Опытный телохранитель

Это был момент, когда их команда выжидала, готовясь к продвижению своего плана, но до этого было ещё много времени и потому каждый был занят чем-то своим. Ушияма возился с раненным заключённым, что так застрял в его подсознании, Нагакура же предпочёл прогулку, пока солнце приятно светило на улице. И настала такая тишина, столь приятная и расслабляющая, ведь Огата с Хиджикатой остались одни в помещении. И снайпер, подобно коту предпочёл просто ждать и отсыпаться, скрутившись калачиком около теплого котла, хотя тот уже остывал. Это было самой малой помехой в сравнении с тем как ныло плечо Хякуноске, ему повезло, что ничего важного не задели, учитывая, что с вышки он тогда ещё и упал. Старик же сидел и почитывал газету, проглядывая сводки статей, словно ища какие-нибудь подозрительные случаи, стараясь продвинуть дело. Попутно он время от времени смотрел в сторону юноши, что так доверчиво лежал к нему спиной, но это были редкие моменты интереса. Его всё ещё интриговала причина по которой этот снайпер, предавший седьмой дивизион решил присоединиться к ним, это учитывая, что в его сторону будет падать много подозрений как на предателя. Но если тот сам предложил себя в качестве телохранителя, значит ему тоже есть какая-то выгода и до определённого момента его команду не перебьют в мгновение ока. Как тогда и подметил Тошидзо, этот парень мог давно его убить, а сейчас мирно сопит. А Огата, словно услышав его мысли слегка дернулся, приподнимаясь, не опираясь на подстреленную руку, секундно зазевался и так сонно посмотрел в сторону самурая, что вогнал последнего в недоумение. Котёл остыл, а снайперу не хотелось лишаться частички тепла, что до селе его так приятно грела. Плавно придвигаясь к старику, тот укладывается на его колени, сразу же закрывая глаза и вновь скручиваясь почти как рогалик. Хиджиката подумал, что в этот момент снайпер чересчур похож на кота, такого наглого, сонного, но удивительно милого и тянущего к себе природным магнетизмом и это удивляло. Он мог бы в мгновение ока обнажить свою катану, перерезать наглецу горло или вовсе отрубить голову, но вместо этого просто продолжил читать газету, ногами ощущая тепло исходящее от бывшего солдата. Тишина и умиротворение, почти как великое сокровище для Хякуноске, что мирно сопел, даже не задумываясь о том, что его могут прогнать, да и если бы прогнали, он бы не стал грустить по этому поводу, краем сознания вслушиваясь в шелест бумаги газеты, что прикрывает его голову и разделяет со стариком. До тех пор пока не ощущает как его макушки касаются, так едва ощутимо, словно боясь разбудить, и он не вздрагивает, лишь пододвигается ближе, надеясь, что для самурая это будет не слишком тяжело. А Тошидзо продолжал умиротворенно зарываться пальцами в мягкую чернь волос, даже сказать почесывая и вспоминая старые времена, его молодость. Ему это всё навевало столь ценные моменты которых у него не было, как если бы его внук или родной ребёнок лежал у него на ногах, а он мог бы так же смотреть на умиротворенное лицо внизу. Вся эта опасная раскалённость напряжения в воздухе ушла, позволяя понежиться в тепле и любви, и бывали особо заметные моменты, когда при лёгком усилении хватки на мягких прядях, Огата вздыхал чуть глубже и затяжнее, вызывая интерес у самурая, что стал чувствовать себя свободнее, откладывая газету полностью в сторону, протягивая вторую руку вперёд, к чужой спине, просто укладывая её там и оставляя, ощущая как вздымается чужая грудная клетка. Казалось, Хякуноске стоило давным-давно уже встать и уйти или пригрозить старику своей винтовкой, хотя та лежала в стороне и он не спешил хвататься за неё. Наоборот, подстраиваясь под тёплые шершавые ладони, нежась в ласке, что стала только настойчивее, доставляя куда больше удовольствия, но Огата не отказался бы от чего-то более жёсткого и грубого. И тогда старик случайно провёл рукой по раненному плечу, что под формой было уже перебинтовано и медленно заживало, тем самым заставляя снайпера вздрогнуть. Он ощутил, что в паху начинает зарождаться тепло, кровь постепенно приливала к нужному месту. Самурай же всё так же внимательно следил за своеобразной реакцией ленивого кота, уже нарочито давя на ранение через одежду, физически ощущая как снайпер вжался в его ноги всем телом, а его дыхание стало прерывистым, но это нельзя было назвать агонией боли, просто потому что взгляд Огаты был всё ещё спокойным, устремленным куда-то за пространство этого дома, но появляющийся румянец на щеках его выдавал, так же как и бугор на военных штанах, которые не были прикрыты плащом. Этого было достаточно, чтобы самурай крепко сжал мягкие локоны в своей жилистой ладони и потянул на себя, запрокидывая голову Хякуноске, заставляя смотреть прямиком старику в глаза, в такое же умиротворенное и заинтересованное лицо. –Огата-кун, так тебе нравится боль?– Это было больше утверждение нежели вопрос, на который снайпер в любом случае не дал ответ, просто улыбнувшись своей фирменной улыбкой, не спеша даваться в сопротивление, позволяя оттянуть волосы ещё чуть назад, увеличить натяжение, чтобы дышать было ещё сложнее, ещё приятнее и медленнее, глубже. Пока самурай спустил вторую руку ниже, проводя по бледной шее, скрытой под одеждой груди и дотягиваясь до возвышения на штанах, проходя по нему ладонью, с силой сжимая, наслаждаясь реакцией, тем как спина Огаты выгнулась дугой и сам он начал съезжать на бок, приподнимая таз и жмурясь, заплывая румянцем ещё больше, пока уши его полностью покраснели. И Хиджиката умилялся этому, ловя эту невинность и непривычную открытость, расслабленность. Некоторое время старик просто дразнил и поглаживал набухающий член, слушая прерывистые выдохи юноши, позволяя ему пристраститься к этому, своеобразно перевести дыхание перед тем как с силой подтянуть к себе, меняя своё положение сидя, чтобы между его ног уместился Хякуноске, облокачивая того на себя и всё так же запрокидывая его голову назад, к себе на плечо, и Огата так доверчиво открывал свою шею, где было видно как под кожей синеют вены и по ним бежит кровь, как пульс отдаёт самураю в губы, когда он прижался к нему, кусая переход шеи к плечам, оставляя, небольшие царапины, всерьёз не намереваясь ранить, хотя без сомнения, снайперу бы понравилось. Как нравится то, с какой силой сейчас его вжимают в старое, но сильное тело, давя на рану и цепляясь зубами за кожу шеи сильнее, вырывая из того ленивый и тихий выдох сорвавшийся с приоткрытого рта, что даже была видна нить слюны, соединяющая ряды зубов. Бывший солдат плавился в опытных руках. –Позволь показать тебе, что такое сюдо.– В хитрых глазах блеснуло что-то хитрое, то что заставило нутро снайпера затрепетать. А самурай хотел больше, ещё больше распалить это создание, довести до такого состояния, где этот мальчишка будет стонать в голос и цепляться за его юкату, чтобы этот опасный зверь стал податливым, ещё больше поддался искушению и открылся полностью, став уязвимее. И чтобы подразнить, помучить первое время, старик не трогает больное плечо, предпочтя отодвинуть военную форму, расстегивая мешающие пуговицы, всё так же вдавливаясь в чужую спину. Рука его скользнула под ткань, наконец касаясь прохладной кожи груди, сразу же скользя к соскам, оглаживая их и чувствуя как тело в его руках вздрогнуло. Слишком горячо для дикого кота? Вторая рука скользнула вниз. Молодой человек сидел в углублении ног, а его собственные раздвинули шире, как на зло всё так же массируя и сдавливая через грубую ткань штанов. И снайпер пыхтит, словно ему перекрывают доступ к кислороду, ему хочется больнее, сильнее, жёстче, окунуться у удовольствие слитое с болью, чтобы он почувствовал всё это, глубину и силу, тот самый риск, оживляющий его нервные окончания и по истине доставляющее ему удовольствие. И издевательство продолжалось. Плащ сняли, убирая одно из препятствий, без промедления раскрывая чужую грудь шире, водя по рельефам мышц, удивляясь как такое тело может быть и твёрдым как сказала, но и мягким на ощупь, словно кожа сделана из бархата. Пальцы зажали между собой один из сосков, нагло и резко начиная тянуть в сторону, щипать и выдавливать из снайпера тихое скуление. Под второй рукой стояк стал крепче, да, этого мальчишку определённо заводит боль. Дикий кот, которому этого явно мало, не собирается довольствоваться тем что есть, и переворачивается, садясь лицом к лицу, обхватывая старика за спиной ногами, придерживаясь за его плечи, хотя из-за ранения это далось слегка тяжело. Но его чёрные омуты с невидимыми зрачками поглощали, как и наглая, довольная улыбка, когда он приблизился к самураю слишком близко, почти сталкиваясь лбами и носами. Хиджиката ощущал на своей коже тяжёлое, возбуждённое дыхание, становясь всё азартнее, пока эти бездонные глаза на него глядели. –Так вот он какой, Барагаки.– Мурлычет снайпер, ластясь и потираясь пахом внизу о самурая, ощутимо сжимая руки на чужих плечах, ожидая реакции. А Тошидзо только ухмыляется, самый наглый кошак в его жизни, что подслушал его прозвище и сейчас этим явно провоцировал, пеняя на чужой характер, ведь в молодости старик был резким и крайне задиристым, но в пороховнице ещё есть порох, чтобы утереть нос этому наглецу. Притягивая нахала рукой, обхватывая его затылок и направляя, пожирая его губы, специально мягко, вальяжно и грязно, заставляя юношу заплыть слюной, нарочито в это же время давя на рану, когда он зажимался, дёргался, спина его выгибалась обратно дугой, но от чужих губ Огата не отрывался, хотя тело его дрожало в экстазе, что прошибал его нервные окончания и отдавало болью в член, что по прежнему был скован одеждой. Воздух в лёгких заканчивался, но снайпер не хотел отстраняться, продолжая смешивать их слюну, покусывать плоть и стягивать языки вместе, почти содрогаясь от боли, когда в лёгких начало печь и болеть, когда старик заходил так глубоко внутрь него, что хотелось скривиться, нахмурить брови, чтобы на носу выступили складки недовольства. Но самурай сам отцепил от себя юнца, что уже задыхаясь, по прежнему тянулся к нему, продолжая целовать, словно не осознавая, что такими темпами убьёт себя. И остановился тот, только ощутив как волосы вновь тянут назад, оголяя шею самым открытым и уязвимым способом, пока снайпер загнанно и хрипло дышал, вытерев свои налитые кровью губы, что тоже начинали немного болеть. Но даже в таком состоянии этот паршивец по прежнему нагло смотрел в глаза Хиджикаты, спеси в нём явно не поубавилось, как и возбуждения, хотя тело стало куда податливее и старик это видел невооружённым взором, ведь тело обмякло, позволяя оттягивать волосы с головой в разные стороны и направления и Тошидзо столкнул того в сторону, глядя как истинный кот приземлился на руки, жалобно прохрипел, ведь от такого плечо отозвалось болью. Последний самурай со спокойной улыбкой продолжал обследовать молодое тело, приподнимая форму на спине и стягивая штаны, оставляя фундоси не тронутыми, из-за чего Хякуноске недовольно прикусил губу, помогая старику и устраиваясь поудобнее в его сложенных ногах, прогибаясь в пояснице, чтобы уместиться в образовавшейся ложбинке. А старец не промах, стягивая штаны не до конца, лишь до колен, оголяя чистую и бледную задницу, любовно оглаживая её, любуясь покрасневшим лицом и ушами, это ему определенно доставляет удовольствие тоже. –Расслабься, котик.– И Огата подчиняется, слушается, даже если его тело всё ещё подрагивает. Он определённо перевозбудился, но это доставляло тоже своего рода удовольствие, когда Хиджиката оглаживал его ладонями, проходя по спине, что была в холодном поту, щекоча живот, что напрягался, а потом с подрагиванием вздымался при выдохе. Мучительно медленно и долго ползя к паху, где фундоси уже полностью промокли, болезненно натирая чужой член. Снайпер испуганно пискнул, когда ткань отодвинули и рука ухватилась за влажный член, без стеснения надрачивая оный, не сводя глаз с лица Хякуноске, ловя каждую эмоцию, каждый выдох, что уже с каждым разом всё больше походили на тихие стоны. На члене было достаточно смазки, чтобы рука комфортно скользила, особенно быстро проскакивая по головке и уздечке, так же стремительно возвращаясь к основанию, задерживаясь там и нарочно стягивая пальцы там, не позволяя кончить, и Огата бы безвольно дёргал бедрами в желании кончить, если бы его задницу не притянули вниз, не позволяя этого делать. И повезло, что хозяева дома любили хранить в этой комнате ароматические масла в горшках у стены. А самурай не постеснялся взять один из них с наиболее мягким и приятным ароматом, зачерпывая на пальцы, перед тем как раскрывать ягодицы и намазать вход. Снайпер слегка сжался от холода, но теплые пальцы быстро согрели вещество, позволяя первому пальцу протиснуться внутрь, слегка растягивая вход и странно наполняя Огату изнутри, знакомя с новым чувством. Слегка растянув вход, старик добавил и второй палец, что вошёл крайне легко, проскальзывая по гладкой и бархатной поверхности прямиком в тёплый жар нутра, пальпируя внутренние стенки, пока юноша отчётливо не простонал, так резко и звонко, что было понятно, что тот сам этого не ожидал, вновь притихая. –Ха… Сильнее…– Раздается хрипло снизу, пока со лба Хякуноске капал пот, а сам он утыкался головой в пол, сжимая пальцы, чувствуя как его член пульсирует и как после этих слов старик сильнее сжимает кольцо, выбивая из него скулеж, мягко улыбаясь, смотря на всё это. Хиджиката решил побаловать мальчишку, без предупреждения добавляя и третий палец, слегка разводя их и погружая их по самые костяшки, зная, что это довольно таки больно, но мальчишка в его руках стонет, извивается ужом и не знает куда себя деть, импульсивно тянется к сжимающейся руке старика, желает убрать кольцо, кончить наконец, жалобно всхлипывает. Старик не уступает ему, не отпускает, продолжает оглаживать и давить на простату, двигая пальцами, мучая как можно дольше, пока не видит слёзы на хитрых кошачьих глазах. Огата убирает руки обратно, кладя их перед собой и вновь ложась на них, вызывая этим довольство у самурая. –Хороший мальчик.– И руки его становятся словно камень, непреклонные в своих движениях, по настоящему тараня комок нервов, доводя бывшего солдата почти до обморочного состояния, жёстко и грубо надрачивая член с огромной скоростью. Так, что даже не смотря на боль и уже знатное кровавое пятно на форме, Хякуноске вытягивается и поднимается на руках, закидывая голову назад, напрягая ноги так, что самурай это чувствует и закусывает губу, нервно пыхтя. –Кончай.– Подсказывает Хиджиката, доводя до пика, на грани болезненности, от которой будет болеть и задница и член, но снайпера это не волнует и тот кончает в чужую руку, крупно содрагаясь, что со стороны может показаться, что это конвульсии или судороги, но лицо его было искажено удовольствием, что рот его бесформенно открылся, а глаза почти закатились, когда он уже ослабленно обмяк, чувствуя как руки уходят от него, отпускают, но с ног его никто не сгоняет. Самурай вытирает руки о многострадальный плащ, глядя на запыхавшегося мальчишку, что в таком состоянии даже походил на безжизненный труп, выдавал его лишь румянец на лице и ушах. Тошидзо добродушно помог снайперу и натянул ему фундоси со штанами обратно, поправляя вещи и переворачивая дикого кота на спину, передвигая того в этот раз ближе к себе не задницей, а лицом, всё таким же спокойным и нейтральным, удовлетворённость сверкала лишь в приоткрытых глазах. Последний самурай оголил верхнюю часть тела юноши полностью, глядя на окровавленные бинты, медленно и не спеша, даже медитативно принимаясь их разматывать, пока человек лежащий внизу гипнотизировался этим, вновь начиная засыпать. До тех пор пока рану словно заново не разодрали, как оказалось стерилизуя спиртом и снайпер едва сдержался от рывка, чтобы вырвать из чужих рук склянку с жидкостью, только самую малость хмурясь от боли. Всё равно снова у него не встанет, он был удовлетворён. Дальше они продолжали без слов, что были вовсе не нужны. Самурай направлял Огату, позволяя тому уткнуться ему в плечо, расслабленно сопя, пока шершавые руки накладывали новые бинты. Казалось ещё чуть-чуть и тот запоёт какую-нибудь старую колыбельную, но этого не случилось, ведь Хякуноске уснул быстрее, заставляя старика удивиться и ухмыльнуться. Эх, если бы он был бы моложе, этому шкету досталось бы по полной программе, но сейчас Хиджиката лишь устраивает дикого кота вновь на своих коленках, так и не одевая снайпера обратно в форму, решая, что та всё равно в крови и сырая. –Эй, Тоши… У вас всё в порядке?– Ушияма неожиданно заглянул к ним, чтобы спросить о чем-то, но увидев такую картину быстро позабыл истинную цель прибытия, замечая только окровавленные бинты в стороне, да форму с такого же цвета пятнами. Здоровяк подивился тому как спокойно Огата лежит на коленях у старика и гадая, что же тут произошло. Вместо ответа самурай лишь кивнул, так беззаботно, что любой бы поверил в его истинную невинность, словно это не он довел снайпера до такого состояния. –Ну… Хорошо.– Ушияма сдвинул взор, и его лицо на секунду осенило, словно он вспомнил за чем изначально шёл и без промедления схватил рукой один из горшков с маслом. Кажется ему тоже есть чем заняться со своим больным. Сёдзи тихо прикрывается, вновь оставляя самурая и снайпера наедине и только старик мог видеть, как лицо Огаты полыхало. Тошидзо усмехнулся, снова накрывая его мягкую и взлохмаченную макушку ладонью, не спеша массируя. Он не сомневался, что чужая задница сейчас саднит и пульсирует и он был прав, ведь Хякуноске так же ощущал и оставшуюся влагу там, вместе со слегка болящим членом, но на общем фоне это не доставляло огромного дискомфорта, особенно когда он фокусировался на пальцах, что просеивали пряди, пока вторая рука добротно оглаживала и грела его лопатки с загривком. Так дикий кот и замурчал, слегка вытягиваясь и умещая на чужом бедре свою руку.