Звёздный Предел

      Хорта склонился над спящим хозяином и аккуратно прихватил черными губами заостренное ухо, скрытое под спутанными прядями темно-серебристых волос. Тьелкормо тряхнул головой и отвернулся в другую сторону, наслаждаясь бесконечным шумом над головой. Охотник не спал: вслушивался в торопливый говор потревоженных соек, расположившихся на соседнем дереве; легко усмехнулся с причитаний бурой белки, уже позабывшей, где зарыла свой осенний клад; кто-то из лесных обитателей напряженно переговаривался о высоком двуногом вторженце — куда выше и крупнее тех, кто забредал сюда ранее, да еще и облаченный в твердую, блестящую ночным светом плоть. Хорта презрительно фыркнул на наглую сороку, привлеченную невиданным блеском колец на пальцах хозяина.       На сей раз хозяин решил выбраться без Хуана — огромный волкодав остался в крепости, получив осторожное распоряжение следить за смертной пришелицей с волосами, как вода.       Тьелкормо поднял веки. Над головой — предвечная зелень с рваными лоскутами весенней синевы. Небо местами по-зимнему серое, но тяжелые облака уже отходят к северу, подгоняемые встречными ветрами. Глупо полагать, что брат снова спустит с рук столь долгое отсутствие, оправданное благовидным предлогом, чтобы избежать все прибывающих обязанностей. Порой Курво еще и в Валиноре становился совсем невыносимым. А теперь они остались один на один.       Нет, пусть Турко не был столь умным и разносторонним, как Майтимо, не был схож с Макалаурэ и уж тем более с Куруфинвэ — он всё же был сыном Феанаро и Нэрданэли. Бывали и те, кто вот так просто сносили его со счетов, предпочитая равнять его с Амбаруссар, хотя он был третьим по старшинству среди семерых… В Валиноре у него не было забот, кроме как за забавами и любимым делом прокормить семью, а после с друзьями завалиться в чей-то пустующий без родителей дом и упиваться сладчайшим вином и танцами до самого утра. Но то Валинор… Тьелкормо не мог сказать, сильно ли его изменило Средиземье. Разлука с родителями — да. Медленно, но необратимо, он костенел, укрывался плотной, непробиваемой шкурой, а вместе с зорким взглядом и чутким слухом становился сильнее любого хищника. Тьма шла из сердца — сочилась тонкой неощутимой струйкой, но всё же, он был первым, кто почуял крадущийся запах гари.       Он резко сел и затряс головой. Пошарил по траве в поисках бурдюка с недавно набранной ручьевой водой и осушил в несколько мощных глотков. Под пальцами не хватало лишь длинной, путающейся белой шерсти. Но Хуан охраняет эту… Ирму ван Лейден.       Эльда поднялся, разминая затекшие мышцы. Солнце близилось к полудню — ответственный лорд не может позволить себе отлучиться надолго, сам отец такого никогда не приветствовал, в бытность их принцами Форменоса.       Отец, отец… Видишь ли ты своего третьего сына, который станет смертоносней и стремительней сапсана? Тьелко ухмыльнулся, отпуская поводья и вплетаясь пальцами в гриву, пуская Хорту в свободный галоп. Бессмысленно заниматься философией — она формулирует красивые вопросы, так же красиво ускользая от ответов. Всю эту неприспособленную к жизни велеречивую мудроту стоит оставить Румилю и той доброй половине королевского совета Финвэ, что осталась в Тирионе, да ваниар.       В Средиземье философия одна — сплотиться и выжить, как научил горький опыт Майтимо. Умереть или победить.       — Не нагулялся? — недовольно поинтересовался Куруфин. Впрочем, такие вопросы всегда оставались риторическими, а третий свободолюбивый брат всегда считал отвечать на них ниже своего достоинства.       В детстве, они, бывало, дрались и выдирали друг другу косы и больно оттягивали острые кончики ушей, теперь же, повзрослев, они воспринимали едкие подколки скорее как данность, без которой невозможно их дальнейшее общение.       — Я смог подобраться ближе на сей раз, — невозмутимо ответил Турко, усаживаясь на длинную скамью в пустующей трапезной. Служительница, завидевшая лорда в дверях, спустилась в кухни, чтобы через некоторое время поставить перед ним поднос полный горячей еды и с поклоном удалиться, взмахнув длинной светлой косой. Нолдо проводил её долгим взглядом. — Эта дева… Разве она из нашего народа?       Брат отмахнулся, сев напротив и подтянув себе блюдо с горячим хлебом.       — Мэриль из лаиквенди. Арэмир взял её в жены две луны назад.       — Арэмир? Копейщик? Который был третьим подмастерьем у отца, но и десяти смешений не продержался?       Курво хохотнул.       — Да, отец долго его терпел. Или он отца… Во всяком случае, дерево обтесывает он хорошо — копья получаются легкие и не летят по кривой, если пустить. Так что там с Дориатом?       — Я смог перебраться на тот берег Ароса, Нан-Эльмот, что лежит к востоку, был виден как на ладони. Я не отошел далеко — пусть и река в том месте была мелкой, я перебрался вброд вместе с Хортой, но дальше побережья я не отошел. Меня не пропустил дальше этот знаменитый Пояс. Но я готов спорить, я ощущал на себе десятки взглядов, и даже, может, слышал звуки знаменитых водопадов — но я и головы не мог повернуть, не то что шагнуть, — Курво сосредоточенно сверлил его потемневшим взглядом. Тьелко вздохнул, устало отведя прядь волос за уши. — Я тебе не крыса, чтобы так надо мной издеваться.       — Крысы не могут поведать мне о своих ощущениях, — резонно заметил Куруфин. — А ты можешь.       — Не для меня все эти тонкости. Я просто чувствовал себя странно. Не плохо, не дурно, и никто не подавлял мою волю. Надо мной возобладали инстинкты. И они мне говорили убираться оттуда подальше.       — Безосновательная тревога… — протянул тот, — наши разведчики докладывали мне иное. Стало быть, чары Мелиан действуют на всех по-разному.       — Говорят, орки гибли прямо у Пояса, с тех пор они обходили Дориат десятой дорогой, а после нашего прихода — через Нан Дунгортеб, но за все пятьдесят лет там пытался пройти всего один орочий отряд, и тот сгинул.       — Где водится потомство Унголианты… — Курво стал совсем задумчив. Не то, чтобы Турко подсознательно где-то собирался признавать себя трусом, но младший братец в такие моменты всегда настораживал. А Турко редко когда мог сопротивляться его пылу в виду нахлынувших гениальных идей.       — Я не настолько безумен, чтобы ехать еще и паучьё проверять, — предупредил он.       — Я и не собирался. Мне вдруг стало интересно — все ли границы охраняемы синдар? Водопады — понятное дело, ведь наверняка любимое место развлечений для их дев, к тому же со стороны нолдорских границ, — Куруфин мрачно усмехнулся, — а как же северные границы?       — Северные границы — самые же и опасные, их должны усиленно охранять и патрулировать. Стражи там будет больше всего. Наоборот, им незачем усиливать дозоры со стороны эльдарских владений, и раз уж Мелиан все равно никого не пускает…       — Финдарато получил разрешение посетить Дориат, как кровный родич Элу Тингола, вместе со своими братьями и сестрой. Их встреча состоится в День Середины Лета. И они совершенно не умеют держать язык за зубами.       Тьелкормо пожал плечами и спокойно продолжил трапезу, неторопливо запивая вином.       — Недаром мы порезали их родственников в Альквалондэ… — старший брат поднял на него недоуменный взгляд. Редко кто в Первом Доме касался этой темы. — Что же. Элу слишком трус, чтобы выступить с нами в союзе против Моргота, и той же трусости достаточно, чтобы не пойти на нас войной, если Третий Дом пожелает мести.       — Как успехи Тьелпэринквара? — Туркафинвэ в свойственной ему манере лениво свернул непривлекательную тему, закинув ноги в изящных, «выходных» сапогах на стол.       Он смотрел на Атаринкэ и не узнавал его. Да, он слишком схож с отцом — характером, статью и даже лицом. Умений у него хватает, гениальности… всё же он не совсем был Феанаро. Феанаро довольно трудно было разгневать настолько, чтобы он мог таить злобу и ненависть годами — это всё же не в сути эльдар. И только Морготу было под силу изменить, нет — распалить отца настолько, что был ослеплен собственным гневом, упивался им и жил в последние годы только по остаточной инерции гаснущей ненависти к младшим братьям. В итоге осыпавшись пеплом разочарования, оставив последние искры пламени в руках сыновей.       Нет, Атаринкэ был совсем другим. Легко раздражаемый, воспламеняемый — он не гас, но и не давал пламени выйти из-под контроля. Он обращался с самим собой, как может обращаться кузнец с дорогим куском металла, чтобы сделать из него свой меч. Он был себе и кузнецом, и мечом одновременно — чтобы безжалостно перековывать и казнить других.       Тьелкормо порой откровенно опасался его. Таким ли был его брат раньше? Нет. Даже в нем, первом наставнике нерадивого, но слишком разумного пятого брата, не было столько черноты в душе. И это он — вечно науськивавший малолетних Карнистира и Атаринкэ на проказы старший брат.       Не так должны вести себя младшие и старшие… Стоило ли написать Майтимо? Нет, он сразу же вынесет проблему на всеобщее обозрение, и тогда уж горького вина не избежать. Макалаурэ?..       — Не поверишь — в подмастерьях Арэмира… — Тьелко отряхнулся от пыльных и липких, как паутина, мыслей, и изобразил на лице живой интерес. — Если и попаду в Мандос, отец меня и там убьет и отправит на Пути Людей, с глаз долой. Я не хочу поручать Тьелпэ ковку мечей — пусть пока литью поучится, да палки для наконечников тесать. Он не унаследовал ни пыла отца, ни моей усидчивости. Стоит ли сослать его к Амбаруссар? — он задумчиво повертел кубок в руках и посмотрел на Турко.       — Шутишь? Тогда из твоего сына совсем ничего путного не выйдет. К тому же там эти… — Тьелкормо скривился. Он не выказывал этого ранее, но только Куруфин и знал, что третий брат питал странную, ничем не оправдываемую неприязнь к рыжеволосому предводителю раньяр и его спутнице, больше походившей на несчастный призрак. – Кстати, что там наша...?       — В данный момент? Сидит у себя.       Курво развалился на стуле, широко расставив ноги, и раз за разом наполнял свой всё опустошающийся кубок вином. Его явно что-то гнетет. Тьелкормо нахмурился, но решил промолчать. Брат давно уже взрослый мужчина, когда придет к какому-то выводу — тогда и расскажет.       Позднее, на ужин подавали виноградное вино, сладкое, привезенное из гаваней Кирдана Корабела. Вино было густым, сладость так и скрипела на зубах, а из основных блюд были некрупные перепелы, начиненные травами, свежий ячменный хлеб и густой суп из бобов. Ни к обеду, ни к ужину Ирма так и не спустилась.       Тем же вечером в птичью башню прилетела посыльная птица от Макалаурэ. Брат, как обычно, счел оповестить своих младших, но не самых ближних соседей о зачистке, проведенной на неделе — несколько небольших орочьих караванов нашли новую лазейку, позволявшую обходить бдительный Химринг — в мелких топях Малого притока Гелиона, начинавшихся у пологих холмов, наиболее отдаленных от Майтимо. Линто, оруженосец Канафинвэ, нашел в той местности небольшое бесплодное ущелье, в одном из своих рукавов переходившее в самый настоящий каменный мешок — там как раз и нашли настоящее гнездовье малых орков — скрюченных, тщедушных созданий с непропорциональными телам головами и конечностями, прозванные наугрим Белегоста гоблинами — местной поганью Синих Гор.       《…Король гномов Белегоста, Гунуд-дур, в разговоре с Карнистиром, ставшим его соседом, как-то упомянул, как до восхода наугрим вытравливали и вырезали целые кланы в недрах родных гор…       — Плодятся, как тараканы, — ворчал слегка захмелевший гном, оглаживая золотисто-рыжую бороду с золотыми кольцами-креплениями. — Самое великое дело Черного, размножаются в десятки раз быстрее гномов, они ловкие, мелкие и юркие, и гораздо умнее тупого орочья.       — Уж ли самое великое? Твари куда массивнее и тупее орков стали спускаться с гор. Редкие клинки могут рассечь их шкуру.       — Тролли. Ночное племя. Их губит солнечный свет. Так же, как и гоблинов. Но тролли обращаются в камень. Редкий дар Махала. Создатель с каждым новолунием всё менее благосклонен к нашему народу.       Гунуд-дур уже довольно стар. Он правнук основателя Белегоста. Наугрим живут долго, но они не бессмертны. Праотцы их жили тысячу лет, но жизненный срок их потомков куда как короче. Но Гунуд-дур хоть и стар, но довольно мудр и благожелателен к новым соседям, в отличие от принца-наследника Белегоста Азагхала и короля Ногрода, Тхалука. Тхалук довольно молод и не так давно занял престол. Но у него уговор с Тинголом, и они водят тесную дружбу. Нам поведали, что в Ногроде обучался кузнечному мастерству один из темных эльфов, какой-то дальний родственник короля Дориата, хотя Нельо этому не верит. Все родственники Тингола находятся при его дворе в Менегроте… Однако, гномы Белегоста заинтересованы в союзе с нолдор, но для этого в следующее посольство должен войти и Куруфин. Надеюсь, ты сможешь на него повлиять и переломить его упрямство. Надеюсь на тебя. Канафинвэ Макалаурэ, Лорд и Повелитель Врат》       Тьелкормо свернул пергамент и поднес его к пламени. Этой доброй привычке он был обязан именно доставшейся Химладу ранье Ирме, в начальных порах много поведавшей о военном опыте своей родины. Она рассказывала о разведке и контрразведке — обманной информации для врага, но Тьелкормо сомневался, что орки зайдут дальше обычного выискивания вражеских эльдарских отрядов поблизости. Однако сведения были не лишними, и он запомнил их, отложив в памяти для неопределенного будущего. Все же, Моргот был не так глуп, как его творения, и уж точно не глупее нолдор. До таких хитростей вроде обманной разведки мог додуматься и он.       Пламя быстро пожрало послание и противно шипело на чернильных местах. Тьелкормо с какой-то затаенной грустью смотрел на исчезающий, размашистый почерк старшего брата, осознав, что вещи связанные с другими братьями он будет видеть нечасто. Через месяц после встречи нолдор Третьего Дома и Менегрота Нолофинвэ запланировал Пир Объединения для эльфов Средиземья у истоков Ивринь. Собственно, это и послужило для Финдарато еще одним благовидным предлогом для встречи с надменным родичем. Но до того Куруфин должен поехать в Таргелион к Карнистиру… Чтобы помочь тому договориться с гномами, кажется, по большей части все еще настороженных по отношению к новым эльдар. Склонить принца-наследника на сторону Первого Дома… Что ж, только Куруфину это и под силу, если наугрим отдают предпочтение прикладным умениям, связанных с кузнечным и огранным ремеслом.       Вот еще одна странность. Тьелкормо бросил догорающий клочок письма в камин и поворошил полуистлевшие поленья и золу. Со времени их прощания у Митрим в своих письмах братья ни разу не упоминали раньяр, которых решили стеречь от внимания Моргота и по возможности выудить все полезные знания, которыми те когда-то были готовы поделиться. Слишком ценные личности, неужели они совершенно не принимают участия ни в каких делах? Или же давешняя шутка про шестьдесят лет жизни обернулась правдой?       Нет. Ирма ван Лейден почти не изменилась с тех пор. Пусть и прошло так мало времени, но лицо её, и тело оставались совсем нетронутыми временем, как и у эльдар. И вела она себя также, как и годы до этого. Но и она никому не посылала писем и не рвалась навещать других. С виду это казалось нормальным — всё как у эльдар, замедленное чувство времени, идущее врозь с быстрой сменой сезонов за окном, тот же отрешенный от мира вид. Хотя нет. У Митрима Ирма ван Лейден вела себя по-другому. Изменилась ли она внутри?       Тьелкормо давно не разговаривал с ней один на один, как частенько бывало в Митриме. Единоутробная сестра Хорты, кобыла Мойна была подарена Ирме на её праздник четыре года назад. С тех пор они предпочитали держаться на расстоянии. Даже держаться в седле и править лошадьми обучал её не он, а Тьелперинквар. С ним и его отцом Куруфином они общались куда как более тесно.       Может, она и сможет на него повлиять?       Но Куруфин думал иначе. На следующий день, утром, когда они снова встретились за завтраком, но на сей раз в покоях младшего брата, Курво завел совсем иной разговор, не дав старшему брату начать первым.       — Я долго обдумывал нашу вчерашнюю беседу. О Дориате, — нетерпеливо пояснил он, отмахнувшись от раскрывшего было рот Турко, — и его границах. И стражах. Учитывая наши отношения с непосредственными родственниками синдар — тэлери, нам следует заиметь если не друзей, то хотя бы немного информации до Финдарато. Речь идет не о скорости, а о качестве этой информации. Информация «с полей» может вполне оказаться правдивей и более обремененной реальными фактами, чем то, о чем они собрались говорить на своих танцульках.       Атаринкэ довольно усмехался своим мыслям, смакуя ягодное вино, которое привезли из Таргелиона. Но Тьелкормо давно снова не разделял его настроения.       — Качество информации? Звучит так, как могла бы сказать ранья Ирма.       — Это и есть её слова. И друзья понадобятся тоже ей.       Куруфин скалился, довольный своей придумкой.       Туркафинвэ залпом осушил свой кубок и следом за братом забросил в рот кусок жареного мяса в листе салата. Он должен поговорить с Тьелперинкваром.       Макалаурэ сосредоточился на неровных, теснящихся одна на другой торопливых тенгвах послания из Химлада. У Турко всегда был неважный почерк, но стиль письма, непривычно сухой и ровный, идущий вразрез с его мыслями, выдавали волнение писавшего. Исходя из всего выходило, что Куруфину просто стоило развеяться и вырваться в Таргелион, в новую и благоприятную для его деятельного духа среду, заточенного в просторах Химлада, как в клети. Ему куда больше по душе пришлись бы горы и холмы, отошедшие старшим братьям, и Айканаро с Ангарато из Третьего Дома.       Отношение к Ирме было тоже не совсем понятным, но откуда бы Тьелкормо знать, оговаривалось ли это между самой ранья и Куруфинвэ? Все же раньяр куда умнее и прозорливей, чем казалось в Митриме.       Макалаурэ покосился на неглубокий шрам на тыльной стороне ладони, идущую прямиком от большого пальца до основания кисти, оставленную Витунном. Сам ворон расположился на вершине одного из столбцов широкого ложа, пристально высматривая что-то в узком окне-бойнице. Своеобразная отметина, напоминающая об ответственности. Пролилась его кровь из ладони, но не её — от орочьего ятагана. Он уже и не помнил, за каким орком он послал её тогда в холмы без должного сопровождения. Или же отпустил? Что ей могло там понадобиться?       За годы, проведенные бок о бок с нолдор, раньяр обучились многому, но сами не спешили раскрывать всех секретов. Макалаурэ знал, так как видел собственными глазами, что письма им ни к чему: они обменивались информацией, не покидая своих комнат, используя тонкие прямоугольные рамы, залитые черным матовым стеклом, и лишь изредка рябь света пробегала по их поверхности. Он не спешил выуживать из Миднайт Скайрайс все секреты — неспешно, медленно подступал, как охотник к спящей добыче, наученный многолетним горьким опытом Туркафинвэ. Она же следила за каждым его движением в её сторону пристально, как потрепанный ворон, охраняющий своё гнездо.       …Ей на помощь пришел лаиквенди из народа Дэнетора, чьи остатки после смерти вождя перешли под защиту Дориата. Тот самый, что когда-то привел раньяр к нолдор и тот самый, пытавшийся увести их к королеве Мелиан еще до первого восхода солнца. Лаэгхен из Зеленого Народа. Они вернулись в крепость Врат, и нандо правил конем, а темноволосая женщина сидела позади него, обхватывая пальцами его кожаную куртку.       В самом деле, требовалась ли ей помощь в банальном сражении с орками? Миднайт ныне хорошо владела клинком — длинным и тонким, с половину её собственного роста, и заточенным лишь с одной стороны. У раньяр не принято называть клинки, и меч её оставался безымянным, пусть искусство её росло день ото дня.       Витунн неодобрительно каркнул со своего насеста и тут же замолк: пламя свечи неосторожно коснулось тонкой бумаги, которую лорд еще совсем недавно залил чернилами, чтобы мир не увидел фальшивых нот, но отрывки песни еще были видны, и ныне съедались огнем.       Стоит ли написать Карнистиру сейчас?.. Он тронул губы кончиком пера, пачкая их горькими чернилами. Давняя привычка родом из Амана.       Карнистир в последних своих письмах неявно, мимоходом давал понять о своем беспокойстве. Он поселился в отведенных ему землях намного раньше остальных и первое время зачисткой орков в северо-восточном регионе вплоть до подножий Эред Луина заведовал именно он. 《….Что до раньяр, они и сами не знают причины, отчего остаются неподвластными времени и старению, подобно эльдар. Но могут ли они, как и мы, видеть сны, что посылает Ирмо? Видимо, они, как и мы теперь, подвластны теперь лишь самому Создателю. Непривычно тебе читать подобные рассуждения, верно, старший брат? Я пишу тебе, ведь Нельо не поймет моих нынешних тревог. Ты всегда лежал к чему-то тонкому и неосязаемому, ты видел глубже и дальше, чем Тьелкормо. Ты, мой дорогой брат, нередко говорил, что музыка льется из наших и глаз и душ, превращая наш мир в сотни дорог, по которым мы идем, по которым нам суждено пройти, или же по которым мы могли бы идти. Твои слова так напоминают то, что мог бы сказать майа Олорин — помнишь, я рассказывал о нашей с ним встрече, когда отец в первый и последний раз повез меня на Таникветиль? … Их феар изнашиваются. Ты знаешь, о ком я говорю. Джеймсу все пятнадцать лет, что мы покинули Митрим, снятся эти проклятые дороги, вьющиеся среди звезд в небесах, и спасу от них мне нет. Они порой рассказывали мне поразительные вещи о мире, что они оставили. Об Элизиуме. О том, как они тысячелетиями убивают друг друга, и смерть от брата или от сына не является чем-то невозможным. Ты знаешь, кем они были раньше? Но и это не главное. Джеймс видел Последышей. Они пробудились на востоке Эндорэ и следуют за солнцем на запад — к Престолам. Но их они не встретят, ведь благость Амана не для них и не для нас, не так ли? Какая жалость. Но Последыши пробудились, и они чувствуют свое племя. И Моргот чувствует тоже. Он проложил себе путь к ним через феа раньяр. И этим я обеспокоен. Я будто бы пригрел стервятников в своем доме…》       Морифинвэ, как всегда, недоговаривал. В письме едва ли уловишь его привычную язвительность и едкие слова — он всегда был на язык острее Атаринке. Приезд младшенького его наверняка осчастливит. Макалаурэ откинулся на спинку резного стула и обвел взглядом письменный стол, за которым работал. Дни становились длиннее, но разгоряченный алый свет уже обволакивал горизонт.       Раздался осторожный стук в дверь. Вошла служительница, неся тяжелый поднос с обедом в подрагивающих руках. За ней неслышно следовал Линто. Макалаурэ кивнул, и оруженосец запер за вышедшей Антавэн двери. На столе оставалось незаконченное письмо.       — Где сейчас Лаэгхен?       — В птичьей башне, мой лорд, осматривает соколов. У одного из них было перебито крыло, — Линто замер у дверей. Он явно пришел не за этим, но побороть праздное любопытство Кано был не в силах.       — Он целитель?       — Я бы сказал, что он знает язык зверей и птиц, как лорд Тьелкормо, но я не слышал, чтобы он говорил с ними на их языке. Зато птицы хорошо понимают синдарин. Он всерьез увлекся идеей сделать из них соглядатаев и разведчиков.       — Идея Миднайт, я полагаю, — Макалаурэ поднялся и наполнил чашу вином из графина. — Я слушаю тебя, Линто.       — Мы перехватили орка-посланника, направлявшегося от лесов Нан-Эльмота в сторону Синих Гор.       — Орк-посланник? Это что-то новое.       — Он знает синдарин, — невозмутимо ответил Линто. — Меня это очень насторожило, ведь и документ, что был при нем, написан рунами Дориата. Макалаурэ отставил кубок.       — Где он сейчас?       — В подземной темнице. Я приказал не давать ему еды, только воду.       — Он что-то сказал?       — Множество бранных слов, преимущественно на орочьем наречии, — Линто чуть усмехнулся, но под строгим взглядом лорда вновь посерьезнел.       — Тебя забавляет эта ситуация? А ведь их предки были эльдар… — Канафинвэ провел тонким, мозолистым пальцем по искусному литью кубка, переходя на тонкий обод стенок, рождая почти неслышный, тонкий звук. Взгляд упал на арфу, стоящую у левой стороны изголовья, в углу и окна. Вся покрытая пылью — даже ворон ни разу не садился на неё. Струны замолкли, музыка застыла звуком лопнувшего стекла. — Не давать ему ни еды, ни воды. Сроку три дня. Повесить на цепи. К исходу второго дня не заговорит — повесить вверх ногами.       Линто ощутимо вздрогнул — благо, лорд отвернулся к нему спиной.       Двадцать лет. Жалких солнечных лет. Они меняли его лордов до неузнаваемости. С молчаливым, слегка задержавшимся поклоном, Линто скрылся за дверьми. Длинный, выложенный холодной каменной кладкой коридор ярко освещался факелами. Но холод, поселившийся вдоль этих стен, не спасали даже гобелены, сотканные вышивальщицами Малиннэ. Водопады, отливающие светом Тьелпериона и Лаурелина, сады Ваны, сотканные из воздуха нежные майэр — от всего этого веяло холодом, мертвым холодом.       Линто мог лишь вообразить себе ту боль и тягость безумия, что медленно, но неотвратимо настигнет отвратительное, но живое создание в подземной темнице. Лорд замыкался в себе всё больше день ото дня, и уже лет тридцать из его комнат не доносились переливы струн. В шепот огня и его собственное размеренное дыхание ворвались новые звуки. Торопливые, слетающие шаги по крутой влажной лестнице с хлестким перестуком крепких каблуков. За поворотом мелькнуло длинное, тёмное платье и неубранные в прическу длинные черные волосы. Взгляд, сверкнувший золотом.       Миднайт, подхватив черную юбку из тяжелого бархата, в буквальном смысле летела вниз, минуя скользкие ступеньки, прямиком во внутренний двор — пересечь его и успеть в птичью башню до Лаэгхена, начавшего проявлять нездоровый интерес к тем редким письмам, что слал Рига, в обход их редких сообщений на планшетах. Всемирной сети тут, ясное дело, не было, поэтому их местечковым инженерам и гениям мысли пришлось изгаляться, чтобы перенастроить их на манер раций, покрывающих невероятные расстояния. Ирма тогда невнятно сослалась на бешеное магнитное поле Арды, но быстро свернула тему, аргументируя нежеланием оставлять хоть какие-то отпечатки информации в пятом пространстве. Джеймс пропорционально ожидаемо его растущей паранойе её решение поддержал и предложил использовать перекрестные коды, основанные на исчезнувших земных диалектах, чтобы максимально обезопасить без того редкую переписку. Но, благодаря этим редким встречам «в онлайне» они могли не беспокоиться друг за друга, неспешно выводя на обсуждение насущные проблемы и вопросы.       Но лишь один вопрос оставался немо звенящим в воздухе — они уже должны были умереть. Состариться, одряхлеть, устать хотя бы психически, созреть умственно и обратно деградировать до старческого маразма – но этого не было. И это пугало. Каков тогда предел их жизней?       Лаэгхена в башне не было. Дородный грач с красивым фиолетовым отливом острых крыльев нехотя протягивал лапу с привязанной трубочкой бумаги.       — Кхати, верно? — птица одобрительно щелкнула клювом, подставляясь под ласку скользнувшим по гладким перышкам пальцев. — Спасибо. Не хочешь поесть? У меня сегодня на обед запеченная тыква. Если хочешь, могу достать тебе семечки. Хочешь?       Миднайт ласково улыбалась, оглаживая Кхати под клювом и по смоляной макушке. Кхати спешно перелетел к ней на плечо.       — Думаешь, ему понравятся семечки? Ему бы мяса, или жучков каких, — Линто облокотился о каменную арку, остановившись у пустующих слева насестов. Солнечный свет заливал его обветренную кожу, путаясь в светло-каштановых, выгоревших в полях волосах. — Опять не будешь читать и сожжёшь? Макалаурэ уже начинает беспокоиться.       — Не он ли говорил мне, что не будет лезть в мои дела? Зачем ему тревожиться? — Миднайт фыркнула и отошла от нагретой стены, приблизившись к воину. — Дай пройти.       — Ты на кухню? Я сопровожу тебя, — Миднайт смиренно кивнула головой. Если Линто чего-то хочет, от него ведь не отвяжешься. — Лорду ни к чему разлад среди раньяр. До него дошли слухи, что вы в длительной ссоре.       — Ему-то откуда знать?       — Слухами земля полнится, — Линто откровенно веселился. — Может, какая птичка ему напела?       — Дай-ка угадаю. Зеленая и зовут её Лаэгхен. Тоже мне, друг.       — Кстати о Лаэгхене, — Линто обхватил её плечо и низко-низко склонился, чтобы достать её ушей: — Я слышал, он хочет, чтобы его приставили охранять тебя.       Миднайт резко повела плечом, сбрасывая руки Линто.       — С чего бы? Я прекрасно справляюсь со всем сама. К тому же, война не за горами. Будет мне стимул не расслабляться, а продолжать оттачивать владение оружием.       — Ты же женщина, в конце концов! У нас хватает мужчин, готовых воевать. Зачем идти туда тебе?       — Я хочу понять, почему я всё еще жива, — отрывисто, ломко. Совсем по-детски несерьезный ответ, которым ребенок-подросток может огрызнуться в ответ. Миднайт поджала губы. Она не любила войну, ненавидела кровь, огонь, тлеющие трупы, воющие воронки, смрад смерти, пересохшее от крика и жажды горло, крыс в окопах, трупных мух и весь тот ужас, остающийся по окончании войны, сухой печатью заслонутый на документах.       Но когда еще так отчаянно хочешь жить, не смотря ни на что? Ни на вселенские миссии и замысли, невзирая на клятвы, долги, философские и анатомические вопросы. Вернуть ту жажду жизни.       И правду говорили когда-то. Лучше уж сгореть, чем истлеть — хотя они и не тлеют, а медленно варятся в собственном пепле. А может, просто еще не настало их время? Время жестоко, ведь придумано людьми. Оно всегда выжидает нужный момент.       — И ты думаешь, что ответы ты найдешь на поле битвы? Что у тебя вообще будет время их искать? Милая моя, ты вообще думаешь, о чем говоришь?       Линто развернул её к себе, встряхнув, как холщовую куклу, и пригвоздив к земле прямо у входа в кухни-кладовые, откуда доносились соблазнительные запахи поспевающего ужина. Молодая женщина с золотыми глазами напротив спокойно встретилась с ним взглядами, стойко выдерживая немое сражение.       — О чем разговор? — за их спинами внезапно вырос сам Лаэгхен. Он протянул было руку, чтобы избавить девушку от стальной хватки оруженосца, но Миднайт остановила его, опалив предупредительным взглядом. Развернулась к Линто, спокойно отвечая.       — Ты тоже забываешься, Линто. Но, пожалуйста, запомни это: лишь в момент, граничащий с гибелью, мы познаем истинных себя.       Она поклонилась, разжимая складки платья, и передала Кхати, напомнившем о себе несильным щипком за ухо, Лаэгхену.       — Покорми его за меня, пожалуйста, и отправь домой, — Кхати встрепенулся и коротко каркнул. Лаэгхен с улыбкой в искристых ореховых глазах ответил:       — Он говорит, что не полетит обратно без ответа. Хозяйка будет ругаться.       Письмо, спрятанное за пазухой, внезапно кольнуло, смявшись острым углом.       — Оно от Миры?.. Что же, — Миднайт коснулась груди, запахнутой под горло плотной тканью платья. Она нащупала очертания своей змейки, уже успевшей потерять второй изумрудный глаз, — тогда я прочту его. А меня звал лорд. Я пойду.       Линто и Лаэгхен только переглянулись и проводили стремительно удаляющийся вверх по лестнице силуэт взглядами.       — Что он хочет?.. — Линто покачал головой, давая понять, что не ответит.       — Я хочу показать тебе кое-что, — Макалаурэ кивнул двум стражникам, и те отперли дверь. Он прошел внутрь первым, и первое, что она почувствовала — смрад. Тяжелый, резкий, поначалу вызывающий головокружение отвратительный запах гниения и подступающей грязной смерти.       — Он мертв?       — Нет, — Канафинвэ смерил пленного орка равнодушным взглядом и, подхватив тут же стоящее ведро, окатил его холодной водой, приводя в сознание. Орк встрепенулся и поднял на них красные, воспаленные глаза.       Миднайт внутренне содрогнулась.       — Скажешь что-нибудь, Гортак? — голосом лорда можно было бы заморозить насмерть без азота. Он прошел на середину каменного мешка и остановился, глядя в глаза пленной твари с высоты своего роста. Сама Миднайт доходила ему едва ли до груди, и сейчас была заслонена от яростных взглядов его широкой спиной.       Гортак издал харкающе-булькающий звук, давясь отчаянным смехом. Миднайт передернула плечами, не отводя взгляда. В самом же деле, что ему еще остается? Он на грани голодной смерти, о чем говорит желтая кожа, облепившая череп, вздувшийся живот и слюна, вперемешку с остатками рвоты, нитью вьющаяся из пораженного гнилью рта.       — Зачем ты меня сюда привел? Думаешь, при мне он скажет что-то?       — Нет. Я не думаю, что он вообще что-то скажет, — Канафинвэ повернулся к ней, послав нечитаемый, почти пустой взгляд. Чего же он ждет? Миднайт внутренне холодела.       — Уж не думаешь ли ты, что я знаю, как развязать ему язык?       — Уж не ты ли говорила, как у вас пытают пленников?       — Если ты хотел знать способы пыток, мог спросить и у своего брата, — огрызнулась та. Лицо эльфа медленно обратилось в маску, холодный взгляд жег лицо. Нечего все время оглаживать больные мозоли. — Не пытки развязывают язык. Они призваны замучить жертву, с перевернутой вниз головой много не надумаешь.       — Уж не жалеешь ли ты Гортака?       Он впервые использовал его имя, разговаривая с ней. Хитер. Всегда ли он таким был? Миднайт вопрошающе посмотрела на него: «чего, чего ты хочешь?»       — Я не жалею его.       — Ты равнодушна к его страданиям? — его тон даже нельзя было назвать вкрадчивым. Нет, в нем было что-то такое, что неприятно дергало жилы.       — Гортак сделал свой выбор, — орк смотрел на неё, широко разинув пасть, издавая протяжный, утробный звук, пародируя умирающую псину. То ли впрямь решил поиздеваться напоследок. — Он сделал свой выбор, когда родился. Когда впервые вышел в поле, грабить поселения и убивать. Когда решил стать чьим-то доносчиком, шпионом. Гортак сделал свой выбор, когда отказался сказать, кому и от кого нёс бумаги, написанные киртом Даэрона из Дориата. И он же сейчас сделал выбор в пользу своей смерти. Но чего ты ждешь от меня, Канафинвэ? — он смотрел на неё прямо, не мигая, будто гигантский змей с пленительным взглядом, подавляющий волю. — Какой выбор должна сделать я?       — Я ждал этого вопроса. Но я хочу спросить тебя сам, — он взмыл над ней, подобный хищной птице, пристально впиваясь в её лицо взглядом, — какой выбор сделала ты, когда тебе там, в твоей темной, за-звездной вселенной дали в руки оружие и отправили убивать себе подобных? Какой выбор сделала бы ты, если бы тебе приказали захватить три камня, равных которым нет больше во всех мирах, и какой выбор ты бы сделала, получив ключи от Арды?       Он видел, сказала она себе. Он видел те карты, те росписи и выкладки Карбонеро, ошметки сведений и старых легенд — о пантеоны погибших богов, зачем она вообще притащила их сюда? Они написаны эльфийскими рунами, но она не в силах была их прочесть, и забыла на долгие годы.       Она прикрыла веки — под ними кружились созвездия и соцветия туманностей. Первый полет, последний полет, червоточина, мерцающие вспышки и бесконечный ледяной мост, стремящийся в темноту без начала. Она шагала в стороне, и стопы её тонули в пучине. Кто дал тебе ключи от Арды?       Миднайт нахмурилась. Чудная, совершенно иррациональная мысль крутилась перед глазами, в шально поблескивающих глазах орка, следивших за ними неотрывно, с вызовом. Миднайт смотрела в его матово поблескивающие бледные зрачки.       — Карбонеро… — наконец выдохнула она. — Карбонеро всегда говорил, что если бы мы — всемером умерли в самом младенчестве, не случилось бы бед позабытого прошлого…       Как это может быть связано? Приказ про три камня показался странным еще тогда, когда она поднималась по трапу. Насторожил, когда Макалаурэ в Митриме рассказал про Сильмариллы. После она подумала — ну мало ли про какие камни могла идти речь? Это вполне могли быть кристаллы с очень редкой конфигурацией кристаллической сетки, удивительно резонирующих с известными человечеству энергиями, ставшие одной из причин разорения Карвона. Такие же, в очень и очень небольшом количестве, были когда-то впервые обнаружены на Терре и Венере. С чего бы ей было думать о Сильмариллах?       ...Хуан. С глазами синими, как сапфиры. Серебрящаяся седина когда-то роскошных волос. У Хуана были заостренные уши и взгляд, будто бы он пережил все беды мира. Вечный друг Валенсиано и вечный её заклятый враг. Глаза синие, как сапфиры… Перед глазами стояла Ирма — стояла на коленях, закованная в цепи, и злобный, как штормовое море, синий взгляд высверкивающий из-за спутанной копны пыльно-серебристых волос. Могли ли они быть родственниками, по примеру многочисленных ветвей Скай?       Виски обручем сдавливает мигрень от внезапной, глупой догадки, от которой она неосознанно отмахивалась все эти впустую потраченные десятилетия. Перед глазами почти черно, и она попятилась, спиной уткнувшись во влажную стенку подземелья. Её покосило, и она вцепилась в кого-то дышащего и живого, проливающего жар на её озябшие пальцы.       — Мой лорд… — она столкнулась с его сочувствующим, понимающим взглядом. — А что, если... Если именно Арду он называл Арду «позабытым прошлым», то... ты... понимаешь это, эльф?!       Гортак позади захлебывался каркающим, леденящим душу предсмертным смехом.