Ночь перед Рождеством

Темнота. Такая уютная. Обволакивает сознание. Тело расслабляется. Наступает тишина. Голоса замолкают. Это конец? Ей бы хотелось, чтобы это было концом. Ха-ха. Смешно. Во время войны ее воля к жизни была непоколебима. Она тянулась к свету, всеми силами старалась выжить. Война закончилась. Она же не хочет умереть. Почему?.. Почему все заканчивается именно так? Почему она умирает в одиночестве? Она не потрудилась даже снять одежду. Обессиленно упала в ванную, набрала воду и вскрыла вены маникюрными ножничками. Такой конец ждёт ее? А ребята? Марина, Борька, Фёдор, Иван? Они будут скучать? Будут плакать? Придут на ее похороны? Ринтаро наверняка расстроится. Останется совсем один. Но… у него же будут Фукудзава-сама, Рампо и Элис? Она же не бросает его? И Ник. И все-таки так будет лучше. Она наконец встретится с родителями. С щеночком, погибшим спустя два месяца после того, как он появился у Марико. Она потеряла почти всю семью в один момент. Остались только двое. Она сама и Ринтаро. Он точно будет зол. Однако… больше ничего не изменить. Интересно, как отреагирует Ник? В любом случае, все это уже не важно. Она не вернётся. — …рико… — чей-то голос звучал словно бы сквозь пелену. Чей-то… не один из тех, что преследовали ее. Чей-то чужой, но в то же время знакомый. Кажется, она доверяет этому человеку. Это..? Кто? — Марико, прийди в себя. В нос ударил резкий запах. Нашатырь… Темнота рассасывалась. По глазам резануло солнечным светом. Голова раскалывалась. Во рту сухо. Мокрая одежда липнет к телу. Запястья стягивали бинты. Противное ощущение. — Марико! — она распахнула глаза. Вокруг все двоилось. — Фукудзава… сама?.. — тело будто налилось свинцом. Что происходит? Почему?.. Как?.. она должна было спокойно умереть… Зачем? — Прийди в себя! — он осторожно помог ей сесть. — Что произошло? — Я… — голос осип. — Не знаю… простите… Воздуха не хватало. Руки тряслись, боль в порезах усиливалась от каждого движения. Белые, свежие бинты окрашивались кровью. — Успокойся, — он протянул ей стакан воды и помог попить. Руки не слушались. — Как ты себя чувствуешь? Она промолчала. — Сможешь встать? Марико кивнула и, оперевшись о руку мечника, поднялась. Ноги ослабли. Зато голоса затихли. Фукудзава тактично вышел, пока она переодевалась в сухое. Он был в смятении. Они с Мори и предположить не могли, что девушка будет в таком подавленном состоянии. Наоборот, Огай был уверен в отсутствии суицидальных наклонностей у племянницы. По всей видимости, произошедшее с Гоголем сильно ударило по хрупкому психическому здоровью и без того помотанного жизнью подростка. Юкичи успел вовремя, кровь на ножничках даже не успела до конца засохнуть, а Марико быстро пришла в себя. Им повезло. Она спустилась на кухню спустя десять минут после Фукудзавы. Он уже собирался идти обратно, чтобы проверить ее сохранность, как со стороны лестницы послышался стук шагов. Марико шла медленно, опираясь о стену, чтобы не упасть. — Не говорите Ринтаро, пожалуйста, — прошептала она, упав на стул. — Он будет расстроен, наверное. — Зачем? — он лезет не в своё дело. Она пожала плечами. Просто так. Не было настроения жить. Голоса в голове задолбали орать. Парень, который ей нравится, сначала послал ее, а потом в состоянии наркотической передозировки звал и просил не бросать его. А так ничего серьёзного. Фукудзава вздохнул и сурово посмотрел на Марико. Та сжалась под его взглядом и обхватила себя руками. — Он волнуется за тебя, — сказал он, — но понятия не имеет, как себя вести. — Знаю, — горько бросила Марико. — Ринтаро не умеет воспитывать детей, не прибегая к психологическому насилию. — Он..? — глаза мечника удивлённо расширились. Поразительное количество эмоций, слишком много для одного часа. Марико и не помнила, когда в последний раз он показывал так много эмоций. — Меня — никогда, — поспешно добавила она. — Когда… погибли мама с папой, мы остались вдвоём. Он боялся ко мне лишний раз подойти, а я все время плакала и думала, что не нужна ему. Потом большинство врачей мобилизировали, меня было не с кем оставить, поэтому Ринтаро забрал меня с собой. Знаете, тогда я возненавидела его больше всех на свете. — Ни за что бы не подумал, — покачал головой Фукудзава. Марико сменила тему, а он не мешал. — Со стороны кажется, что ты скорее войну мафии объявишь, чем начнёшь испытывать к Мори негативные эмоции. — О-о-о, это далеко не так, — она рассмеялась. — Он частенько выносит мне мозг своими абсолютно нелогичными и ужасающе неправильными поступками… как и тогда. Точнее, тот поступок был правильным, на военных базах в то время было куда лучше, чем в приютах, но девятилетняя я этого не понимала. Каждое утро просыпалась, как на каторгу, и шла помогать Ринтаро. Таскала ему карточки военных, заполняла отчеты, бегала по всей базе. Он сделал все, чтобы мне было легко. Сейчас я тружусь в больнице куда больше, чем на той базе. — Редко кому так везло во времена Великой войны, — кивнул Фукудзава. — Ага, — она снова рассмеялась. На этот раз нервно, словно бы вспоминала то, что старалась похоронить глубоко в недрах своей памяти. — Помнится, Ринтаро дико уставал в течении дня, но вечером, после ужина, приходил и читал мне книжки по медицине — других не было. Объяснял основы, учил оказывать первую помощь. Он по-другому просто не умел. И сейчас не умеет, поэтому постоянно глупит. Но он хороший. — Хороший, — кивнул Фукудзава. — Спустя год этих занятий я смогла полноценно ему помогать, — продолжала Марико. — Мои обязанности перешли Элис, а я занялась перевязкой, обеззараживанием и подобной лёгкой работой. Примерно в то время я начинала понимать, как много он старается компенсировать мне родителей. Не заменить их, но заполнить пустоту, оставшуюся после их смерти. Это было мило. Марико улыбнулась. Юкичи внимательно смотрел на нее и думал, что посторонний ни за что не догадается, что эта девушка полчаса назад лежала в воде со вскрытыми венами, если не посмотрит на бинты. В ее глаза вернулась прежняя жизнерадостность. Казалось, все вернулось на круги своя. — То, что он подпустил Вас так близко — удивительно, — вдруг сказала Марико. — Таких людей очень мало. Нас всего трое. Я, Вы и этот ваш сенсей. Был еще папа, но по понятным причинам он чисто физически не может на данный момент быть рядом с Ринтаро. — Он никогда не рассказывал мне о своём прошлом, — неожиданно для самого себя сказал Юкичи. — Знаю, — она рассмеялась. — Поэтому я и говорю сейчас о нем. Если честно, он ужасный опекун. Как можно было допустить, чтобы его подопечная в четырнадцать уже травилась табаком и вином? Но при этом он просто прекрасный дядя. Когда я была еще совсем мелкой и приезжала к нему на лето, брал с собой в университет или на работу, потом учил всякому полезному, до сих пор иногда что-то интересное может рассказать. Просто как факт, не хочешь — не слушай, хочешь — задавай вопросы. — Приезжала на лето? — Ага. Мама моя ведь русская, вот и жили мы в России. А летом меня благополучно сплавляли сюда, чтобы родители могли спокойно заделать мне кого-то младшего. Слава Богу, у них не получилось. Представить боюсь, что бы творилось с Ринтаро, если бы вместо одного спиногрыза у него было двое или, прости господи, больше. — Мне казалось, он любит детей. — Он любит детей, потому что их легко перевоспитать под себя. Вырастить послушными и безвольными рабами, выполняющими его волю без нареканий. Он не святой, а мне повезло. Он слишком привязан к папе. — И много было таких детей? — Это не важно… знаете, он просто обожает отядзуке с мандзю, жить без них не может. Я честно пыталась понять, как он может есть рис с чаем, но… — на ее лице возникло отвращение. — Зато он не понимает, как кто-то ест скумбрию в соусе мисо. Я как-то раз в отместку ему заказала на ужин ее, так он потом неделю дома не ночевал, круглые сутки торчал в больнице и ждал, пока «дом очистится от следов этого скверного блюда». — Это похоже на него… — А то! Если будут вопросы про Ринтаро — приходите ко мне, расскажу все. А еще Ринтаро не переносит сырую еду вроде зелени или овощных салатов. Вроде врач, а игнорирует здоровое питание и душу продаст за миску рамена в особо загруженный день. — В этом вы похожи, — невозмутимо добавил Фукудзава. Марико притворно-обиженно фыркнула. — Ничего подобного! Я люблю покушать и не выгляжу как военнопленный, которого голодом морят третий месяц. При этом одежду стирают и в ванную пускают. Я уверена, Вы видели, он настолько тощий, что у него ребра торчат! — Видел. — Во-от, а я о чем. — Он много работает, вот и забывает поесть. — Уже оправдываете его? — она улыбнулась. — Значит, наш разговор прошёл не зря. — Благодарю, информация и правда очень полезная, — с лёгкой полуулыбкой кивнул Фукудзава. — Вообще-то, я еще не закончила, — она протянула руку к электрическому чайнику, щёлкнув пальцем по кнопке включения. — Советую записать, этого Вам даже Элис не скажет. Итак…        Она стояла напротив стерильно белой двери и не решалась зайти уже не меньше десяти минут. Повязки нужно было сменить уже давно, но она все откладывала это, придумывая «более важные» дела. Однако рано или поздно ей придётся туда зайти, и лучше бы до того, как он успеет умереть от заражения крови. Дверь со скрипом отворилась. Стерильно белые стены, пять пустующих кроватей. На шестой лежал, не шевелясь, он. Лежал и смотрел не пострадавшим глазом в потолок. Он даже не отреагировал на открывшуюся дверь. От прежнего, весёлого и не унывающего Ника не осталось ни следа. Марико прикрыла дверь и облокотилась об нее спиной, не решаясь пройти дальше. — Ник? — тихо позвала она. — Нужно сменить повязки. Реакции не последовало. За стеной кто-то кого-то уронил, послышались крики. Палата номер семнадцать продолжала утопать в тишине. Марико вздохнула и бесшумно подошла к кровати, на которой лежал Ник. Синяк под глазом, впалые щеки, потрескавшихся губы. Перебинтованная голова. Закрытый второй глаз. — Ник, — снова позвала она. Он молчал. Молчал, не в силах произнести хоть что-то. Боялся взглянуть на нее. — Я видела твою мать. Его глаз распахнулся, зрачки расширились. Он испугался. Марико… он не хотел втягивать ее в этот ад. — Она подкараулила меня, когда я шла в клинику. Я сказала, что не знаю, где ты. Его дыхание участилось. Приборы показывали чрезмерно высокий пульс. — Успокойся, — она присела на корточки рядом с кроватью. — Дыши. Бабуля с дедулей скоро приедут. Мы позвонили им и объяснили ситуацию с твоей матерью. Иван объяснил. Я сказала, что ты ввязался в драку и сильно пострадал, но жизни ничего не угрожает. Он медленно повернул голову и посмотрел на нее. Взгляд, полный отчаяния, но в котором проскальзывают тени надежды. Зрачки больше не расширены от страха. — Теперь позволь мне поменять тебе бинты, — она выдавила улыбку. Жалкое ее подобие. Ник осторожно сел на кровати. Взгляд снова опустел. Марико работала в тишине. Никто из них двоих не решался нарушить молчание. Оба хотели извиниться, но оба боялись, что будут отвергнуты. Лишь тихое «спасибо» настигло Марико, когда она уже выходила.        Жизнь в клинике кипела. Пациентов значительно прибавилось после перестрелки в районе Порта. Снова Солдат. Работники больницы бегали из палаты в палату, Мори Огай не вылезал из операционной, Марико орудовала в реанимации. И лишь двое обитателей клиники сидели без дела. — И с чего вдруг Мори-сан решил санитаров нанять? — спросила Марина после того, как очередная медсестра бросила на нее подозрительный взгляд. — Из-за Солдата рук стало не хватать, — Рампо бросил очередную упаковку от печенья в мусорку, удивившись, что Цветаева только спустя неделю чуть ли не круглосуточной отсидки в больнице задалась этим вопросом. — Мари-чан сейчас не может на полную выкладываться тут, у нее сессия скоро. — У нас тоже, — хмуро заметил Иван. — Меня очень интересует, как известная блондинистая персона собирается все нагонять. — Никак, — хмыкнул Фёдор. — Спишет все, ничего сложного. Да и неглупый он, как-нибудь выкрутится. — Ага, неглупый, — фыркнул Гончаров. — Не глупый, а тупой. — Да Господи! — вскрикнула Марина. — Почему нельзя просто нормально жить, без обкалываний потенциальных соперников наркотой! — Потому что люди глупы, — донёсся холодный голос со стороны операционной. Мори Огай наконец завершил десятичасовую операцию. — И я бы не советовал сидеть всем вместе в коридоре. Вашему другу все еще угрожает опасность. — Солдат так просто не отступит… — задумчиво произнёс Фёдор. — Пожалуй, нам и правда стоит организовать дежурство. — Я могу завтра в ночную, — Марико незаметно подошла к друзьям. Ее халат был в свежей крови, а с рук капала вода — она только закончила смену, на посту реаниматолога ее сменил один из санитаров. Дополнительные руки в больнице пришлись как нельзя кстати, оба Мори даже раздумывали над расширением больницы и наймом еще нескольких специалистов. — У тебя сессия и великовозрастное дитя по фамилии Рампо, ночью ты будешь отдыхать, а не следить за нашим балбесом, — фыркнула Марина. Рампо обиженно покосился на нее. — Завтрашней ночью я буду тут, — Мори мягко улыбнулась и потянулась, затёкшие кости захрустели, — ох… в любом случае. Не вижу смысла караулить всей гурьбой. — Но одного человека мало, — покачал головой Иван. — Нужно двое. Значит, я останусь с Мари завтра ночью, вместе будем к сессии готовиться. Остальные молча согласились с Фёдором. Оставалось вывести такой график, чтобы все успевали. Бориса в него не включали — он уезжал в Германию по программе обмена. Хоть Пастернак и числился ребёнком преступников, его родители слыли порядочными и честными людьми. Свой «статус» он получил только из-за тётушки. Ее знали все, кто хоть как-то относился к криминальному миру, да и грех не знать одного из семнадцати агентов русской мафии в Японии. — Отличненько, расходимся, — Марико хлопнула в ладоши и улыбнулась еще шире. График составлен, а она наконец освободилась. Однако долго отдыхать ей было не суждено. Сессия уже дышала в затылок, а конспекты ни разу не были прочитаны, что уж говорить об их запоминании. Пока младшая часть компании нервно выдыхали и молились на лёгкость учебы в школе, почти вся ее старшая составляющая не вылазила из бесконечных долгов, лекций и зубрёжки. Рампо и Элис, ежедневно наблюдающие невыспавшуюся, голодную, злую и дико уставшую Марико, молча радовались, что их подобная участь не постигнет. Университет есть зло, это Марико усвоила еще в детстве, когда приезжала к дяде-студенту. Однако тогда она просто смеялась над его неопрятным видом и нервными зубрёжками, а сейчас на себе прочувствовала всю боль учебы на химико-биологической специальности. Высшая математика напрягала уже не так, как до этого, ей на смену пришла физика. — Энергия является мерой способности физической системы совершить работу… — монотонно говорил какой-то профессор из динамика компьютера. Сон постепенно заполонил сознание. Глаза слипались, мозг отказывался воспринимать полученную информацию. Фёдор уже давно отключился на стульях в коридоре больницы, не выдержав под натиском мат-анализа. Однако Марико засыпать было нельзя. В столь неспокойное время количество ночных обходов увеличилось, на ней этой ночью держалась вся система безопасности здания. Нет, спать точно нельзя. В пачке оставалась одна сигарета. Марико вздохнула и кинула в карман халата зажигалку, саму сигарету зажала между двумя пальцами. Справедливо рассудив, что куртка может повисеть и на вешалке, а не на ней, она закуталась в вязаный платок и вышла из кабинета. Щелчок замочной скважины, стук каблуков по плитке. Идеальная тишина спящей клиники была бесцеремонно нарушена. Марико чуть задержалась у порога, чтобы зажечь сигарету. Тёмный коридор осветил тёплый огонёк зажигалки. Девушка сонно потёрла глаза и толкнула дверь. В нос ударил привычный запах сырости и моря. И табака. Она подняла взгляд, чтобы посмотреть на злостного нарушителя спокойствия ночной улицы и замерла. Прямо на нее смотрел Ник.