Незваный гость

Настойчиво звоню в его дверь, перебудив, наверное, всех соседей. Это как крепко надо спать, чтоб четверть часа звонка не слышать… А может, его просто нет дома? Роюсь по карманам в поисках телефона. Движения замедленные. Хороший был вискарь. - Тихонов, - отвечает он хрипло. - Тихонов, подъём! – кричу я в трубку и снова задорно трезвоню в дверь. Наконец, щёлкает замок, другой… Он щурится от яркого света, такой сонный и тёплый, в пижаме с голубыми зайчиками и морковками. Глупо улыбаюсь, изучая этот детский рисунок. Зайчики двоятся, у каждого из них по четыре уха. - Салют, - закрываю за собой дверь, пытаюсь разуться. Получается плохо. - Данилов, три часа ночи. Чего тебе надо? – ворчит он. - А ты не догадываешься? – улыбаюсь я. - Ты бы хоть иногда предупреждал о своих визитах. - А нахера. Всё неожиданное – приятно. Ведь я приятен тебе, Ванечка? - Я просто в экстазе, когда мне спать не дают, - раздражённо отвечает он. – Тебя явно не учили в детстве хорошим манерам. - Я – детдомовский. Забыл? - Это – не оправдание. Никак не могу справиться с ботинками, чертыхаюсь. Понимая моё состояние, он предлагает не особо любезно: - Кофе будешь? - Не откажусь. Помогает мне разуться, ведёт на кухню, сажает на стул, открывает окно, впуская в помещение холодный ноябрьский воздух, так необходимый сейчас. Молодец малыш, умеет обращаться с пьяными мужиками. Постепенно начинаю приходить в себя. Знал ведь, что нельзя бухать с Власовой – эту ведьму хрен перепьёшь. - Спасибо, - кажется, я впервые говорю ему слово благодарности. Хватаю за запястье, подношу прелестную ручонку, подавшую чашку кофе, к своим губам. И это – тоже впервые. Никогда не целовал его. Определённо, я сегодня сам не свой. Притягиваю его, сажаю на свои колени. Он не сопротивляется – знает, что не справится со мной, даже с пьяным. Утыкаюсь носом в его макушку. Это восхитительно. – Тихонов… - Чего тебе? – без энтузиазма уточняет он. - Тихонов… Тихонов… - повторяю я как идиот. – У тебя волосы морем пахнут. - Угу. Я уже забыл, как оно выглядит. Допиваю кофе, снимаю с Ваньки верхнюю часть пижамы, изучаю спину. Золотистая кожа, трогательные лопатки – словно крылышки ангела… Наполняюсь нежностью неведомого мне происхождения, от которой щемит сердце и становится трудно дышать. Определённо, что-то не так со мной сегодня. И меня это пугает. - Откуда такой загар? - Из солярия. Логично, раз он давно на югах не бывал. - Говорят, солярий вреден. - Говорят, бухать вредно, - ухмыляется он. Один - один. Укладываю героя моих навязчивых снов скандального содержания на стол. Целую и покусываю его спину от шеи до копчика. Пальцем - по позвоночнику... Затем, повинуясь странной извращённой прихоти, повторяю путь пальца кое-чем другим. Он вздрагивает и напряжённо замирает: металл ствола холодит горячую кожу. Оборачивается, тараща на меня глаза. Не верит в происходящее. Вот теперь он точно проснулся. - Данилов, ты чего?! - Провожу оперативно-розыскные мероприятия, - отшучиваюсь я. Он ещё спрашивает. Разве не видно, чего? Сдвинулся я. И всё – из-за тебя, Тихонов. Сегодня я растягиваю твой анус не тем стволом, что у меня между ног, а другим. Страшно тебе? А мне страшнее. Потому что ты занял все мои мысли. Ты – моё наваждение. Ты вызываешь во мне самые противоречивые и иррациональные чувства и желания. Вынимаю пушку из его задницы, кладу её на подоконник. Испуганный и побледневший, он влепляет мне звонкую пощёчину. Я заслужил. Как он прекрасен в гневе… Поджимает губы и смотрит с таким укором, что я чувствую себя полным дерьмом. Дрожит в моих объятиях. Не бойся, малыш, я никогда не причиню тебе вреда, разве что поиграю с тобой как кошка – с мышкой. Прежде, чем он начнёт возмущаться, припадаю к его рту, затыкая его. Долго, безумно долго целую. Он почти не отвечает, просто позволяет моему языку творить что-то невероятное. Я задыхаюсь, но продолжаю. Откуда ты такой, Тихонов? С какой планеты свалился? Сколько ещё твой облик будет сбивать меня с истинного пути? Ведь я собирался к Амелиной, но в последний момент назвал таксисту твой адрес. Захотел увидеть тебя, просто увидеть. Будь ты проклят, Тихонов. Застываю над ним, изучаю его лицо, ищу в огромных усталых глазах что-то важное… - Стёпа, мне в шесть вставать. - Зачем? – задаю глупый вопрос. - Затем, что на работу. - Ну, так и мне – туда же. Пустишь переночевать? - Обойдёшься. Кончай и вали отсюда. - Не груби старшим. Отворачивается. Я противен ему. У нас никогда не будет взаимной любви, только взаимная ненависть. Но меня это устраивает. Не могу наглядеться на него, пялюсь как придурок на карие глаза, по которым всегда трудно считывать эмоции, на раздувающиеся ноздри, на сжатые губы… Его лицо такое напряжённое. Впервые хочу делать этому мальчику хорошо. Ему, а не себе. Хочу видеть его приоткрытый в истоме ротик и слышать его стоны. Что подсыпала Власова в вискарь? Он удивлён. Думал, я выебу его по-быстрому прямо на обеденном столе, а я тащу его в спальню. Здесь только два источника света – ноутбук на тумбочке и огромная круглая луна за окном. Полнолуние. Кладу его на кровать, снимаю остатки одежды с нас обоих. - Данилов… Ты бы хоть в душ сходил, - ворчит он и воротит нос. - Не любишь потных мужиков? Рассказывай, - ухмыляюсь я. Целую, кусаю, кусаю, снова целую всё его тельце в бело-голубом свете луны – косточки, сосочки, яички, ягодички… Такая вот затянувшаяся прелюдия. Не ожидал, малыш? Удивлён? Капитан Данилов умеет доставлять удовольствие не только себе. Шумно выдыхает, вскидывается, вонзая ногти мне в спину. Вот сучонок. Даже Амелина так не царапается. Я залюблю его сегодня до смерти. Давно никого так не хотел. Давай, давай, звучи подо мной громче, мальчик, мне это льстит. Вылизываю его шею и лицо как преданный пёс. Ставлю в нужную мне позу. Он уже более, чем готов, маня в себя бесстыже выставленной на обозрение задницей, которую видят лишь двое – луна и я. Проникаю в райские врата и замираю от наслаждения. Вот он, мой рай. Здесь, на земле. Я, грязный грешник, нашёл своё пристанище в удивительном парнишке, как блуждающий по просторам океана неприкаянный корабль – у долгожданной гавани. Я не заслужил это счастье, но я беру его силой, краду его, словно вор-рецидивист. - Стёпа… - выдыхает он моё имя. Моё. Как же это прекрасно, как же это заводит… Я нежный и неторопливый с ним. Не такой, как обычно. Никаких грубых и резких движений, только плавные и медленные. Я умею быть разным, мой хороший. Стонет протяжно, принимает меня глубже. Как восхитительно… Я готов полжизни отдать за эти ощущения. Хочу драть его снова и снова, регулярно, ежедневно, везде и всюду. Тихонов, чёртов Тихонов, и откуда ты такой взялся… Орёт как кошка в марте, просит большего. Мучаю его неспешными, но весьма удачными по траектории проникновениями. Оттягиваю финал. Меж тем он близок. Останавливаюсь. Замираю. Прислушиваюсь. Наше дыхание и биение сердец – как одно. Хочу запомнить этот момент. А теперь деру его как обычно, как он привык. Умирает подо мной, захлёбываясь в ярких всполохах нахлынувшего удовольствия, словно в шторме. У него уже нет сил кричать и подмахивать попкой. Лишь произносит в бреду что-то среднее между «Данилов» и «давай». Даю, мой мальчик, всего себя тебе даю. Матерюсь. Кончаю в него. Выпадаю из реальности, растворяясь в фейерверке оргазма. Он следует за мной, содрогаясь всем телом. Чувствую на ладони его горячее семя. Зарываюсь носом в волосы. Он больше не пахнет морем. Он пахнет мной. Не гонит меня вон, как обещал. Обвивает ручонкой шею, блестит глазищами и улыбается довольно. Дремлет у меня на груди, тихонько посапывая как младенец. Порочный ангелочек... Снова хочу его до одури, и так же сильно хочу курить. Но сигарет под рукой нет, а он есть. На часах четверть шестого. Ещё можно много чего успеть – и пошалить, и позавтракать, и опоздать на работу… Не осмеливаюсь его будить. Пусть досмотрит свои сны. Но, всё же, мягко увожу его из объятий Морфея – в свои. Глажу по голове, по спине… Устраивается удобнее, ёрзая на мне и поневоле усиливая стояк. Невыносимо… Приподнимаю его, сонного, и осторожно насаживаю на стоящий колом член. Попрыгай на мне, мальчик. Я – твой жеребец. Сделай утреннюю зарядку. Я – твой тренер по фитнессу. Улыбается, открывает глазёнки, упирается руками в мои плечи и начинает двигаться. Луна по-прежнему смотрит в окно, словно огромный прожектор, заливая мистическим светом комнату. То ли Ванечка, то ли виденье… Задаёт бешеный темп, откидывается назад, отдрачивает себе, стонет, я вторю ему. Кончаем вместе. Падает на меня без сил. Смеётся. Ему хорошо. Успеваем провалиться в крепкий предрассветный сон на несколько минут перед тем, как зазвонит будильник. Потом он бродит по квартире вялый и ошалевший, шаркая тапочками. Засыпает над сковородкой, разбивая в неё яйца. Бужу его поцелуями. И пусть яичница сгорит…