Танец Огненной Кицунэ

      Просыпаться и радоваться каждому новому дню. Кутаться в родных объятиях и вдыхать запахи утра, кофе, фруктов и весны. Жить в доме у озера, охотится на куропаток в ближайшем лесу и танцевать на городских праздниках. Дышать полной грудью, собирать цветы и ставить их в вазу, любоваться ими во время обеда. Плести ковры и придумывать сказки для детей. Собирать шишки и жарить орехи. Улыбаться и получать улыбки в ответ.       Жить, жить, жить.       Игни научилась жить только к весне, когда кончилась холодная зима, наполненная кошмарами о цирке. От страхов удалось избавиться не сразу. Она сама кричала почти каждую ночь, вскакивая с кровати. Нэш плакал и дергался. Неро рычал и с кем-то сражался во сне. Но даже такое изживается со временем. Раны затягиваются, уступая место новому и прекрасному. Игни любили, и она любила в ответ неудержимо и пламенно, как тот самый огонь, который жил в ее сердце до сих пор. Огненная Кицунэ не исчезла навсегда, она лишь спряталась глубоко в душе, ведь этому миру она больше была не нужна.       Страшные сны со временем забываются. Игни почти перестала бояться тех, кто являлся к ней в кошмарах, тех, чьей убийцей стала в ту ночь. Иногда видела злые глаза Флина, иногда Тревора со свернутой шеей. Но они молчали, не угрожали и не рыдали. Они обычно стояли вдалеке, лишь мельком напоминая о своем присутствии. Да — они были, и с этим ничего нельзя было поделать. Лиса научилась смотреть сны вместе с ними, садилась рядом и долго любовалась бесконечным небом, слушая безмолвие мертвецов.       — Что случилось, милая Игни? — обычно спрашивал Нэш, просыпавшийся вместе с ней после очередного беспокойного ведения. Кицунэ больше не вскакивала, но наг был слишком чутким, чтобы не замечать ее пробуждений.       — Кошмар, — всегда тихо отвечала она, замирая на несколько секунд. — Все хорошо, — а потом касалась своего округлившегося живота, осторожно улыбаясь.       — Иди сюда, — мягко говорил змей, протягивая ей руку, и лиса ныряла в теплые объятия, мгновенно засыпая. Остаток ночи она спала хорошо.       Утром Неро готовил завтрак и уходил на охоту или в город на заработки. Лисица обычно никогда не заставала его утром, но иногда случались дни, когда она просыпалась вместе с ним и, сонно клюя носом, ходила за ним хвостиком, громко зевая. Ёкай улыбался, обнимал ее крепко-крепко и уговаривал лечь обратно. Но Игни знала, что ранние подъемы связаны не с желанием сделать больше, а с тем, чтобы оборвать полную тревог ночь. Она не могла оставить его наедине с призраками прошлого, поэтому лишь мотала головой и пыталась продрать глаза.       — Ты же так любишь валяться до обеда, — ласково шептал Неро, целуя ее щеки. — Иди, поспи еще.       — С тобой… с тобой хочу, — лиса была упряма, и, в конце концов, Лапланка сдавался, позволяя ей обнимать себя все утро и провожать в город.       Игни стояла на проселочной дороге и долго глядела в след уходящему силуэту, словно боялась, что он больше не вернется. Но к обеду Неро всегда был дома.       После проводов кицунэ шла обратно в дом, забиралась в теплую постель и ползла к теплому боку змея, устраиваясь поудобней. Из-за выросшего живота с каждым днем это делать становилось все сложнее. Но Игни это не угнетало и не раздражало, только — веселило и радовало. Совсем скоро она родит лисенка, маленького и шустрого, красивого и умного.       — Если он будет похож на Неро, придется запасаться успокоительными травами, — обычно шутил Нэш уютными вечерами, наглаживая и целуя лисий живот.       — А если на меня — придется сколотить колыбельку с высокими бортиками. Маменька всегда говорила, что я любила сбегать.       — Сколотим. И травами запасемся, — отвечал Неро, скользя губами по ее лицу. Его теплая ладонь ложилась на низ живота, и подобная ласка успокаивала и излечивала тревоги. Игни ничего не боялась рядом с ними.       Так минула весна, за нею — лето. В доме у озера все готовились к рождению долгожданного ребенка, которого заранее нарекли двумя именами на случай появления и дочери, и сына. Легким и красивым именем маменьки, Мизу, коли девочка, и — Контелеймон, если мальчик. Дитя здесь уже любили, и жаркой августовской ночью на свет появился черноухий лисенок с большими зелеными глазами.       — Контик.       А вместе с ним родился и свет новой жизни. Так началась еще одна осень, объявляя ровно год, прошедший с тех пор, как Игни оказалась в цирке братьев Крейзов. Такие истории не рассказывают, их обычно забывают.       Лиса держала на руках своего сына и пела песню, которую когда-то ей пела мать. В доме у озера было тихо, горела только одна вечерняя свеча, Неро убирал посуду после позднего ужина, а Нэш нанизывал на нитку сушеные фрукты, готовя их к зиме.       — Я взмахну сизым крылом — что была моя боль, то окажется сном, и ветер закружится с песней вешней.       Боль окажется сном. Но даже про сны о прошлых ужасах не рассказывают. Игни оборвала песню и в приливе чувств поцеловала сына в лоб, сильнее укутав его в пеленки. Однако когда-нибудь она обо всем ему расскажет. Правда — в ней сила. И, кто знает, может именно ее сыночек, ее милый Контелеймон сможет подарить мир всем землям, окончательно избавить от бесправия и зла.       Однажды — не сегодня.       Сегодня она допоет свою песню и уснет в теплых родных объятиях, уверенная в завтрашнем дне. Да и кошмары ей сниться давно перестали. Их время прошло.