Меня похоронил Бог.

Кулак со всей силы вбивал лицо Эзопа в грязь. Кости под рукой хрустели, из носа во всю хлестала кровь. Синяки на игрушечном теле засияли не только под серыми глазами. Пустыми и безжизненными. Эзоп Карл не издавал ни звука. Молча принимал удар за ударом, улыбался, пока ему выбивали зубы, а алая жидкость затекала в ротовую полость. Под кулакаком любимого боль чувствовалась гораздо краше. Можно было услышать биение собственного сердца. Солнце только поднимается. Повсюду люди - движение. Куда-то идут, зачем-то достигают всё больших результатов. Которые не утащишь с собой на тот свет. — Мне, пожалуйста, кофе и булку с шоколадом, — Кресс давно не заходил в кафе. Оно единственное в городе, где можно найти тёмный уголок, спрятаться от всех невзгод. Могильщик поправляет солнечные очки, уже удобно располагается на своём месте. Что-то мелькнуло перед глазами. Лоб уже прожигал чужой взгляд, а стул напротив противно скрипнул, пододвигаясь ближе к Эндрю. Послышался тихий смешок. Средь запаха сдобы отчётливо появился трупный смрад. Напротив уже восседал силуэт, жуткий взгляд пробирался в самую душу. — Эзоп?? — Кресс вскакивает с места, проливает на стол кофе. Прямо перед ним, как ни в чем не бывало, сейчас сидел бальзамировщик. Весь в пластырях и синяках, на скулах красовались пару глубоких ссадин. Губа разбита, нос вправлен в правую сторону. А глаза как у ребёнка счастливы, хоть под ними и красовались яркие синяки. Улыбка до ушей не проявляла боли. Или каких-либо чувств, — Что Вы здесь, чёрт возьми, забыли? — Присядьте, голубчик.., — Карл пододвигается ближе, какое-то время молча пялит. Эндрю нехотя садится на место, вжимается пальцами в угол стола. Душа уходит в пятки при виде этого спокойного наглеца, чьи уголки губ при каждом вдохе содрогаются. Неловкая тишина. Кресс готов был вновь разбить морду этому уроду, втоптать его в землю. К трупам, чей запах пришлось отмывать всю ночь от тела и одежд. — Извольте меня понять, я заслужил недавнее наказание, — Эзоп опускает руки под стол, почти сливается с полутьмой, которая здесь творится, — Я лишь хочу иметь прерогативу нахождения с Вами. Это окажется не столь... — Довольно, — Кресс бьет по столу, лужица кофе содрогается, — Вы нашли меня д-даже в кафе. Это значит, что Вы... Следили за мной? Лицо альбиноса кривится в мине отвращения. Хватит. Этот человек перешёл все границы, раз даже сейчас приходит к Эндрю. — Я не хочу Вас даже слушать. П-подите прочь, — Нельзя, при людях нельзя его бить. О грехах могильщика не должен знать никто, особенно если искушение сотворить подобное так велико. Стук. — Прошу, примите меня, душу грешную, — Карл неестественно краснеет. Чуть не задыхается, сопит при каждом вдохе. Лёгкие качают воздух, грудь вздымается, в голосе сквозит хрипотца. В такие моменты он выглядел более живым, нежели обычно, — Я не доставлю много проблем, любовь моя... Стук. — Вы чёртов извращенец! Я не пожелаю видеть такого и рядом, извольте простить. — Но я более не буду... Стук. Да что это, блять, такое. Кофейная лужица вновь подвергается тряске. Но в этот раз Эндрю ничего не шевелит... Взгляд ненароком падает ниже. Руки Карла под столом. Рукав то и дело мнется, показывается на краю стола и сразу исчезает. Альбинос нагинается под стол. Возлогает руки, неосознанно крестится. Картина впечатляет более, чем столь внезапный приход Карла. Ширинка расстёгнута, трусы спущены. Стоящий член выпирал прямо из одежды, самым непристойным видом проявляя себя во всей красе. Головка упиралась в самый стол, двигалась в такт движениям. Крайняя плоть мялась под белыми, как фарфор, ручками бальзамировщика так быстро, что сложно было и уследить. Предсемя постепенно скапливалось в капли, стекало вниз, пачкало штаны и столик. Ладонь во время мастурбирования задевала стол, создавая те удары. Кресс мигом вылетает из-под места, сжимается, пятится назад. А Карл улыбается. Продолжает любоваться на предмет своего обожания, надрачивая прямо в людном месте. — Прямо передо мной, — Голова кружится. Могильщик старается встать, уйти дальше от этого извращенца. Ноги подкашиваются, все тело не слушается. Огромная тень загорождает эту прекрасную картину. — Эндрю? Алые глаза альбиноса наконец могут оторваться от чужого пениса, посмотреть на подошедшего. Карл попутно возвращает свой половой орган в одежду, надевает маску. Не хочется, чтобы его улыбку, предназначенную только для любимого, кто-то видел. Сперма стекает по его бёдрам, впитываясь в чёрные брюки. — Боже, Виктор..! — Кресс бросается с места, почти вцепившись в объятия почтальона. По спине пробегается дрожь - взгляд хищных глаз Эзопа, которые будто никогда не моргают, — Я тебе всё объясню. Прошу, давай уйдём отсюда. Странно видеть, как некогда этот злостный человек падает в объятия любимого, как правда доверяется тому, к кому неравнодушен. Парочка уходит. Гранц кидает последний взгляд на бальзамировщика, который слабо помахал вслед обоим. Более почтальон не увидит этого человека. Если сможет видеть.

Белые руки проходятся по чужому личику. Столь прекрасное зрелище - кровь сочится из губ, дрожащие от любого прикосновения иглы. — Виктор, значит... — Карл убирает нитки в шкаф, вытирает каждый палец салфеткой. На фалангах давно застыла алая жидкость,— Мы подружимся.