Звёздный Предел

      Виньямар возвышался над заливом десятками белых стен. Во время частых штормов волны, пережевывая гальку, гневно бросались на мраморные причалы, разбиваясь на сотни осколков. Турукано помнил Альквалондэ. Море помнило разрушенные гавани. Ульмо помнил окровавленные тела эльдар, кормившие прибрежных рыб. А Виньямар — построенный уже не Турукано, но Тургоном — был живой памятью осиротевшим городам эльдар. Те многие из Второго Дома нолдор, последовавшие ни за Нолофинвэ, ни за Финдекано, обрели здесь беспокойный покой.       Здесь их не тревожили ни набеги орков, ни темный взор Моргота. Единственные ворота были выдолблены в подножии горы Тарас, другие же подступы были невозможны из-за непроходимых скал Эред Ветрин, оградивших Хитлум и вечно штормящий залив. На том берегу, в Ламмоте, были сожжены корабли. Поздними вечерами, когда Ариэн возвращалась на Запад, а небесное пламя заливало горизонт, отражаясь в воде, Турукано вспоминал алое зарево великого пожара. В мыслях Моргота нолдор навечно сберегли горькую память о братском предательстве, зачем ему искать беглецов в проклинаемом ими месте? Память о боли сродни первой ране — взлелеянная и бережно оберегаемая.       Этой ночью вместе с темным, завывающим с востока ветром, к нему приехал Финдарато. Старый друг, лучший из братьев — он приехал внезапно, осветив собой все последующие предгрозовые ночи. До того его единственным солнцем была подрастающая Итариллэ, прятавшаяся от холодных прибрежных вод в самых отдаленных, вырубленных в скалах покоях и лабиринтах Виньямара.       …В ночь приезда, разделив хлеб и вино, Финдарато предложил ему ехать на северо-восток, в Невраст. Тургон вертел в длинных, мозолистых пальцах тонкую ножку стеклянного бокала с багряным сладким вином.       — Зачем?       Финдарато улыбнулся ему блаженной улыбкой — той, которой не могли противостоять даже Карнистир и Феанаро, привечавшие лишь его одного из рода Арафинвэ. Луна и звёзды запутались в его волосах и утонули на глубине зрачков — вместе с ним их спокойный, успокаивающий свет достиг Виньямара.       — Дедушка рассказывал о великих озерах Средиземья — помнишь? Эльдар трех родов пробудились у Куивиэнен, но были ведь и другие озера… — Финдэ улыбался сам себе, наслаждаясь родным шумом волн. — Так он рассказывал и о Митрим. Но озеро Линаэвен… Синдар твоего и моего края говорят, что оно одно из немногих, куда еще не добредали орки. Нетленная еще природа… Говорят, те болота — остатки садов дочерей Йаванны, ныне затопленные водой.       Тургон недоуменно приподнял брови.       — Ты хочешь поехать туда ради болот?       — Я хочу съездить с тобой на охоту, брат. И рыба там жирная, и птица откормленная, непуганая. Животные удивительные. Похожие на огромных ящериц, длиною в рост взрослого эльда, зеленые, и шкуру не пробить. Горбатой Рыбой — так синдар их называют.       — Я знаю. Мне приносили их шкуру — она вся покрыта шипами на спине, а на животе слишком мягкая. Не знаю даже, куда её применить. Я бы ею щиты обшивал, да мало их… крокодилов этих.       Златоволосый кузен обворожительно улыбался, совсем как в детстве, когда желал любым невероятным способом заполучить запретный леденец.       — Давно мы не были на охоте, братец. Я предчувствую перемены и долгую разлуку — неужели ты откажешь мне? Вообрази себе приключение, как тогда, когда мы срывали цветы Ваны для твоей матушки, — Финдэ отсалютовал ему бокалом вина и пригубил.       — Приключений на нашу долю и впрямь, выпадет немало, — задумчиво проговорил Тургон, отправляя в рот горсть виноградин, привезенных послами из гаваней Фаласа. — Но поедем.       Финдарато отвели один из внутренних покоев королевского правого крыла, у белой дозорной башни, где любил проводить время правитель Виньямара. Над выложенной на крыше синей слюдой всегда кружили чайки. И они всё время кричали. Той ночью Артафиндэ так и не уснул.       Внутренние покои сухи и теплы — Тургон вместе с талантливейшими из своих строителей-нолдор, в число коих входил Нурмо, выстроили целую систему отопления жилых пещер прибрежного города. Финдарато водил рукой по стене — где выкрашенной цветным мелом, где укрытой теплыми гобеленами. Проступали рисунки морских, нетронутых эльфами берегов; подводных пространств, откуда росли высочайшие из гор; пастбища. Удивительно видеть это здесь — в таком белом, но таком затененном месте, где море в вечном гневе на обитателей.       Камин был не зажжён — он отказался. Воздух его каменных покоев был пропитан холодной влажностью, было сыро и зябко — даже цветы, высаженные во внутренних крытых галереях, источали едва уловимый, бледный запах, не пропитывавший эту сырость. И всё же так отчаянно напоминало Альквалондэ. И Белокаменный Тирион. Маяк, который Тургон только-только начинал выстраивать, грозился высотой достигнуть Миндон Эльдалиэва. Он уже так любил этот город, что хотел остаться здесь навечно — старая, как детство, мечта: соединить два родных города воедино.       У дверей все еще оставался эльда, проводивший его в сокрытый город. Пониже многих нолдор, с темно-русыми волосами и удивительными глазами, напомнившими болотистую поросль, опутанную ярко-зеленой тиной. Почуяв взгляд, лаиквендо оторвался от созерцания гобелена и повернулся.       — Нравится ли тебе здесь, Галдор?       — Я ощущаю гнев Владыки Вод, но я следую за тем, кого признал своим владыкой, как и весь мой народ, — ровно ответил тот, гася все смешинки на дне зрачков. — К тому же, темные народы боятся его куда больше нас. В Виньямаре мы в большей безопасности, нежели прочие владыки голодрим.       Финрод вздохнул.       — Ты ведь поедешь с нами к Линаэвэн?       Галдор неожиданно сверкнул улыбкой.       — А как же. Без меня вы совсем заплутаете в наших болотных краях.       …Служители гасили трепещущее пламя свечей и светильников, накрывая их колпаками из разноцветного стекла. Огонь таял, задыхаясь без кислорода.       — Галдор — глава моих разведчиков и синдарской общины Виньямара, — так пояснял Тургон, едва наступил следующий день. Синда больше не ходил за ним по пятам, но ореховые глаза, казалось, следили отовсюду. — У него остались привычки разрозненных мориквенди, скрывавшихся в лесах и строивших жилища на деревьях, как гнезда — легкие и хрупкие. Оттого и кажется, что они всё видят и слышат.       — Но мои глаза и уши еще не отказывали мне в помощи. Неужели ты стал следить за собственным народом, подобно старшему дяде?       — Не говори со мной о нем, — резко одернул его Тургон. — Не заговаривай здесь о Пламенном Духе. Здесь он далеко не в почете. Но я не слежу за своим народом так, как думаешь ты — синдар Галдора следят лишь за тем, чтобы город не был посещаем или покидаем без моего на то ведома и дозволения. У нас дружественные и сильные соседи, но в недрах Эред Ветрин сидят твари не светлее тех, что копошатся в горах гномов. И они не спешат показываться мне, а у меня мало эльфов, чтобы жертвовать ими и идти зачищать горные туннели.       — Иногда я думаю, был бы ты лучшим преемником для Нолофинвэ, чем Финдекано? — задумчиво спросил Финрод, но тут же покачал головой. — Нет, не стал бы.       — Не стал, — согласился тот. — Моргот страшится тех, кто скрывается в тени, но победы вечная игра в прятки не принесет.       — Ты говоришь так… Отчего же ты поступаешь иначе?       Тургон снова отвернулся в сторону моря: оно стенало и гудело, успокаиваясь с наступающим рассветом.       — Я не столь безрассуден, как мой отец и брат. Всё, что я могу — это ждать.       К берегу, с ровной, размытой лестницы, выдолбленной в белых стенах, спускалась Итариллэ, держа в хрупкой ручке серебристые сандалии. Впереди нее, держа юную принцессу за руку и сдержанно посмеиваясь, спускался статный, видный эльда.       — Эктелион, — выдохнул Финдарато, проследив за взглядом отца Идрили. — Я и не узнал его.       — Богатым будет, — отстраненно заметил Тургон. — Так синдар говорят. Рядом с ним моя Итариллэ повеселела. Мое сердце радуется этому.       Финрод понимающе улыбнулся. Вот бы и Нэрвен нашла мирное пристанище для своего сердца… А пока она только тем и занята, что донимает старших братьев своим совершенствующимся искусством фехтования. Признаться, он пусть и был её старшим братом, но всё же струсил и сбросил заботы о несносной сестре на Артаресто, равно как и достройку Минас-Тирита вместе с его рвами и оборонными ограждениями. Внезапно его осенило:       — А где же Ириссэ? Она даже не вышла поприветствовать меня.       Турукано вместо ответа только вздохнул и покачал головой.       Стало быть, опять сбежала на север.       — Вы, нолдор — весьма занятный народ. Вам нужно всё и сразу, — отметил Галдор, когда они покинули Виньямар и двинули вдоль западного изножья Эред Ветрин.— Селения — так непременно каменные и неприступные, доспехи из тяжелого металла, а клинки порой и вовсе не перекуешь.       — Разве это плохо? — спросил златоволосый воин в зеленом плаще, ехавший по правую руку от короля. — Городов наших не достать темным тварям, доспехи не пробить, а клинки не сломаются даже под ударом молота. И нолдорской стали не коснется темная длань, ибо обожжет. Наш вид внушает им страх, страх же гонит их прочь и защищает наши семьи.       — Тебе впору было остаться в Виньямаре и сочинять стихи, Лаурэфиндэлэ, — фыркнул Нурмо, натягивая поводья и равняясь с Галдором, — или более того, подле юбки своей матери в Валмаре. Там и сил распылять не надо. И красноречие в большей цене.       — Ты и сам сейчас хотел бы там оказаться, не так ли? — легко отпарировал Лаурэфиндэ — тот, кого Галдор знал как Глорфинделя, приближенного друга и родича короля Тургона. Его нрав был легок и весел, но он не знал воина суровей, чем Глорфиндель — он был наставником в военном деле не только для доброй половины синдар, но он же учил и самого Галдора, и нолдор, и управлялся с клинком куда лучше Тургона.       Нурмо ничего ему не ответил, посмурнев.       — Что до твоих слов, друг мой, — наконец ответил сам король, — ты прав во многом: крепкие стены Форменоса не защитили Финвэ от смерти, слова Манвэ о любви и смирении не спасли от ужаса темноты. И мы спешим жить. Крепкие стены — чтобы защитить семьи, клинки, чтобы враг не добрался до стен. Я предчувствую, что и они мало защитят от Бауглира, если он решит бросить на нас все силы… Я чувствую его в воде, в воздухе, во всех металлах Эндорэ — его мощь больше, нежели мы воображали в Амане. И нам нужно торопиться, прикладывать все силы, чтобы найти то другое, что может спасти наш народ.       Галдор крепко задумался. А после медленно промолвил:       — Мы строили свои селения на деревьях. И мы тоже спешили жить. Раньше мои родичи населяли земли от самого Митрима до Линаэвен, вплоть до мест нынешних твоих владений. Нас не трогали ни орки, ни тролли.       — Отчего же вас тогда так мало осталось? — вмешался Финрод.       — У нас перестали рождаться дети. И у нас было все меньше женщин — мы брали себе жен из других родов, из дини. Вы называли их авари. Они-то вовсе никуда не торопились, а потом и вовсе исчезли.       — А что означает «дини»?       — «Молчащие» или «немногословные». Они редко говорят о себе, ежели приходят в другой род для супружества, и молчат вплоть до самой смерти.       Финрод на краткое мгновение потерял дар речи.       — Разве они умирают? Они же эльдар!       Синда вздохнул и покачал головой.       — Я того не знаю. И спросить ныне не у кого. На моей памяти, они просто однажды исчезали вместе с рассветом, будто и не было их вовсе. Моя матушка так забрала мою сестру. Они ушли — равно что сгинули.       — А у Куивиэнен?       — Они давно покинули те берега. Место рождения всех родов ныне осквернено орками. Это наибольшее из их гнёзд — там их плодится больше, чем в Железных Горах. Туда они идут служить.       — Немыслимо… — прошептал Глорфиндель.       — А ты думал встретить там Татья и Тати? Нет, дружище, они наверняка ныне составляют компанию Феанаро в Последних Чертогах, — фыркнул Нурмо. — Но как они допустили это? Разве Эльвэ не защищал весь Белерианд до нашего прихода?       Галдор изумленно приподнял брови.       — Серый Плащ? Здесь было много битв, я их не застал — был совсем ребенком, — он отвел взгляд. — И не все из них закончились победой. Погиб Дэнетор, который был вождем данов — ближних родичей дини. Но после падения Дэнетора они покинули свои леса и смешались с народом Дориата. Всё, что мог сделать Тингол в те темные времена — защитить свое королевство и свой народ, чтобы ни одна темная тварь и ни один темный помысел не проникли туда.       — Почему же другие не ушли к нему?       — Чтобы не дать заполонить все наши земли Тьмой. Мой отец от моей матери еще слышал пророчество о красных кораблях, что придут из-за моря — и они были красными, в красном огне… Я видел зарево, поднимавшееся выше пиков Эред Ветрин. О белых звездах, что рухнут с небес. И свет, что был лекарством небесным, станет ядом земным. Так сказали моей матушке. Они все были из дини, и все однажды просто исчезли.       — Белые звёзды… — Финдарато запрокинул голову. На небе ярко сияла лишь Валакирка — серп Валар, символ нерушимой их власти над всей Ардой. И Валар были той неотвратимой силой, что занесла этот серп над Эндорэ.       Болотистый берег был окутан запахами стоячей воды. Лошади осторожно трогали копытами землю, ступая среди гигантских зарослей. Ступни всадников утопали во влажной траве.       — Нам надо разбить лагерь на том берегу, в буковой роще. Там суше, чем здесь — эти деревья воды пьют больше, чем рыбы, — оповестил Галдор, правя коня к северному берегу. Туман скользил у кромки воды, устремляясь следом. — Скоро рассветет. Все кошки спят, но мы можем поохотиться на лося или кабана — еще по-зимнему холодно, они должны еще держаться вблизи болот и хвойных лесов. Ближе к предгорьям уже начинаются сосны и пихты.       — Так и сделаем, — Тургон подал своим воинам знак, и пятеро отделились, опередив Галдора. — Там и будет привал.       Палатки из серо-зеленого плотного сукна, напоминавшего парусину, стояли кругом — ровно посередине растапливался валежник и буковый хворост для костра. Он понемногу коптел, дымился, разгорался неохотно. Галдор взял в сподручные Нурмо и вдохновенно возился с огнем. Глорфиндель и Леголас, брат Галдора по деду, пристроились на поваленном дереве неподалеку и проверяли стрелы. Леголас любовно подчищал бурое оперение стрел и проводил пальцами по древку очередной стрелы, нашептывая вполголоса.       Глорфиндель смотрел на него искоса.       — У самого-то стрелы, должно быть, уже заговоренные, — рядом с ним внезапно опустился Эктелион.       — У кого они и должны быть заговорены, так это у тебя, — буркнул златовласый нолдо. — Мне впору полагаться только на собственную меткость, пусть и взгляд мой не столь заточен.       — Уж сохатого ты углядишь, — весело отозвался Леголас, занявшийся уже переплетением кос. — Там достаточно не быть рассеянным, хоть рога у них ныне не так крепки, как по осени. Зато и мясо нежнее — они телятся в это время.       — Мы пойдем на лосей с детёнышами? — Финрод возмутился. — Мы в Амане никогда не охотились в то время, как звери начинали давать потомство.       — Здесь тебе не Валинор, — Галдор поддержал Леголаса и запахнул плащ. — Здесь мы добываем мясо в любое время, чтобы не голодать. Идёмте. Нам следует найти их жир — место, куда они придут кормиться, и там сесть в засаду.       Нолдор расступились, и Галдор решительным шагом двинулся в сторону палатки короля, где Тургон переговаривался с вернувшимися разведчиками, чтобы оповестить о начале охоты.       — А порядки-то сродни Дориатским, — Леголас хохотнул и последовал за кузеном. Глорфиндель ничего не сказал — он всматривался в светлеющие чащи позади. Стояла тишина — такая, как в ту бесконечную ночь в Валиноре, и не вздохнул ни лес, ни одинокий зверь.        Тургон ехал четвертым — позади Леголаса и Галдора, и Глорфинделя, опередившего старого друга. Они вглядывались в промозглую тишину весеннего утра. Сохатые ходят тихо: как лошади, неспешно месят копытами мягкую землю, безмолвно ощипывают толстыми губами траву и черпают стоячую воду, огромными тенями плывут сквозь туманную дымку.       Леголас затаился в зарослях, накинув тетиву на изгибы лука — и теперь напряженно вглядывался перед собой. В зеленых одеждах, темно-русый и кареглазый — он сливался с темной растительностью стоячих топей, а яркие и шумные голодрим могли только помешать. Кто-то всхрапнул. Леголас подался вперед: темными облаками, всего в нескольких метрах, шло лосье стадо. Он дождался, пока с ним сравняется последний из бредущих, сосчитал до пяти, натягивая тетиву — и выстрелил.       Дичь застонала, валясь на левую ногу — древко стрелы глубоко вошло у правой лопатки. По зимней, не до конца сброшенной шубе сочилась густая кровь. Лосиха едва слышно стонала — у неё не было рогов, она пыталась встать. Всполошенное стадо давно ринулось прочь, разбежавшись по заросшим чащей звериным тропам — раненая подымалась одна, глаза её заплывали.       Выстрел раздался снова. Финродова стрела прошила горло.       — Зачем было стрелять в самку? — яростным шепотом спросил он, подскакивая к ней.       — Дело все равно сделано. Её нужно освежевать, — Тургон поднялся следом и остановился рядом с убитой добычей. — Галдор, Финрод — идите за мной.       Крупный полосатый зверь, мелькнувший совсем недавно у лосьего жира, пропал с поля зрения. Галдор объяснил, что эти крупные кошки довольно опасны и часто встречаются у таких, еще никем нетронутых, озер. Крупный полосатый хищник, которых обнаружили еще авари, или тигр — на синдарский лад, предпочитал нападать из засады, потому нужно было выйти на открытую местность. Удар лапы этой кошки мог разбить череп или проломить позвоночник, но его шкура, еще по-зимнему теплая и плотная, мясо, кости — всё это манило исчезнувших аварских охотников.       — Они делали вино из их костей, — сказал Галдор. — Как и змеиное масло — всё это применяли почти против всех недугов, включая усталость и черную немочь, насланную Морготом. Он у них священным животным считался, тигр этот. Правителей так и звали.       Тургон смотрел поверх зарослей: тигр встретился с ним глазами, ярко-оранжевыми, с круглыми зрачками, и тотчас скрылся. Галдор поднялся на ноги.       — Он теперь не подойдет — умная тварь, знает, что мы его видели. Лучше нам вернуться назад.       — Ты иди. Я хочу постоять у воды.       Галдор поклонился.       Тургон подступил к кромке озера — они далеко отошли от болот, и он видел чистую воду, мелкую гальку и слегка илистое дно. По озеру скользила едва заметная рябь от водомерок, отдаленно слышалось мерное кваканье.       Финрод оставался позади — запрокинув белокурую голову, он смотрел в серое, неприветливое небо. Наползал туман.       — Не пора ли нам возвращаться, брат?       — Мы должны оставаться здесь, — глухо произнес Тургон. — Не слышишь? Вода зовет.       — Это, может, Салмар… Он последний из майар, которого слышали в Средиземье. Моряки Кирдана взывают к нему, что в пресных водах, что в морских, — Финрод присел рядом и зачерпнул горсть воды. Острыми каплями она скатывалась по мозолистой коже, возвращаясь в озеро. — Раньше я мог колдовать с водой и говорить с Амариэ.       — С тобой играла Уинен, а ты до сих пор в это веришь, братец, — вода и впрямь завораживала. Рябь становилась гуще. Тургону пришлось отступить на шаг дальше от воды. — Что-то мне спать захотелось, Финдарато.       — Спать? — тот подскочил на ноги. — Но разве можно спать здесь?..       Волны. Темные волны, вымывающие стены Виньямара. Синий щит с белым крылом. Серебристая чешуя брошенной наспех кольчуги, бредущий по покинутому залу одинокий, побитый морем эльда.       Он был в огромных ладонях — и Финрод, беспомощно спящий, лежал рядом с ним. Перед ним было лицо — узнаваемое из сотен тысяч, не скрытое ни шлемом, ни чешуей, ни тиной. Ульмо глядел на него — пронзительным и пронзающим был его взгляд, окунувший нолдо в пучину. Тургон замер, бездвижный. Ульмо дунул: он слышал Улумури, и видел Салмара, восседающего на ныряющем в глубину огромном ките — вглубь, где тонули леса и горы, пепельные холмы и крохотные крепости.       Ульмо дунул еще раз, и голос Вала зазвучал внутри, поднимаясь шквальным морем и разбиваясь об ушные перепонки. Ищи сокрытое место — так сказал он. Найди чистый родник, воздвинь город — и правь там, и орлы Манвэ защитят твой город. Правь там, пока я не призову тебя. Ищи сокрытую долину, ищи!       Волны омывали его — и тёплые, и холодные. Тургон очнулся — легкий прибой смачивал его волосы, накатывая на лицо и заливая рот илистой, мутной водой. Он резко сел, занявшись мучительным кашлем. Рядом с ним стонал от фантомной боли Финдарато. Вскрикнул — и сел, онемевший.       — Милость Валар! — воскликнул он и поглядел на Тургона. Братья смотрели друг на друга без звука, без движения, содрогаясь от призрачных ледяных вод. Гляди на Север, сдавивший свет земной. Стань Волею моей, незримой тишиной. Неси свой свет, пока есть что нести, храни огонь, покуда он горит. Настанет час — без сожалений уходи, настанет смерть — останься и гляди.       Финдарато едва слышно шептал в саму пустоту. В глазах его еще стояла озерная вода. Тургон смотрел на брата — его слова оказались вещими. Их разлука приблизилась, и дороги расходились уже здесь. О чем говорил с ним Ульмо? О тайном граде? Тургон тяжело поднялся на ноги.        Вода озера Линаэвэн успокоилась. Туман отступил, и тучи разошлись. Вдалеке слышались голоса эльдар, зовущие короля и его кузена.       — Финдэ, нам пора возвращаться. Нас, кажется, обыскались.       Финдарато провел рукой по лицу и откинул назад влажные, струящиеся осенним золотом волосы. Очертания лика Вала таяли в отражении воды, его волосы обращались водорослью, глаза раскрылись ракушками моллюсков. Видение рассеялось, на водную гладь упали первые солнечные лучи. Тень слегла, и он теперь знал точно: ему нужно ехать в Дориат, говорить с Эльвэ и Мелиан. Она майа, она может поведать больше о тех бедах, которые сулил Владыка Вод. Пока есть что нести… В видении он видел факел — большой и каменный, закрепленный на стене глубокого подземелья, и он таял — камень таял, пока не стал тоньше, чем свечной огарок. И его огонек едва тлел, пока совсем не угас. …Дориат! Скорее в Дориат, на поиски ответов…       …Прощание с Виньямаром шло хоть и размеренно, но умышленно оставляло ощущение спонтанности, скомканности, недосказанности. Ириссэ Финдарато так и не увидел, надеясь повстречать на Мерет Адертад, куда Нолофинвэ уже начал слать приглашения. Финдарато ехал послом в Дориат, подолгу нигде не задерживаясь. Его удручали многие вопросы: истории озера Линаэвэн, рассказанные у кострищ Галдором и Леголасом, молчащие авари, короли-тигры, орочье логово у Куивиэнен, Ульмо и надвигающаяся гроза. Финрод путался в многочисленных видениях и догадках, как в липкой паутине — нити налезали одна на другую, спутываясь в один грязный ком, а имеющейся информации было недостаточно.       Эльвэ знал много — куда больше, чем всякий живущий эльда в Белерианде, и не только потому, что имел в супругах майэ. Он был здесь едва ли не от самого Пробуждения, сын Энеля и Энельи — хитрый старый лис, в манерности и придворных искусствах не уступающий даже вождям миньяр.       Финдарато правил коня на северо-восток, в Бретиль. Там, у Тейглина, их ждал второй отряд третьего дома: младшие братья и сестра, составлявшие другую половину посольства в Дориат. Он нашел их лагерь у каменистых, лысеющих отрогов — краев богатой дельты реки, серо-зеленые, тусклые шатры и палатки выгодно терялись на их фоне.       Артанис выглядела взбудораженной и разгневанной одновременно, даже её косы, уложенные обычно в идеальный сверкающий венец, выглядели слегка растрепанными. Но надвигающуюся бурю Нэрвен заслоняла широкая спина и еще более спутанная грива на голове Айканаро. Финдарато спешился и тепло обнял каждого, задержав руку на плече Артаресто, его первого младшего брата и верного помощника, и попытавшись заглянуть в глаза Нэрвен: она спешно отводила взгляд и кусала губы. Была непробиваема, как и всегда. Он коснулся губами её лба и отошел, чтобы отдать приказ готовиться спускаться в ущелья, очерчивающие условную восточную границу закрытого королевства Эльвэ.       В ущелье под самим Бретилем протекал узкий, но глубокий и каменистый Тейглин. Его воды были настолько темны, что в матовой глади можно было увидеть свое отражение. А если приглядеться, подсвечивая мягким светом Феанарова светильника — попробовать различить силуэты дориатских дозорных первой западной заставы. Ущелье было глубоким, и свет мало проникал сюда, заслоняемый разлогими ветвями многолетних сосен, елей и пихт, растущих вплоть до сухих обрывов. Кони шли покорно, слегка похрапывая, ведомые молчаливыми дозорными. Финрод едва смог коснуться осанвэ их светловолосого предводителя, но тот моментально наглухо закрыл свое сознание, сверкнув предостерегающе-сухим взглядом.       Белег Куталион. Его можно было узнать по широкому развороту плеч, толстому луку, выше половины его роста; впрочем, очевидное лидерство говорило за него. Финроду оставалось только покориться, надеясь на более радушный приём за границей Пояса Мелиан.       Волшебный Пояс охватывал не все густолесье центрального Белерианда: он охватывал собственно Дориатский лес, Нелдоретский и восточную половину Бретиля, граница проходила как раз в паре миль от речного «перекрестка» — слияния Тейглина, Эсгалдуина и еще пары притоков в Сирион. И, собственно, пересечение этой магической границы ощущалось…необычно. Так он себя не чувствовал даже ни под взглядами Сулимо и Элберет, ни перед очами воплотившегося ради пророчества Намо Мандоса. Финрод прошел будто сквозь толщу воды, но очень мягкую и податливую, сродни желе. И чувствовал себя одновременно обнаженным, обнаженным как дух перед самим создателем: мысль текла свободно между хроар, обтекая стволы деревьев и тая дымкой впереди. Он мог поклясться, что на миг уловил в своем сознании взгляд прекрасных фиалковых глаз.       Предводитель молчаливых дориатских дозорных отпустил отряд обратно, оставив с собой тройку синдар. Он устало провел рукой по вспотевшему лбу, откинув липнущие прядки льняных волос и улыбнулся:       — Долго же мы вас ждали, внуки Ольвэ. Звёзды осияли нашу встречу, и я радуюсь вместе с ними, Финдарато Инголдо.       Финрод поклонился, прижимая руку к сердцу.       — Звёзды осветили наш путь, Белег Куталион. Я благодарен, что ты встретил нас.       — Я проведу вас в Менегрот. Владыка Элу повелел мне всюду сопровождать гостей Дориата, пока они не решат, что устали от моего общества, — он несколько устало улыбался, демонстрируя неглубокую ямочку на правой щеке. — Вы уже можете седлать ваших коней — далее дорога будет крепкая и мощеная, отстроенная наугрим Ногрода, как и переправа.       Белег же предпочел идти пешком, петляя в поисках гномьей дороги: она была, неширокая, но крепкая и гладкая, и проехать можно было только узкой колонной.       — Пусть у нас не бывает ни осени, ни зимы, тропы наши узкие и, хоть и приметные, но если с них сойти, обратно уже не вернуться — так они зачарованы Королевой Мелиан. Раньше у нас бывали непрошеные гости, теперь же их нет. Но Владыки предупредительны и осторожны — впрочем, они смеют надеяться, что с приходом народа татьяр… — он обернулся, поймав внимательный взгляд Финрода, — станет куда легче.       — Он готов выслушать нас?       — Да. Вы сможете поговорить с ним на балу, в честь Цветения Папоротника. Конечно, если вы его отыщете, — он кивнул невысокому эльда, стоявшего рядом с ним, и тот юркнул в конец образовавшейся колонны.       — Бал? Папоротник? Разве он цветет?       — Говорят, цветёт… — задумчиво протянул Белег. — Моя подруга Неллас вот уже пятьдесят лет уверяет меня, что видела розовую почку накануне Первого Солнца. Но ей могло и привидеться в темноте…       Белег двинулся вперед.       — А что значит, если мы его отыщем? — из-за плеча Финдарато выглянул еще один златовласый нолдо, с куда более резким серым взглядом и строгими косами, скрепленными на затылке. Ангарато.       — В Папоротниковую ночь принято скрывать свои лица. Так уж вышло, что эта ночь и торжественный приём выпадает на один круг светил… Вам должно понравиться.       Через некоторое время, проведенное то в смятенном молчании — у нолдор, в размеренном и даже чуточку облегченном — для синдар, Белег остановился. Тропинка обрывалась под его ногами, прячась в земле и густых зарослях. Перед ним свисали тугие ивовые косы, которые он отодвинул рукой. В нетленную лесную тишь ворвался веселый речной грохот и переливчатый смех искристых волн с мириадами бликов.       Финрод прищурился, отгораживаясь тыльной стороной ладони от игры света. Белег с одним из спутников уже вышел наружу и звал за собой. Переправа представляла собой дивное слияние белого камня и крепкой светлой древесины — подобной он доселе не видел. Он остановился в начале моста: дерево еще источало слабый приятный запах. Ангамайтэ склонился рядом над перилами из резного камня.       — Удивительно, правда? Это точно не работа синдар.       — Ты слышал, что сказал Куталион? Это работа мастеров Ногрода. Уж на что они ненавидят дерево, по слухам, но как они его перевили с камнем. Показать бы отцу это. Или дяде…       На молчаливый укор в глазах Ангарато старший покачал головой: не время для распрей. Не время помянуть былое, когда будущее народа только зарождается. Белег остановился рядом: его юные, но ставшие чересчур говорливыми спутники уже вовсю развлекали спутников Финдарато и младшую сестру. Артанис, казалось, оставила свой неясный гнев позади и наслаждалась рассказами о Менегроте, порой граничащими с фантастическими. Куталион следил за ними лишь краем глаза, но с интересом вслушивался в разговор арафинвионов.       — Наугрим так и называют это дерево на кхуздуле — железняк. Насколько я знаю, оно очень неприхотливое и растет даже на бесплодных склонах Синих Гор. По-моему, единственное из деревьев, заслужившее их любовь. Оно и лекарственное, по слухам.       — А что из него делают?       — Что-то от кашля, — Белег пожал плечами. — Я не лекарь, да и кашля у эльдар сроду не видел. Это больше по наугрим: они же дышат горной пылью.       — Так, а что насчет папоротника? Вы и вправду верите, что он цветет?       — Это традиция такая. Повелось еще с тех времен, когда Мелиан поселилась в Нан-Эльмоте, а Элу вместе с ней. Их и искали тогда… Говорят, тот, кто нашел папоротник, смог отыскать дорогу в Нан-Эльмот и найти Владык. Или же наоборот — Эльвэ нашел папоротник, и по его цветущим следам отыскал Мелиан. Разное говорят. Неллас уверена, что тот, кто найдет и сорвет цветок, сможет открыть самую большую тайну. Или же любовь найти, — он снисходительно улыбнулся. — Но данам поверь, так и грибы ночью хороводы водят вокруг живых источников.       — А ядовитые — вокруг мертвых? — фыркнул Ангарато. — Ох уж эти женщины. Фантазии...       — Потому-то мы и охраняем покой наших владений, — терпеливо заметил Финрод. — Пусть лучше жены и дети верят в грибные хороводы и живые источники, чем в… то, во что нельзя нам верить. Во всесилие Моргота, например, — практически шепотом закончил он.       — В этом ты прав. Кстати, не говорите так о грибах в присутствии принцессы. Она верит Неллас и всему, что она говорит, — Белег отвернулся и двинулся вслед перешедшим на другой берег. Но спустя шаг остановился и так же негромко предупредил: — Но не вздумайте и с Элу говорить о Моринготто, особенно в ночь праздника.        Финдарато крепко задумался, пропустив бурчание Ангарато в спину синды мимо ушей.       — Курунир же не бывал в Средиземье? Что же они так помешаны на грибах тогда? Нет, ты слышал, братец? Грибные хороводы! Лучшей шутки я в жизни не слышал!       — Хоть где-то до сих пор вечное лето, — невпопад согласился тот.       Стены Менегрота оплетало множество цветущих лиан. Огромные разноцветные бутоны свешивались над головами, источая легкие манящие ароматы. Искусная резьба, иллюстрирующая легендарное Пробуждение и не менее легендарную встречу Владык, ручейками стекала по каменным воротам, наглухо отгораживающих внешний мир от мира Менегрота.       Белегу хватило легкого касания, и они распахнулись.       За воротами скрывался многоуровневый лабиринт из тысяч легких лестниц, оплетающих гигантские стволы деревьев, берущих начало в невыразимой глубине, и уходящих за каменные своды подземной столицы.       — И это тоже магия Мелиан? — слабо проговорил Айканаро, даже не пытаясь прикинуть приблизительную высоту и возраст этих исполинов.       — Не совсем… Это древние растения, что росли еще в Альмарене. Королева смогла сохранить ростки немногих и еще до самого Пробуждения перенесла их сюда. За ними ухаживали энты до её возвращения в Эндорэ.       — Энты?       — Пастыри деревьев, дети Йаванны. Они выглядят, как деревья, но их телосложение, как у эльдар. Есть руки, ноги, голова, лицо… Но по сути они — деревья. И язык их медленный-медленный, не всем дано его понять и выучить. Идем, друзья мои. Владыки уже ждут вас.       — А мы ведь даже не отдохнули с дороги! — взволнованно шепнула Нэрвен, цепляя Артаресто под локоть. — Почему бы не дать нам хотя бы привести себя в порядок? Там же будет весь двор!       Белег оглянулся, перескакивая на новую лестницу.       — Не волнуйтесь, моя леди: я веду вас не в Зал Торжеств, а в Каминный. Там будут только Владыки. А после вы отправитесь отдыхать.       — Это невежливо, не засвидетельствовать почтение, — шикнул Артаресто. — Что с тобой, Артанис? Ты стала капризной.       Младшая сестра только сердито тряхнула переливчатыми локонами. Один из спутников Белега, высокий и с тугими серебряными косами, едва ли не запнулся, засмотревшись.       Слухи об Эльвэ не лгали: его рост заставил посрамить заслуженные прозвища Майтимо, Турукано и Аракано, уже отошедшего в Чертоги. Его супруга была пониже, но у Финдарато все равно в голове возник неуместный вопрос: как при таких родительских внушительных данных подыскать принцессе Дориата подходящую пару среди прочих, невысоких синдар? Но он быстро отогнал эту мысль и церемонно поклонился.       Эльвэ ограничился кивком и жестом пригласил сесть на длинные лавы, оббитые мягкой тканью и пухом. Каминный Зал оправдывал свое название: он был небольшим (как для внушительных размеров Менегрота) и в меру уютным. Но, несмотря на это, и на вино с легкими закусками, стоящими между софами, Финрод ощущал себя как в Валимаре на приёме Ингвэ, а то и вовсе в Ильмарине, где бывал лишь однажды.       Мелиан осматривала гостей мягким, обволакивающим взором из-под темных ресниц и молчала. Неопытному глазу (не-калаквенди или же раньяр — и с чего он вспомнил их сейчас?) не столь была бы заметна разница между воплотившейся майэ и обычной эльдиэ. Но в ней что-то… сквозящее во взгляде, в плавных, слегка птичьих движениях, в самой её сути — как будто бы вся магия Менегрота в ней одной, и она довлела над ними земным отражением Небесного Серпа.       Молчание разорвал его собственный голос, приветствующий Владык. Финдарато и сам не знал, откуда в нем взялось это волнение, когда его не возникало даже в Подзвёздных Чертогах, когда Манвэ согласился дать ему единственный урок Песен.       Эльвэ долгие годы властвовал над Белериандом — он знал это. А теперь он явился к нему в дом, один из нолдор, занявших все земли от севера до юга, от склонов Синих Гор и до Хитлума и Ламмота, оставив ему его величественный лес — во всей стати Элу Тингола сквозили эти невысказанные слова, неуловимые даже осанвэ.       Но потом король улыбнулся, распахнув объятия.       — Как же я рад вас видеть, внуки моего любимого Ольвэ и Финвэ — лучшего из друзей! Расскажите же мне, расскажите же всё!       Бал был назначен ровно к исходу месяца — на рождение новой луны, когда Тилион поднимался к самой Валакирке, омывая цветок Тьелпериона в свете звёзд Элберет. Синдар верили, что луна в эту ночь роняет свои слезы на землю, и там рождаются цветы уйлос в виде серебристо-белых звёзд.       Нолдор коротали часы и дни за разучиванием дориатских танцев, редкой охотой в сопровождении Келеборна, Орофера и Амдира в ожидании бала, когда они смогут официально говорить с Элу Тинголом. Белег спустя неделю своих частых отлучек «по делам дворца» вскоре совсем пропал из виду.       Финрод же чувствовал себя полностью очарованным этим местом. Он любил шум волн, и ночной бриз, летящий в лицо; морскую свежесть, гулкий рокот, разбавленный воплями чаек — но здесь было так тихо, и так спокойно. Искусность наугрим в отделке каменных стен столицы поражала разум и воображение — он замечал и искусственные ветви деревьев из меди, с редкими цветками из золота и янтаря; глубокие фонтаны и источники, вода из которых стекала в мраморные желобы и по невидимым трубам, сокрытых в стенах, шла во внутренние покои Менегрота; редкие, но не случайные выбоины «потолка» имитировали звёздное небо, что особенно удавалось в яркие лунные и безоблачные ночи. Здесь было свежо, не было затхлости и замшелости, как в заброшенных, исчерпанных шахтах — это был эльфийский город, такой же светлый и просторный, но по-гномьи крепкий и тщательно сокрытый.       Финдарато осторожно тронул пальцем ствол гигантского дерева, одного из немногих наследников Альмаренских лесов. Их начинали уже украшать к Папоротниковой Ночи, увешивая лиловыми и розовыми фонариками. Прекрасное место.       Вала Ульмо велел ему строить город, и он его отстроит.       Бал был полон сюрпризов: в отличие от валинорских традиций, пара эльфов, открывавших бал, выбиралась жребием. Эльвэ не скупился на костюмы и маски ни для своих придворных, ни для своих многочисленных гостей, демонстрируя всю щедрость и богатство Дориатского королевства. Сам же он, облаченный в охотника Оромэ, легко угадывался благодаря своему росту, но и стоял в отдалении от толпы, склонившейся над благоухающими вазами с цветами.       На ножке двух из цветков будут повязаны сверкающие ленты, вышитые самой принцессой. Сама Лютиэн тоже была где-то здесь, наряженная и спрятавшаяся, как и все, под маской: отовсюду слышались смешки и шепотки — эльдар то и дело пытались угадать личности своих соседей.       Финдарато подавил вздох: дева, остановившаяся по другую сторону от вазы, вытянула пышную голубую розу, к которой он было потянулся. Она поднесла розу к лицу: её поразительная маска, имитирующая лиловые и лазурные чешуйки плавно переходила в венец, с ответвлениями в виде плавников из легкой меди, покрытой розово-лиловой перламутровой эмалью. Пышное платье было в тон синим, а лиф был инкрустирован россыпью аметистов и сапфиров, складывавшихся в затейливый узор.       И на конце длинной ножки голубой розы свисала синяя лента, вышитая рыбками из серебряной нити.       — Как вы так угадали, прекрасная дева? — он обворожительно улыбнулся, протягивая ей руку. Но она лишь смешливо прикрыла рот бутоном и отошла в центр, ожидая Короля Папоротниковой Ночи. — Неужели сама Лютиэн?       — Нет, это не она, — рядом с ним остановился невысокий темноволосый синда в маске с темно-синими и зелеными перьями. Он прижимал флейту к груди. — Её высочество не любит пышные наряды.       — Думаешь, она не могла бы принарядиться ради забавы?       Синда посмотрел на него сквозь прорези маски, в карем, по-оленьи мягком взгляде затаилась нечитаемая эмоция. Он кивнул на пустующие руки собеседника:       — Вы еще не взяли свой цветок.       …Он выходил в центр зала, сжимая в руке тонкую веточку колокольчиков маллоса. Его лента была белой, золотые нити сплетались в удивительный узор не то огня, не то огромного лабиринта, рассеченного молниями.       Удивительно, как красиво легли крохотные маллосы на пышные, томно изогнутые лепестки розы. Девушка вела: они держались за руки, а вторую руку она вынудила положить себе на талию, свою же она положила ему на плечо. Они стояли близко — ближе, чем стоят благонравные танцоры нолдор, что уж говорить о пораженных синдар. Они кружили по залу, то ступая нога в ногу, то расходясь по разные стороны, но вновь сливаясь в одно целое. Музыка стекала с её глубоких сапфировых глаз, сквозила в льдистом аромате синих роз, таяла под их ногами, сливаясь с одинокой игрой флейты.       Играл тот самый синда, прикрыв глаза.       Танец закончился — они разняли руки. Дева отошла на достаточное расстояние и присела в поклоне, адресуя его не то владыкам, не то самому Финдарато.       Эльвэ вышел вперед, ведя под руку Мелиан.       — Снимите свои маски. Народ должен знать Владык Папоротниковой Ночи.       Финрод скинул свою маску, превращавшую его в благородного орла. Дева же неторопливо выпутывала шелковые шнурки из голубых волос. Эру! Как он мог не заметить?       Он встретился с её сапфировым взглядом, внезапно возвратившем ему память об утробном стоне Улумури, о словах Ульмо и о ледяных водах, потопивших Белерианд.       Эльвэ хлопнул в ладоши.       — Приветствуем же избранных этой Ночи! — Король обернулся к ним, лукаво улыбаясь. — По законам Дориата, только в эту ночь, если вы к исходу Итиля найдете папоротниковый цвет, то имеете право просить о чем-либо Владык Дориата — и мы бессильны вам отказать. Финдарато Инголдо и, — он перевел взгляд, — Ирма ван Лейден.