Змеиные кожи

      Зельевару казалось, что он спит. Что он видит кошмар, и Атхен вот-вот положит горячую ладонь на плечо, пробудит и скажет, что Кама снова ворчит на то, что маги себя не берегут. Что он снова окажется в Короне. Стоит только проснуться. Но проснуться никак не получалось, а сама Атхен стояла застывшей статуей где-то за его спиной и не могла пошевелиться.       В голове всплыли нашептанные его-не-его стражем слова перед смертью: «Я сожру её ещё бьющееся сердце и запью её же горячей кровью». Нет. Ни за что.       Внутренняя бездна зельевара хлынула потоком, снося чары Герпия, как хлипкую плотину. Время вновь пустилось вскачь. Старик выглядел изумлённым. Похоже, не ожидал разрушения своих чароплетений. С утробным рыком дикого зверя он бросился в атаку, но не на Слизерина. Яростно метал он заклятия во всех остальных, безумно хохоча и покрикивая безуспешно пытавшемуся навязать ему бой потомку: — Ну же, ну же, сынок, не обуздывай тьму! Мне нужно сильное тело! Бледная сфера вырвалась из посоха старика и тотчас ударила Фирга. Вынимающий душу крик звучал всего секунду или две, затем несчастный превратился в кровавые ошмётки. Баньши взвыла Атхен и метнула во врага замораживающие чары, но тот отмахнулся от них, как от мухи. Посланное Годриком проклятье было отброшено так же небрежно. — Ну же, Салазар, скольких ещё я должен убить?! Огненные змеи вырвались из посоха и бросились к Лестранжу, пройдя сквозь начарованную Морганой защиту, как камень сквозь воду. Опалив юноше лицо, твари исчезли с шипением углей. — Всё, что угодно, лишь бы хватило нам крови!       Слизерин послал в старика заклинание, убившее в приморском городке целый отряд змееносцев, но Герпий только поморщился и с удвоенной яростью кинулся на союзников зельевара.       Воздух дрожал и гудел от чар. Зельевар направлял проклятья в противника быстрее, чем успевал осознать каждое заклинание. Они сталкивались, переплетались, объединялись с чарами остальных, но без толку. Все они крошились, осыпались, перед ногами Герпия. Внезапно тьма вновь забурлила черным огнём в Слизерине. Он резко сжал руки. По земле прошла волна, заставив старика рухнуть на колени. — Да, сынок, — фанатично оскалился тот и с неожиданной для старческого тела прытью вновь встал на ноги. — Ярость. Тебя питает ярость! Давай же утолим твой голод и мою жажду! Он направил исчерна-лиловый дымный луч в Моргану, и та вскрикнула потревоженной вороной и, закатив глаза, рухнула на траву. Зельевар в два прыжка преодолел расстояние между ним и Герпием, позволяя тьме вести себя, но предок только щёлкнул пальцами: — Не мешай! Слизерин застыл соляным столбом, не имея сил двинуться.       Время вновь обратилось вязким янтарем, поймав, как мух, Моргану, Годрика, Аима… Атхен же могла двигаться. Медленно и странно, будто ведомая кем-то против её воли, приближалась к Слизерину. Её руки отчаянно дрожали, пальцы, казалось, что есть силы пытались разжаться, выронить из цепкого захвата палочку. По щекам струились слёзы, забегая в приоткрытые губы, прячась во впадинках ключицы и спеша исчезнуть в выемке мантии. — Пожалуйста, — её голос сотрясали рыдания, — пожалуйста, не надо. Нет. Умоляю! — Что ты с ней сделал?! — сбросил оцепенение и попытался броситься к Герпию Слизерин, но не вышло. Его руки натыкались на невидимую стену у самой фигуры предка. Мерзкая, полная мрачного торжества улыбка расползлась по лицу старика. — Что обещал. «Я сожру её ещё бьющееся сердце». — Я убью тебя. Клянусь всеми Стихиями и так необходимыми тебе Олимпийцами, я убью тебя, — чеканя каждое слово, пообещал зельевар. Герпий резко переменился в лице: — Обязательно попробуешь. Но сначала она попробует убить тебя. Ну же, девочка, не расстраивай меня, не то я подумаю, что в тебе нет уважения к старшим.       Атхен — Слизерин видел — боролась с собственной рукой, как могла, но та всё же, то резко опускаясь, то рвано поднимаясь снова, направила палочку на мага, целя точно в грудь. — Что ж, сынок, выбирай: или ты, или я. Кто-то должен смилостивиться над беглянкой и подарить ей сладостный покой, приносимый лишь Танатосом. Слизерин сжал кулаки, до боли вонзив ногти в ладони. Он лихорадочно искал способ спасти Атхен. Растерянно посмотрев ей в глаза, будто ища там ответ, он всмотрелся в реку памяти.

— Но мы ведь с вами никогда не сойдемся в реальной схватке. — Никогда не говори «никогда», — колдун медленно поднялся из кресла.

— Салазар, — слабым, дрожащим голосом позвала Атхен. Его Атхен. — Пожалуйста, Салазар. Ему не нужно было всматриваться в её сознание. Он отлично понял, о чём она просит. Он не может. Не из-за старой клятвы другу, не из-за долгов перед магией и жизнью. Просто потому, что это она. Его свет. Свет, изгоняющий тьму. Но сейчас ему нужна именно тьма, иначе сил ему не достанет совершить задуманное. Он хотел бы сказать ей… столько всего, на самом деле. Но любое из рвущихся наружу слов спугнет, ослабит тьму. — Отпусти её. — С чего бы это? — в хриплом голосе сквозила насмешка. — Я подчинюсь тебе, если ты их отпустишь. Всех. Тёмная бездна волнами билась о стенки костей внутри зельевара. Сдерживать её было всё сложнее. Нельзя отдать ей бразды правления. А Герпий, будто чуя, тянул время. Смерил взглядом сначала Атхен, затем Слизерина. Пожевал старческие тонкие губы, хищно ухмыльнулся и медленно произнёс: — Что ж… Будь по-твоему. Сегодня они могут уйти. Еле уловимое глазом движение посоха — остальные отмерли, оказались огороженными невидимой преградой, не пропускавшей ни их самих, ни насланные ими чары. — Теперь она, — кивнул на покрытую потом змееловку Слизерин, стараясь заглушить рёв подступающей к самому горлу тьмы. — Ох, сынок, я думал, ты умнее, — покачал головой Герпий, — Олимпийцем не стать без жертв, в вечность не ступить без обрезания всех побегов привязанности.       Молниеносное движение ладони предка — тело Атхен чучелом упало на землю. К ногам зельевара покатилась голова. Голова с большими, всё так же полными слёз карими глазами.        Тьма. Нет ничего, кроме неё. Ни Салазара Слизерина. Ни Годрика. Ни Морганы. Ни Атхен. Только глубинная тьма, облаченная в бренное тело нелюдимого зельевара. Тьма, напитанная бегущей по совсем ещё молодым побегам травы кровью с запахом Антирринума. Навсегда пригвождённая к сердцу застывшими навек глазами. Торжествующий вопль старика в долю секунды сменился криком ужаса. Затем наступила тишина. Запах крови. Пляшущие камни зашатались. Зазмеились трещинами. Несколько повалилось наземь. Обращенный в вечность юный взгляд. Старик. Поднимающая посох проказа, посмевшая отобрать у Слизерина всё. От змей до света. Змеи… Мгновения понадобились, чтобы извлечь из кармана клык василиска и со всей ненавистью воткнуть в грудную клетку предку. Ещё раз. И ещё. Герпий уже затих, а клык продолжал вбиваться в дряхлую плоть, подпевая страшной мелодии тьмы внутри. Отчаянный зов откуда-то издалека. Неясные фигуры — такие же изуродованные, изувеченные, омертвелые, как он сам. Кровь. Много крови. Будто из юного тела бежала и его, совсем недавно отогревшаяся. Вся она теперь там, под тонкою грудью и бледной головой змееловки. Тьма сыто заурчала, нашептывая что-то, но Салазару плевать. Бессмысленно он всматривался в остекленевший взгляд. Медленно опустился на колени. Поцеловал ещё тёплый лоб. Поднял совершенно чёрные глаза на оставшихся в кругу людей. — Слизерин, сэр… Как тяжело больной, поднялся он на ноги. Пошатываясь, добрёл до границы камней и, не оборачиваясь, исчез. Исчез, чтобы больше никогда не появиться на острове.