Звёздный Предел

      Черноволосая женщина, ныне — приближенная и посол воли его старшего брата, отстукивала лишь ей понятный ритм по гладкой поверхности стола. Удивительно, как совпали их мысли, и впервые — всех троих. Она даже не стала возражать или задавать вопросов, завидев нож, не принадлежавший Куруфину — лишь как-то слишком понимающе, даже одобрительно хмыкнула, и опрокинула в себя второй кубок вина.       За Миднайт, не отступая ни на шаг, возвышался её верный сопровождающий (и Карнистир уже начинал понемногу сомневаться, её ли верный, или же все-таки Макалаурэ) Линто. Морифинвэ знал его еще по детским играм и чисто юношеским сборищам в благом Амане, пусть сам Линто никому из Феанариони не был близким другом там, зато он очень открыто проявил свою лояльность Первому Дому здесь, уже у Митрим, во время недолгого правления Канафинвэ. Была ли в том заслуга женщины? Что вообще будет (если будет), если кто-то из эльдар решится связать себя узами брака с такими, как раньяр? Признаться, он никогда не задумывался об этом — предпосылок и причин тому не было. Да ему и сейчас не особо интересно, что там происходит во Вратах — пока это не грозило его брату. Впрочем, Макалаурэ был умнее и мудрее едва ли не всех из них — насчет Майтимо он не решился бы утверждать.       Куруфин также сохранял молчание. Джеймс и Мария на завтраке не появились. Видно, оттого их подруга так угрюма. В самом деле, им-то, какое до этого дело?       Добив блюдо из куропатки, Куруфин решительно отодвинул от себя приборы и встал из-за стола. Окинув присутствующих тяжелым взглядом, он коротко поклонился и покинул трапезную.       Миднайт шумно вздохнула. Её платье было настолько туго завязано, что Карнистир вообще сомневался, что она дышит. Странная мода раньярских женщин.       — Ты потому согласилась со мной, что не хочешь подставлять своих друзей опасности? — лениво поинтересовался Морифинвэ.       Миднайт качнула головой.       — Я думаю, нашу интеграцию в широкие круги Эндорэ лучше провести на празднике Нолофинвэ. Мы еще не знаем, как отреагируют гномы на вас. Ни к чему подавать сразу две смены блюд. У них может случиться несварение.       Она позволила себе задумчивую, ехидную улыбку. Взгляд у неё был такой, точно стол стал стеклянным, и она с интересом разглядывала то, как любимые собаки лорда грызутся за подкинутые кости. Впрочем, никаких собак там не было и в помине.       — А что насчет ножа Ирмы ван Лейден?       — Я не возражаю, и этого достаточно. Как и не возражает сама Ирма. Мир не обрушится, если он побудет у Куруфина пару недель.       — Я бы хотел услышать твою причину. Ведь что-то есть, — Карнистир откинулся на высокую спинку стула и уставился на Миднайт из-за полуопущенных ресниц. Она была намного ниже его, и это не причинило ему больших неудобств, как было бы в случае с более высокими Нельо и Кано. — Это как-то может навредить нолдор?       Миднайт подняла взгляд.       — Если бы и навредило, думаешь, я бы сказала это? Порой ты задаешь… очень странные вопросы. Но помни, за этот поход я тоже буду отвечать.       Ему было нечего ответить. Даже если всё так, как она сказала… Исход битвы в равной степени зависит как и от благоразумия военачальников, так и от верности их солдат. Могла ли она быть на все сто процентов уверенной в лояльности Марии и Джеймса? Судя по застывшему, восковому лицу Линто, перехватившему ищущий взгляд лорда — верный Макалаурэ думал о том же.       В самом деле… Когда всё стало настолько плохо, что они стали сомневаться в друзьях и врагах? Зависит ли это от природы самих раньяр? Или же это Искажение, неслышно подкравшееся в самый ответственный момент?       Карнистир закусил губу. Вино неприятно горчило, отдавая кислым послевкусием у самой гортани.       — А где тот, второй? Из лаиквенди, — спросил он.       — Лаэгхен? Должно быть, отсыпается в казармах. Ему вскоре заступать на пост.       — Стерегут тебя? — он позволил себе легкую усмешку. Миднайт вернула её ему.       — Стерегут.       Она поднялась со стула и, отвесив легкий поклон, удалилась в сторону гостевых покоев. Линто бросил еще один обеспокоенный взгляд через плечо на лорда, а после — почему-то в окно — и широким шагом последовал за Миднайт Скайрайс прочь.       Она стояла у окна. Оно представляло собой узкую, двустворчатую бойницу с решеткой за цветным стеклом. Миднайт подергала крученые железные прутья, и обессилено упала в кресло. С окна на колени падал мутный, алый отсвет. Теплые дни вплотную подобрались к плодоносным владениям Карнистира, и даже изножье гор порой не спасало от духоты, клубившейся над Хелеворном. Здесь было тихо, прохладно и немного пыльно. Её собственные покои в крепости Врат были открыты всем ветрам в любое время суток. Миднайт терпеть не могла духоту и недостаток кислорода, даже если приходилось кутаться в десяток шкур зимой, ибо пламя камина постоянно задувало.       Она с тоской думала о родных степях, раскинувшихся под рукой Макалаурэ между Великим и Малым Гелионом. Если записи, переданные ей Лейно из архива самой леди Рэд правдивы, то скоро эти степи вместе с Ард-Гален станут сплошным пепелищем, где никогда больше не быть ничему и никому живому. Даже саламандры не живут в остывшем пепле, так она писала. Согласно рунической подписи, написанной тенгваром, автора летописи звали Нарайвэ. Феникс. А леди Рэд вызывала только эти ассоциации.       Миднайт задумчиво тронула пальцем губы. Их все еще пекло от вина. Внезапная догадка поселилась в сознании и полностью завладела им. Она не могла не нервничать. В последнее время, слишком много всего наслаивалось одно на другое, и наружу всплывало всё то, что доселе пряталось от неискушенного ума. И слишком любопытных глаз.       Скрипнула дверь. Без стука, в комнату вошел Линто и снял с себя пояс вместе с ножнами. Он опустился в кресло напротив, расслабив сведенные плечи. Миднайт задумчиво дергала собственные вечно растрепанные волосы и на вольность не обратила внимания.       — Тебе не стоит так волноваться, леди. Лорды тебе доверяют.       — Я не волнуюсь, — Миднайт усмехнулась и нервно провела рукой по волосам, убирая их со лба. Они были влажными. — Но порой меня действительно сковывает страх. Перед тем, что будет. А ведь будет война, да? Долгая-долгая война…       Линто молчал, его ореховый взгляд сочувственно скользил по её лицу, отмечая каждое нервное движение одеревеневших от беспокойства лицевых мышц.       Миднайт резко мотнула головой.       — Впрочем, это пройдет. Я знаю, что волноваться бессмысленно. Это ничем мне не поможет. Так что…       — Это из-за давнишнего разговора с Макалаурэ, я прав? Ромайон рассказывал мне, что это как-то связано с твоим прошлым, которое связано с Ардой… Честно говоря, я не совсем всё понял из того, что он рассказал мне. Вероятно, он и сам неверно услышал.       Она досадливо отмахнулась.       — Ромайон обладает удивительным даром появляться в нужное время и в нужном месте. Понимаю теперь, почему он его приближенный. Кано, несмотря ни на что, любит быть в курсе всех дел… Но это и в самом деле очень странная история. Я хотела бы рассказать это уже всем на Мерет… Своим и, может быть, Маэдросу и Карнистиру.       Она замолчала всего на мгновение, уставившись на рисунки алого витража в окне: стекольщик явно хотел передать в картине белериандскую осень, а получился белериандский пожар. Всё будто бы гибло в огне, и отсвет алого пламени заливал комнату, падал на её лицо и тонул в её собственных золотых глазах. Лаэгхен часто говорил, что хотел бы их нарисовать, да красок подходящего оттенка не было. Лаэгхен… Она думала о нем с грустью. Несмотря на более очевидную открытость и преданность Линто, располагающего к беседе, Лаэгхен сумел её понять лучше, хотя и сам оставался непонятым и непонятным. Его раковина казалась едва ли не прочнее её собственной.       Миднайт решила быть откровенной. Она узнавала это ожидание в глазах Линто, ставшего ей другом. Он сам часто говорил, что друзья для того и нужны: чтобы поддержать, выслушать и услышать. Ирма была далеко, Рига — еще дальше. Она откинула голову назад и, прикрыв глаза, неспешно заговорила:       — Ты все еще хочешь это услышать? То, как я жила там, и почему эти бумаги оказались у меня.       Линто тихо фыркнул.       — Домыслы и вольные размышления уже завели меня в тупик. — Впрочем, не меня одного, подумал он. Но она назвала его Кано.       Миднайт не торопилась.       Она откинулась на спинку кресла и уставилась в открытое окно: алый витраж более не слепил взгляда, и комнату заливал темно-синий полумрак. Сильный сквозняк задул даже свечи.       — Ночь — лучшее время для откровений, не так ли? — тихо спросила она. — Пусть сейчас всего лишь сумерки. Но в темноте никто не боится обнажить свои тайны. Впрочем, так, наверное, только у людей. Изначально…нас было трое. Я, Мария, Рига. Мы так называемые дети улиц. Сироты, если тебе так угодно. Но понятие родительства и семьи в мое время сильно изменилось. Всё стало слишком…искажено? Полагаю, ты поймешь, о чем я говорю, позже. Но не в этом суть. В какое-то время мы смогли поступить в Академию — место, где готовят военных, разной направленности. Мы все служим в военных силах, но у нас есть и свои целители, и свои изобретатели, работники пищевой промышленности… словно отдельный город-государство внутри другого государства. Анклав. Я и Рига учились быть воинами в прямом смысле этого слова, в отличие от других.       — А как же твои сестры? Ты говорила, что вас было трое. Что насчет твоих сестер, Эльзы и… Миры — вы же близнецы?       Миднайт покачала головой.       — Это уже совсем другая история. Как мы встретились… и как не искали друг друга. Это другое, прошедшее. Впрочем, — она глубоко вздохнула. — Это и не объяснит того, что произошло во Вратах при активном участии Ромайона.       Она улыбалась, будто бы вспомнила что-то очень смешное. Но она кусала губы: Линто с его острым зрением (вполне обычным, как считал он сам, но раньяр видели намного хуже) заметил несколько запекшихся прокусов. Может быть, она притворялась, как делал это Мелькор в Амане или Король Феанаро перед братьями и отцом. А может быть, для неё это — привычка.       — Нас обвинили в государственной измене и ряде военных преступлений. Какие-то действительно были совершены — вольно или невольно, по приказу вышестоящих или нет, конечный пункт для нас всех был один — смерть. Но мы её избежали, чудом. Может быть, звезды и вправду подстроили всё: и нападение таких ослабших карвонцев в союзе с Анцвигом, и отсутствие Великого Консула в подходящее время… И такой удачно пустующий корабль со всем необходимым на борту. И Лейно, казалось, отдал какой-то бредовый приказ только для виду. Лететь на Терру, старый дом моего народа, покинутый и отравленный. Лететь туда это самоубийство. Но в итоге,  — она развела руками, — мы здесь.       Линто молчал. И, кажется, даже не дышал. Миднайт рассказывала все эти вещи с таким спокойствием, с улыбкой на лице.       — Я слышал, уже от самого лорда… Тогда, когда ты впала в беспамятство после пыточной камеры, где держали того орка. Он сказал, что…       — … Арда — прошлое моего мира? — Миднайт сардонически усмехнулась. — Возможно, это так и есть. Почти все записи — а они оригинальны, что странно — они очень хорошо сохранились для своего внушительного возраста — сделаны рунами тенгвара. Это я уже поняла здесь, когда Канафинвэ решил обучать меня. Некоторые написаны киртом, но другой рукой. Я анализировала почерк. Но только один автор подписался. Нарайвэ. Феникс — так было приписано нашим письмом.       — Огненная птица?       — Да. Подозреваю, что это женщина. А феникс — это практически то же самое. Это птица, сгорающая в собственном пламени и возрождающаяся из собственного пепла. Никогда не слышал о фениксах?       — Это впервые. Откуда мне?       Внезапно вспыхнувший отблеск в золотых глазах Миднайт тут же померк. Она устало откинулась обратно.       — Мало ли. Эта женщина очень подробно описывала то, что происходит сейчас, примешивая собственные суждения и оценку — так, как будто бы пережила всё это. Или переживала тот момент. В любом случае, неплохо бы её отыскать.       — Среди тех, кто увлекается летописями и чужими языками, мне известны только наш лорд, лорд Финдарато и лорд Артаресто из Третьего Дома.       — Вряд ли она как-то связана с ними.       — Ты прочитала всё?       — Пока нет. Макалаурэ велел их спрятать и не читать. Язык очень странный, будто бы…изменившийся со временем. Он сказал, очень отличается от аманского варианта, на котором мы разговариваем сейчас.       — Мы уже говорим не так, как в Тирионе, — Линто негромко засмеялся, обнажая ровные зубы.       — Чего смеешься?       — Ты слишком много переживаешь и видимо, всё из-за этих летописей. Раз уж даже Кано велел тебе их не трогать… — он покачал головой. — Должно быть, так и нужно поступить. По крайней мере сейчас. Он очень волнуется о тебе. А ты слишком сильно забиваешь этим голову. Предоставь это ему.       — Вот так и рассказывай всё, что хранишь… — прошептала Миднайт в пустоту. — Там могут быть предсказаны целые битвы, смерти, исходы… А вы говорите — оставить…       — Но ведь лорд уже прочел что-то, верно?       — Прочел. Что — не знаю. Он был очень расстроен. И сказал никому не говорить. Без подробностей.       — А ты все равно хочешь?       — Уже и не знаю.       — Такие дела должны решаться на военных советах. Да ты и сама это знаешь, леди Скайрайс. Кем бы ни была эта женщина… если это женщина, конечно… мы должны быть ей благодарны. И не принимать спешных решений. Да и твой Лейно — как знать, вдруг, он прислал вас в помощь? Может, в том замысел Эру.       Миднайт фыркнула.       — Какой ты фантазёр. Может быть, ты скажешь, что Лейно — и есть Эру? Феанариони призвали тьму предвечную на свои головы и его именем клялись. Он не откликнется. Не нам, так ей.       — Можешь идти, Линто. Я буду собираться. Отбываем завтра утром.       — Ты не дождешься возвращения Карнистира и Куруфина?       — Нет. Я хочу как можно скорей быть… дома.       Она смотрела вслед уходящему Линто и увидела, как «на пост» у её гостевых покоев в Хелеворне заступает Лаэгхен, больно молчаливый и отчужденный в последнее время. Миднайт тяжело поднялась, с трудом собирая онемевшие мышцы и кости и взялась за вещевой мешок, попутно вспоминая всё то, что произошло в тот день.       По комнате растекся размеренный стук в дверь. Мерный рокот коснулся углов и ушей. Два удара, второй глухой.       — Входи.       Миднайт проскользнула неслышной тенью внутрь, так же тихо запирая за собой дверь. Раньше, намного раньше, когда они только отстроили крепость и распределялись комнаты, Канафинвэ намекнул, что нахождение незамужней девы в мужской спальне с запертыми дверьми приведет к не очень хорошим последствиям для репутации первой. Да, как оказалось тогда, нисси и нэри вовсе не было чуждо распространение разного рода сплетен и толков. А с появлением в их рядах инородных чужаков почва для молвы стала куда плодородней.       Миднайт тогда держалась очень невозмутимо, ответив, что разговоры, не терпящие посторонних ушей, будут всегда. С чем новоявленному лорду пришлось согласиться.       Она, как всегда, была облачена в глухое темно-серое платье со скромной отделкой, наглухо запахнутым до самого горла, несмотря на теплое весеннее время. Он и сам старался одеваться как можно темнее, но легче, находясь в родных стенах.       Видно, даже прошедшие почти двадцать лет не заставили её изменить своей скованности, как общей и главной черте своего характера.       — Зачем я тебе понадобилась на сей раз?       У него было много вопросов. Жаль, она не умела читать в душах эльдар, не могла, как Консул, ментально выпотрошить голову наизнанку и обнажить все мысли (научиться бы, да как?), поэтому оставалось смиренно молчать.       Макалаурэ кивком головы указал на соседнее кресло рядом с писчим столом. На нем лежали знакомые бумаги с полувыцветшими рунами. Миднайт старалась туда не смотреть. Что так пристально высматриваете ты и Витунн в черте неба, до того, как Валакирку заслонит Тилион? Почему письма Риги Штрауса ты раз за разом оставляешь без ответа и жжёшь, не распечатав?       Она стремительно обернулась. Голос в её голове замолчал, а Макалаурэ невозмутимо продолжил вслух:       — Я вспомнил наш разговор о сновидениях. Ты говоришь, что люди очень любят толковать сны.       Выдох. Она обескураженно покосилась на нильские документы и снова на лорда. Но всё же ответила:       — Это зависит от природы сна. От веры в её природу. Если вашими снами распоряжается Ирмо Лориэн, то вам лучше знать, шлет ли он вам красивые картинки для отдыха или желает что-то подсказать. Но Ирмо всего лишь Владыка Снов, он не Намо, который знает судьбы.       — Один из Феантури, ему ли не знать. Я чувствую, грядет долгая война — ту, что я видел во сне месяц назад, до послания Нолофинвэ. …Но перед тенью Севера мёрк даже величественный Анар — золотые жилы тонули в грядущей черноте…       — Хочешь сказать, до предпосылок? — Миднайт скрестила руки на груди и встретилась с темно-серым, напоминавшее предгрозовое небо, взглядом. Сейчас в этом внутреннем небе царила видимость штиля. — Умение предвидеть будущее, проанализировав все предпосылки настоящего… Тут ничего удивительного. Твоя голова тебе выдала то, о чем ты думаешь, когда бодрствуешь. Вряд ли в этом замешаны Валар. Вы же теперь полностью свободны от их власти, не так ли? Весь Первый Дом. Но ты звал меня не для праздной болтовни о снах и грёзах. Так для чего же?       Её слух был не так чуток, как слух любого эльфа, но всё же она уловила едва различимый шорох за дверью. Это были длинные одежды, цеплявшие пол: такое мало кто носил. Это точно не дозорные и не постовые, отличающиеся чеканным, но неслышным шагом, и не бряцанье доспеха вернувшегося с застав. Некто замер за дверью. Макалаурэ делал вид, что ничего не слышал.       — Эти записи, которые ты дала мне, — он кивнул на бумаги Лейно. — Не рассказывай никому о написанном.       — Почему?       — Я не могу быть уверен, что это правда. А если и правда, то так не пишет никто из нолдор. Писавший это, — он колупнул ногтем ветхий пергамент, — очень хороший лингвист. Но при этом… авторов двое. Подписавшийся Нарайвэ — автор дополнений, и заметок, это видно по стилю и слогу, и по чернилам. Первичные же чернила были позже обновлены — это тоже видно — и я не могу сказать, кто мог бы ими пользоваться.       — Они какие-то особые? — лорд медленно кивнул.       — Существует много разных видов чернил. Еще в Валиноре… в Тирионе, Румиль для ученых Ламбенголмор учредил разные чернила. Для старших — одни, для младших — другие, как и для учеников. Также существуют чернила для тайнописи, мы их сейчас используем для посланий птицами, они есть нолдорские, синдарские, тэлерийские… По крайней мере, если писавший это, — он снова ткнул пальцем в одну из строчек, — следовал Тирионскому уставу, я мог бы предположить, кто это мог быть или откуда.       — А по стилю письма?       — Это другое. Он очень похож на тот, что ввел в стандарт для летописей Румиль, а позже мой отец, привнесший изменения. Тем не менее, летописями и лингвистикой занимается не каждый нолдо, а все, кто так или иначе занимался, состояли или были учениками гильдии Ламбенголмор. Как и я, — он скрестил пальцы, установив локти на подлокотниках. — Мне известны стили и течения всех из них. Румиль, мой отец, Атаринкэ, Финдарато, Артаресто, Ромайон, Нолтармо, Лаурванель, Эктелион, Хисвэ… Если судить только по стилю, это — никто из них. Разве что кто мог взять себе ученика, и тот под влиянием синдарина и белериандских диалектов и жаргонов мог быть автором. Но и в этом я не уверен.       — Тогда что? Хоть что-то, написанное там, может быть полезно.       Макалаурэ вздохнул и на миг прикрыл веки. Он выглядел, словно старый учитель перед юным чадом состоятельных родителей, которому не мог вбить в голову азбучную истину.       — Ты сама читала их?       — Совсем немного. Мне до сих пор многое непонятно и трудно прочесть. Есть совсем… не синдаринские и не квенийские слова. Я ненамного продвинулась. Только про Битву после Великого Мира. Битва, после которой стало темно. Мне непонятно. Это в переносном смысле?       — Эта заметка была приписана. Изначальный текст почти невозможно прочитать. Но дальше яснее. То, что заставило меня насторожиться — он был написан так, будто писавший находился…. Как ты любишь говорить? По ту сторону баррикад.       — Мне совсем не ясно, — пробормотала Миднайт.       — Это мог написать кто-то из Ангамандо. И эти записи могут быть происками Отца Лжи.       — Думаешь, его могущества хватило бы, чтобы дотянуться до моего мира?       Повисла пауза. Маглор, словно змея, застыл и, не мигая, смотрел на танцующее пламя настольного серебряного канделябра. Вскоре он заговорил, и его голос звучал совсем глухо:       — Почему ты решила, что Арда — это прошлое твоего родного мира?       — Это… — дверь пронзительно скрипнула, и Миднайт дернулась в сторону, едва ли не опрокинув тот самый канделябр. Маглор тут же схватил его, задев её руку. Его ладонь была довольно грубой, сухой и горячей. Миднайт отвлеклась на мгновение, заглядевшись на красивое кольцо с массивным звездчатым рубином на его указательном пальце, когда сам лорд повернулся к посетителю.       Это был Ромайон. В длинных одеждах, его рукава практически мели пол. Миднайт слегка сощурилась. За дверью определенно стоял этот эльф, который смерил её сейчас долгим, чуточку презрительным, в остальном — абсолютно нечитаемым взглядом. Впрочем, его неприязнь была почти взаимной. За исключением того, что Миднайт было совсем не до него, пока дело не касалось того, что принадлежало Нилу.       — Мой лорд, письмо из Химринга. Оно для госпожи Скайрайс. Но печать вашего брата, — Ромайон, игнорируя сощуренный взгляд Миднайт, с поклоном передал его в руки Канафинвэ.       — Я понял. Ты можешь идти, — Маглор вертел плотный конверт в пальцах и, когда дверь за советником закрылась, протянул его Миднайт.       — Я полагаю, если там что-то действительно важное, то ты дашь мне об этом знать. Но нам нужно миновать гнев нашего друга, он может быть очень словоохотлив до порицаний, — предгрозовые тучи в его глазах поредели. Миднайт знала, что внутри он явно обрадовался своей мальчишеской выходке. Но разве Ромайон старше? — И… если ты пока не готова говорить об этом, мы можем отложить разговор. Время до праздника Нолофинвэ еще есть. Надеюсь, ты будешь разумной, и не станешь болтать об этом в Хелеворне. Ни к чему сеять панику раньше времени. Мы должны все обдумать и проверить, — он позволил себе скупую полуулыбку и поднялся. — Можешь идти.       — Но разве… я не должна прочесть письмо при тебе?       — Зачем? — Маглор искренне изумился. И улыбнулся только шире. — Ступай. Я тебе верю.       Тогда… Он принял верное решение, и тут не поспоришь. Время дороги до Таргелиона, за это короткое время, проведенное в замке Хелеворна и здешний благодатный, свежий воздух, вода, вытекающая из горных недр и налитая в кувшин на её прикроватном столике. Мысли будто посвежели вместе с телом, задвигались, зароились — сухая шелуха покинула голову, оставив после себя приятную легкость.       Миднайт встряхнула мягкую куртку из крашеной зеленой кожи, разгладив резкие сгибы, и откинула её на кровать. Туда же полетел и свежевыстиранный, сменный плащ. Другой она уже запихнула на дно мешка. Доставать его и перекладывать наверх чертовски не хотелось, но после стольких размышлений на всё тело напала зверская лень. Она растянулась на широкой кровати.       На самом деле… Нарайвэ на полях одной из страниц написала нечто очень интересное. Очень странное и очень интересное — как раз на полях той главы, когда наступила «Вторая Предвечная Ночь». В том смысл тысячи молитв — чтобы светила свой не изменяли ход. Молитвы лгут… Дальше текст становился непонятен. Его будто бы чем-то размыло. Остались только бурые неприглядные пятна.       — Так на стих похоже… — пробормотала Миднайт. Чертовски клонило в сон. Её одолевало странное желание дополнить строчки — знать бы как? Могло ли это быть заклинание? Еще одно пророчество? Изречение, сродни чему-то такому?       Молитвы лгут. И боги лгут? Время лжет? Есть ли что-то, целиком сотканное из правды-истины? Нет. Истина слепит глаза. А ложь бережет от слепоты.       Миднайт уснула, так и не скинув своего тугого платья. Она спала, и всю ночь вдыхала пыль из плотного покрывала.       Пыль клубами вздымалась из-под десятков конских копыт, в ушах свистел ветер. Карнистир вместе с братом скакали во главе отряда, и алые плащи с золотыми звездами тяжело бились на встречном ветру. Ариэн не щадила всадников, и вся дорога до Белегоста была пропитана удушающей жарой, пылью и дурманом, поднявшимся с полей.       К вечеру третьего дня протоптанные земляные дороги, которыми пользовались эльфы Таргелиона, сменились ровной, мощеной гномьей дорогой из белого камня. Уставшие лошади мерно отбивали ритм по гладким плитам, и эхо перестука подков ныряло в складки гор. Они были у изножья Эред Луин. Они возвышались над Таргелионом огромной, непреодолимой стеной: хотя сам Карнистир слышал, что по другую их, восточную сторону тоже есть вход в крепость наугрим. За ними простирался огромный и неизведанный Эриадор. А где-то за ним — Куивиэнен.       — Тоже думаешь о том, есть ли за этими горами, в Эриадоре, еще гномьи города? — с ним поравнялся Куруфин, натягивая поводья и останавливаясь.       — Среди синдар, пришедших из Дориата, ходят слухи о первом гномьем королевстве, столь богатом, что Элу и не снилось, — медленно проговорил Морьо. — Город первого праотца гномов. Он, стало быть, богаче чем весь Белерианд.       Куруфин изогнул бровь.       — Уж настолько и богаче? Один Финдарато несколько мешков валинорских драгоценностей протащил через весь Хэлкараксэ. Они смогут потягаться с ним?       — Не ёрничай, братец. Нам это только предстоит узнать.       Карнистир тронул пятками коня и первым выехал на длинный мост, поднимавшийся, стало быть, к главным вратам Белегоста. Но перед ним была лишь огромная, гладко обтесанная стена. По краям, лицами к чужакам сидели исполинские статуи древних королей кхазад, с бородами до самых пят и коронами размером с их собственные головы. Они смотрели пустыми глазницами перед собой, воплощая всё могущество и непоколебимость Третьего Народа.       Маме бы понравилось, подумал Карнистир. От этого зрелища могло бы захватить дух, будь у него здесь другие цели. Нолдор никогда не строили подобного. Возможно, это — следствие и удел смертности, оставаться в памяти потомков такими — возвеличенными, обожествленными и лишенными искры жизни. Он ничего не произнес вслух: рядом все еще находился язвительный Куруфинвэ.       Они остановились у начала моста. Некоторое время было тихо. Только слышалось хлопанье крыльев, мерный, отдаленный стук и пронзительный птичий свист. Едва птица замолчала, часть стены, не выше метров четырех в высоту, раскололась на идеально симметричные половины и распахнула тяжелые каменные двери.       Гномы приветствовали их степенно. Возможно, некая медлительность была свойственна этому народцу, но пока Карнистир видел перед собой лишь долгий, не лишенный лишних формальностей церемониал приветствия. Гном внимательно изучил приглашение, с которым приехали эльфийские лорды, список даров, внимательно, но не опасаясь показаться бестактным, пересчитал прибывших и отдал пару приказов на хриплом, рокочущем языке. Повозки с дарами для гномьего короля разгрузили и унесли в боковые галереи.       Карнистир терпеливо ждал. Стылый пот медленно скатывался по спине, пропитывая пыльные одежды и застывал: здесь, уже внутри Белегоста, но совсем недалеко от врат, было холодно. Сами гномы вышли им навстречу в роскошных верхних одеждах, с нашитыми металлическими пластинами разной степени драгоценности, крупными камнями и богатым мехом. У всех, поголовно, была чрезмерно густая растительность на лице, не закрывавшая лишь угольки-глаза, и заплетенная в мудреные косы с металлическими же зажимами.       — Махал благословил день нашей встречи, господа искусного народа. Меня зовут Бьорк, сын Гйорка, — представился первый гном, у которого и черные волосы, и борода перемежались с толстыми и широкими прядями морозной седины. — И я буду вашим сопровождающим в великой гномьей крепости Габилгатхол. И я же беру ответственность за вашу безопасность и спокойствие перед королем Гунуд-дуром и первым принцем Азагхалом. С вашего позволения, теперь, когда формальности улажены, я провожу вас в тронный зал.       Карнистир поклонился.       — Моё имя Карантир, сын Феанора. Мой брат — Куруфин. Звёзды осияли час нашей встречи, Бьорк, сын Гйорка, — имя непривычно скатывались на зубах, и Карантир, с усилием и медленно выговаривал их. Гном смотрел почти с отеческим одобрением. Лёд первой встречи треснул, когда тот добродушно усмехнулся в усы.       Сам дворец находился на верхних ярусах Белегоста, но так называемый тронный зал — был ровно в центре города. К нему вела прямая и широкая дорога от самих врат и послы шли, не сворачивая. По словам Бьорка, их дары уже должны были доставить по боковым галереям, которые значительно упрощали и ускоряли путь.       Трон, как и ожидалось, был каменным, с искусной, но простой резьбой. За спиной Гунуд-дура не наблюдалось никаких сюжетов и интересных смыслов, он был предельно прост и в то же время внушителен. Гунуд-дур был уже стар: белизны в его волосах было едва ли не больше, чем у Бьорка, однако взгляд был его живым и цепким. У него были удивительно светлые глаза. В них отражался блеск камней, вставленных на высоких шестах на манер фонарей — алмазы и адаманты чистейшей воды, они ловили в себе свет, льющийся крохотными ручейками откуда-то с потолка («оконных» вырезов в горе) и яркими пятнами света освещали зал. Гунуд-дур, со стоящим по праву руку рыжеволосым наследником сидел в одном, Карантир и Куруфин встали напротив — в другое. Придворные короля и отряды эльфийских лордов остановились сзади, будто бы в подступающих сумерках. Отовсюду виднелись лишь их белые лица и сверкающие взгляды.       — Приветствую вас, эльфы народа Махала из далекого Валинора! — громкий и низкий голос короля тяжело раскатился по залу. Карантир усмехнулся про себя: определение не совсем верное, но тем проще расположить к себе детей Аулэ. Особенно, когда рядом с тобой стоит тот, кто и впрямь ходил в учениках Вала.       Куруфин, судя по улыбке, думал о том же. И Карнистир был рад, что решил прислушаться к совету Майтимо и Макалаурэ, а младший в кои-то веки решился принести немного пользы на политическом поприще. Он чувствовал некоторое облегчение, когда Азагхалу продемонстрировали подарки нолдор и его глаза заблестели не алчностью, а некой…заинтересованностью. Веселой заинтересованностью.       Всё складывалось как нельзя лучше.       Им повезло приехать аккурат к празднику начала лета по календарю кхазад, пусть и для эльдар это была лишь поздняя весна. В Белегосте оказались огромные крытые галереи, вырубленные и скрытые среди многочисленных складок гор, уступов и угрожающих навесов. Королевская семья, двор и эльфы заняли наивысшую из галерей, откуда открывался потрясающий вид на расстилавшийся под ними Белерианд. Здесь не было ни запаха пыли, ни затхлости, лишь откуда-то сочился едва уловимый можжевеловый аромат.       Бьорк, снова спрятав добродушную усмешку в пышной и причесанной бороде, сказал:       — А что бы вы не думали, господа эльфы, нам вовсе не чужды творения Кеми. Всё же, раз уж она жена Махала, её мысль не была вложена нам во вред, и многие из её даров являются для нас лекарством. Пусть и кхазад ставят камень и металл выше дерева, но и то, и то, дает весьма интересный результат в союзе, не правда ли?       И, как-то странно посмеиваясь, удалился. Куруфин отхлебнул немного того пойла из кубка, к которому уже некоторое время принюхивался, и, немного поморщившись, поинтересовался:       — Чудно говорит, да?       — Если привыкнешь, то это облегчит тебе изучение кхуздула. Ты приглянулся королю и его сыну.       — Король от меня в восторге, чего о юном Азагхале пока не скажешь. Он слишком порывист и горяч, ему не до определенных тонкостей. Когда он станет королем, ездить сюда будем только в компании Майтимо. У него опыт в делах с молодежью.       — Надеюсь, мы и впрямь повадимся сюда ездить. И за дружбой, а не за разрешением конфликтов, — внезапно строгим голосом припечатал Карнистир, поглядев сверху вниз на брата. И пристукнул пальцем с массивным кольцом для пущего эффекта.       Куруфин запрокинул голову и расхохотался. Эль, покрытый густой пеной, плеснул за борт прямо на его сапоги.       — Ты и впрямь только что был похож на Макалаурэ. Разве что тот побледнее будет, красномордый.       — Этот красномордый тебя пьяного обратно не потащит до покоев, так и знай. Мы не в Амане, и за маменькиной юбкой ты уже не спрячешься. Нам еще разговоры с королем вести.       Куруфин успокоился, но головы не поднял. Он уставился на крошечную заплатку неба, видневшуюся сквозь природные щели в «потолке».       — Праздник только начинается, старший брат. Давай посмотрим, кто быстрее опьянеет — я или Гунуд-дур? Могу поспорить, участие еще и Азагхала будет только на руку. А ты просто смотри. Ты же совсем не умеешь пить, — он растянул рот в очередном хищном оскале и снова расхохотался.       Пенный эль лился рекой.       Молодые гномы и гномки, утанцевавшиеся у костров Балтайна, которые могли быть неплохим световым сигналом для половины Белерианда и самого Моргота впридачу, расселись по длинным лавкам, рассосались по группкам и вели оживленные, пьяные и громогласные беседы. Сам король со своими приближенными только подавал им весьма красочный пример — за его спиной уже скопилось изрядное количество опорожненных бочонков, а эль все подносили и подносили. Гномы совсем не признавали вина. Но и в то же время яро утверждали, что и «плохо после эля никогда не бывает». А кому бывает, «тот не гном». Сам Карантир был солидарен с тем, что он не гном, но подтекст фразы и отцовское воспитание (что противоречило наставлениям старших братьев) заставляли брать его пинту за пинтой и участвовать в какой-то глупой игре на выпивание. Компания молодых гномов разделилась на две части и, казалось, даже поставили на его «хваленую эльфийскую выдержку». Кажется, они даже что-то сказали о синдар, падающих под стол после первого бочонка. Морьо злобно захрипел и опрокинул в себя следующую пинту.       Куруфин краем глаза взглянул на разгулявшегося старшего, и вновь сосредоточил всё свое внимание на настольной игре, в которую предложил сыграть король. Нолдо командовал черными фишками, в начале игры расположившимися небольшими группками по четырем сторонам клетчатой доски, и пытался захватить короля или хотя бы занять его трон, окруженного своими белыми в центре.       Игра казалась простой, особенно если учитывать значительное преимущество черных в количестве, но и сам гном оказался соперником искушенным.       — Эту игру стоило бы назвать «окруженный король», — хмыкнул Куруфин, двигая черную фишку. Гунуд-дур упрямо не давался, продолжая уводить своего короля на южный угол. — Он в отчаянном положении. Моих фигур все еще больше.       — Надежда никогда не умирает. Так ведь говорят эльфы? Всегда остается последняя надежда — надежда на небо. На создателя, который держит небосвод и смотрит на землю. И сейчас для белого короля и его четверки солдат я тот, кто держит его небо, — Гунуд-дур сделал следующий ход. Куруфин неосторожно дернулся, сожрав еще одного солдата, но открыв прямую линию до северной угловой клетки. — Тебе шах*, принц Куруфин.       У него будто бы мир замкнулся. Сузился до черно-белых фигур и ряби клеток. Он моргнул. У раньяр похожая игра называется Го. Очень похожая игра…       Мария ядовито усмехнулась, отпинывая кончиком туфли доску. Камни сыпались на пол. Женщина была изрядно пьяна, и Джеймс лишь с сочувствующим — не извиняющимся — видом посмотрел на вошедшего младшего лорда.       — Почему черных больше? Всего-то на одного. Но разве белые не победят в конечном итоге?       — Тебе важен именно цвет камней или цвет того, кто ими управляет? — ровно спросил Куруфин, будто бы и не заметив её прищура.       Мария хрипло рассмеялась и долила вина — ему и себе, проигнорировав Джеймса.       — А ты хорош... — она направила на него палец, раздумывая. — Знаешь, заезжай еще как-нибудь: я научу тебя одной классной стратегии. И неважно, кто ты — черный или белый в итоге. Король и пешка все равно падают в одну коробку.       — Это ты к чему? — голос Джеймса догнал его, когда он уже был у дверей. Но заинтересованность в ответе на миг остановила его.       — А разве Первый Дом — не королевский дом? Даже если они прокляты. Были белые, стали черные… Или они белые просто на фоне черного Моргота?       Куруфин оторвал черную пешку от доски. Подумал, и перевел её на несколько клеток в сторону. Он перекрывал возможную «вторую линию», но все еще оставлял первую незащищенной.       — Зачем ты так сделал? Мне остался один ход, — король гномов задумчиво дергал ус. Он переставил короля в безопасный угол.       — Проиграй битву, но выиграй войну. Иногда выгоднее отступить и выждать.       — А ты хорош, — заметил гном, обнажив оббитые серебром зубы в добродушном оскале. — Я непременно сделаю наставление Азагхалу: ни в коем случае не ссориться с нолдор. У них опытные стратеги.       Куруфин разделил его смех и опустошил еще одну пинту.       — Я думаю, если вы присоединитесь к празднику короля Финголфина на Ивринь, мы сможем обменяться секретами ведения войны.       — Вы планируете продолжать войну?       — Мы планируем довести её до конца. Она развязана задолго до нас.       Король важно кивнул, сцепив на животе узловатые, но крепкие пальцы с многочисленными массивными кольцами. Он приказал подать жареного мяса.       Оно было красным, кое-где виднелись ребра. Гномы отрывали мясо руками и, не стесняясь, перемалывали его во рту прямо с костями.       — Позволь мне задать тебе вопрос, принц Куруфин.       Нолдо вежливо склонил голову, прижав руку к сердцу. Принц Азагхал придвинулся поближе, а его царственный отец тем временем степенно продолжал:       — К вопросу о войнах и битвах. Мои подданные, как тебе известно, при пересечении границ Габилгатхола и тронного зала, осматривали твое оружие. Мои кузнецы, которые были среди них, хвалили мастера. Да и я, хоть и зрение мое притупилось, все еще вижу хорошую сталь и отличаю хороший клинок. Его ковал ты?       — Мой отец, он же мой наставник. Он был непревзойденным мастером. Сам Махал признавал его мастерство. Пусть и клинки отец ковал в тайне от него, готовясь к Исходу.       — Он же сковал твой черный кинжал?       Куруфин непроизвольно дернулся к поясу, где висели малые ножны. Непривычно голубые глаза Гунуд-дура лукаво блеснули.       — Я видел, лорд, как ты прочищал им себе путь, когда застрял в верхнем люке галереи, когда хотел выбраться наверх, — кончики ушей эльфа горели, благо, гном не видел их под волосами. — Ты его вгонял в породу, как в теплое масло.       Нолдо на миг прикрыл веки и перевел дыхание. Хорошо, что Морьо уже изрядно пьян и сидит так далеко от него. Его язык мог быть жгучей перца.       — Не так хотел я продемонстрировать его возможности. Но мастер мне неизвестен. Зато я знаком с владельцем.       — И кто же он?       — Она, — поправил эльф. — Дитя звездного народа.       Зрачки Гунуд-дура расширились, а принц-наследник, учтиво поклонившись эльфу, склонился к отцу, и буркнул пару слов на кхуздуле. Король не менее удивленно воззрился на принца, а после — на Куруфина. Казалось, весь хмель испарился из его взгляда. Он вновь стал кристально-ясным и серьезным.       — Дитя звездного народа? Не те ли, что явились с небесным огнем за два оборота звезд до восхода солнца?       — Полагаю, что именно те. Они мало говорят о том, каким путем они пришли в Арду.       Король, услышав ответ, расслабленно откинулся обратно и выдохнул. Он улыбался одними глазами — лукаво и по-отечески, но вскоре и это видение исчезло. Они слишком скоро вернулись к прежнему разговору, обсуждая мастерство Феанора и ученичество у Аулэ. Но Куруфина не покидало ощущение, что, открыв путь белому королю на северные клетки, он смог выиграть даже больше, чем рассчитывал. Правда, следующим ходом, короля надо подтолкнуть западнее, к озеру Ивринь. А ведь он явно заинтересованная сторона. Как бы не оказалось, что раньяр на пару с Мелиан могли разыскивать и гномы...       Эта женщина из рода Скайрайс все же иногда так права... Макалаурэ досталось такое умное сокровище! Она с удивительной точностью смогла предугадать реакцию короля наугрим.       Эти стратегии… Пока они были подозрительно легки. Он задавил зашевелившийся в углу сознания червячок сомнения и улыбнулся Гунуд-дуру. Тот как раз предлагал Искуснику задержаться в Белегосте подольше и обещал посвятить в тайны кхуздула. А на Мерет Адертад можно отправиться уже отсюда вместе...       Всё было хорошо. Всё шло очень хорошо… Дожил бы отец до этого дня, а не очертя голову бросился под бичи валараукар… Кто знает, может, отец и самого Элу переломил бы.       Хмель уже не казался таким горьким и кислым, мясо было вкусным, наугрим были полезными и расположенными к нолдор. Раньяр были умными, он был умнее. И он сможет всё обратить во благо нолдор. Смотри, отец. Смотри из-за спины самого Мандоса. Смотри и гордись своими сыновьями. Мы переломим Рок и обратим его вспять.