Звёздный Предел

      — Стоило проехать такой путь, чтобы в итоге по кольцевой вернуться обратно в Таргелион, — Мария с ворчанием упихивала запасную меховую оторочку в дорожный мешок, притороченный к лошади и бросала гневные взгляды исподлобья, надеясь на поддержку. Джеймс пребывал на недоступных волнах параллельной реальности и обменивался непродолжительными объятиями и рукопожатиями на прощание. Мира и Рига еще на какое-то время оставались в Химринге, они же с Морифинвэ уезжали обратно в оставленный Хелеворн через Врата Маглора.       — Зато мы, наконец, повидали и Ирму, и Эльзу, теперь вот к Миднайт в гости нагрянем, — Мария подмигнула Миднайт, обернувшейся на звук своего имени. Скайрайс состроила обманчиво-недоуменный вид, подняла брови и обратно повернулась к Файнолмэ.       — Боюсь, что мы так и не доживем до того момента, как кто-нибудь из вас приедет в Амон-Эреб, — хмыкнул Рига. — Но мы все равно не оставляем надежды…как её, амдир? Амбаруссар там загибаются от скуки. Ни вы, ни остальные феанарионы…       — Приедем и вместе с Морьо сразу найдем им дело, — клятвенно пообещала Мария, все еще сжимая руки Миры. — Как только, так сразу.       Их окликнули. В последний раз махнув рукой на прощание, их друзья со своими лордами выехали из Химрингских врат. Мира потянула его за руку прочь со внутреннего двора — и вовремя: ветер откуда-то принес жалкие обрывки туч, и заморосил легкий дождь. Главное, чтобы ребята добрались до Врат до того, как дождь окончательно размоет дороги.       Амбаруссар вызвал Нельо, и они уже несколько часов не покидали его кабинета. Эльза, едва освободившись от своей ежедневной порции работы в целительском крыле, постучалась в супружеские покои.       Она окинула взглядом Ригу. Что-то в нем было непривычно: то ли заплетенные на другой манер волосы, то ли в принципе то, что он стал их заплетать. Штраус посторонился и пустил её внутрь.       Мира сидела внутри, расчесывая длинные белоснежные волосы. Они сильно пушились и вились из-за сырости, пропитавшей воздух Химринга за последние пару дней — с северо-запада ветер гнал тяжелые тучи. Рядом на покрывале стояла раскрытая шкатулка с рассыпанными вокруг деревянными гребешками. Эльза села рядом и взяла один, покрытый черно-зеленой глазурью и неброским, белым рисунком гор.       — Рига делал?       Мира весело фыркнула.       — Нет, это мне подарили на день рождения… из лаиквенди один.       Эльза скосила хитрый взгляд на её супруга, но Рига, в последний раз заглянув в зеркало и оправив плащ, молча вышел за дверь. Мира вновь взялась за щетку.       — Он не умеет такого делать, хотя и старался. Но пока он нашел себя в гончарной росписи — правда, он побил половину утвари, но другая у нас теперь красивая. Хотя Амбарто не нравятся наши чашки.       Эльза изящно выгнула темную бровь. И с чего бы Амбарто вдруг оценивать чьи-то там чашки? Разве что Рига не является их главным поставщиком в только достроенную крепость.       — У него своих нет?       — Как же, есть…. Он просто как-то зашел к нам в дом, что-то о фундаментах… Ну, знаешь, мы живем не с Амбаруссар в замке, им и Эрестора хватает… Мы на склоне холма живем, в отдельном доме.       — У вас, наверное, сад, — мягко улыбнулась Эльза, отнимая щетку у сестры и запуская руки в её теплые и белые, как парное молоко, волосы. Мира блаженно прикрыла глаза.       — Да. Весной там особенно красиво, когда цветут персики и сливы — немного позже персиков.       — Еще и персики, — вздохнула Эльза, разделяя сестрины волосы на тяжелые, шелковые пряди и сплетая их в причудливую прическу. — Я как-то спросила Файнолмэ о саде, место ведь есть, но он только отмахнулся и сказал: хочешь, занимайся сама или еще того круче — испроси дозволения у Майтимо. Но и у меня без того забот по горло. Поэтому пока всё к нам идет из поселений вблизи Химринга.       — О как. Но если все-таки Файнолмэ надумает, — Мира подмигнула, — я поделюсь саженцами. Амбарусса, который не Амбарто, помогал нам поначалу. В садоводстве смыслит побольше нашего, конечно, но он все-таки лорд, куда ему… Обучил всех тех, кто хотел, и теперь мы приглядываем за государственными, — она сделала каменное лицо, — садами-огородами. И все счастливы. Можно еще Марию потрясти — в Хелеворне грунт хороший, может, сподобятся и привезут. Слышала, как они жаловались, что никуда не выезжают? Будет повод.       Эльза закивала, едва сдерживая улыбку. Майтимо в таком случае будет очень долго ворчать — разъезды гостей туда-сюда то и дело наводили шороху в привычном укладе жизни Химринга. Если, конечно, речь не шла о приезде Макалаурэ или Финдекано. Первый вообще здесь ощущался как второй главный лорд.       Мира, по обыкновению своему, вновь впала в задумчивость. Собственно, это и отличало старших сестер Скайрайс: Миднайт нередко отключалась от объективной реальности просто так, вне зависимости от состояния внешнего мира, другая же делала это настолько редко, насколько и странными были её умозаключения по «возвращению» в бренный мир. Как и сейчас.       — Знаешь, я пробовала молиться Эру, — Эльза бросила на неё недоуменный взгляд. Мира подняла веки, и взгляд её выглядел отрешенным, едва ли не стеклянным — будто бы смотрела не в зеркало напротив, а вглубь себя. — Только вот как понять, слышит ли? Отвечает ли?       Эльза пожала плечами.       — Когда мы были у той прорицательницы пять лет назад — помнишь же, что она предсказала? — Эльза закусила губу и промычала что-то. Надо ли вот это сейчас вспоминать? — Шестерым — смерть, седьмой остается и смотрит. Но я не об этом.       — А о чем тогда?       — Она говорила о следах, что мы неминуемо оставим в Арде. Поначалу мы рассчитывали, что наши знания, технологии и оружие как-то повлияют на ход событий или положение сил, но вряд ли это так. Победа в Аглареб по большей части благодаря эльфам и их армиям. И даже Нан Дунгортеб… Да, пауки может и уничтожены, но земля-то не перевернулась.       — И ты подумала о другом? — Эльза кивнула самой себе. А то, что они еще и поженились… Вот так так.       — Да, я подумала о детях. А что еще может быть лучшим следом? — Мира дернула рукой в сторону волос, но тут же одернулась и уставилась в зеркало. — Ведь, если нам и суждено умереть, кто-то должен остаться.       — И в чем тогда проблема? Рига не готов?       — Боюсь, мужчины никогда не бывают к этому готовы, — Мира нервно усмехнулась. — Только вот… сколько раз у нас было…       Эльза дернула волосы.       — Упаси меня от подробностей!       — …так и ни разу не получилось, — тихо закончила та, неосторожным движением рванув расческу вниз. Среди мелких зубчиков и волосков виднелись мотки полупрозрачных, как стеклянная лапша, волос.       — Может, просто проблемы? Ты знаешь, это может быть равно как у него, так и у тебя тоже.       — Я знаю. Мы опробовали многие способы и рецепты — вплоть до аварских. Представляешь, — Мира дернула уголком рта, — у них схожие проблемы. Я думала, у эльфов такого не бывает.       Эльза снова кивнула головой. Язык её словно стал варёным и прилип к деснам. Что она должна сказать? «Мира, ты слишком молода?», «Мира, еще всё будет, еще не время». А когда оно, время, с другой стороны? Сама она словно остановилась в своих двадцати четырёх. Хотя сейчас, правда, ей уже около пятидесяти. Для эльфов — смешной срок, совершеннолетие, и то… Эльза смяла в руках косички, почти уложенные в гульку на белобрысой макушке, и почувствовала прохладное прикосновение к ладони. Мира легко пробежалась по её запястью пальцами, вызвав стадо мурашек.       — Прости меня. Не думай об этом. Я слишком тебя загрузила своими проблемами. Рига, что ты там телишься, входи.       Эльза позорно сбежала, оставив супругов одних: объясняться друг с другом. Рига слышал немало, хотя и не всё, но в сухом остатке серьезного разговора им не избежать. Эльза отправилась к себе: в крыле была не её смена, к тому же вчера она изрядно выпила… Но уже на подступах к её комнате её перехватил Файнолмэ — буквально, за руку, — и сообщил, что в Химринг едут посланцы из Хитлума.       Она едва ли не застонала вслух. То ли дело, когда приезжают родные братья Нельо: у них уже есть собственные, обставленные комнаты, которые требуется разве что освежить перед их приездом, наметить список блюд и подсчитать запасы, — этим всем занимался Файнолмэ со своими помощниками, но благодаря их беготне о проблемах насущных узнавала вся крепость. А тут хитлумские. От Нолофинвэ ли, или от самого Финдекано — всё одно. На ушах стоять будут от мала до велика.       — Я-то тут причем? — пробурчала Эльза, резко выдергивая руку. — У меня свои заботы, и перевесить не на кого.       — Уже есть, — сухо уведомил нолдо, — твои обязанности, связанные со здоровьем лорда Нельяфинвэ, переложены на Аллвентэ. Таким образом, у тебя освобождается половина дня.       Переложены. Как интересно — приказом Эстанно или инстанцией повыше?       — Хорошо, — ровно ответила она. — Что от меня требуется?       Список дел был внушительным. Разумеется, все их нужно было распределить между служащими крепости, но распределить мудро. Но, судя по списку дел и внушительной кипе отчетов, сводок по внутреннему хозяйству крепости на личном столе кастеляна, Файнолмэ просто зашивался. Эльзе даже впервые стало жаль его. Даже несмотря на то, что эльфы не нуждаются столь часто в отдыхе, как она.       Она уже была знакома с изнаночной стороной жизнеобеспечения крепости: помимо работы в больничном крыле, где она варилась последние несколько лет, по настоянию Файнолмэ ей пришлось свести более близкое знакомство и с небольшими гильдиями портних, швей, кожевенников, с кузнецами, которым пришлось расшифровывать некоторые чертежи, присылаемые Ирмой или Джеймсом — в общем, теперь она знала всех тех, кто обеспечивал такому огромному организму, как Химринг, нормальную жизнедеятельность.       И сил, даже вопреки слаженной, годами-веками отточенной дружной работе, приходилось прикладывать немало — и пусть Файнолмэ скинул на неё едва ли четверть работы управителя, но в первый же месяц после отъезда сестер Эльза потерялась в многоликом, многоцветном и многоголосом водовороте. Осваивание ремесла кастеляна едва ли пошло на пользу, не говоря уже о заброшенных работах над новыми инструментами для операций и множества снадобий, сброшенных теперь всецело на плечи Эстанно. Однако, всё еще оставался вопрос — зачем? Кому это было выгодно и для чего?       Эльза подула на почерневшие от чернил подушечки пальцев — они горели огнем, а чернила, казалось, уже проникли под верхний слой эпидермиса и ушли глубже, оставляя замечательную, пусть и временную, татуировку. Эффект был, как от колупания трех ведер свежих вишен — она видела огрубевшие руки эльфиек, заготавливавших скудный урожай предела Маэдроса на зиму.       Может быть, это была очередная лордова блажь (что маловероятно, скорее всего, это была либо инициатива Файнолмэ, либо самого Нолтармо, если он вообще хоть сколько-нибудь был озабочен положением уже-не-чужачки здесь), либо последствия внутрикрепостной перетасовки, когда каждый третий вчерашний воин или воительница пристраивались к более мирному делу, будь то возделывание земли, как говорится, в промышленных масштабах, зодчество, скотоводство, пошив одеял на грядущую зиму… Однако, оставалась еще Осада. Воины Первого, Второго и Третьего домов по-прежнему были стянуты к равнине Ард-Гален, там возводились форпосты, оборонные укрепления, рыли рвы полным ходом. Оставались и орки, и волколаки — маленькими группками, разведчики или просто не успевшие укрыться за Черными Вратами все еще рыскали в эльфийских землях, и требовались дозоры — регулярные, что приводило к регулярным схваткам, зачисткам, ранениям… услугам целителей.       — Эльсэ? — Эльза вздрогнула и перевела стеклянный взгляд в сторону: она, как и сестры, все чаще впадала в сторонние размышления, отвлекаясь от рутинной работы. Писец Карнистира — имени она не помнила — в который раз попытался привлечь её внимание к спискам, присланным из Хелеворна вместе с самим писцом.       Да, он что-то говорил о том, что следует в этот раз подзатянуть пояса и большую часть урожая отдать под посев… Моргот не дремал, и над его Ангбандом, как над гигантским заводом металлопроката, курился разномастный ядовитый газ, и на почву влияло это не очень. Эльфы наверняка окрестили это «черным поветрием» или «дыханием злобы» — они вообще любили давать красивые имена необъяснимым феноменам. А вот бороться с этим — в смысле, не посредством кулаков и клинков — не очень.       Ох, не в добрый час гений Феанора оставил свой народ…       Эльза снова опустила взгляд на разложенный перед ней пергамент. Сто сорок телег овса, сто пятьдесят — ячменя, пшеницы слишком мало — около восьмидесяти телег, полбы и бобовых и того меньше. Эльза пристукнула пальцами, мысленно перебирая в уме варианты и сферы потребления. Скота много — есть и кони, и ослы, и козы, и овцы. Это как минимум половина овса и ячменя, так будет и молоко, и сыр, и шерсть, и лошади под гонцами и воинами не издохнут от усталости и голода. Почти всю полбу следует отдать под озимую — она неприхотлива, зреет быстро, в отличие от пшеницы или бобовых, которые вряд ли выживут здесь, вдали от теплого моря…       Эльза обмакнула перо в чернильницу и торопливо записала. Писец с любопытством уставился поверх её головы — заметки её обычно трудноразбираемы, на то они и заметки, ведь все эти соображения следует не раз обдумать, обсудить и со счетоводами, и с держателями амбаров, и со скотоводами, и со служителями кухни… Голова пухла. Еще эти треклятые одеяла и матрацы — не хватало сена на набивку матрацев, для настила в хлевах, и еще черт пойми на что… Однако распределить такие богатства своей волевой рукой она пока не имела права, поэтому, отпустив, наконец, писца, Эльза прихватила свои расчеты и списки Карнистира, и отправилась на поиски кастеляна или советника.       На свою беду, первым подвернулся Нолтармо. Советник как раз прохлаждался, отираясь вблизи кухонь, откуда тянуло соблазнительными ароматами копченой дичи, толченого гороха и свежего ягодного настоя. Впрочем, терся он там не один, а в компании пары конюхов, отпущенного писца и пары воинов из Хелеворна. Эльза затаилась за поворотом, ведущим на сырую лестницу в погреба — раздражающие желудок кухонные запахи здесь терялись, таяли в сырости и затхлости, и эльфы с их острыми ушами вряд ли услышат урчание её желудка. Что до того — Нолтармо был неплохим малым (около двух метров с шапкой), но работа была у него нервной, выматывающей…как сам лорд, а тут еще и недавно назначенная в помощники кастеляну девчонка-лекарь со своими телегами зерна.       — … она ему и говорит: ты скорей уж и портки свои на земле оставишь, чтобы жить на дереве, как птица и листья есть, как птица!       Раздался дружный хохот. Хелеворнский воин, довольный своей шуткой, снял с пояса флягу и отхлебнул. Фляга пошла по кругу. Нолтармо, вернув её хозяину, ввернул:       — Небось, он и ей платье из травы и листьев пошьет? Супруга-то, поди, и замерзнуть зимой может.       Воин махнул рукой.       — Какое там! В их Оссирианде тепло и сухо, круглый год знай себе ветки жгут и через костры прыгают.       — …белок обирают, — буркнул писец, стоявший к Эльзе спиной. Конюхи Химринга и посланцы Хелеворна смеялись и утирали слезы, опираясь друг на друга от бессилия. — Все же я думаю, Лорэдель умная нис, и Тэлькваро зря надеется сбежать в леса.       — Лорд не позволит, — кивнул третий. — Он же помрет в снегах, голодный и холодный… Да и стекольщик он известный. Наугримский принц в прошлый свой визит отметил его витражи. Куда там! Лорэдель ходила и сияла, тот её браслет наугримской работы кто только не видел.       — Значит, до Оссирианда эта птичка долетит не скоро, — хмыкнул конюх. Этого Эльза знала — парень он был добродушный, и как раз к нему она собиралась на днях подскочить со списком вопросов, озадаченная кастеляном уже с добрый месяц. — Чего ему не сидится? Пусть бы уж поближе их перетягивал… Леса как стояли, так и стоять будут еще не одну сотню лет…       Эльза поудобнее перехватила свою кипу бумаг и покинула свое укрытие, стараясь с видом как можно более безучастным проскользнуть мимо нолдор. Советник Маэдроса заметил её и поприветствовал кивком головы, кто-то поднял флягу. Она улыбнулась и прошмыгнула во двор.       В лицо ударил сноп чистого воздуха — после затхлых погребов и запыленных кабинетов самое оно. Снаружи жизнь кипела, служащие сновали туда-сюда по своим делам, пересказывая последние новости, сетуя на какие-то мелочи… Или вот, рассказывая шутки вроде тех, что она уже слышала от хелеворнских. Эльза помотала головой, охватывая взглядом постройки и галереи, направления — к Файнолмэ следует идти, как только уже будет учтена вся информация и пожелания сведущих эльфов, поэтому… Кухни. Она направилась туда, по пути выспросив, где могла бы быть старшая служительница — одна из йаваннини, которых так почему-то недолюбливала Мария, Хелиннис.       Хелиннис обнаружилась у самых печей, где жар был почти осязаемым — все нисси, занятые испечением хлебов и пирогов, туго закололи волосы на затылке, отчего вид у них был неимоверно строгий, как у гувернанток-цивилов, обучающих детей богатых сенаторов Элизиума на дому. Хелиннис выгребала пепельно-белую золу из-под печи на расстеленный кусок ткани, какая-то юркая помощница сматывала в узел уже третий сверток и складывала в корзины — Эльза была не уверена, но, кажется, это что-то для удобрений — хранитель амбара как-то говорил об этом. О том же поскребся и внутренний медик, полузадушенный, в виду «отстранения от должности» — зола также была необходима, для изготовления мазей, припарок… таблеток.       Хелиннис разогнулась, взяла поданное смоченное полотенце, оттерла лицо и руки. Младшая служительница кивнула в сторону Эльзы, и лицо Хелиннис смягчилось.       — Давно не видела тебя, Эльсэ. Ты пришла за боярышником? Аллвентэ забрала его около часу назад, — Эльза дернула бровью. Боярышник, которого еще до приезда её друзей было мешков пять, а из дозревших на днях варили разве что настойки или кисель для немногочисленной малышни. У неё бессонница? Девушка тряхнула головой.       — Нет, я не за этим… Я хотела испросить у тебя совета — Файнолмэ скинул на меня расчеты продовольствия на зиму и посев, и мне нужно учесть, где какой порог минимума…       Хелиннис отдала совок и тряхнула головой — из тугой прически выбилась пара прядей, и зазмеилась по ключицам. Она раскраснелась не то от жара, не то от рвущегося наружу смеха — вопреки строгой наружности, нрав у неё был легким, как у Нэссы. Впрочем, так говорили нисси и пара влюбленных в Хелиннис менестрелей.       — Ты до сих пор говоришь так, что порой я не пойму твоих слов. Но хорошо, я сейчас свободна и могу помочь тебе. Клади на стол, — Эльза с облегчением скинула на мгновенно расчищенную столешницу надоевшие бумажки и плюхнулась на высокий табурет. Эльфийка тем временем споро вязала кули с золой и складывала в корзину. Ранья не выдержала и спросила:       — Ты же не будешь это просто выбрасывать?       Хелиннис обернулась и удивленно качнула головой.       — Я помню, Хебдир велел нести к нему, там он распорядится.       — А он знает, что нашему крылу тоже нужно? — видно, Хелиннис и впрямь не знает о её «переводе». — Только вот, нам нужно знать, какое дерево где жглось…       — Берёза, — добавила другая — та, которая маячила перед глазами все время. — Дыму с неё много, но горит и греет хорошо. Хебдир велел новую поленницу не трогать, таскаем со старой.       — Тогда приложите записку и отправьте к Эстанно, — посоветовала Эльза. — Он разберется, что с ней делать. Нам береза всяко важнее, чем земле — ей-то все равно, сухостой там или валежник какой.       — Хорошо, — эльфийка расцвела, подхватила корзину и рванула наверх. Хелиннис проводила её долгим взглядом и только покачала головой. Эльза понятливо усмехнулась: все симптомы были на лицо. Она заговорщицки поднесла палец к губам и подмигнула Хелиннис.       Вдвоем они склонились над цифрами, заметками, приложенным письмом Карнистира — уже распечатанным, ведь первым делом его должен был прочесть лорд, но так как Маэдрос не удосужился передать Файнолмэ никаких распоряжений хотя бы устно, приходилось выкручиваться самим.       Спину она разогнула только тогда, когда перед ними поставили две тарелки с кашей и парой ломтей хлеба с маслом — ночи становились длиннее и холоднее, и потому ужины становились тоже плотней. Эльза, испросив разрешения хозяйки кухни, запустила руки на верхние полки (для этого, под дружный смех собравшихся служительниц ей пришлось вставать сначала на табурет, а потом, коленями — на столешницу) дабы достать горшочек со сладким гречишным мёдом и добавить в кашу.       Дружные посиделки длились до глубокой ночи: сначала Эльза приобщала их к распитию сладкого чая (собственно, чайного листа здесь не было, зато травяных сборов было вдоволь), потом осталась, чтобы помочь с уборкой. В кухнях было хорошо натоплено, даже когда пришло время погасить печи, теплый аромат выпечки и слегка горьковатый — от тлеющих поленьев, оставался до самого рассвета, истаивая только с порцией свежего воздуха, когда эльфийки ранним утром возвращались к работе.       Хелиннис ушла спать — когда в кухню заглянул её муж, вернувшийся с дозора спустя неделю отсутствия, и разогнал засидевшихся подружек по койкам. Эльзу никто не тронул: было ли тому причиной её иное происхождение, изначально иное и доверительное (когда-то) отношение к ней лорда, но Хелиннис без слов оставила ей лучину и толстую восковую свечу, и тихо удалилась последней, притворяя за собой дверь. Эльза натягивала рукава тяжелого бархатного платья по самые ладони, безбожно растягивая на без того узких плечах — в отсутствии постоянного жара со стороны печей ощутимо холодало, и чайника так просто не нагреешь… В такие моменты она всегда со скорбью вспоминала о дарах далекой родной цивилизации, о газе, об электричестве…       Эльза потерла веки и отставила в сторону пергамент, где до этого начисто вывела по пунктам требования кухни и — по остаточному принципу — хлевов. Оставался еще посев…       — Я могла бы уже учебники по математике писать, — буркнула она в потолок, с удобством размостив ноги на другом табурете и откинувшись на теплую печную кладку. Там, где можно было улечься (она с тоской думала о поверхностях с подогревом) были расставлены широкие противни с выпечкой, сушились грибы, зелень и еще бог весть что. В мысли лезли сплошь задачи о хлебцах и количестве зернышек для каждого из них. — Сколько зернышек понадобится отдать ключнику, чтобы лорд не помер зимой с голоду?       Сзади — откуда веял холодок из-под незапертой на засов двери, раздался смешок. Эльза резко развернулась и выдохнула. Из темноты выскользнуло бледное, немного осунувшееся лицо Аллвентэ, обрамленное темно-каштановыми косами-баранками, заколотыми над висками, и прижатыми к голове красной, вышитой золотыми и белыми нитями лентой. Эльза опустила взгляд. Красное платье, да еще и с вышивкой, с длинными, непрактичными рукавами и подолом, в котором она сама путалась бы на каждом шагу. Аллвентэ сияла изнутри.       И как-то это не вязалось с тем, что она делала ночью на кухне.       — Мне сказали, что ты здесь, — сказала Аллэ, подбирая подол платья и усаживаясь напротив. Эльза проводила её движения сощуренным взглядом.       — У тебя праздник какой-то? Кажется, что твой День Зачатия еще нескоро…       Подруга махнула рукой. Эльза отметила и цепочки, которыми пестрели её косы. Сережек эльдар почему-то не носили. Хотя она бы для дополнения торжественного образа вдела бы какие-нибудь массивные серьги из золота с красными камнями. Камней у нолдор было не занимать.       — Ах нет, я просто закончила недавно платье, — она огладила рукава, — и решила его надеть: оно ведь такое красивое! Эстанно говорит, был бы сын, непременно женил бы его на мне.       — А что, сам он жениться не хочет? — проворчала Эльза, отодвигая счеты. — Ты отчего пришла так поздно? Лорд совсем загонял тебя? По виду, нет: ты цветешь и пахнешь.       Скулы Аллвентэ подозрительно розовели.       Как бы порой он не хотел этого признавать — в чем-то Тьелко и Финьо были поразительно схожи: либо они сами сваливались ему как снег на голову, либо их послания. Тьелкормо только вернулся в Аглон, и посланец кузена огорошил его грядущим приездом наследного принца нолдор.       Майтимо потер глаза. Бессонница преследовала его же с неделю — но даже выносливости тела калаквенди, которому под силу и трое суток обходиться без сна, был предел. Эстанно взял на свое попечение здоровье лорда, и так подкошенное после десятка с лишним лет пыток в Ангбанде, но кошмары продолжали преследовать его в ночи и при свете дня дышать в затылок. Поначалу приходил лишь призрак отца — Макалаурэ как-то обмолвился о странной встрече его с Нолофинвэ на болотах у Митрима, потом — такие же несчастные, неспасенные узники Ангбанда, Валар в странных образах и формах — как накануне битвы. Был ли то сам Намо, либо его рисовало уставшее, загнанное в угол сознание, или Гортхаур нашел тайный лаз…       Он приложился к кубку. Бальзам, сваренный из каких-то горько-пряных ягод жаром обдавал горло, но оттого сильнее хотелось спать. Дозорные исправно докладывались о событиях на границе, и там, слава Эру, было спокойно. Эльфийским землям только и оставалось, что лучше подготовиться к зиме, договориться между собой, объединившись, в который раз попробовать переломить упрямство Элу… пока есть на то время. Майтимо не верил, что Осада будет длиться вечно. Нет, это не в Его характере. Его характер — затаиться, выждать, дождаться, пока эльфийские владыки расслабятся и дать слабину — пусть даже на то понадобится и полтысячи, и тысяча лет — и только тогда ударить, обрушив всю свою мощь.       В кабинет раздался стук. Сразу за ним, не дожидаясь приглашения, протиснулась молодая целительница с серебряным подносом в руках. От чаши на посудине шел пар и знакомый горьковатый аромат. Майтимо отстраненно наблюдал за действиями эльфийки. Она аккуратно переставила чашу на стол, поставила рядом блюдо со свежим пирогом — кто-то с кухни взял моду печь пироги на ночь глядя, видно, по наставлению тех же целителей — многие лекарства не рекомендовалось принимать на пустой желудок, хотя сам Майтимо вполне мог обойтись и коймасом. Следом со стола исчез и опустошенный кубок, и тарелка с какими-то крошками. Как бы он ни силился — так и не смог вспомнить, что же ел тогда.       Девушка, которая теперь пеклась о его здоровье, осматривала заскорузлые шрамы на спине, меняла повязки и замешивала снадобья вместо Эльзы была ему смутно знакомой: дочь, племянница или внучка какого-то из старых друзей. Сегодня Аллвентэ выглядела непривычно нарядной: алое платье с оторочками и искусной вышивкой, лента и цепочки в волосах, больше красил юную нис только румянец, ровным тоном легший на впалые, бледные щеки и огонек, поселившийся в темно-ореховых глазах.       Наверное, стоило бы приглядеться к служителям: время настало спокойное, неудивительно и в то же время хорошо, что юные и одинокие эльдар нашли время для любви. Верно, стоит найти отца девушки и поздравить с грядущей помолвкой как-нибудь после: теперь он правитель своего народа, кому еще свидетельствовать в таких делах?       Аллвентэ тем временем тихо справилась о его самочувствии и, получив дежурный ответ, скрылась за дверьми, плотно притворив их за собой. Он вновь остался наедине со своими мыслями. В голову приходило только то, что Эльза одевалась не в пример проще.       Небо за окном спальни понемногу серело — Майтимо просто опрокинул в себя содержимое подостывшей чаши, разделся и растянулся на постели, поверх холодных шкур. Сквозь открытые ставни летел утренний ветер и звуки просыпавшейся крепости. Нутро по-прежнему жгло — от лекарства, от съеденного наспех горячего куска пирога и чего-то еще, но он устал, и вскорости провалился в тяжелую дремоту.       Утром его разбудил сенешаль: Нолтармо шуршал чем-то в его кабинете, вполголоса сетуя то на одно, то на другое. Ариэн уже была на полпути к точке зенита, а лорд не находил в себе силы, дабы просто пошевелиться. В самом деле, был ли в Белерианде, эльф более немощный, чем он? В Валиноре он легко вставал и так же легко ложился, карабкался по всем деревьям Амана в поисках заигравшихся младших братьев и кузенов, участвовал в скачках… Резко оборвав почерневшие мысли, Майтимо потянулся и сел. Хорошо. Купель с набранной водой в смежной комнате уже наверняка остыла, но тем лучше.       Он скрепил волосы на затылке, уже привычно зажимая рыжий жгут на затылке культей и скрепляя заколкой в здоровой руке, и забрался в широкую купель. Вода и впрямь давно остыла, но если представить, что он плещется в пруду, чистом, как бьющий из-под земли ключ, где-то в пролеске вблизи Тириона… На плеск из ванной комнаты пришел Нолтармо. Он застал лорда в привычном состоянии: по грудь в остывшей воде, с сосредоточенным выражением на лице и прикрытыми глазами, обращенными к потолку.       — Какие новости? — лениво поинтересовался лорд.       — Свиту принца Финдекано видели на передних заставах, он будет в Химринге к вечеру. С третьего форпоста донесение о стычке с орками, что двигались с севера на северо-восток — они, видимо, намеревались обойти Эред-Луин, или пересечь их в необитаемом месте. Все они убиты, среди наших потерь нет, но трое ранены, — отчитался советник.       — Серьезно? — Майтимо приоткрыл один глаз.       — Один серьезно ранен в ногу, доставлен сегодня утром. Укус волколака.       — Всадники, значит. Неплохо, — протянул лорд, поднимаясь из купели. — Высшие чины, знать бы, куда и зачем Моргот их понес… Передай, чтобы в следующий раз поймали и допросили.       — Да.       — И еще… напиши об этом Карнистиру. Его писец должен вернуться в Таргелион на днях, с ним и передашь. С продовольствием Файнолмэ уже разобрался?       По лицу советника пробежала тень.       — Еще нет.       — Нет? — Майтимо вскинул брови. — Чем же он так занят?       — Он отъехал этим утром в поселение… — Нолтармо замялся. — Этим вопросом занимается ранья Эльза.       — Вот как.       Интересно. Она не попадалась на глаза вот уже месяц, с тех пор как, повинуясь странному предчувствию, Маэдрос наказал Нолтармо найти подходящее для человеческой девушки дело — однако он думал, что она осталась в больничном крыле. Оказалось, сенешаль воспринял это по-своему — ведь он тогда не задал ни единого вопроса.       Нолтармо вышел. Маэдрос расчесал волосы, вернув их в нехитрую прическу, и оделся. На столе в кабинете его уже дожидался кубок с боярышниковым бальзамом, свежий пирог и сыр. Лорд остановился у стола, подцепив пальцами еще дымящуюся чашу. Солнце ровно ложилось на часть записей, словно подавая знак, но это были всего лишь какие-то дежурные письма — от братьев, от Нолофинвэ. Зачем, интересно, едет Финдекано, когда он только неделю назад хитлумские посланцы отъехали обратно? Так или иначе, он был рад приезду друга, какая бы срочная новость ни гнала его на Холодный Холм.       Дел впереди было еще много — в прошлой битве участие брали по большей части лишь нолдор, от наугрим удалось добиться лишь заслона у Эред Луин, дабы не дать темному воинству зайти с фланга и прорваться через Врата Маглора. Однако оставался еще Элу Тингол — и он сейчас был наибольшей проблемой. Ему было известно, что король, или же его супруга питали интерес к их раньяр, и потому поспешил принять меры, связав их вассальной клятвой и одарив оружием, откованным самим Куруфинвэ в знак особого расположения. Но достаточно ли этого?       Некоторые из них стали непозволительно близки. Раньяр дали возможность переиграть Моргота в вооружении и стратегии, нельзя не признать их роль в прошлой битве и подготовке к ней. И все же, и все же… Что-то было в них настораживающее, темное, скрытое и неправильное. Будто бы искаженное в — смешно сказать — Искажённой Арде. Кто теперь скажет, должно ли быть так изначально, или это Искажение? Или искажение в Искажении? Моринготто молчал. Нолдор с ним во главе были уверены, что так или иначе он попытается их захватить, поработить… Но что? Карнистир, пусть и относился к ним и их экспериментам внутри горы Рерир, настороженно и с изрядной предубежденностью, справедливо отметил, что ведут они себя, как и прежде. За исключением того странного состояния, в котором пребывал Джеймс — его друзья были также напуганы, но, судя по всему, были не удивлены и даже готовы. Миднайт Скайрайс… впрочем, Макалаурэ и сам далеко не глуп, остаётся только уповать на его благоразумие и необычную для их семьи хладнокровность.       Что бы сказали Валар? Взгляд снова упал на военные планы и расстановку дозоров — и вмиг вспомнился тот самый сон. Накануне Дагор Аглареб. Тогда Намо — или тот, кого он посчитал Намо — спросил его, на что он готов ради исполнения Клятвы и избавления от Проклятия Севера. Одно и другое довлели над их народом, словно ввитый в полотно изначальный Рок, и предложение это из уст Валы было словно насмешкой.       Маэдрос протянул руку к лучу, что падал на стол и расплывался светлым пятном по дереву. Как трудно, однако, перестать быть калаквенди и отречься от Валар не на словах, а в глубине сердца.       — Стража! — он дождался, пока дежурный стражник закопошится и светловолосая голова сунется в дверь. — Пошли за Файнолмэ и… — он перестукнул пальцами, — и за Эстанно. Пусть явятся ко мне до вечера.       Нолдо отрывисто кивнул и скрылся с глаз. Маэдрос отставил лишь пригубленное питье и отошел к окну. Внизу, к дальней, затененной стене стягивалась разномастная публика. Там, скрытое от его глаз чужими спинами, что-то происходило. Какой-то…бой.       Эльза закончила расчеты минута в минуту, как в ней комнату с отрывистым стуком постучался Файнолмэ — встрепанный, пропахший потом и лошадьми, он с порога потребовал завершенную работу, чтобы с ней уже ввалиться к лорду. Девушка с легким сердцем рассталась с осточертевшими цифрами и любыми напоминаниями о припасах Карнистира вместе с его письмами и писцами, и вновь углубилась в изучение своего вещевого сундука. За двадцать с лишним лет у неё накопилось немало вещей и примерно столько же сносилось — но все её платья, немногие (по сравнению с более практичными туниками и брюками) были простыми, без изысков вроде вышивок и аппликаций, за исключением двух — одно было подарено ей на день рождения когда-то давно знакомой швеей, которая поначалу помогала ей здесь обживаться (после она спешно вышла замуж и уехала в поселение), его же она надевала на гуляние в честь Праздника Объединения на Иврине, другое же платье, винное, отороченное вышитыми золотистыми лентами у верха и рукавов, любимое — для пира в честь победы.       Аллвентэ же, однако, хорошо постаралась — на личном опыте показав, что когда ты влюблена, будет и желание принаряжаться, и свободное время для этих самых нарядов. На самом дне сундука, в своих крошечно-узких мягких ножнах, завернутая в кусок добротной шерсти, лежала её шпага — странное оружие для Средневековья. Куруфин посмеяться решил, не иначе. Эльза осторожно извлекла её из ножен — эфес был круглый и витый, как у настоящей шпаги, защищающий держащую руку, длина узкого, трехгранного и более походящего на рапиру клинка равнялась длине её руки. Это было что-то среднее между мечом и иголкой — достаточно длинное и легкое в маневренности, чтобы попадать в сочленения между частями лат. Но у орков латы не железные, а из вареной кожи или дрянного металла, и такое оружие…не против их всеразрушающего животного инстинкта.       А что если…? Впрочем, хотел посмеяться — пусть посмеется. Всегда можно притвориться дурочкой и с видом признанного мастера рубить иголкой воображаемых врагов. Да, пусть будет Эрка — Игла. Довольная собой, Эльза сменила платье на более удобные брюки и рубаху, и вышла на задний двор.       Благоразумно отойдя в тень стены, дабы не выставлять свое отсутствие фехтовальных навыков, Эльза начала, казалось бы, с простого: вращения кистью. Игольчатое лезвие сновало туда-сюда, выписывая круги. Выходило хорошо.       — Так ты только насмешишь противника, — от стены отлепился воин, которого она не заметила прежде. — С него может и станется от смеха помереть и дать тебе фору, но случай этот один на тысячу.       Эльза опустила клинок и отступила в сторону.       — Я знаю, им только фляжки и меха протыкать, но разве наличие хоть какого-то оружия — плохо?       Нолдо фыркнул.       — Стало быть, его подарил тебе лорд в честь вассальной клятвы?       — Да.       — Интересный подарок.       — Не говори, — мачете, спрятанный еще дальше, был куда лучше, но фехтовать им под носом сюзерена было верхом невоспитанности и почти что плевком в лицо, в рамках последних событий. С ножом она управлялась еще кое-как, благо, он был привычным орудием, с известными способами применения, но рапира?! Пережиток поздних Средних Веков, которые были бог весть когда, сколькие тысячи лет назад? Нолдо этот был прав — она совершенно не знала, что делать со своей Иглой — сейчас она была просто побрякушкой.       — Для того, чтобы фехтовать, нужно сначала отточить тело, — наставительно продолжил нолдо. — Рука не умеющая бить…       — …бесполезна даже с мечом в руках, — закончила Эльза. Она закатала рукав рубахи и продемонстрировала напряженный бицепс удивленному нолдо и подмигнула. — Я тоже кое-что знаю. Но и от твоих советов не откажусь, любезный воин.       — Меня зовут Нинкварэ, госпожа, — Эльза зарделась. Где она госпожа? — Позвольте быть вашим наставником.       Это было так странно и так вовремя — словно небо само давало ей камни для возведения собственных целей. Нинквэ был легким и маневренным, юрким, под стать её клинку — вернее, он ему был под стать. Он учил её делать выпады — видел уже, что рука бьет сильно и точно, и уже поспешил пошутить, что руке её куда больше подошел бы молот, нежели швейная иголка.       Она нападала и нападала — все равно вариант выпада был один. К ним понемногу подтягивалась публика, но Нинквэ не думал останавливаться — он сам вытянул из ножен короткий кинжал и старался приблизиться, заходя то сбоку, то сзади. Кто-то выкрикивал одинокие подбадривающие слова среди безликой, смазанной толпы. Эльза видела лишь короткий отсвет на тонком, узком клинке, зажатом в чужой руке. Нолдо не прекращал своих подначек.       — В тебе мало страсти! Где огонь? Где твой инстинкт? — где-то она это уже слышала. Но где? — Дерись, как в последний раз! Что будет, если я стану орком? Давай же!       Он подскочил, легко и аккуратно, словно приглашая её на танец, перехватил запястье, нажав на косточку и вынудив выронить клинок. Она успела перехватить лезвие другой, левой рукой, когда кинжал остановился у самого виска. Эльза выдохнула сквозь зубы. Нинквэ придерживал её аккуратно, за талию, не давая упасть.       Из толпы донесся сдавленный, полузадушенный вздох. Она перевела взгляд, с бледного, выточенного будто из мрамора эльфийского лица в сторону — на такое же эльфийское, и только осознала, как он похож. Похож на Аллвентэ, своими светло-ореховыми глазами, пухлыми розовыми губами и этой точеностью черт.       Эльза улыбнулась.       — Я признаю свое поражение, о, грозный воин. Можешь меня отпустить.       Нинкварэ медленно разжал объятия. Эльза сжала левую ладонь в кулак, перехватывая клинок правой, неповрежденной, и завела руки за спину, имитируя церемониальный поклон. Боли она почти не чувствовала — только страшную недосказанность, загадку, досаду от собственной глупости. Откуда он возник вообще, нолдо этот? Над головой где-то громыхнули ставни. Эльза встрепенулась, будто очнувшись и, салютовав публике улыбкой счастливого побежденного, развернулась назад. Жжение в руке нарастало.       Как и нарастало бушующее, всеобъемлющее пламя внутри. Она еще не раз сойдется с этим Нинквэ в тренировочном бою — он сам вызвался, пенять не на кого. И пусть и Майтимо, и сестра говорили, что в фехтовании нет места эмоциям и чувствам, её разрастающийся гнев и обида требовали выхода.       Не плакать же ей, забившись в кухонный закуток в обнимку с чайником и горшочком мёда, в самом-то деле, только из-за того, что Аллвентэ призналась ей в любви к лорду. Лорду Маэдросу. Так вот отчего алый цвет, который она никогда не любила, и эти маки, вышитые на рукавах!       Эльза распахнула дверь своей комнаты и прошла к столу. Где-то тут валялись бинты и мази. Не раздумывая, она плеснула вина из кубка на порез и коротко зашипела вместе с пенящейся кровью. Больно-больно-больно.       Черт побери, больно.       Отчего такое странное ощущение, что приветливый ранее Химринг превратился в опустошенный Холодный Холм. За окном было тепло и солнечно — последние деньки вернувшегося на краткие мгновения лета. Потом придут холодные дожди, слякоть и грязный снег. Но в натопленном замке холодно было уже сейчас.       Эльза отложила клинок в сторону и села бинтовать руку. Ей нужно было выкинуть эти крамольные мысли из головы — и чем скорее, тем лучше.