбираясь ближе Тимоти чувствует как в призрачном пламени догорают последние крупицы силы воли. Часть его жаждет впиться укусом в мягкие губы, сжать бледную кожу до алых следов, повалить и подмять, заставив Зло биться в агонии. Другая же, за голос которой он так отчаянно цепляется, шепчет о хрупкой человечьей плоти и душе, что нуждается в прощении. От противоречия хочется взвыть — Тимоти притягивает холодное тело к себе, усаживая на колени, лишь чтобы спрятать лицо в изгибе красивой шеи. Та дюже соблазнительна: скользкой змеёй в разум заползает мысль, что неплохо бы распробовать кожу на зуб. Или язык. — Боюсь, — признается Тимоти, дивясь до чего хрипло звучит его голос. Он прикрывает глаза, но делает только хуже — желание разгорается с новой силой, бередя десяткам постыдных образов. Сквозь них пробивается новое незнакомое ощущение: спину покалывает осторожным, лёгким прикосновением. Словно кто-то провел тонкими иглами от поясницы к лопаткам. Стоит приоткрыть глаза, как всё становится на свои места — кожа Риза от шеи к ключицам заметно порозовела, а сам он блаженно улыбался, едва не мурча. — Делай со мной что пожелаешь, — на одном дыхании шепчет тот. — Пусть то будет наказанием. Не бойся. — …Но ты не сделал ничего дурного. — И хорошего тоже не заслужил, — морщится Риз, следом глухо ойкая. Вновь губы его окрашиваются красным, однако вместо того чтобы тратить время на ненужные споры Тимоти припадает к тем своими. Сердце на это пропускает удар, чтобы затем всполошно забиться птицей о ребра. Вкус соли и стали слаще мёда. Тимоти сцеловывает тот будто утреннюю росу, касаясь коротко и нежно. Риз кладёт руки ему на грудь, обжигая ту потусторонним холодом: контраст зарождающегося нутряного тепла и ирреального мистического мороза лишь сильнее раззадоривает желание согреть. — Больно наверное, — шепчет Тимоти в приоткрытый рот и на последовавший вялый кивок улыбается. — Я помогу. — Т-тебе не обязательно… Слово рассыпается в пыль от прерывистого, рваного выдоха — воспользовавшись заминкой, Тимоти проводит кончиком языка по искусанным губам, вновь упиваясь вкусом соли. Зарвавшись, он неприятно царапает язык об острый клык, но, завидев мелькнувшую в разноцветных глазах панику, лишь напирает сильнее, углубляя поцелуй. Осмелев, он кладёт ладонь на чужой затылок, чтобы затем зарыться во влажные волосы. Те ничем не хуже дорогого шелка — такие же мягкие, что не хочется отпускать. Тимоти гладит их, как шерстку любимого кота и тихо смеётся, когда слышит довольный вздох. От губ он медленно опускается сначала к щеке, а затем шее: тело Риза что туго натянутая струна, готовая отозваться даже на самое лёгкое прикосновение. К обрывкам слов, что так и остаются неясными и нерастолкованными, добавляются тихие, протяжные стоны. Кажется, Тимоти сам того не ожидая нашёл уязвимое место. «Моё» — шепчет на ухо что-то дикое, звериное. Поддавшись ему, Тим прикусывает белую кожу, следом зализывая припухлость. В паху болезненно тянет от напряжения — ещё немного, и он достигнет разрядки, даже не приступив к делу. Вздохнув, он обещает себе вернуться к этому позже, когда кровавая луна уйдёт на покой. — Прости, — он вновь крадёт поцелуй, не в силах перестать улыбаться. В душе наслаиваются друг на друга вожделение и глупая, искренняя радость. Никто и никогда так не жаждал его рук, его взгляда и слов, и это заставляет сердце трепетать. — Просто… — Риз смотрит на него повлажневшими от слез и похоти глазами. Некогда бледные лицо, шея и плечи теперь горят, словно от хлёсткого морозца. — …Д-делай что-нибудь. Пожалуйста. Взор его, а затем и руки привлекает белоснежная грудь с розовыми пятнами сосков. Сейчас она не такая плоская, как обычно: мягкая и податливая, и мять её одно удовольствие. Обычный Риз издевался и не скупился на едкие слова, теперь же тот замирает, словно в страхе, не зная как себя повести. Тимоти смелеет — гладит упругое навершие большим пальцем, не без удовольствия замечая последовавший за тем прерывистый выдох. — П-почему… так… — тот вновь зажмуривается, стоит Тимоти сжать розовые горошины меж пальцев. Осмелев, он прижимается к белой ключице и ведёт языком вниз, заставляя и без того потерянного Риза охнуть. Скоро во рту оказывается нежная плоть — он терзает упругую горошину языком, продолжая работать с другой пальцем. Риз сипло и часто дышит, довольно быстро его выдохи сменяются всхлипами и стонами. Нечто вязкое и холодное касается ноги, стекая к паху. До затуманенного похотью разума пробивается мысль, что ещё немного и Риз не выдержит, а может и вовсе сдастся, уступая спящему пока искусителю. Тимоти опускает руку вниз и оглаживает внутреннее бедро, чтобы затем коснуться мягких ягодиц. Это тоже странная часть проклятья — заклинание делает нужные участки эластичными и готовыми взять как угодно и кого угодно. Риза же влажность меж бёдер явно пугает — тот беспомощно цепляется за его плечи, уперевшись лбом в ключицы. — Скажи, если больно, — задержав дыхание Тимоти погружает пальцы в горячее нутро. Оно послушно обхватывает их, пульсируя в такт сердцебиению. Протолкнувшись почти на всю длину, Тим разводит те в стороны, на что Риз подаётся вперёд, послушно позволяя проникнуть ещё глубже. — П-пожалуйста, — обжигает ухо горячий шёпот. — Пожалуйста. Тимоти кивает, но в последний момент, когда головка вплотную приближается к тёплому нутру, замирает. И одним движением разворачивает чужое тело к себе спиной. — Ах! Ч-что… Он позволяет себе слабость — целует открытую, беззащитную шею, пробуя ту на вкус. Ладони вновь находят изменённую проклятьем грудь — сжав ту, он рывком оказывается в горячей тесноте. Горло саднит от утробного рычания — ему же в тон неподалёку отзывается протяжным стоном. Движения его плавны и размашисты, каждое отдаётся заметной дрожью в чужом теле. Риз хватается за его руки, будто вот-вот утонет. — Слишком… хорошо, — тот оборачивается, смотря на него с затаённой мольбой. Глаза влажны от слез. — Поцелуй меня? К этой просьбе он готов был прислушаться всегда. Он наклоняется вперёд и касается губ, не спуская с Риза взгляда. То, что он видит в оплавленном янтаре будит чувства, о которых он казалось позабыл долгие годы назад. Желание защищать, желание утешить. И желание любить. И даже последовавшая за тем волна жаркой истомы не дала чувствам исчезнуть. Напротив, Тимоти развернул к себе чуть потеплевшее тело, чтобы вновь кротко, нежно поцеловать. — …Нужно было сделать это раньше, — хмурясь выдохнул Риз. — Оно прятало от меня так много! Тим хохотнул, уютнее устраивая несчастного в своих руках. И пусть пока он не справился с проклятьем, возникшая между ними связь слишком крепка, чтобы пропасть с заходом луны.