Звёздный Предел

      Это случилось год назад. Год назад взгляд, рыщущий по всему Белерианду, огнем высвечивающий все потаенные уголки дрожащих под его оком фэар, остановился. Замер, как и все Смертные Земли. К Валар взывать она больше не могла и не смела — в мольбе отказали они ей, едва она приняла решение остаться с возлюбленным Эльвэ. Жестокий урок в обмен на желание следовать зову сердца.       Жена таяла. Эльвэ грел её ледяные руки — и пусть свет Древ плескался в её глазах и сиял куда ярче, чем в каких-то нолдорских камнях, краса эта дрожала и леденела, заключенная в темницу из плоти. Всеведущая, всеблагая и мудрейшая Мелиан молчала. Лютиэн набиралась сил.       Странные времена настали для Дориата.       — Они ушли, — Мелиан разомкнула уста. Она молчала три солнца и две луны, вглядываясь в ткань мира: Эльвэ не смел тревожить её. Последнее её отчуждение тоже было связано с этими морготовыми странниками — тогда они только вошли в Арду.       — И Моргот с ними, — раздраженно откликнулся король. — Тем лучше. Они навели много шороху, и кто знает, какие бы беды принесли еще, нашептывая братоубийцам? Хорошо, что они разделены.       Мелиан качнула головой. Однако, вслух спорить не стала, и осанвэ молчало. Свет её фэа выровнялся, вновь стал жарким и высоким, как пламя свечи — и духом, и разумом она вновь была здесь, с ним.       — Я отошлю посольство Финголфина сегодня же, — буркнул Тингол, увлекая жену поближе к огню. Мелиан опустилась рядом с ним на ковер, где были рассыпаны жемчужные бусины. — Дориат вновь будет закрыт для чужеземцев.       Майэ кивнула и взяла в руки тонкую серебряную леску, раскатанную в толщину волоса. Эльвэ копался в ворсе, выуживая розовый и белый перламутр. На его коленях покоилось незаконченное ожерелье — последний раз он брался за него несколько лун назад, а после его голову заняли совсем другие дела.       — Тебе нравится? — спросил эльда. Сейчас он был похож на того, кого она повстречала в глухую ночь среди гущи Нан-Эльмота. Его озаренные любовью и звездами глаза мерцали, как редкие морские камни, которых не найти в лесу. И голос юного влюбленного — приглушенный, рокочущий и низкий, как прилив.       Пальцы короля споро работали, складывая сложную мозаику, перемежая бусины с прозрачными камнями. Алмазы преломляли свет, а жемчужины мягко обволакивали его, образовывая прекрасные цветы.       — Как лёд и молоко, — отозвалась Мелиан. — Красиво.       В двери постучали. Тингол недовольно поднялся, убирая незаконченный подарок в шкатулку, и вернулся в кресло. За стуком показался стражник, причесанный и вымытый — в ином виде не посмел бы появиться во внутренних покоях дворца, где король почивал от государственных дел. Гонец же примчался от дальних западных границ, откуда редко доносились вести.       Элу оглянулся на жену — Мелиан сидела все так же, бездумно перебирая красивыми пальцами разбросанный хрусталь, и жестом указал на дальний кабинет. Не к чему тревожить её покой.       — Говори.       — Её высочество… пыталась пересечь границы леса Нельдорет.       Тингол тяжко вздохнул. Его дочь все чаще противилась его заботе, бросая вызов, точно буйный подросток, кем она уже давно не была. Что-то волновало её — полумайэ, она чуяла куда больше, чем он сам. Сама Арда питала её и говорила с ней, но кто он таков, чтобы делиться с недалеким отцом тайнами?       — И где она сейчас?       — Принцесса не покидала пределов Пояса, лишь перебралась поближе к лесу Бретиль, у побережья Сириона. Там живут остатки авари, что жили среди народа Дэнетора в Оссирианде. Дини. Мальгалад, ваш советник, их правитель.       — Вот как. И кто же управляется с народом, покуда он в Менегроте? — поинтересовался Элу у гонца. Но тут же махнул рукой. — Впрочем, пусть возвращается домой. Присмотрит за Лютиэн, коли она так хочет жить в лесу… Наиграется в лесную дикарку и вернется. Ступай.       Едва за посыльным закрылись двери, раздался голос Мелиан — такой же полный и сильный, словно она стояла за плечом.       — Хорошее решение, Эльвэ. Наша дочь не будет вечность пребывать в стенах Менегрота. Она хочет видеть мир.       — Увидит, как только наши земли вновь будут чисты от скверны, — согласился он. — А пока пусть будет здесь, под моим присмотром.       Рига развернул карту. На восток было три пути: кратчайший — напрямик, через Амон-Эребскую крепость, прямо под носом у нолдор, крюк — тоже под носом у нолдор и оссириандских лаиквенди в придачу. Был еще третий путь — напрямик через холмы Андрама.       — Предлагаешь идти через Аэлин-Уиал? Эта местность под контролем синдар, — через плечо заглянул Джеймс. Рига неопределенно пожал плечами.       — С нолдор пересекаться нам еще более нежелательно. Уж не знаю, что на этот счет сказали бы Нельяфинвэ и Канафинвэ, но Амбаруссар так просто нас не пропустят. Лучше не рисковать.       — Так что, они так и не знают, куда мы собрались? — удивилась Миднайт, сгребая остатки снега в котелок.       — Нет. Мы не станем прятаться от разведки, не дезертиры… Но лучше все равно не рисковать. К тому времени, как мы дойдем до переправы, опять ударят заморозки — пройти через тамошние болота будет куда проще.       — Болота? — вскинулась Мария. Ирма скривилась. Они еще очень хорошо помнили Сирионскую вылазку. — Мне эти мертвые эльдарские лица уже сто лет в кошмарах не снились. Не хочу видеть их снова.       — Их там и не будет, — успокоила её Мира. — Синдар предпочитают хоронить умерших. В земле. Но там пройти действительно лучше и быстрее.       — Неужели мы так куда-то торопимся? — возмутилась Лейден. — До сих пор была такая восхитительная прогулка… Ай! — Дориатская кобыла обеспокоенно тыкала её мордой в бок и перебирала копытами на месте. Ирма заворчала и поднялась с насиженного места, чтобы расстреножить взволнованных лошадей. Рига настороженно проследил за их движениями.       — Эти места неопасны с недавних пор… Однако, я тоже не вижу смысла долго сидеть на месте. Шевелитесь.       Эльза смиренно потерла напрочь отбитую задницу и с прищуром уставилась на своего коня: тот, кажется, точно так же уставился на неё. Притирались они долго, но выбора не было ни у животного, ни у человека. Эльза поднапряглась и уже со второго раза запрыгнула в седло. Оно даже не съехало набок.       Ориентировалась она хвост Ирмы, затянутый высоко на затылке: она вновь выкрасила отросшие волосы в какой-то мышино-каштановый свет, чтобы не светить своим карвонским окрасом на всю Арду, и теперь её конский хвост покачивался точно в такт серому хвосту её лошади. Эффект был как у маятника. Эльза твердила себе, что у неё ничего не болит, и даже это вовсе не желудок медленно подползает к горлу в надежде выглянуть наружу. Она с трудом подавила рвотный позыв и сосредоточилась больше на приглушенном разговоре старших сестер и де Гранц.       — …и никак? Признаться, это знатно бы улучшило жизнь. Зимой, и летом… И в горы тоже, — сокрушенно качала головой Миднайт.       — И в пир, и в мир, и в добрые люди, — громогласно отозвалась Ирма.       — Говорю же — нет! — возразила Мария. — Ты представляешь, сколько всего для этого нужно? А какой вред это принесет окружающей среде? Эльфы ни за что бы на такое не согласились, да и нет такой нужды в этом у них…       — Не говори. Тем, которые шли по льдам, было бы даже очень в тему.       — А о чем речь? — поинтересовалась Эльза. Миднайт мечтательно-скорбно закатила глаза, а Мария только покачала головой: мол, безнадежно.       — О благах цивилизации. Я во многом так и не разбираюсь, вот и решила поприставать к нашим знающим.       — Она, очевидно, надеется, что если мы и встретим людей, можно будет их припрячь…       — …привлечь на сторону комфорта и оптимизации, — Миднайт выглядела уязвленной. — Не говори обо мне хуже, чем я без того есть.       Ирма ухмыльнулась.       — А так придется тащить в горы охапки древесины. Были бы оксигелиумовые костюмы…       — Размечтались.       Мира весело пожала плечами.       Солнечные дни, когда тысячекратно отраженные от крохотных снежинок лучи слепили глаза, сменялись тяжелыми туманами и густыми, тленными испарениями по мере приближения к лабиринту болот и озер на границе Дориата с холмами Андрама. Где-то в этой местности, по слухам, отстраивался предводитель Третьего Дома Финдарато. Где и как — проверять никто не спешил.       Рига спешился первым, едва земля стала мягче. Из-под копыт то и дело брызгала вода. Он нашел крепкий длинный сук и принялся рыскать взглядом по камышам, что обособленно росли у кромки леса. Или лес плавно переходил в камыши.       — Что ты там ищешь? — поинтересовался Джеймс. Он прошел следом и осторожно раздвигал растительность: как бы никого опасного, вроде крокодилов, не водилось здесь.       — Лодки. Здесь должны быть лодки — какая пограничная у рек стража без лодок? — бормотал Рига, уходя все дальше вглубь. Джеймс перехватил его за плечо.       — Погоди! А как же лошади? Они в эльфийские лодки не поместятся.       Рига скис.       — Придется отпустить. В горы все равно их не потащим…       — Предлагаешь идти отсюда уже пешком? Мы и так делаем большой крюк, а нам ведь теперь не нужно переходить через Эред Луин… Где-то они да заканчиваются. Не ты ли говорил, что мы обогнем их на юге? У моря.       В камышах что-то шевелилось.       — Здесь водятся кошки?       Джеймс посмотрел на него как на умалишенного.       — Да они где только не водятся.       — Большие. Болотные. Камышовые. Рыси и тигры. Водятся?       Халпаст растерянно посмотрел на камыши, которые замерли. Там ничего не было. Может, это уже запахи болот так одурманили мозг?       — Идем. Нам нужно что-то придумать. Если мы отпустим коней здесь, у границ Дориата — это будет очень подозрительно. Как минимум дориатцы будут знать, где мы — двоих получила Ирма у королевы.       — Ты прав.       Джеймс подал знак спешиваться, но женщины уже проверяли целостность сапог и подпоясывались привычными длинными ножами — мечи, рапиры и прочее здесь были абсолютно не к месту. Миднайт нашла добротную палку, и теперь обтесывала, и проверяла на прочность. Плечи оттягивал набитый рюкзак, нисколько не прохудившийся и не сбавивший весу с момента выхода из крепости Врат. Врата теперь мало занимали её: стоит только поставить перед собой несколько первостепенных, но небольших целей, как-то преодоление болот и уговоры Спиро, её новоявленного гнедого друга, понести хоть немного поклажи и не утопиться по дороге. Спиро по привычке кусал пальцы, все еще пахнущие дикими яблоками и леденцами от тошноты, облизывал, и совсем по-человечески тяжко вздыхал, потираясь мордой о её плечи.       Джеймс тяжело переступал с ноги на ногу — почти проваливаясь каждый раз почти по колено. Кочки упрямо проседали под ним, но позади хрипло дышала лошадь, и шли еще двое. Но самое странное — он не чувствовал ничего, абсолютно ничего, что могло бы объяснить его нынешнее состояние.       Мария настороженно поглядывала на него через плечо, попеременно останавливаясь. Рига то и дело шикал на них сзади, возвращая внимание к склизкой и небезопасной дороге. Ирма шла впереди, полностью сосредоточившись на пути — она помнила болота по почти позабытому детству. Точнее, это было всё, что она запомнила из тех смутных времен — небольшой грязный оазис, островок жизни, перед тем как войны окончательно не превратили её родную красную планету в обезвоженную, полную песка и пепла пустыню, наводненную одними лишь кровососущими насекомыми и такими же двуногими обитателями. Джеймс сухо мотнул головой в сторону удаляющейся мелкими прыжками спины ван Лейден, приказывая догонять.       — С ним все хорошо? — отозвалась Ирма. Мария молча пожала плечами, точно та могла услышать и истолковать это движение, не имея глаз на затылке под своими закрученными в дулю волосами. — Иной раз я думаю, что мы как мертвецы в тех болотах — законсервированы в Арде.       — Это верно, — Мария снова оглянулась назад. Законсервированы… В то время как тело Джеймса идет в ногу с его душой. Он стареет равномерно. Сколько ему уже? Сорок…три? Сорок пять? Выглядит он вполне крепким, хоть местами и седой, и кожа выглядит, как потемневший сухофрукт. Право дело, раньше для людей и сорок лет жизни были роскошью. Так что… проживет еще лет… Под сердцем защемило и Мария оборвала мысль. В сапоге противно захлюпало, и все три носка пристали к коже, чавкая при этом, как лягушки.       Однако, жизни в Джеймсе наблюдалось больше, чем в той же, внезапно деятельной Миднайт. Хотя если последняя выглядела как тот утопающий, барахтающийся в болоте, бросающий все силы только на то, чтобы выбраться на берег, Джеймс словно бы не замечал этих мелких неприятностей. Его душа была охвачена чем-то, и это что-то гнало его за горы быстрее и яростней, чем всех остальных.       — …да стой ты! Ай! — Мария остановилась. Эльза опять не могла справиться со своим Ослом — так она ласково окрестила лошадь, уведенную из хозяйских конюшен Химринга — как бы не оказалось, что его объезжал сам Маэдрос… Конь-Осел упрямо не сдавался, и тянул Эльзу в другую сторону. Миднайт хихикала в стороне.       — Раньше люди считали, — Мария внимательно вгляделась перед собой и осторожно перешагнула на более твердую тропку. Здесь было куда больше грязи, чем воды. И четко отпечатались следы подкованных сапог Риги, — что болота — портал в мир мертвых. И если сохраняется тело здесь, в земном мире, то на небесах душа продолжает существовать. Так считали все те, кто от похорон в болотах перешел к бальзамированию мертвецов.       Джеймс внезапно наклонился и вытащил за хвост явно неживую рыбину. Её глаза были подернуты нездоровым бельмом, сквозь прорези виднелись фиолетовые жабры.       — Какая гадость.       — Так близко к Дориату… Я, признаться, удивлен.       Рига отчаянно поторапливал их; конь Эльзы оказался всяко умнее хозяйки по части ориентирования на местности и вывел их на островок сухой земли, в мелких черных проталинах от костров. Мира первой ссыпала свой хворост, изрядно натеревший её затылок.       — Придется спать в обнимку, — Миднайт кивнула на Спиро, улегшегося у воды. — Места здесь недостаточно, но нам необходимо передохнуть. Ирма, подай мне нож.       — А ты запасливая, — одобрительно бросил Рига, увидев длинные полоски вяленого мяса, завернутые в бумагу. — Надеюсь, что оно не протухло.       — Из-за влажности, боюсь, оно пропадет в первую очередь. Поэтому лучше есть сейчас.       Ирма недовольно ворочалась в своем мешке, точнее, пыталась извернуться так, чтобы не потревожить покой Марии, навалившейся на неё с правого бока, и Миднайт, отчего-то крепко сжимающей её собственную руку. Они спали вполне себе удобной кучей — при желании она могла и пихнуть Ригу под бок, и сбросить обнаглевшую де Гранц на Джеймса, замерзавшего без своей части плаща в позе эмбриона.       Но не оттого сон не шел, что затекла спина, было сыро, хоть и тепло. Неприятно. Не было видно также звезд, чей свет привычно баюкал её ночью. Не было и рогатого Тилиона в его тонкой ладье. Был лишь всюду туман — вязкий, терпкий, лезущий в нос и уши. Приторно-сладковатый на вкус… Ирма пошарила свободной рукой и натянула горловину вязаной кофты на нос, чтобы хоть как-то защититься от вредных испарений. Что мертвому припарка, все едино. Миднайт, вон, даже не старалась — но та все равно задыхается, что есть туман, что нет его. Эльза абсолютно по-матерински прижимала старшую сестру к груди, обвив её ногами. Ирма через старшую из Скайрайс чувствовала её саламандров жар.       В воде что-то плеснуло. На звук, как галечная «лягушка». Точно! Ведь здесь недалеко, у Сирионских водопадов, она встретила лесного пограничника Куталиона, а до того была у Бритиах, где пускала этих самых лягушек. Она тогда задавалась вопросами, как ядовитая вода из Нан-Дунгортеб резко становится чистой. Белег еще любезно пояснял, что всё дело в светлом влиянии Валар в этих местах. А точнее, одного конкретного.       Ирма пошевелилась и встала, сбросив с себя длинные ноги Марии в мокрых штанах, и высвободив руки из хватки Миднайт. Лошади мирно спали, один Спиро беспокойно прядал ушами даже во сне — от воды шла неясная угроза. А может и не угроза, а какой-то посыл, навеянный отсутствием сна.       «Как бы не упасть», — подумала Ирма, вглядываясь в свое рябеющее темное отражение. И что-то толкнуло её в спину под тихий, шелестящий звон.       Мальгалад склонился в поклоне, прижимая руку к сердцу. Королевскую дочь видели нечасто, особенно старые вояки, проводившие все время на границах и за границами. Едва вернувшись от нолдор, Элу Тингол велел издать новые указы относительно чужаков на землях, кои считал все еще своими. Спорить с королем советники не могли, и смиренно переписывали законы, сочиненные Даэроном. А вскоре последовал еще один приказ, еще страннее, но куда благоприятнее предыдущих — возвращаться домой, и привечать в собственном княжеском доме королевскую дочь, в очередной раз не известившую отца о желании попутешествовать.       Лютиэн ответила ему тем же, тотчас одарив улыбкой. В доме Мальгалада пахло ягодами, медом, теплой шерстью и сладкими красками для полотен, сотканных его женой. Ради улыбки последней он в три дня стрелой преодолел весь этот путь.       Выпустив руку жены, эльда обратился к гостье:       — Как вам наши края, Ваше Высочество?       — Хороши, — ответила она. — Ни одна дворцовая песнь не передаст той жизни и красоты, что течет среди древесных стволов и исходит от земли. Островок незапятнанного кровью леса.       — За эту чистоту мы заплатили большой кровью в тяжелых битвах, принцесса.       Лютиэн поставила резной кубок с ароматным мирувором на стол. Эти кубки когда-то вырезал он сам: виноградные листья и тяжелые ягоды, украшавшие чаши, и лозы, оплетавшие ножки. Принцесса задумчиво обводила края резьбы, а Таурвен, жена его, недовольно поглядывала на Мальгалада из-под нахмуренных соболиных бровей.       Ирма рванулась наверх: но там был только лёд, не хрупкий, толстый, как будто она билась головой о целую льдину в северном море. Далеко внизу простирался затонувший континент. Леса все еще тянулись вверх, но их кроны сгибались под невероятной массой воды, а она — она была почти на поверхности, но кто-то отчаянно не хотел её выпускать. Она била лёд кулаками из последних сил. Наконец, он дал трещину.       Они зазмеились по всей поверхности, превращая лед в хитроумную мозаику. Ирма принялась биться еще неистовей, воскрешая память о боях в Колизее, где каждая победа стоила глоток воды. А теперь эта ненавистная стихия, которой или всегда слишком мало, или слишком много, давила со всех сторон, закладывала глаза и уши… Лёд раскололся. Ирма вынырнула. Снаружи были только звёзды — холодное пространство, ни земли, ни воды — позади затягивался всё тот же ненавистный лёд.       Ильмен. Она упала вниз, на снег.       Снег был в крови. Красная кровь, серая грязь, истоптанная трава, и лес — чистый-чистый, и только светлые порезы от яркой стали. Орки не оставляют таких следов. Ирма потерла плечи — но они были сухими, точно она не тонула пару мгновений назад. Картинка слишком быстро сменилась. Зима. Холод пробирает до костей. От свежепролитой крови еще исходит тепло, где-тог вдали слышен одинокий лязг, и ни крика. Такой странно знакомый лес… Но голый и опустевший, почерневший от огня и скорби.       Сгоревшим лесом зарастал пустой каменный зал. Два трона, когда-то богато изукрашенные резьбой и самоцветами — резьба треснула, как от мощнейшего жара преисподней, чернели лунки украденных камней.       Пол тронного зала Менегрота залит еще горячей кровью. Троны укрылись паутиной и пылью. А вдали, в углу у портьер — груда тел. Кровь здесь местами смазана — Ирма присела, рассматривая смешанный с каменной крошкой след. Кто-то отчаянно полз, царапая доспехами мягкий мрамор. Железо только двух мастеров способно на такое…       Куруфин. Лежит лицом в собственной крови. Сломанный нос, искаженное в предсмертной муке лицо. Второй — серебристоволосый, худосочный, в чешуйчатых доспехах, так похожий на Тьелкормо, но не он. Совсем мальчик. Еще дышит, на лбу выступила испарина, щеки укрыты лихорадочным румянцем. Стрела Тьелкормо — она узнала по характерному белому оперению — вошла в живот. Люди с таким не живут.       Ирма схватила его за плечи, чтобы перевернуть на спину и разглядеть лицо получше.       Но отовсюду хлынула вода. Она смыла кровь и грязь, омыла троны, вымыла тела из некогда торжественного зала. Кто-то, кто толкал её в спину, теперь неумолимо тащил её наверх.       Её перевернули на живот и с силой ударили по спине. Ирма отплевывалась от гнилой воды, уже не борясь со рвотными позывами, избавлялась от всего, что было внутри. Тина, вода… от всего исходил тошнотворный запах. Слезы смешались с соплями, но руки были в грязи. Кто-то снова придержал её, поливая руки и лицо свежей водой из бурдюка — Ирма хотела возмутиться, ценный ресурс все-таки, но было уже наплевать. Вода была свежайшая, такая вкусная, словно родом из Благословенной Земли.       Спасителем оказался неизвестный эльф. Он сидел рядом у кромки воды и задумчиво рассматривал их отражения. У него были серебристые волосы, но вместе с тем — смуглая кожа, будто тот очень много времени проводил под открытым солнцем где-то на берегу моря. По лицу, рукам и отчего-то голой груди и животу змеились светло-голубые татуировки.       «Видно, из авари», — подумала Ирма, растерянно оглядывая своего спасителя. Ощущения настороженности также не было. Откуда он взялся?       — Нужно развести огонь, — тихо сказал эльф. — Ты совсем продрогла. А еще идти и идти. Только к закату вы покинете эти болота.       Ирма мотнула головой и приподнялась: лагерь мирно спал и никто даже не возился во сне. Странно, что никого они не догадались поставить на часах. И никто не услышал, как она упала в воду. Эльф схватил её за руку и потянул вниз.       — Опять потеряешь равновесие и упадешь в воду, — равнодушно пояснил он. — Сиди спокойно. Я разведу огонь.       Ирма никогда еще не протягивала руки так близко к огню. Откуда этот эльф взял сухие ветки? Неясно. Может, и стащил у кого из спящих, но как минимум у троих из них сон чуткий, хотя странно, что никто все еще не проснулся… Или это она спит? Ирма ущипнула себя за локоть — больно, но нет, не спит. Наоборот, очень хочется заснуть — глаза слипаются, будто обе пары ресниц намагничены и неистово тянутся друг к другу.       Остроухий незнакомец молча ворошил палкой костер. Пусть он был и без верха — в такую-то погоду! — кое-что в нем могло рассказать о том, кто он и откуда. Штаны были из добротной плотной ткани, но светлой, напоминающей парусину — намокнув и потеряв цвет, они липли к крутым икрам, и ступням, украшенным кожаными браслетами с тихонько позвякивающими ракушками. Ирма постучала пальцем по носу, привлекая внимание эльфа.       — Красивые ракушки, — заметила она. — Ты из Фаласа?       — Да, — тихо ответил тот.       — Как тебя зовут?       — Хочешь, я спою тебе? — одновременно с ней и невпопад ответил эльф, по-прежнему избегая взгляда. У него были удивительные глаза цвета лазури. Ирма невольно залюбовалась: а ведь её глаза были похожего цвета. — Я никого не разбужу.       Ей подумалось, что после льда, сгоревшего леса, затопленного Менегрота, странного эльфа с татуировками и до сих пор не проснувшихся от всего этого её товарищей — всё равно уже. Хоть стой, хоть падай, хоть лети вниз головой. Она махнула рукой.       Эльф достал маленькую лиру. Нолдор такими не пользовались, но пару раз она видела этот инструмент в Дориате — но и он не пользовался популярностью там, где предпочитали свирели и флейты. Он мягко тронул струны — они зазвенели, в точности повторяя шелест и рокот прибоя, и вполголоса запел. Ирму пробрала дрожь и странное благоговение перед чистотой приглушенного тембра и словами на синдарине фалатрим, смысл которых она понимала с трудом, но он вставал перед глазами.       Im iHi ah Sí       Im iForod ah iCharad       Im iAnnun ah iAmrun       Im iLu ah iHad…       Im InMeglin ah InEleigys       Im Emdir ah InEer       Im mi Lind… *       Лютиэн прикрыла глаза. Душу ласкала неведомая песнь, разливавшаяся над землями Дориата, как живительный нектар. Он словно окутывал её в золотистый медовый кокон, разливаясь внутри. Она взглянула на хозяев из-под ресниц: Таурвен и Мальгалад — оба всматривались внутрь себя, ища источник. Лицо Таурвен словно светилось изнутри, её супруг уже не выглядел столь уставшим. Песнь докатилась до их душ и схлынула, как ночной прилив.       — Валар обратили свой взор на наши земли, — принцесса протянула руку и накрыла ею ладонь Таурвен, согревая своим теплом. — Радуйтесь. Настали благословенные времена. Время рождаться и время сеять. Время слушать песни Арды.       — Ты для того сюда пришла, принцесса? Ты хочешь говорить с Валар?       Лютиэн встала из-за стола и приложила руку к сердцу. Оно цвело и пело: наверное, мама чувствовала сейчас то же самое.       — Я следую своему пути, Мальгалад, Перворожденный сын Куивиэнен. Моя судьба уже зовет меня, твоя еще таится. С вашего позволения, я покину вас сейчас.       Успеть! Успеть! Лютиэн сбросила с себя вязкое марево мёда и тепла, окружавшее жилище предводителя эльфов Бретиля и вскочила на коня. Стражник-синда, посланный за ней отцом в соглядатаи, и опомниться не успел, как черный, как ночь, скакун принцессы промелькнул в подступающих сумерках в сторону шумящего Сириона.       Ветви хлестали её по щекам, путаясь в шелковых волосах, словно сам лес по велению мамы превращался в непреодолимую стену, но за столько лет! Теперь! Она слышала голос еще одного из её рода — рода майар, коих нечасто встретишь здесь, в непролазных гущах дориатских лесов.       Дети Ульмо, всеведущие и вездесущие, могучие, как отец Вод. Кто, как не они расскажут, как сильно изменились судьбы мира — и её собственная? Долгие столетия она провела во сне, словно лебедь, и проснулась лишь сейчас — как крохотный, слепой и неоперившийся птенец в зимнюю стужу. Лютиэн припала к холке коня и ласково уткнулась губами в изогнутую черную шею, умоляя коня бежать быстрее. Голос песни стихал, а вместе с тишиной возвращалось волнение. Что она там найдет? Кого?       Ирма подперла щеку рукой и невидящим взглядом уставилась в огонь. Песнь смолкла. Веки отчего-то набухли и покраснели, словно она хотела плакать. Но она не хотела — глаза были сухи. Эльф смотрел прямо на неё, глаза в глаза. Его взгляд был спокойным, но будто ожидающим чего-то.       — Так как тебя зовут? — хрипло спросила Ирма.       Он неохотно разомкнул губы.       — Салмар.       — Салмар? — она улыбнулась одними губами. — Как «лира», что ли?       Она нагнулась, чтобы перевернуть сушащийся на ветке сапог: как бы от сырости не разлезлась кожа. А когда снова поднялась, никого напротив у костра не было. Только этот странный щипковый инструмент. Ирма протянула руку и схватила его. До чего странно: дерево корпуса, которое она все пыталась разглядеть, оказалось вовсе не деревом. Это был панцирь. Черепаший панцирь.       Сзади раздалась возня. Огненная макушка Риги поднялась над общей кучей тел и повернулась в её сторону. Осоловело хлопнул глазами.       — Делать совсем нечего? — хриплым со сна голосом спросил он, кивком указывая на предмет в её руках.       Ирма пожала плечами и провела пальцами по струнам. Вышло совсем не так, как у Салмара: слишком громко и резко. Со стороны друзей вновь раздалась возня.       — Подъем, — сказала она. — Время не терпит, и нам до заката нужно уже быть на суше. Совсем разоспались.       — И то верно, — протянул Рига. — Смотри, небо светлеет.       Со временем болотистая местность стала суше, торф, комьями лежащий на самой поверхности — гуще. Но вместе с тем в воздухе висел тошнотворный запах протухших яиц и гнилой рыбы. Ирма уверяла себя, что болота — это естественные фильтры воды, как рассказывали ей когда-то, но действительность утверждала обратное. Вряд ли, конечно, вода здесь была проклятой — от неё исходила совсем иная сила, к коей она, по всей видимости, прикоснулась ночью. Эти странные видения, или сны, могли значить вообще что угодно, могли быть будущим, а могли быть порождением собственного сознания. Впрочем, иные мысли в голову и не лезли — каждый спасался от удушающей сырости и затхлости сам. Зато лошадям было не в пример легче — до того они силком тащили скакунов как на буксире, теперь же животные приобрели явно больше уверенности, чувствуя под копытами рыхлую, но сушу.       Болота оканчивались в низине — дальше дорога шла под небольшим уклоном вверх, предлагая единственный вариант — взбираться на холмы и светить всем эльфийским дозорным на много миль вокруг о своем приближении. Это как раз была граница земель Первого и Третьего Домов — как раз по руслу Сириона, чьи берега охраняли нолдор разного подданства. Западный Белерианд принадлежал Финдарато и Артаресто. С первым Ирма виделась пару раз, и то — недолго. По людским меркам это как случайное знакомство, по эльфийским — сами эльдар знают.       Рига поторапливал их как можно скорее отойти от болот и углубиться в небольшую расселину между холмов. Там было суше, чем выше и ниже, снег почти весь растаял, и черная земля была сухой и твердой. А после он вывернул свой плащ темно-серой шерстью наизнанку, дабы не светить лицевой красной тканью на всю равнину. Но равнина была пустой.       — Лорды пытались договориться с гномами Ногрода о мосте через Сирион и тракте до самого Фаласа, но дело застопорилось на половине пути, — торопливо поясняла Мира, у которой как раз была карта здешних земель. — Но мы с Ригой хорошо знаем эти места. Сколько орков тут вылавливали… Целые караваны!       Рига кивнул, подтверждая.       — Надеюсь, вы вылавливали добросовестно, и никаких неожиданных караванов не предвидится, — пробурчала Мария, заглядывая в карту через плечо Миры.       — Караванов — точно нет, с тех пор количество заслонов и укреплений даже здесь, на юге, сильно возросло, однако они просачиваются откуда-то из-за юга и Синих Гор… Впрочем, — Мира подняла взгляд на все еще молчащую старшую сестру, — вы это и так знаете. И все равно мы туда идем.       Та пожала плечами.       — Даже если там есть еще одно их гнездо, всяко полезное знание, иначе в неком будущем мы вместе с эльфами окажемся между молотом и наковальней. Но я так не думаю.       — Об Утумно думаешь? — Мария задумалась.       — Возможно.       — Он был разрушен задолго до эльфов, что уж говорить о нас. Тем более, орков там точно тогда еще не водилось.       Миднайт пожала плечами.       — Я лишь высказываю предположения, какими пессимистичными они вам, — она выразительно уставилась на Миру с Ригой, — бы ни казались. Мое дело — предлагать варианты.       — И критиковать имеющиеся.       — Не без этого.       Тут вперед подался Джеймс и повернул карту другой стороной.       — Тогда что скажешь насчет Таур-им-Дуинат? — он обвел пальцем огромный массив, куда больше Дориатского. Миднайт ощутимо содрогнулась — он представлялся просто необъятным замкнутым пространством. — Мы можем не обходить его — лишь Эру знает, где он кончается — а пересечь.       — Даже я слышала только страшилки об этом лесе, — Ирма хмыкнула и сложила на груди руки. — Уж до чего лорд Тьелкормо любит дразнить синдар и нередко проезжается вдоль туманов Мелиан, а то и вовсе у Нан-Эльмот, где, по слухам, от неё осталось немало чар… По рассказам лаиквенди это будет куда похуже.       — Деревья, которые живой плотью питаются, — Миднайт припомнила слухи в пересказе, исполненном Макалаурэ. — Деревья, которые ходят… На любой вкус.       Джеймс развел руками.       — Иначе мы теряем довольно большой отрезок времени, — Мария сжала его плечо и попыталась улыбнуться. Выглядела она уставшей.       — Мы теряем его и так, и так, Джеймс, — она повернулась к Риге и сказала: — Не пора ли вскрыть вам карты, Штраус?       Всё же, на вершине холма оставаться было небезопасно. Пусть на равнине не горели огоньки светильников или факелов — эльфы были слишком крепки и зорки, а дни становились длиннее и теплее — в факелах была необходимость лишь ночью.       По левую руку виднелся одиноко стоящий Амон-Эреб. Он выглядел пустым и заброшенным — в противовес Химрингу, всем своим внушительным и сияющим в ночи видом бросавшим вызов всему Ангбанду. Видно, лорды, охочие до лесов и добывания в пищу их даров, как раз тем и занимались. Как бы не рискнули они податься в Междуречье…       Следующий привал был лишь в Нан-Татрен. Мира рассказывала, что как раз здесь они повстречали тех самых авари, что говорили с ними, предвещая странную судьбу. Впрочем, тот небольшой народец — или, вернее, остатки большого народа — сам по себе был странным, вел необычную жизнь, кочуя в лесах и поклоняясь одному лишь Эру, возводя свой неповторимый культ, сродни одичавшим людским племенам. Это и завораживало.       В лесу после них оставались лишь слегка скособоченные от времени и дождей глиняные хижины без крыш — наверняка они были соломенными, и сгнили давным-давно. Сами хижины утопали в снегу и грязи. Несмотря на весну, уже пробудившую зверье и травы, здесь как будто её и не было. Одиноко и сухо, если можно таковым счесть снежные шапки на деревьях и снежные же ковры.       — Неужели здесь совсем никого? — шепотом поинтересовалась Мария у Эльзы. Жеребец Эльзы осторожно обнюхивал каждый клочок земли, прежде чем ступить дальше. Эльза и сама не смела поторапливать — до того здесь было тихо.       — Мира, Рига, вы уверены, что мы найдем здесь хоть какое-нибудь мясо?       — Абсолютно, — отозвалась Мира. — Просто прислушайтесь. Это лес всего лишь насторожился при виде нас.       — Как же, — хмыкнула Мария. — Живые деревья у нас по левому курсу, а не здесь.       Миднайт слегка колупнула одну из серых стен, испещренную трещинами. От её вмешательства трещины пошли еще больше. Но в целом домик держался.       — Может, имеет смысл осмотреть поселение… — неуверенно протянула она. — Вдруг что осталось из запасов.       Мария с энтузиазмом закивала.       Зайца и куницу делили на пятерых. Мария отказалась — при виде тщедушности зайца и нежелания есть «крысу», Ирма редкостно не выказала аппетита к мясу. Сама она сидела над котелком и варила какие-то подозрительные на вид корневища и соцветия сныти — странные травки, о которых Джеймс слышал едва ли не впервые, как раз нашли засушенными в одной из хижин. Хозяева так и оставили их висящими у входа — кто знает, может, это было ради ритуала, а может, они и ушли не так уж давно.       Похлебка получилась на удивление вкусной — со вкусом, отдаленно напоминающим чуть переспелую морковь и молодую курицу, разве что без лука, но с мясистыми и перемолотыми листьями вместо кусочков мяса и корнеплода.       Фляга с остатками мирувора, вывезенного Ирмой еще из Дориата, шла по кругу. Миднайт сделала глоток и передала Риге. На них были устремлены пять пар глаз. Кто смотрел спокойно, кто — выжидающе. Кто с насмешкой в духе «я знал» или «я говорил», кто — с усталостью.       — Сколько раз мы говорили, что устали от секретов, но раз за разом их оказывается всё больше, правда? — Рига обращался к ней. Миднайт кивнула, избегая прямого взгляда, хотя стоило всего-то повернуть голову и встретиться с ним глазами — карими, в искорках огня отливавшими истинным золотом. Да и сидели они плечом к плечу. Мира склонила голову набок и смотрела.       — Мне кажется, что если я заговорю о том, что слышала и знаю — усложню всё больше. Своими руками выложу дорогу к гибели.       — Ты этим и занимаешься, — заметил Джеймс. — По крайней мере ты сама что-то такое знаешь, и делаешь по-своему, не ставя нас в известность. А мы просто идем следом.       У неё дернулся уголок рта.       — Ты говоришь так по-эльфийски. Веди — я буду следовать. Да?       — Миднайт! — строго одернул Рига.       — Миднайт, — заговорила Эльза. Неожиданно мягко и спокойно — как для неё. — Рига, — он недоуменно уставился на неё. — Наверное, с тобой, сестра, мы не так близки, как следовало быть. Но в том нет нашей вины — только судьба или злой случай, разделивший нас после Китобойни, — она усмехнулась и взглянула на костер. — Потом мы встретились снова.       — К чему ты это сейчас говоришь? — обессилено простонала Миднайт, откидываясь — неожиданно! — на плечо Штрауса. Тот по привычке приобнял её за талию.       — Может быть, я и не знаю всего — в том числе твоих мыслей и того, как именно ты думаешь. Без всякого сомнения, Мария и Рига понимают тебя больше, — Мария яростно запротестовала, но Ирма усадила её на месте. — Однако, по какой-то причине, и… Мария вне того круга «избранных», что знают, что было в тех документах Лейно. Да, я знаю о них, — Эльза прикрыла глаза. — Знаю и то, что они — не нолдор! — и есть та самая причина, что выгнала тебя из Врат и гонит тебя навстречу неизвестности. Но что именно?       — Люди, — они ответили в один голос. Переглянувшись, Рига поспешно отнял руку. Миднайт, напротив — поднялась, дабы размять ноги. Ей всегда было лучше что-либо обдумывать, параллельно делясь размышлениями, в бездумном циклическом движении, нарезая круги вокруг костра. Как вокруг центра притяжения Вселенной — её собственные мысли вращались где-то на самом кругу горизонта событий, а их обратную сторону она разглядеть уже не могла.       — Люди, — повторила она, нервно поведя плечом. — Люди прошлого и будущего. Вот, например… с вами не происходило ничего странного?       — Каждый день с момента прибытия сюда, — фыркнула Мария, отбросив надоевший волос с лица. Клянусь, я его обрежу, подумалось нервно. — Эльфы, гномы… Предсказания.       — Сны, — вставила Эльза.       — Видения, — Ирма.       — Вот и мне тоже… Сны и видения. И они как-то причудливо сплетаются между собой, да и реальностью тоже, — Миднайт взмахнула руками, вдохновенно и чуточку артистично, что было крайне ей несвойственно. — И всё это… было отображено там. В записях. Это как сонник с единственным толкованием, единственным возможным исходом всех событий — как инструкция к действию, как делать неправильно.       Мария скептически прыснула и откинулась на локти, как будто слушала какую-то сказку с нелепо-глупыми героями.       — И что же? Ты делаешь с точностью наоборот?       — Если бы! Непонятно… И кристально ясно в то же время. Но не об этом сейчас. Мне снился сон… однажды, — Миднайт сжала переносицу и опустилась на пятки, встретившись с Ирмой глазами. Кажется, Лейден начинала что-то понимать — она единственная не попрекала её — ни словом, ни взглядом. И была необыкновенно молчалива. — После Скал Ужаса, когда выбравшись наружу, я была истощена настолько, что приходила в себя несколько недель. Тогда я и видела свою жизнь, словно со стороны. Даже те события, которые не могла помнить, но знаю, что они были. Например, что предшествовало Китобойне.       — Как бы между прочим, — заговорила Ирма. — Я не совсем понимаю, что такое «Китобойня» в твоем контексте. Можно минутку лирического отступления?       — Это гражданский конфликт, произошедший на Нарвале, — пояснила Мария. — Прямо перед высадкой, уже на орбите Нила. Нарвал вел последних выживших с Земли, и на борту была сама Консул, по слухам. Многим из них не суждено было дожить до высадки, и не в исчерпаемости ресурсов было дело. Это был приказ сверху.       — По слухам, — подчеркнула Миднайт. — Во всяком случае, после того, как бесполезные и одряхлевшие от постоянного сна сорт F подняли бучу, выжила едва ли треть из тех, кто должен был.       Мария фыркнула.       — Ну да, вам же, Скаям, точно ничего не грозило. Вы были «А». Первый сорт, очищенный геном, исключительная фертильность… Выживаемость, умственный потенциал.       — Говоришь, как будто речь о еде идет. Или о товаре, — пробормотал Рига. Миднайт вскинула голову, прищурившись.       — Вместе с тем, у нас отобрали самое ценное, что могло быть — семью. У нас не было даже родителей, в отличие от тебя, де Гранц. На что же ты жалуешься?       Мария задохнулась. Мира попыталась взять её руки в свои прохладные ладони, но та отбросила их и встала, уйдя в темноту. Силуэт её вскоре растаял в горько-сером дыму, искажающем полотно ночи.       — Вернется, — резюмировала Ирма. — Перепсихует и вернется. Китобойня — это потому что «Нарвал», да?       — Да, — Миднайт кивнула. — Это был самый большой корабль из всех. Везли ведь не только людей… А что еще — не знаю. Мне было около десяти лет, самым старшим нашим сиблингам — около двадцати. Мы все росли на верхней палубе, в особом отсеке. Это было что-то вроде интерната.       — Для одного клана, — вставила Эльза. — Я тоже кое-что помню.       Рига присвистнул. Хотя после этот свист показался верхом бестактности, хотя лица всех присутствующих выживших с того Нарвала не располагали ни к хвастовству, ни к облегчению отпущенной памяти. С Миднайт всегда было всё непросто и неясно — когда он встретил её, оголодавшую и чахлую, на разрушенных внешних улицах Сити, она была не особо расположена к разговорам о своем прошлом. Да и потом тоже… Даже когда они были близки — не так, как сейчас. Как семья. Но и Мира, и Эльза тоже выглядели удрученными. Он помнил встречу сестер — они так никогда бы и не узнали друг друга, если бы не фамильная особенность глаз, отразившаяся в зрачках Эльзы и Миднайт, и лицо Миры — точной копии его старой подруги. Тогда он с Миднайт и Марией уже были в Академии, заканчивая обучение. Его уже выпускали в поле, отстреливать среднюю живность, досаждавшую военному правительству, да сопровождать исследователей в каких-то их безумных поисках. Он мало вникал.       А отпускные…. Отпускные они проводили, разбавляя техническую жидкость, отдававшую низкосортным синтезированным спиртом, чуть позже — дешевым, но уже купленным алкоголем; еще реже — выбираясь в Бабилум, в тот самый Сити, который обрек их существование. Миднайт слонялась по городу кругами, словно не узнавая его — заходила в каждые открытые двери, предоставляя жителям и штатским военный жетон, будто бы что-то искала. Он тогда и не понимал, что она не родилась здесь. Не была ни брошенной сиротой, как он, ни рождена нищей на улице, как Сид, чьего лица он и не помнил, ни чьей-то потерянной богатой дочкой, выросшей и отправившейся на поиски родителей в красных чиновничьих шапках.       Нарвал… Рига и не догадывался, что такое еще было — в их-то времена, когда любые технологии, изобретенные на Земле, призванные для комфорта и облегчения человеческого существования (порой до абсурда), еще жили рожденные из пробирки. Его жена. Та, которую он любил. Её сестра. Мария — возможно, ведь судя по всему, она тоже была с Нарвала. Или же все-таки с той крохотной планеты Анцвиг? Кто знает. Важно ли это сейчас?       — А что было потом? — хрипло спросил он, чувствуя, как совершенно некстати потеют руки. Мира повернула голову и ободряюще улыбнулась ему.       — Кто-то спасся, кто-то нет. Нас с Эльзой спас Эрих — один из наших старших братьев. Может, помнишь его?       Еще одно воспоминание. Эрих погиб за несколько секунд до того, как Миднайт отыскала его по радиосвязи, когда он высвободился из нижней тюрьмы и выбрался наружу — на Элизиум как раз напали. Эрих что-то ему кричал, указывая на выход, а потом упал, с пробитой насквозь грудью.       Он кивнул. Это было, словно вчера.       — … и старшие. Те, которые работали в лабораториях и офицеры — сорта «В». Тогда было приоритетностью спасти всех с улучшенным геномом… Последнее поколение в особенности. Старшие… уж как повезло.       — Среди старших могли быть и ваши биологические родители?       — Я… — Миднайт прочистила горло. То, что было, и то, чего она не могла помнить. Одна из женщин, допущенная до контакта с А-детьми. Золотоглазая, черноволосая — такая похожая на неё саму. Эльза смотрела на неё то ли с подозрением, то ли с опасливой надеждой. Джеймс, сидящий в темноте, не выказывал никаких эмоций, — …видела в том сне своего другого брата. Нашего брата. Я не помню даже его имени, но он мне многое рассказал.       — Как ты поняла, что это он? — скептически спросил Рига. Миднайт красноречиво указала на глаза.       — Даже если это всего лишь сон или воображение моей покореженной памяти… Кто знает? Но у меня нет причин не верить. Ни ему — моему неназванному брату, ни тем записям. Потому что они удивительно перекликаются. Как рой голосов, об одном и том же говорят, — она подтянула колени ближе к груди. — О том, что взойдет новое солнце — которое мы, люди с Земли, помним и знаем. Новая луна… новая вера. Тот, кто явится к людям столпом огня и света, чтобы искать новую землю.       — Что-то такое в Библии было, — пробормотала Мира.       — …что будет война, которую не выиграть. Что будем пытаться — и все погибнем.       — Рано или поздно это должно произойти, — Рига пожал плечами. Хотя было видно, что коробит и его. — Не то, чтобы мне не нравилась молодость… Так, а что ты пытаешься изменить?       Миднайт неудобно поерзала и, наконец, вытянула ноги, носками в еще горячую золу. Эльза, к слову, засунула туда ноги еще до того, как погасли последние угли.       — Я хочу избежать пророчества — то, которое про семерых. Рассказанное еще на Празднике Объединения.       — Так оно все-таки про нас, — резюмировал Джеймс. — А кто остается последним? Ты?       Миднайт не ответила.       Пепел шуршал под ногами. Этот лес совершенно точно горел. И, скорее всего, не в столь отдаленном прошлом. Она цепляла ногтями хрупкие стволы — деревья были здесь истончившимися, как от какой-то заразы. Снег комками летел с наметенных шапок в кронах, и смешивался с легчайшей золой, поднимавшейся от поступи. Внутри было так же — пепельно и сухо. А слёз не выдавишь, если не привык плакать.       В конце концов, она просто села под первым попавшимся пнем и положила на него голову. В одном был плюс — огромные кроны, какие бывали у приличных лесов, не заслоняли небо, а только царапали его своими уродливыми обугленными когтями. Где-то к северу была Валакирка, которую она видела из окон своих комнат в Хелеворне каждую ночь. Здесь же, над ними возвышался Менельмакар — очень похоже на воина-лучника, если соединить ярчайшие из звезд.       Рядом что-то зашуршало.       — Рассказала? — собственный голос оказался хриплым и булькающим от непролитых в молчаливой истерике слез, ставших теперь комом в горле.       — Не всё. Из нее, правда, щипцами не вытянешь. Расскажет, по обыкновению, тысячу и одну сказку, а мы будем сидеть довольные и условно сытые, — в другом, изможденном голосе сквозила улыбка.       — Это порой и бесит больше всего в ней, — Мария положила руки на живот. Странно, что было совсем не холодно. Плащ-то остался у костра. — Хотя и Моргот может зубы сточить о такой увилистый норов.       — Увилистый — это про змей, — не согласился Джеймс. — А норов, это когда с рогами.       — Тогда дракон, — Мария отмахнулась. — Ты чего-то хотел?       — Ты никогда не рассказывала мне о своем детстве.       Она прикрыла глаза.       — А нужно?       — Если не хочешь…       — Нет. Это всё давно в прошлом. В отличие от вас, я живу, не оглядываясь назад.       Джеймс улыбался — теперь она ощущала это отчетливо. Это было как осанвэ, которым владели эльдар. Но то, что досталось ей, было глубже и многогранней. Но ни разу не чище. Боль не очищает, что бы кто ни говорил. Боль дает узнать вкус всего. Вкус жизни, вкус любви, вкус солнца. Она знала вкус этой улыбки — он витал в воздухе.       Лютиэн спешилась у самой кромки озера. Солнце было уже давно на вершине Ильменя, рассиявшись на весь небосвод. Таял снег и лед, воды Сириона пока еще лениво текли… Вода смывала все запахи и звуки. Даже отзвуки песен самих своих творцов.       Она присела у берега, вытянув ноги, потирая уставшие мышцы о гладкие, сточенные водой камни. Конь зафырчал, переминаясь на тонких ногах, беспокойно уставившись в воду.       — Не успела? — раздался голос из воды. Лютиэн была уверена, что прежде его не слышала, но он был таким знакомым.       У воды сидел эльда. Вернее, майа, принявший земной облик.       — Ты ведь здесь, — спокойно ответила она. — Я слышала твой зов.       — Я не звал, — Салмар надломил бровь под комическим углом. Водный, игривый дух. Само его присутствие насыщало все окрестности жизнью. И её, охочую сейчас до этой жизнеутоляющей силы — тоже.       Сирион незаметно набирал скорость. Воды текли быстрей, пенились, и эта пена заглушала любые слова, равно как брызги и переливающиеся на солнце искорки воды — тени. Принцесса тонкими пальцами перебирала камушки, формируя мысль. Она не была косноязычной — но тонкая трель, неясный мотив, только зародившийся в её душе, таял, как предрассветный туман. Она не могла его ухватить.       — То, что должно к тебе прийти, придет, дочь Мелиан, — заговорил Салмар. — Всему свое время — ведь так у вас говорят?       — Майар не ведомо истинное значение времени, — возразила Лютиэн.       — Как и эльдар, — подмигнул майа. — Но ты вскоре узнаешь. Ты это чувствуешь, верно?       — Я чувствую, что тьма дышит мне в спину, что-то довлеет надо мной, с тех пор как взошло солнце, — устало выдохнув, поделилась принцесса. Вода накатывала на берег, лаская руки. — Мама моя из майар, она видит и прозревает куда большее, чем я. Но она не вмешивается в судьбу, пуская всё на самотек.       — Может быть, это и к лучшему, — заметил Салмар.       — Было бы так, твой повелитель бы не вмешивался в жизнь этих земель. Как и ты.       — Уела, — хмыкнул тот. — Но чего ты хочешь тогда?       — Я взаперти, — Лютиэн подтянула ноги к груди. — Всё, что вовне Дориата — удивляет и поражает меня. Солнце, нолдор… Все эти новшества мой отец не приветствует, хотя, как король, понимает, что без этого нельзя. Я знаю о войнах только из книг, а вместе с тем понимаю, что каждый день гремят битвы и стычки, пока я читаю сказки и танцую в залах Менегрота. Это не заставляет меня желать взять меч и ринуться на поле брани, как мечтает Галадриэль…нет. Это не моё. Но, боюсь, то, что моё — окажется мне не по силам.       Майа слушал внимательно, не перебивая. А Лютиэн казалось, будто бы она исповедуется самой себе — получалось куда лучше и откровенней, чем когда она объяснялась своей мудрой и всезнающей матери. Но и мама не знала всего того, что она узнавала о себе сейчас.       — Чего ты боишься? — прошелестел её собеседник. — Я вижу в твоем сердце отвагу и силу. В тебе плещется целый океан — необъятный, многое таящий в своей глубине. Прекраснейшая из детей Эру — назвали тебя таковой не только из-за твоего лица.       — Я знаю, — вздохнула дева. — Хоть ты не пой мне од.       — И не стану, — весело улыбнулся Салмар. — Я говорю о том, что тебе нечего страшиться. Если сомневаешься — остановись, если нет — иди вперед. Чего проще?       Океан… Лютиэн прикрыла глаза. Галадриэль как-то показывала ей Альквалондэ через осанвэ, сравнивая его с Бритомбаром. Со всех сторон чернел океан, белели птицы, искрилась вода в звездном и лунном свете. Дочери Ульмо расчесывали свои волосы на одиноких голых скалах, бросались в воды и взмывали к небу, бросая вызов своему отцу и самой своей сути. Была ли она одной из тех, кому предназначен совсем другой путь? Кто знает. Слова Салмара придали ей сил. Она не боялась — рядом были отец и мама, верные воины, Дориат, огражденный туманом.       Но где же таится смелость, которая заставляет ступить за порог? Та, которая начинает долгое путешествие, от порога дома — к самому себе? Даже сейчас, в дом Мальгалада она вернется немножко другой. Немножко взрослее, немножко смелее, немножко мудрее…       — Мудрость моя с тобой, принцесса Лютиэн, — мурлыкнул на прощанье Салмар и исчез в плеске воды, отраженный весенним солнцем.       Быть может, начать с Гаваней? Вода отозвалась одобрительным гулом.