Звёздный Предел

      Лошади тонко и жалобно ржали — мотали мордами, призывая вернуться обратно. Ничего не оставалось, как отпустить их назад, мягко, в напутствие, похлопав по пухлым крупам.       Рига громогласно призывал придерживаться тропы. Ко всеобщему удивлению — она была. Тонкая, вытоптанная не одной сотней ног, выложенная по краям кусочками слюды и более-менее приметными камешками. У дорожки был интересный алый оттенок — хотелось верить, что это краска из ягод, смешанная с охрой, а не кровь.       Эльза наугад поскребла лишайник с какого-то дерева: розетки располагались в хаотичном порядке, вроде бы даже сразу со всех сторон, и судить о состоянии леса или дерева, исходя из мха и лишайника не представлялось возможным. Но всё было равно интересно… И запах… — она скомкала труху в пальцах и поднесла к носу — такой мягкий, свежий. Её хотелось вдыхать и вдыхать, ощущая этот почти-искусственный седативный эффект на вскруженных и переломанных альтернативной реальностью мозгах. Сзади раздался голос Джеймса.       — Что-то мне подсказывает, что с тропы лучше не сходить.       Миднайт тут же грубо сдернула её обратно, заставив встать перед собой, а Эльза ворчливо промямлила, едва складывая звуки в слова:       — Может, нам еще… связаться, как альпинистам, и вперед — вагонным составом?       — Неплохая идея, — отметила Миднайт, окинув её недовольным взглядом. — Что-то мне подсказывает, что тебя не раз еще потянет к подобной гадости.       — Мне нужно собрать образцы, — возмутилась Эльза. Ей поддакнула Мария, высунувшись из-за спины Миднайт с вытянутым вверх большим пальцем.       — Не расползаться! — гаркнул Рига. — Дойдем до опушки и там сделаем привал.       — Если она конечно будет — та опушка… — заворчали в ответ.       Лес был очень-очень странным. Несмотря на видимую, осязаемую тропу со вполне отчетливыми границами из тех же камешков, было такое ощущение, что деревья смыкают кольцо, и чем дальше — тем туже, пусть и раньше лес казался вполне светлым и просторным. Так что предложение о веревках не было откинуто. В наступающей кромешной тьме и рук собственных не увидишь, что уж говорить о товарищах…       В лесу не было ни рек, ни более-менее больших ручьев — когда-то давно, когда они только осваивались в Арде, безвозвратно уничтожив свой корабль и выдвинувшись в путь навстречу неизвестности, они ориентировались в лесах по звуку воды, стараясь следовать её течению и руслу ручьев, что всегда впадают в большие реки.       Теперь же… Эльза знала теперь по картам, что лес тот был южным Бретилем, река — быстротечным Тейглином, и они тогда лишь чудом обошли нервную на все чужое и неизведанное пограничную стражу синдар. Встретить позже того самого нандо, вышедшего из родных лесов на свет, было более, чем чудом.       Привал наступил много раньше, чем ожидалось — по внутренним ощущениям солнце должно было только-только склоняться к западу, но отовсюду было совсем темно. Устраивались на ночлег вслепую, наощупь: сбоку шебуршалась Мария, скрупулезно очищая будущее спальное место от трухлявых листьев и — наоборот — подстилая сухого валежника, чтобы избежать неприятного знакомства с лесными насекомыми типа мокриц, кузнечиков, всяких тараканов и даже сколопендр — они как раз обитали на юге, где повлажней и потеплей, и зимы мягкие. Эльза поежилась от одной только мысли, безрадостно приветствуя еще одну фобию.       Первой на часах была Миднайт — она уселась в гнездовье из крупных корней, облокотившись на ствол, и уставилась в темноту. Почти у неё в ногах спала Ирма, так и не отвоевав это удобное место для ночлега — Лейден провалилась в сон первой из всех, едва перекусив и напившись воды.       Если прислушаться, можно было услышать цикад.       Миднайт, прикрыв глаза, представляла, как они шевелят своими тельцами и крыльями, продуцируя эти раздражающие звуки. Зазывают самок, а может — самцов, кто их знает, раз уж это Искаженный мир? Перед внутренним взором разостлалась дорога, по ней шли авари, по словам Риги и Миры — так похожие на людей. Ведь было всё так? Кому они оставили эти тропы? Вряд ли у Перворожденных была в том надобность.       К пению цикад, напоминавшему больше визг несмазанных колес по сбитым рельсам, прибавлялись скрипы, понемногу вплетаясь в гармонию леса и перебирая основную тему на себя. Миднайт открыла глаза и начала вглядываться в темноту. Кроны. Несуществующий ветер тяжело раскачивал ветви, утробный стон поднимался от земли. Миднайт ощупала землю — она была рыхлой и влажной, вязкой. Будто здесь была не земля, а топи. В горле застыл возглас — она была поймана, как в зыбучий песок! Корни сжимались теснее, но теперь она видела это ясно — шевелилось само дерево, закапываясь глубже, утягивая за собой. Лес зловеще каркал над её головой.       Вот бы поскорей очнуться от этого кошмара… Что есть мочи, Миднайт завопила, постаравшись ухватиться за ствол или еще за что. Тяжелая грязь облепила спину и тянула вниз, за волосы.       Кошмар тянулся неизмеримо долго. Она не могла поднять головы — чтобы проверить, живы ли еще остальные. Лес был тих, и казалось, только её вопли, как неуместный сюрреализм, тревожили его. Сбоку раздалось шевеление. Ирма, следующая в очереди на часах, сонно встряхивала головой и убирала прилипшие волосы с лица — Миднайт безуспешно попыталась подпихнуть её ногой — но её утягивало под корни дерева странным образом, вниз головой. Еще немного, и грязь забьется в нос и рот, и это будет конец.       Она вскрикнула еще раз — на дыхание и тяжелый, хриплый крик уходила куда больше сил, чем она могла себе позволить. Руками упиралась то в твердую по соседству землю, то в кору, чтобы хоть как-то замедлить падение вниз — в поддревесный туннель, где, скользили толстые корневища, слепые и голодные, как гигантские черви. Кто-то ухватил её за ногу. Вне себя от ужаса, Миднайт забрыкалась с удвоенной силой, стараясь отцепиться, но к одной хватке прибавилась другая… Пальцы — она чувствовала чьи-то лунки ногтей сквозь толстую ткань брюк. Чужие, не её крики были тяжело отличимы. Но она всё же слышала.       — Расслабься! — командовали ей. — Чем больше ты сопротивляешься, тем сильнее тебя тянет! Как тряпка! Как тряпка!       Тряпка… Так можно выжить после падения — если вовремя сориентируешься и правильно упадешь. Как пьяный. Но тут падать совсем не хотелось. Миднайт прикрыла глаза — с темнотой все страхи казались детскими. Родом из кошмаров. Её дёрнули. Она перестала цепляться, загребая руками землю и отталкиваясь от пахнущей могилой земли.       Джеймс дёрнул еще раз — обессиленное, обмякшее тело с мягким, слегка чавкающим звуком выскользнуло наружу. Миднайт была мертвенно-бледной, от испуга и удушения на лице проступил четкий контур синих жил.       — Жива? — он за ноги оттащил её как можно дальше от дерева. Она открыла глаза и молча уставилась на него. Жива. Взгляд поехал куда-то в сторону — наверное, туда, где по её мнению лежала Ирма. Справа.       — Всё в порядке. До нас не достали, — заверил Джеймс, пристраиваясь рядом с ней на коленях и прижимая пальцы к чужому запястью — вопреки пережитому ужасу, пульс был медленным, неуверенным, точно организм уже давно попрощался с жизнью. Чертова пессимистка.       Он подал руку. Миднайт уже смотрела в сторону — где встрепанная Ирма с обнаженным мечом работы Куруфина пытается перерезать древесные «конечности». Фальката с её широким и непрямым лезвием, тяжелая, как нельзя лучше подходила для рубки дров — даже таких, живых и теплых. Эльза и Мария — наоборот — наблюдали за всем чересчур пристально.       — И это заберете на опыты? — едва шевеля губами, поинтересовалась Миднайт, пытаясь привстать. Халпаст, придерживая её за затылок, подал воды.       — Меня больше интересует, как теперь спать с таким соседством, — от Марии волнами исходило осязаемое недовольство.       — Совсем не спать мы не можем, — неуверенно ответил Рига. — Разве что дежурить теперь будем по двое.       — Что ж, я теперь точно не засну, — Мария толкнула носком сапога один из обрубков и, видимо, удовлетворившись, замотала его в какую-то тряпицу и начала осторожно ощупывать, оставаясь в перчатках. И зачем-то пояснила. — Кто знает, может эта гадость еще и ядовита. Найт, ты не ранена?       — Нет… только придушена слегка.       Мария кивнула каким-то своим мыслям. Ирма продолжала яростно пинать дерево, от которого, как оказалось, и исходили те подземные стоны. Только они становились всё громче.       — Предлагаю отсюда уходить, — вполголоса подытожил Джеймс. Он оставался рядом с Миднайт, придерживая ту за плечи — она еще нетвердо стояла на коленях, и подгребала к себе поближе спальник и разбросанные вещи из незакрытого рюкзака, отброшенного чьим-то добротным пинком.       — Ну, выражение «чем дальше в лес — тем больше дров» обрастает новыми смыслами, — Ирма насмешливо пнула остатки своего побоища поближе к Эльзе, которая уверяла, что «всё это ей надо». — К тому же, думаю, ни у кого не осталось причин не верить Турко или Кано.       Миднайт обнимала себя за плечи так, словно ей было зябко. В этом душном и затхлом лесу. И, должно быть, полном чьих-то обглоданных косточек, облизываемых ныне червями где-то глубоко под землей.       В другой раз внезапно предприимчивый Рига предложил ночевать на деревьях — то ли шутки ради, то ли всерьез — что было встречено единогласным тяжелым вздохом. Никто забираться туда и не стал. Только вот спокойно спать в лесу, где на живую плоть охотятся не только южные сколопендры, пауки или скорпионы — враги человека, в общем-то, привычные, но и деревья, не представлялось возможным. И ни звериного духа, ни следа. Ирма подумала, что хорошо, что обошлось еще без незабвенных унголов — восмилапых детишек Унголиант, которые, разумеется, если здесь и были, то абсолютно наверняка были сожраны деревьями. Она поежилась. Таких кошмаров не было даже на её родине, богатой на подобную славу.       Тропа спуталась — у Джеймса нашелся мелок, которым он стал помечать стволы, и они довольно быстро поняли, что ходят кругами. Солнца видно не было, как и звезд. В какой-то момент Мария вспомнила о компасе.       — И ты молчал? — Рига, как мог, состроил возмущенное лицо. Они экономили пищу и воду — добывать последнюю из земли, которая была влажной, никому и в голову не приходило — потому скулы его заострились, цвет лица приобрел подходящий этому лесу землистый оттенок. Во всех движениях, и в мимике лица, сквозила усталость, обусловленная еще и недостатком кислорода.       Компас нашелся на самом дне рюкзака Джеймса. Стрелка надменно указывала на север — как раз, куда смотрели их лица и вел проторенный путь.       — Значит… мы типа возвращаемся обратно, к Амон Эреб? — Мира пожевала губу. — Это ведь к северу, а мы туда и идем.       — Нам нужно на восток, — устало возразила Эльза.       — Значит, разворачиваемся на три часа, — Рига опять хмуро воззрился на небо, а потом так же — на стену из леса, обступившую со всех сторон. — Но это значит, что мы сходим с тропы. Кто за?       Ирма подняла руку. Миднайт неуверенно переглядывалась с Эльзой и Джеймсом.       — Ну? — Лейден протянула настойчивей. — Мы блуждаем около трех суток. И каким-то образом вышли на север.       — А может, тропа и вправду петляет? — Эльза почесала затылок — волосы давно слиплись, и кожа чесалась неимоверно. Как бы не вши. — Как автомагистраль.       — Вряд ли авари, которые и так спешили пройти эти земли, стали изнурять себя еще больше и кружить в пути, — Ирма смотрела на неё с бесконечным скепсисом.       — А может они не для себя её проложили, — Миднайт озарила внезапная догадка. — А для тех, кто шел по следу! Рига, ты же упоминал орков, здесь, на юге?       Он кивнул.        — И вряд ли у авари компас был… Эльфы ориентируются по звездам — но так их и не видно здесь.       — И Кано говорил, что деревья здесь поедали орков живьем, оттого они так и боятся этих лесов…       — Если ты об этом знала, — Мария хмыкнула, — то отчего не предупредила и так просто попалась?       — Я же не думала, что это всё так буквально, — Миднайт неуверенно коснулась затылка. После давешнего ночного приключения там набухала знатная шишка. Спать в излюбленной позе на спине теперь было очень неудобно.       — Сходим с тропы? — Рига хлопнул по коленям. — У нас иного выбора нет.       Джеймс безразлично пожал плечами. Никаких возражений больше не было слышно.       — Мне кажется, я скоро воду по запаху найду… — пробурчала Ирма, укладываясь на ночлег. Рядом лежала Миднайт и смотрела вверх, не мигая. У обеих под глазами залегли глубокие тени.       Если дни можно было считать по редким проблескам света сверху — их было четыре. Четыре дня в пути. Редкие минуты прилива адреналина все чаще сменялись севшим дыханием и бесконечной усталостью — напоследок глаза уже не слипались, но мозг постоянно дрейфовал на грани реальности. Пару раз на пути попадались следы стоянок: слишком старых, но нетронутых. Ни временем, ни лесными жителями, коих здесь и не было, хотя Миднайт поначалу уверяла, что слышала карканье.       Дорога уходила вниз. Лес как будто плавно перетекал в низину, становясь многоступенчатым, террасным. Снова пришлось вспомнить про веревки — особенно когда Эльза, зазевавшись, не углядела торчащий корень под ногами и кубарем покатилась вниз, пока ребрами не встретила твердый ствол малопонятного дерева.       Мария же наоборот, заинтересовалась.       Она настороженно ощупывала кору, даже принюхивалась — до листьев же было не дотянуться. Всё дерево же было каким-то гладким, без лишнего кривого сучка. Крона у него была под стать шевелюре — роскошная и пышная.       — Я думаю, стоит залезть на дерево, — сказала она и быстро принялась распутывать веревки. — Пора давно бы уже это сделать.       — Хочешь взглянуть на окрестности сверху? — Ирма приняла её сумку и передала Риге, вместе со своей. — Погоди, давай лучше я. Я лазаю лучше.       Мария послушно отступила, и Ирма легко, как кошка, вцепилась в кору и проворно стала взбираться наверх, безнадежно царапая штаны и руки.       — Думаю, после ваших скал в Нан-Дунгортеб ей это как раз плюнуть, — заметила Мария, пока Ирма взбиралась всё выше. Миднайт кивнула, с удобством разместившись на замшелом камне. Рига обреченным голосом объявлял привал — со временем они только стали чаще, предел их выносливости понемногу давал о себе знать.       — Тебе что-то показалось странным?       — Да. Чем-то похоже на дуб… Но разве они становятся такими высокими, когда живут долго? — Мария задумалась. — Кора выглядит старой, но сама она мягче, чем должна быть. К тому же дубы разлогие, более…увесистые, что ли.       — Массивные? — подсказал Рига.       Сверху раздался радостный крик. Макушка Ирмы — уже не голубая, а темно-серая от краски и налипшей грязи, показалась из-за густых листьев.       — Мы совсем близко! Я видела реку!       — Далеко? — выкрикнул Рига.       — Нет! — Ирма принялась осторожно спускаться. С этим определенно были сложности: дерево было в несколько метров в высоту, и почти без сучков и веток в нижней части. И зацепиться было не за что. — Широкая, протекает почти параллельно лесу…. Я видела, что на противоположном берегу — это считается, как «близко»?       — Считается! — Рига зазывно махнул рукой. — Спускайся.       — Спускаюсь… Ух, ёлки… — Ирма замерла, причудливо вывернув голову. — На лицо похоже.       — Что похоже? — протянула Мария. Спать хотелось неописуемо. Неудивительно, что Ирме причудились посторонние лица — на их-то, дескать, насмотрелась уже.       — Дерево… часть дерева, — Ирма замерла, разглядывая слишком крупные складки коры. Зеленое, как и везде… Покрытое мхом, две складки вверху, одна — потолще, внизу. Продольный прорез, как нос… И ни розетки лишайника, который выглядел бы, как уродливая родинка в довершение образа. Очень интересно. — Ладно, иду…ах!       Кора, слоистая и хрупкая, за которую Ирма цеплялась, пока ползла вверх, и теперь спускалась, как чешуйка, надорвалась и полетела вниз. Мигом вспотевшие ладони легко скользнули по «лицу» и Ирма, отчаянно пытаясь затормозить падение хоть локтем, хоть коленом, внезапно встретила поддержку в виде подставленной толстой ветки. Подставленной. Ветки. Растущей непосредственно из дерева на высоте трех с лишним метров.       Она видела круглые от шока и испуга глаза Риги, и его широко разинутый рот — даже могла пересчитать зубы и похвастаться своим зрением. Потом. А пока ветвь зашевелилась снова и Ирма, вцепившись в неё из последних сил, с отрешенным выражением на лице наблюдала, как складки на дереве медленно разглаживаются и раскрываются.       Глаза.       Глупостью было даже предположить, что дерево будет говорить. Тем более — на эльфийском, ходовом виде общения здешних мест. Но нет — у дерева раскрылся тот самый рот — слава Эру или Валар, без огромных острых зубов в три ряда с палец длиной — и из глубины исторгся звук. Медленный, протяжный, с прочувствованной вибрацией, пробирающей вплоть до внутренних органов. Сердце же стучало так громко, что его вполне можно было переводить на язык Морзе. Испугаться непосредственно лицом у Ирмы уже не хватило времени.       Дерево медленно пожевало губами, и опустило на неё взгляд. Отвести собственный она не могла, но слышала, как шевелились внизу друзья, не зная, доставать ли мечи или кресала, чтобы сжечь все к чертям. Некоторые, такие как Мира, были особо нервными — почему-то перед лицом неминуемого и древесного, всегда тянуло думать о посторонних вещах, не задумываясь о собственной судьбе.       — О таком Макалаурэ не рассказывал, — севшим голосом заметила Миднайт, держа руку на рукояти. Что-то ей подсказывало, что обнажать меч пока не стоит — дерево пока не выказывало агрессии.       Ирма её услышала — неудивительно, наступившую тишину разве что потрогать было нельзя.       — Тьелко, кстати, тоже, — она задержала дыхание, когда ветка переместилась поближе к лицу.       А потом дерево протянуло что-то снова. Так медленно, что только согласные в конце дали понять, что это все-таки было слово.       — «Э-э-эльфы»? — вполголоса переспросила Эльза. — Оно на синдарине разговаривает?       — Э-э-энт, — снова донеслось от дерева. — Э-э-то я-а-а.        Ирма медленно выдохнула, тяжело опуская напряженную грудную клетку. Если после такого она отделается одной лишь икотой — хорошо. Но дерево решило начать с диалога. И с этим уже можно было работать.       — А я — Ирма, — выдавила она, но её все еще держали, и не торопились опускать. Маленькие свежие веточки заботливо придерживали её бедра.       — И-и-ирма?       — Боюсь, это надолго, — вздохнул Рига, сложив руки.       — Как бы оно нас не съело, и на том спасибо, — Миднайт все еще держала вспотевшую ладонь на эфесе. Разгадать эмоцию медлительного дерева было очень сложно. Она подошла ближе. «Энт» еще некоторое время молчал, разглядывая внезапного гостя со всех сторон. Ладненький, крепенький… но уши круглые и чуть искривленные, как ракушки, а не заостренные, как листья.       Энт медленно согнулся и осторожно опустил едва дышащую Ирму на землю. Та осела наземь на резко ослабевших ногах. Миднайт тут же подскочила к ней и обхватила за плечи.       — Что-о вы-ы тако-о-е? — великан склонился еще ниже, блестящими карими глазами разглядывая представших перед ним разномастных и чумазых незнакомцев. — Вы-ы не э-эльфы….       — Пастыри деревьев, — громко зашептала Мария на ухо Риге, — я о них слышала! От гномов!       — От гномов? — так же шепотом переспросил Штраус.       — Да, энты их не любят за то, что те рубят деревья… они защищают их, — Мария спохватилась и покосилась на сумку. Вряд ли энт учует запах древесного сока, тряпки-то пропитаны почти насквозь… Да и они — тоже, насквозь пропахли лесом.       Мира выскользнула перед Ирмой. Она почтительно сложила руки на груди, старательно копируя жест оссириандского приветствия с растопыренными, как бы безоружными, пальцами и развернула ладони вверх. Дерево внимательно оглядывало её.       — Мы — люди, мы заблудились в этом лесу и ищем выход на восток, к реке Гелион. Мы просим прощения за то, что потревожили ваш покой, господин энт.       — Меня зовут Дубокост, эльфы подарили мне это имя, — голос энта был густым и таким же дремучим, как весь этот лес. Мире пришлось напрячься, чтобы верно различить слова в таком низком басе. Энт опустился на одно колено перед ней, низко-низко склонив над ними пышную — не крону — шевелюру. Теперь люди явственно различали, где у него заканчивается голова, и из неё растет пышная лиственная грива, выглядящая больше как мудреные косички. — Но вы…фиримар… Вы губите мой род… Истребляете и рубите деревья…возводите дома…       — Мы не возводим…домов, — пробормотал Джеймс и во все глаза уставился на Древокоста. — Люди? Вы сказали «фиримар»?       — Смертные, — раздалось неодобрительное скрипение, — второй народ, что возвел Храм, поддался Тьме….       — Мы не поддались! — запротестовала Мира, отчаянно жестикулируя. Глаза энта опасно сузились. Деревья вокруг согласно зашумели. Весь лес здесь был живым.       — Какой Храм? — пробормотала Миднайт. Храм, храм… Это всё где-то было. Она об этом читала — разборок с энтом в данный момент её волновали мало. Храм для Веры… Точно же! Она повернулась к Джеймсу. Тот ответил ей понимающим, хмурым взглядом.       — Я ведь предупреждал. Через меня он нашел их. Нашел путь к их душам.       — Мы все равно должны пойти туда, — она сжала его ладони — сухие, точно восковые. — Наш путь туда лежит.       — Лежит, — кивнул Халпаст. — Поздно уже сворачивать…       Мира вовсю убеждала Древокоста в чем-то. В невиновности ли, в непричастности или принадлежности к другому, отдельному людскому роду. Эльза практически синхронно с Марией оглядывалась на свои рюкзаки — на что Рига только хмыкнул. Не хватало еще самосуда от «пастыря»… — Древень, старейший из нас, повелел изгонять из леса всякого, кто ни причинит лесу вред… Но вы, Эбоэннин… — Что это значит? — шепнула отошедшая от шока, и — ногами — к остальным, Ирма. — Впервые слышу это слово. — «Последыши», оссириандцы так людей называют… — ответил Рига, с беспокойством поглядывая на Миру. Но та жестом дала понять, чтобы никто не подходил ближе. — …запятнали мир и его устои… вам не следует ходить по этой земле… — Что-то мне это очень не нравится, — прокомментировала Миднайт. — А у нас даже огнеметов нет. — …потому судить вас будет энтомолвище…. — Какая честь, — обреченно констатировал Рига. — А попить хоть дадут? Деревья же пьют? — Ага. Корнями. Из земли.       Мария беспокойно отбивала ритм по какой-то гальке. В конце-концов Древокост смилостивился, узрев, что будущие подсудимые его слишком измождены, чтобы давать показания и хоть как-то защищаться, и отнес их к ручью. Поездка на дереве — то самое, которое она не забудет никогда в своей жизни. И то, что никогда не повторит. На лице остались длинные вспухающие полосы от прилетевших по нему листьев и тонких лоз, на волосы она давно махнула рукой — хоть серые, хоть зеленые… Тут, главное, живой выбраться. Миднайт и Рига единогласно воспретили оружие.       Порой их неизменное и никем неоспоримое лидерство откровенно бесило. Но Мария всегда брала себя в руки и соглашалась с тем, что больше-то и некому. Если Рига был человеком решительным, твердой воли, и, что называется — за словами всегда шли действия, то Миднайт благоразумно корректировала его планы, каждый раз ставя их под сомнение. Это местами подбешивало и Ригу, но вместе с тем наружу всплывали и все изъяны первоначальных планов действий. А иногда они были поразительно единодушны — да так, что Мария вообще сомневалась, на ком именно из близнецов рыжий был женат. Да и близнецами-то сестер трудно было теперь назвать… Где время, где замужество, а где — бесконечные переживания оставили свой след.       Вода была на редкость вкусной. Мария сразу почувствовала себя не в пример лучше, здоровее и даже не проголодавшейся, что определенно было плюсом. Корешки и травки, припасенные еще Ирмой и Эльзой, и употребляемые в сыром виде, хоть и здоровья добавляли мало, были все же едой и подходили к концу. А тут такое — и не откажешь ведь — чудо.       — Наверное, искупаюсь все-таки в реке, — озвучила её собственные мысли Эльза. — Как-то не хочется пачкать этот ручей… Хотя мыться хочется до чесотки.       — Вот выйдем и вымоемся, — рассеянно согласилась Мария. — Если выйдем.       — Не дрейфь, — Эльза сжала её плечо и улыбнулась. — Я думаю, худшее уже позади. Осталось только это их молвище перетерпеть, а там выйдем, наконец, на солнце. Весна, тепло…       — Да. Лотессэ, месяц цветения на подходе, если я не ошиблась в подсчетах.       На опушку, что соседствовала с ручьем, понемногу сходились энты. Раньяр смотрели на них с откровенным любопытством — многие из них слишком сильно напоминали деревья, и даже с открытыми глазами, стой они в лесу, никогда бы не узнали в них одушевленных существ. Энты смотрели на пришедших с не меньшим любопытством — о том свидетельствовали неестественно отвисшие деревянные челюсти, глаза, посаженные так чудно, что казались кукольными… Они взволнованно, но в той же напрягающе-медлительной манере скрипели друг с другом, волосами-лозами и крючковатыми пальцами указывая на пришельцев. Хорошо, что не в этот лес они забрели, приземлившись на юге Белерианда…       Древокост приветствовал их на правах хозяина дубовой рощицы, в которую они забрели.       — Кудреглав, Железностоп, Остролист… Многие пришли. Хорошо. Пихтоцвет, сын мой…       Рига удивленно вскинул брови и с непередаваемым выражением лица ткнул на маленькую елку — точнее, энта, каким-то образом оказавшимся сыном дуба. Эльза в ответ многозначительно развела руками, что дословно переводилось как: «На всё воля Эру».       — К вопросу о смешении рас, — хмыкнув, вполголоса заметил Джеймс, обращаясь к Марии. Миднайт обернулась на них. — Или видов…       — Но получилось вполне неплохо, — с сомнением протянула Мария. — Вот если бы гнома свести с эльфом, наверняка получится какая-нибудь чушь…       — Нда, они как две крайности, согласен. А если в промежутке поставить человека?       — Это как это — в промежутке? — де Гранц насмешливо выгнула брови. — Втроем в постель положить?       — Нет, ребенка человека и эльфа плюс ребенка человека и гнома…       — Ты для начала людей-добровольцев найди, — фыркнула блондинка, по привычке дернув волосы. — И среди эльдар, и наугрим… Последние вряд ли согласятся.       — Да эльдар тоже, я так думаю, — заключил Джеймс, краем глаза отметив, как Миднайт поспешно отворачивается. — Все-таки смерть и бессмертие… Как временность и постоянство — очень плохое сочетание.       — Полностью с тобой согласна. Моя душа человека живет в постоянном напряжении от ожидания подвоха в этом молодом теле, — Мария вздохнула. Джеймс игриво подмигнул.       — А мне все нравится.       — Как же иначе. Старикашки всегда охочи до молодух.       Миднайт угрюмо созерцала парад деревьев — иначе это назвать было никак нельзя. Сюда пришли осины, буки, березы, рябины — побольше и поменьше, совсем одеревенелые и больше напоминающие человеческие очертания. Энтомолвище уже давно началось, и теперь пастыри деревьев только размеренно гудели, медленно раскачиваясь в стороны, изредка меняя интонации голосов и алгоритм протяженного «элла-ланвала-алла-энвала-лээлна» и передавая право слова иному. Она могла спорить, что это продлится куда больше суток.       Откуда-то сверху опять почудилось карканье. Миднайт недовольно взглянула наверх — ни тени крыльев над головой. То ли лес какой-то галлюциногенный, то ли от голода уже… Она со вздохом расправила свой спальный мешок на подобранном моховом местечке и растянулась на боку. На неё волнами накатывала бесконечная усталость, вдобавок голод и элементарное желание помыться — от самой себя было противно. А в ручье искупаться, да еще и всемером, было бы верхом наглости.       Деревья говорили между собой — их губы постоянно шевелились, но язык был длинным и журчащим — она от скуки припоминала уроки Макалаурэ и сходу пыталась анализировать речь. Но лингвистом она не была, многостраничных трактатов не писала, так что… Хотя и так было ясно, что обсуждение их продлится до вечера. Знать бы, когда этот вечер наступает.       Только и оставалось, что смотреть на небо, когда ни сна, ни тени усталости ни в одном глазу. Вода из источника Древокоста прибавила сил и хорошо утолила сосущий голод, к тому же ей казалось, что либо она стала несколько выше, либо просто ходить по земле стало намного легче — точно и не было груза тела на продавливающих мягкую землю стопах. Но звёзды были пересчитаны, линии, соединяющие созвездия, в уме проведены, и мысли в итоге возвращались к самим себе. Она закрывала глаза, и видела перед собой одно и то же лицо. Это пугало, утомляло и, пожалуй, оставляло ощущение безнадежности, абсолютного смирения. И чем дальше она уходила от Врат — становилось тем тяжелей. Словно созерцать это лицо стало наркотиком, и без которого не жить, и с которым — тоже. У всех ли влюбленность такая — парадоксальная? Миднайт сорвала травинку и закусила её. Было горько до отвратительного, а желудок приветственно урчал. Голод… даже голод не задвинет этих мыслей на задний план.       Будучи человеком от природы аналитического мышления, с легкой замороженностью в эмоциональном плане, пришлось сравнивать и усиленно копаться в себе, что было крайне неприятно. Но чувства — они как гнойник, пока не выплеснутся, или силком не выдавишь, будут отравлять изнутри.       Она вспомнила детскую влюбленность в рыжего товарища по жизненному пути — это тоже было не восхищение и не обожание, не страсть, когда хочется слепо тыкаться губами во все доступные части тела, не отчаяние всеми оставленного человека. Рига был тем, кто был рядом всегда — и он долгие годы воспринимался как её неизменная часть, орган, ходящий отдельно. Было уважение, и даже доверие, порой слепое — таковым оно всё и осталось. Вот только… органом её, пусть и отдельным, он быть перестал. И этот разрыв, как отторжение чужеродной ткани, был весьма болезненным. Он был будто рядом — но и навсегда потерян. Неужели он воспринял слова тех молчащих эльфов настолько всерьез? Неужели так испугался возможного одиночества, что скоропалительно женился на Мире? Хотя нет, не скоропалительно — ведь он писал ей письма, спрашивая разрешения… Всё-таки орган. Он её, и она — его.       С эльфом было иначе. Это было так странно — что он не человек, а эльф… Никаких рогов, крыльев, хвостов — всё, что выдавало бы в нем не-человека. А уж воспринимать представителя чужеродной расы как предмет любовного и сексуального интереса… Ведь и раньше, в других колониях встречались гоминиды, и ни одному человеку в здравом самосознании не пришло в голову устраивать с ними любовь. Хотя эльфы очень даже привлекательны, в отличие от тех же гоминидов. У них есть язык, культура, схожая с людской. И жили они в мире, точнее, во времени, предшествующем тому, что станет Землей. И это было что-то стоанное, ужасное. Мало ли они наворошили дел? Наворошат вот — вскоре? Эффект бабочки, чтоб его… Но, если уже процесс пошел, стоит ли останавливаться на полпути?       Миднайт со стоном перевернулась на живот и уткнулась лицом в спальник. Мария окликнула её с волнением в голосе, но она только отмахнулась. Ох, если бы были таблетки, позволяющие не думать хоть минуту!       С другой стороны… На что она надеется? Надеется ли вообще? Да, целовались… Пару-тройку раз. Она считала. После битвы — раз. Перед поездкой к паукам — два. После летаргического сна — три. У него полно поклонниц, многие знали его еще в Амане, может быть, как та звёздочка — шли за ним. Он поет им песни, она же — слышала всего лишь раз, после победы в Дагор Аглареб. И то последнее… сродни предательству — а предательство ли? Может быть (скорее всего), он таким образом приблизил её к себе, привязал, а она доверилась и поверила почти все их секреты… Ну не дура ли? Миднайт перевернулась обратно на спину и закрыла глаза рукой. Свет раздражал. Шум друзей, устраивающихся на ночлег, тоже. Но поспать — сейчас лучшее решение…       Живые деревья опускали свои косы на её лицо, успокаивающе целовали лоб зелеными листьями, оглаживали уставшие веки… Это были хуорны — олицетворившие саму жизнь деревья, верные помощники пастырей. Не озлобленные, как те, что повстречались ей, а такие же дети мысли Эру, наделенные душой и чувством. Шелест листьев баюкал её, и последние тревоги оставили разум, позволив ему крепко уснуть.        Энты пришли к соглашению только на пятый день. Смертные странники крепко спали, обласканные и убаюканные мягкими ветвями, напоенные живой водой. Вторые дети Эру были крепки и полны огня — не того, что освещает путь, каким обладали Перворожденными, а тем, что разогревает землю и воду, заставляя их плодоносить. Дубокост раздвигал отяжелевшие за зиму кроны на опушке, пропуская солнечные лучи.       — Пробуждайтесь, дети Творца, пробуждайтесь! Настало время жизни!       Хуорны неохотно выпускали их из своих теплых объятий.       — За вас поручились, — размеренно молвил энт, — и в наших сердцах есть еще вера вашему роду. Но время вам очнуться от целебного сна, и покинуть этот лес.       — С радостью, — выдохнул Рига.        — Благодарю вас, — с чувством вторила Мира, склонившись перед лесным старейшиной в поклоне. Залитый весенним солнцем древний лес и глаза — подсвеченные предвечным огнем внушали трепет и благоговение.       Миднайт вздрогнула, когда на её плече внезапно согнулись когти.       — Черная одноглазая птица выведет вас отсюда. Уходите, и не возвращайтесь более… Вам нет в том нужды. Время жизни, Дети Эру, время сеять…       — Витунн, — выдохнула Миднайт. Ворон уставился на неё единственным глазом, вывернув голову, и оглушительно каркнул.       — Вы знакомы? — поинтересовался Штраус.       Короткими перебежками — до границы было каких-то пара километров! — они выбрались на свет. Ариэн поднималась в сторону запада, несколько ожесточенно царапая светом изможденную от теней кожу и расширившиеся зрачки.       Миднайт поглаживала гладкие смоляные перья, пока одноглазый её друг пристально рассматривал её спутников. Мария стремительно сбрасывала одежду, полностью забив на мужское присутствие, чтобы как можно скорее броситься в воду. Ирма уже была там — но в одежде, назвав это действие двусторонней стиркой — одежд и тела.       — Как ты здесь оказался, друг? — Витунн повернул клюв в сторону Риги и как-то осуждающе каркнул. Тот покосился на птицу, состроив настороженно-злодейский вид, ухмыльнулся и вернулся к своим делам — потрошению собственного рюкзака. — И всё-таки?       Птица, естественно, квенья не владела. Как и Миднайт — птичьим языком. Был бы здесь хотя бы Туркафинвэ…       Ребята возились, точно дети — пуская вокруг себя снопы брызг, спугивая рыбу и бросаясь песком. Привал был объявлен на целый день — постираться, посушиться, наловить рыбы и наесться до отвала. Полуобнаженный Джеймс в одних исподних штанах уже загорал на песке под едва теплым апрельским солнцем. Мария взволнованно поглядывала на него из воды. Ирма философски заметила, что если уж болеть — то болеть будут все.       После разомлевшие от еды и тепла разведенного огня Эльза с Ригой наперебой жаловались на худую рыбу, говорящие деревья и жизнь в целом. Мира же, напротив, ставила палатку, куда после утащила супруга. Остальные спать пока не разбредались, греясь у костра. Миднайт меланхолично жевала кусок полусырой-полупрокоптившеся рыбы, скрипя золой на зубах.       — Нужно будет построить плот, — Ирма бормотала скорее себе, чем кому-либо еще, палочкой вырисовывая чертеж на песке. — Нужны деревья…       — Смертные вырубают деревья, — иронично заметил Джеймс. — О том и шла речь.       — Иначе мы реку не перейдем, — Миднайт была совершенно согласна с Ирмой. — А можем и задержаться на некоторое время и построить лодку. Или две. Тогда и сплавимся по Гелиону. Горы ведь можно и не пересекать. Где-то они да заканчиваются.       — Река полноводная и быстрая, могут быть пороги, — серьезно отметил Джеймс. — Но идея хорошая. Сейчас, слава Эру, не осень, а начало весны… И пища, и вода всегда будут под рукой.       — Надо будет Ригу осчастливить, как проснется, — фыркнула Эльза. — Он лучше всех строгает — и чашки, и миски…       Проснувшийся наутро Рига ворчал, как не вовремя разбуженный медведь. Но ничего лучше предложенного придумывать не стал, однако заметил, как сложно будет рубить мечами толстые стволы и как скоро, не смотря на труды Куруфина, эти самые мечи станут непригодны для своего прямого предназначения.       — Мы ведь можем найти поваленные сучья, — робко предложила Мира, — сделать доски… Или нет?       — У нас нет ничего, чем эти самые доски скреплять между собой. Разве что смола.       — У меня еще остался молекулярно-тканевый сшиватель, — предложила Мария. — Он отлично сращивает ткани, можно даже сказать — сплавляет. Карнистир очень не хотел, чтобы я уходила с ним. Точнее — уносила его с собой. С тех пор, он начал драться с орками, как играть в рулетку — все тело в заплатках.       — Это же вредно — так много его использовать, — с сомнением протянула Эльза. — Я и то, свой так много не использовала. Разве что для редких случаев.       — Эльфы не такие как мы. Их регенерация куда лучше нашей. Вот если сами себе и потерянные конечности отращивали…       Эльза отвернулась. Замечания Марии де Гранц иногда становились чрезмерно жестокими. А говорить такое о Майтимо… даже думать — было сродни предательству. И обидно было ей лично.       — А дерево срастит? — заинтересовался Рига.       — Срастит конечно, это же органические ткани, Штраус.       — А он… ничем не заправляется? Заряжается?       Мария мученически вздохнула.       — Если бы заряжался каким-то осязаемо-исчерпаемым ресурсом, стала бы я его проносить, как контрабандист, разложенным на части и за пазухой? Эта штука — недооцененное и просто гениальное изобретение! — бывший биоинженер взмахнула руками. — Она разрушает молекулярные связи любого органического вещества, а потом конфигурирует её по случайному (из нескольких определенно установленных, а всего их двадцать семь) алгоритму, подстраивая по лучшему варианту.       — Разве изначальный вариант не лучший? — Рига отвлекся от чертежа на песке и изогнул бровь. — Тот, который создала матушка-природа.       — Матушка-природа создала первичные элементы, а после они случайным образом взаимодействовали друг с другом и остальными соединениями. Тупиковые, не имеющие потенциала — отпадали, прекращали существовать либо регрессировали до распада и изначального состояния; остальные эволюционировали… ну это ты знаешь.       — А потом?       — Не существует «лучшего» и «худшего», существует только «подходящее» в конкретном здесь-сейчас. Случайно цианистый водород и формальдегид встретились друг с другом в необъятном подходящем пространстве — по замыслу Эру или по воле теории вероятности, получились нуклеотиды и аминокислоты; прокариот, приспособившись к новым аэробной среде с новой константой О2, стал эукариотом; обезьянка, обнаружив, что камень разбивает орехи, придумала первое примитивное орудие труда. Это всё воля случая, — Мария выдохнула и развела руками. — Я не думаю, что высшей волей или особенным разумом белок столкнулся с другим белком, образовал полинуклеотид… Это всего лишь бесконечное количество переменных, постоянно сталкивающихся в пространстве. Иногда с результатом, иногда без. А что насчет палки… смотри, — Мария уже извлекла из сумки свой прибор — небольшой, он напоминал электрический бритвенный станок, но вместо зубцов выплевывал влажную ленту из первичного полимера, укрытого гидрофобной гелевой пленкой, спасающей его от изнашивания. — Заряд не требуется, потому что… эта вещь всегда в пассивно-заряжаемом состоянии. Первичные соединения и фильтраты, составляющие основу рабочей, если позволишь, «батареи», достают всё необходимое из воздуха, — она хихикнула, — то есть, вообще из окружающей среды.       Она сломала протянутый Джеймсом полуиссохший сучок. Намотала ленту — она легла не так, как полагается ткани, а в облипку, заполняя собой все свободное, потресканное пространство внутри сучка. Рига потрогал её пальцами.       — Нагревается.       — Реакция идёт, — Мария кивнула. А потом поделилась: — Совсем плохо, когда она не идёт… Так было, когда я этим сшивателем пыталась залечить раны Маэдроса, когда мы только встретились. Помните? Еще был ошейник, который перекусить смогла только пелагика, но это…       — А кто изобрел этот аппарат? Я слышала о многих сшивателях, использующих плазму, клетчатку, энергию и даже те, которые нужно было заряжать кровью — самые старые варианты. Но про именно такой. У него ведь даже названия нет, верно? — Мария кивнула, а Ирма задумчиво закончила. — Просто сшиватель… Очевидно, какая-то новая модель.       — Её изобрел мой отец, — плечи, усыпанные тяжелыми пшеничными локонами, вздрогнули и опустились. — Еще на Нарвале.       — У тебя был отец? — изумилась Миднайт. — Погоди… это... Вильер де Гранц?       — Вильер де Гранц? — переспросила Эльза. — Тот самый, из-за которого начался гражданский конфликт… Как ты выжила? Тогда же всех Гранцев…       Мария вздохнула и протянула сучок. Место сплавления было гладким, почерневшим — как будто окварцованным. Рига щелкнул ногтем.       — Почему-то неорганическая конфигурация Теории Вероятности показалась наиболее подходящей, — резюмировал он, на что блондинка безмолвно пожала плечами, продолжая смотреть куда-то в сторону. — Не сломается?       — Не должен.       На плечо Миднайт мягко приземлился Витунн и ткнулся массивным клювом в висок.Почесался и мотнул головой в сторону леса. Каркнул.       — Что-то хочешь мне показать? — Миднайт протянула ему кусок копченой рыбы. Ворон довольно защелкал клювом, принимая подношение, и снова повернул голову.       — Ну, вороны — умные… А этот еще и Зрящий, — в голосе Эльзы, тем не менее, сквозила неуверенность. — Он же ведь что-то нашел?       Птица плавно вспорхнула вверх, превратившись в смазанное чернильное пятно, покружила над головой, не забывая оглушительно каркать на всю округу, и вновь устремилась в сторону Таур-им-Дуинат.       — Я снова туда не пойду, — отперся Рига. Миднайт молча ухватила его за руку и потащила за собой.       — Мария, остаешься за старшую. Ирма, ты с нами. Возьми мечи.       — И кинжал! — воскликнул Штраус.       — Без кинжала обойдемся, — буркнула Ирма.       Судя по её хмурому виду, Куруфин ей нож так и не вернул… Видно, счел подарком. Однако, последовав за Маглоровой птицей к кромке леса и пройдя немного вдоль — там, где сплошь росли обычные деревья, обычные кустарники и начинали проклевываться обычные же грибы, обнаружилось поваленный кедр — кем-то уже услужливо надрубленный. Ворон уселся на одной из торчащих ветвей и, весьма довольный собой, принялся наводить лоск в перьях.       — Прелестно, — Рига похлопал по стволу. — Теперь надо как-то до лагеря докатить. Материала тут даже на две лодки.       — Мы не будем вырубать каноэ? — уточнила Ирма.       — Нет… А может и да. Оно метров пять в длину. Тащить будем сутки, а то и больше.       Рига почесал в затылке. Задача.       Четырнадцать дней ушло на то, чтобы где добротными нолдорскими кинжалами, где и вовсе мечами — чтобы обрубить боковые сучья и кустистую вершину, обтесать и превратить в добротную колоду. Рига, Джеймс и Ирма долго думали над тем, как вытесывать эту лодку, что уместит ни много ни мало — семерых! Однако никаких других поваленных кедров и прочих деревьев поблизости не наблюдалось, а делать две каркасные лодки из одной пироги — дело куда более долгое и неблагодарное.       Работали сменами. Пока трое-четверо занимались лодкой, остальные добывали пищу и обживали лагерь. Лодка задерживала их на месте как минимум на месяц, да и едой запасались впрок. Из выловленных мелких зверей вынимали потроха и мясо, из тонкой заячьей кости Эльза сделала иголку — взамен той, что потеряла то ли в рюкзаке, то ли в траве. Опыт в лесу показал, что чем больше мехов с водой, тем лучше. А перед тем кожу нужно было выдолбить, высушить… Из меха и остатков кожи сделать перчатки, защитившие бы ладони от зноя и раскаленного дерева, которому предстояло нести их по Гелиону.       Половина месяца, от зари до заката, ушла на киль. Рига пожертвовал одним из своих кинжалов, превратив его в допотопное долото, и таким же первобытным молотом выдалбливал сердцевину. На это ушел еще один месяц. Буйное цветение весны сменялось летом — ночи становилась теплее, у воды — знойнее. Мария каждую ночь чесалась от комаров, Миднайт — считала кваканье лягушек, которых наутро они уже готовили на горячих камнях.       Назавтра они готовились к отплытию. Эльза притащила из леса впечатляющий шмат еловой смолы — на вопрос о лесном тайнике только неуверенно отмалчивалась и поглаживала черноперого талисмана отряда по лоснящемуся клюву. Все шкуры убитых и съеденных за два месяца животных Мира сшивала и устлала ними дно лодки. К носу и килю складировали мешки с провиантом, инструменты и оружие. Рига доделывал весло. Руки его обзавелись новыми мозолями и загаром, а труд стер почти все волосы на руках до локтя. Молочная кожа понемногу приобретала карнистировский розоватый оттенок.       Миднайт как раз занималась оперением легких стрел — лучником она была неважным, но за последнее время неплохо поднаторела в плотницкой работе, особенно хорошо получалось работать с предметами более тонкими и мелкими, кропотливыми, чем грубая, но добротная лодка, вышедшая из семерых пар рук. Она сидела в куче ощипанных перьев и связывала их в отдельные пучки, когда ворон внезапно схватил её клювом за ухо.       Она вздрогнула.       У излучины, где в Гелион впадал Брильтор, к которому она сидела лицом, был небольшой холм. По сравнению с холмами Андрама и тем более — Химринга, он казался плоским, сплюснутым, скорее рукотворной насыпью, если бы не ёлки. Ёлки и сосны, с роскошными игольчатыми лапами — они с Ирмой и Эльзой ходили в ту сторону, чтобы набрать того лапника для нормальной ночлежки, когда от земли еще шел холод, а с берега — бриз. Одежда еще хранила свежий еловый запах, с тех пор как она натирала одежду жеваными иголками в надежде отстирать запах пота и крови.       Там, на вершине одной из пихт, стоял эльф-следопыт, характерным жестом приставив руку козырьком к голове. Миднайт различала только силуэт — ни лица, ни еще чего приметного разглядеть она не смогла. Оссириандский то лаиквенди, или нолдо, посланный с Амон-Эреба, а то и вовсе с северных земель? Ведь ездят же сюда народ Амрода и Амраса — поохотиться, стало быть. Миднайт спешно поднялась на ноги и, позабыв про стрелы, зашагала в сторону лагеря, предупредить о нежеланном госте.       — …Зачем ты её коптишь, мы вон еще сколько по реке сплавляться будем…       — …думаю, нам следовало с коней волос надергать, тут тетиву не из чего делать…       — …шкур-то, шкур-то хватит?       Миднайт прокашлялась, а после прокашлялась еще раз. Голос ей отказывал — она всегда говорила тихо, и из-за этой привычки уже не могла говорить громко достаточное время или вообще — кричать, визжать высоким голосом. Хрипла сразу. Она пнула Ирму, громко выяснявшую соотношения груза на самодельной лодке вместе с другими своими со-инженерами ардовского разлива.       — Тебе чего? — отвлеченная, а потому потенциально проигрывавшая спор против двоих азартно настроенных мужчин, Ирма выглядела крайне раздраженной.       — Там эльф. Из разведчиков. То ли выслеживал, то ли случайно наткнулся. Но высматривал что-то долго.       Рига мигом подобрался.       — Где?       — У излучины, где ели. Стоял на вершине.       — Это со стороны солнца, — Джеймс прищурился. — Как ты поняла, что смотрел на нас?       Скайрайс фыркнула.       — Не мели ерунду. Падала тень, а когда я встала, чтобы его рассмотреть, исчез.       — Птицы твоей тоже что-то не видно, — заметил Рига. — Может, им и послан был твой ворон.       — Ворон этот принадлежит Макалаурэ, я его по правому глазу узнаю… — Миднайт запнулась. Быть того не может. Рига смотрел на неё крайне серьезно. Шум со стороны сестер и Марии, заготавливавших провизию и какие-то травы, тоже стих.       — И? Он тебя добровольно отпустил?       Миднайт кивнула.       — Спрашивал, куда идешь? — она мотнула головой.       — Мне кажется, он и без того догадывался.       — Нельзя вот так просто отпустить человека, а потом пустить погоню, — Джеймс закусил палец.       — Так то может быть не погоня, а соглядатай. Присматривает.       — И как долго он будет того…присматривать?       — Пока не сплавимся, думаю.       Они оглянулись на Марию. Она указала рукой в сторону сушащихся на солнце свежих лисьих и барсучьих шкур, а потом на коптящееся же мясо. Сушились вещи. Из готового была только лодка. Но отплывать прямо сейчас они не могли.       — И что делаем?       — Ждем, — Джеймс поднес руку к лицу, развернув ладонью в сторону солнца, — пока этот некто к нам приблизится.       Совсем близко, в высокой траве шел эльф в зеленых одеждах, высоко подняв руки. Над ним металось смазанное каркающее черное пятно.       — Вот и узнаем, — Рига наматывал полоски шкурок на стертые запястья. — Кто он таков и с чем его едят.