красная шапочка

— Да где же эта сраная кепка?       Чонгук обошёл уже всю комнату, перерыл каждый шкаф и заглянул подо все кровати в поисках кепки Донсу, мальчика из своего отряда, сейчас наблюдающего за поисками расстроенным, провинившимся взглядом. Малец боится, что без головного убора его не возьмут в первый за смену поход.       Миён, одногруппница Чонгука и, по совместительству, со-вожатая, стоит в дверях, уперев руки в боки, и крайне недовольным взглядом смотрит на героя дня, задерживающего весь отряд. Чонгук же не хочет портить утро ни себе, ни детям и потому спустя пять минут безрезультатных раскопок вылезает из-под двухъярусной кровати и треплет Донсу по неприкрытой макушке. — Думаю, лучше найти какую-нибудь замену.       Вздыхая, Миён сканирует комнату в последний раз, словно именно сейчас кепка сама попадётся на глаза, прятавшись по углам всё это время. — Пойдёшь в пакете, — совершенно серьёзно говорит она Донсу. У того аж губки начинают дрожать, и Чонгук подавляет смех и выводит их из домика, прежде чем мальчик может разреветься.       Остальные девятнадцать детей столпились у лужайки с гамаком, залезая на натянутую между двух деревьев сетку и выталкивая друг друга со звонким хохотом. Присмотреть вожатые за своими чадами попросили охранника, которого сейчас безжалостно раскачивают в гамаке с такой силой, что все птицы улетели с веток едва дрожащих деревьев, испугавшись мощи девятилетних дармоедов, а рядом стоит вожатый отряда постарше и командует сим беспределом. — Лево руля! — отдаёт приказ Тэхён, на что дети, даже не смущаясь того, что это не их вожатый, толкают гамак с радостными воплями, подначенные в кои-то веки одобряющим их безумие взрослым. — Право руля!       Из кармана охранника, совершающего нехилые такие акробатические кульбиты в сетке, начинают сыпаться монетки, и дети тут же начинают собирать деньги, уклоняясь от всё ещё раскачивающегося над их головами гамака. — Йа! — окликает этих бесстыдников Миён, и остаётся лишь удивляться, как они все не разбегаются по территории лагеря врассыпную, а коченеют на месте, переводя пойманный взгляд на своих приближающихся вожатых с семенящим рядом унылым Донсу. Кажется, он уже смирился с участью идти с напяленным на голову пакетом. Чего не сделаешь ради похода на речку. — Оставьте бедного дядю Чо в покое, а то в космос его сейчас запустите.       Хватаясь за сердце, охранник кое-как вылезает из переставшего раскачиваться гамака и едва не встречается боком с землёй, когда его заносит. Чонгук подоспевает как раз вовремя и вместе с, по-видимому, раскаявшимся Тэхёном ловит бедного дядю Чо, помогая встать на ноги. — А что, так можно было? — выпучивает любопытные глазки девочка из их отряда, Сонхи, невинно улыбаясь, когда Миён игриво грозит ей пальцем. — Так, пришла полиция веселья. Отдаём обратно деньги и извиняемся, — отчитывает детей девушка.       Те заканчивают собирать монетки с земли и сваливают их в небольшую кучку, вручая обмахивающемуся кепкой охраннику. На удивление, он даже не ругается на этих нахалов, лишь устало улыбаясь на промямленные извинения, и опирается на Чонгука и Тэхёна, пытаясь совладать со всё ещё кружащейся головой.       Миён же оглядывает успокоившихся и тупящих сейчас взгляд в землю в напускном стыде детей, проверяя, у всех ли есть головные уборы для похода. — У кого-нибудь есть платок или что-то, что можно было бы завязать на голове?       Пока Чонгук и Тэхён отводят состарившегося на пару лет за последние пять минут охранника до поста, одна из девочек вызывается со словами, что бабушка упаковала ей кимчи в поездку, завернув в косынку. Донсу едва не в слезах обнимает свою спасительницу, прежде чем потащить её в сторону домика. Нечего косынки припрятывать, когда есть вероятность припечённых макушек и пропущенных походов. — Ты зачем моих детей подначиваешь? Своего отряда нет? — кряхтит Чонгук, помогая охраннику опуститься в своё кресло в домике у самых ворот. — Контролируемый хаос лучше стихийного, — заявляет Тэхён, протягивая настрадавшемуся мужчине бутылку воды и наконец оставляя его в тишине и спокойствии отходить от бюджетных американских горок. — А наш отряд сегодня вместе с вашим.       Только вздохнувший с облегчением Чонгук замирает, переводя на парня полный непонимания взгляд, а тот только улыбается, поправляя козырёк кепки от палящего солнца. — В каком смысле?       Наконец закончившая распределять детей Миён поднимает взгляд на задержавшегося Чонгука, и у обоих едва округляются глаза, когда рядом раздаётся топот направляющихся прямо к ним пятнадцати подростков с рюкзаками и в плавках. С тем, какой громкий этот отряд, не заметить их просто невозможно. Сосунки, коими Тэхён на пару с Джису прозвали своих детей, ещё даже чемоданы распаковать не успели, а уже держат на ушах весь лагерь. Радует только то, что вторая вожатая вменяемая по сравнению со своим братом по несчастью и держит детей в узде, когда надо. Как, например, сейчас, пока Тэхён занят нахмурившимся и крайне недовольным происходящим Чонгуком, а выходить уже пора. Даже загасивший валерьянки охранник подгоняет, желая поскорее закрыть ворота и вернуться к своей дораме. — У нас общий поход, — добивает подоспевшая Джису любые чонгуковы планы сегодня хорошенько искупаться и понежиться на солнце в максимальном спокойствии, которое только возможно при наличии двадцати неугомонных карапузов. Девушка, не замечая громовой тучи над головой прямо в шаге от неё, только улыбается и поправляет соломенную шляпу, которую Чонгук бы с радостью приватизировал, если бы у него было чуточку меньше совести. — Вы же знаете дорогу, да? — Да, Миён уже выстроила маршрут, — бормочет Чонгук. Вожатая благодарно улыбается и идёт в начало отряда, оставляя его в компании своей головной боли и обрушившихся с треском мечт.       Общие походы привлекали Чонгука до тех пор, пока он не узнал, что отряды группируются не по желанию вожатых, а по воле директора лагеря. Перспектива всю смену ходить одним или в компании адекватного отряда помахала ручкой и испарилась так же стремительно, как и вера Чонгука в справедливость прямо сейчас, пока он смотрит на остановившихся рядом подростков и тяжело вздыхает, предвкушая безудержное веселье следующие три часа. — Ну что, застряли мы с тобой сегодня, красная шапочка, — заключает Тэхён очевидное и подмигивает, прежде чем заняться построением своих детей.       Запыхавшийся под весом охранника и обрушившихся на него прекрасных новостей Чонгук вздыхает и поднимает взгляд, проклиная небеса за сию подставу. Он уже жалеет о том, что они не ушли пораньше, а всё из-за потерянной кепки. Они нынче в дефиците, и Чонгук — яркий тому пример.       Яркий, к слову, в прямом смысле, потому что стоит он сейчас в красной зимней шапке в тридцати двухградусную жару по своей же вине и тупости, забыв купить летний головной убор и за два часа до поезда откопав в шкафу единственную подходящую вещь, из-за которой теперь его весь лагерь и даже уборщица называют красной шапочкой.       Во главе с Тэхёном, который его так и нарёк.       И за какие только грехи Чонгуку всё это, а? Говорят, лето — время без забот. Однако идёт всего лишь-то третий день смены, а в его волосах уже наверняка мелькает седина.       Орда орущих бешеных детей способна довести любого. Даже терпеливого, спокойного и любящего малышню Чонгука, ехавшего в этот лагерь с целью немного отдохнуть от учёбы и ритма никогда не спящего Сеула и закрыть практику на отлично.       Когда в деканате по окончании третьего курса ему сказали, что он может в качестве практики выбрать работу в детском саду, помощь в приёмной комиссии своего университета или роль вожатого в лагере на юге страны, Чонгук без раздумий выбрал последнее и принялся радостно собирать чемоданы. Из его группы в тот же лагерь поехали лишь Миён и лучший друг Чимин, решившийся взяться за совсем подростков — четырнадцатилеток. Чонгук не знает, смелость это была или глупость, но главное, что проблема не его.       Его проблема — Ким Тэхён, каким-то боком оказавшийся в том же лагере, что и он, при этом не имея никакого отношения к образованию и детям, ведь учится он на дипломата. Какие отношения он приехал сюда разъяснять, Чонгуку непонятно, да и узнавать он не собирается по простой причине мне чё, заняться больше нечем. Только эта вечно улыбающаяся, наглая, горячая рожа покоя не даёт всё равно.       Видите ли, Чонгук никогда не хуебесится на людей просто так. Он вообще считает себя достаточно открытым, добрым, заботливым человеком, который ни за что не будет растрачивать собственную энергию и настроение на то, чтобы подгадить другим. Вот и Тэхён не стал исключением. Причина мечтать о том, чтобы сделать его куклу вуду и проткнуть иголками, а затем отрезать конечности и поджечь у Чонгука имеется.       Искры начали летать ещё в первую встречу и не угасают по сей день, как бы он ни старался. Познакомились они через общих друзей, — читайте, Чимина, — пару лет назад, когда Чонгук поступил в университет и с первых дней закорешился с Паком так, что не отлипают они друг от друга до сих пор. Даже здесь комнату делят на двоих и отряд бы делили, если бы не правило, что в каждом отряде вожатыми должны быть парень и девушка. Какую недосемью лагерь таким образом хочет создать на три недели, Чонгук не знает, но зато предельно уверен в том, что из них с Миён на роль бати подходит совсем не он — хватает одного грозного взгляда девушки, чтобы выстроить по струнке их двадцать приёмных детей. Чонгука вполне устраивает их уже сложившаяся за первые несколько дней динамика плохого и хорошего полицейского.       Так вот, возвращаясь к Тэхёну.       Чонгук вполне уверен, что если бы не характер парня, его заигрывающие шуточки и вообще всё в нём, если честно, то они могли бы поладить. Делить друзей с этим персонажем и выслушивать его бесконечные подколы вперемешку с флиртом уже было не огонь, а потом Чонгуку ну вот надо было переборщить с алкоголем на новогодней тусовке и плашмя упасть губами на тэхёновы так, что подняться он не мог добрые полчаса, пока улюлюканье заставшего их в своей комнате Хосока не вернуло подавший в отставку от алкоголя и возбуждения здравый смысл. Вылетел он в коридор и подальше от тусовки как ошпаренный, и с тех пор малейший шанс на отепление льдов, покрывших в чонгуковом сознании имя Тэхёна и всё с ним связанное, сошёл до нуля.       И даже три недели в лагере бок о бок не смогут расколоть этот айсберг. Хоть вторую часть Титаника снимай. — Выдвигаемся?       Чонгук завязывает пропахшую кимчи косынку на вновь радующемся жизни Донсу и делает глубокий вдох, прежде чем повернуться к герою, кажется, всей его грёбаной жизни и натянуть на лицо дружелюбную улыбку, кивая. Тэхён, не замечая подвоха, улыбается в ответ.       Пересчитав макушки своих ребят и убедившись, что все на месте, Чонгук кивает Миён и ждёт, пока его отряд и отряд Тэхёна пройдут мимо в сторону ворот, чтобы подстроиться в конце и следить за тем, как бы никто не отбился по дороге. — Так, тугосери, помните, о чём мы договорились в первый день. Потеряетесь — вы сами за себя. Искать не буду, да ещё и съем все ваши заначки с едой, которую вы сюда протащили. Поэтому не выбиваться из колонны в ваших лучших интересах, — с натянутой улыбкой командует Тэхён, опуская козырёк кепки одному пацану, когда тот показывает ему язык. Таким методам воспитания в преподавательском вузе не учат. А может, надо?       Не, глупость какая-то. — Дипломат от Бога, — бормочет Чонгук себе под нос и поправляет шапку, прощаясь с охранником, когда тот наконец закрывает за ними ворота, оставляя Чонгука в дикой среде на растерзание пристроившегося рядом и явно пришедшего в этот мир по его душу Тэхёна.       Сегодня на улице достаточно жарко, но не душно — дожди обещают где-то через неделю, поэтому все стремятся обойти окрестности и насладиться летним солнцем и приятной погодой, пока есть возможность. Чонгук уже предвкушает свой загар, а непогоду можно скоротать и на территории лагеря. Для этого в инвентарной у домика главного вожатого лежат резинки и нитки для фенечек, краски с бумагой, баскетбольные мячи и многое другое.       До речки идти минут сорок, и потому он достаёт наушники, как и многие идущие впереди дети, и вставляет один со стороны Тэхёна, сразу же прочертив границу — не суйся, ёбнет током. А тому хоть бы что: идёт себе, фотографирует местность, здоровается с редкими прохожими, живущими в близлежащей к лагерю деревне, окликает выпадающих из колонны детей и лишь время от времени косится на Чонгука, с головой ушедшего в музыку.       Тот и сам украдкой поглядывает на парня, когда тот слишком занят запечатлением поистине захватывающего пейзажа раскинувшихся слева от них гор, и то и дело одёргивает себя, говоря следить за детьми вместо того, чтобы стремиться заработать себе косоглазие, смотря на тёмные кудри, торчащие из-под кепки, и то, как улыбка пробирается на лицо Тэхёна каждый раз, когда он делает хороший снимок.       Чонгук бы попросил его сбросить фото после похода, только вот не хочет делиться номером телефона — отбоя же потом от звонков и сообщений не будет.       У него есть причины так полагать. До рокового дня, коим Чонгук в своей голове прозвал тридцать первое декабря, полгода назад давшего слабину в его выдержке, да и после сего накала бурлящего с самого первого знакомства сексуального напряжения Тэхён не прекращал попыток сблизиться с ним. По какой причине, Чонгук знать не знал и не хотел — дружить у него с этим человеком вряд ли получится, а продолжения поцелуя он точно не допустит. Как бы ему не нравилось в моменте, пока Тэхён вылизывал его податливый рот, Чонгук не собирается под него прогибаться, ни в каком смысле этого слова. Каким горячим бы парень не был, — Чонгук упрямый, но не слепой, — становиться его развлечением на ночь он не планирует.       И плевать, что оснований для этого довода у него нет.       Просто Тэхён бесячий, харизматичный, красивый до чёртиков и нравится всем моментально. Чонгук хочет и будет исключением.       Дети успевают устать, осушить все свои запасы воды и начать канючить о походе в магазин по дороге до речки, и вожатые решают заглянуть в круглосуточный супермаркет, где обламывают мечты малышни закупиться чипсами и газировкой — запрещено регламентом. Только Тэхёну это никак не мешает, и он покупает сразу пять пачек токпокки и там же в магазине готовит, чтобы жевать за обе щёки прямо перед осунувшимися лицами детей, пока Миён и Джису посмеиваются, а Чонгук закатывает глаза, пряча ладонью улыбку.       Детская обида улетучивается, стоит им наконец дойти до пункта назначения. Все сразу же швыряют вещи на берег, поспешно разуваясь, и несутся в воду, пока вожатые пытаются перекричать радостные визги просьбами не доходить до глубины, где течение сильнее.       Чонгук разваливается чуть поодаль, расстилая на земле предусмотрительно взятый плед, на котором устраиваются и девушки, беря у Тэхёна токпокки и принимаясь обсуждать что-то, что Чонгук заглушает музыкой. Солнце медленно движется к зениту, приятно лаская кожу, к которой начинают липнуть джинсовые шорты, но он пока не хочет купаться, предпочитая отдохнуть после похода, и наблюдает за плещущимися в воде детьми, тщетно пытающимися окунуть стоящего в реке по колено Тэхёна.       Шапка не позволяет закрыть лицо от опаляющего солнца, поэтому Чонгук пододвигается в тенёк и морщит нос, усмехаясь, когда самый смелый из парней запрыгивает на спину вожатого и пытается отбросить их обоих назад. Тэхён на это лишь фыркает и тычет ему под рёбра, побуждая плюхнуться в воду с поражённым криком, и дети вокруг гогочут над несложившимся нагибатором. Джису грозится не проверять на практике, какой одинокой мамой она может быть, если её напарника всё же утопят, и, когда дети не слушаются, присоединяется к бойне, утягивая за собой и вторую девушку. Один Чонгук остаётся на берегу, следя за вещами и надеясь, что ему не придётся докладывать директору лагеря о неизбежных потерях, которые унесёт с собой сегодня река, если эта бойня не на жизнь, а на смерть не прекратится.       По итогам побеждают вожатые, когда девочка из младшего отряда кричит, что что-то коснулось её под водой, и все дети во главе с Тэхёном в панике выбегают из реки, оставляя Миён и Джису собирать красивые камушки из-под мелководья. К этому вскоре присоединяются обсохшие остальные, пока Тэхён убирает бутылки и мусор из-под еды в один большой пакет и оставляет его рядом с вещами вожатых. — Разрешите присоединиться? — доносится сквозь музыку в наушниках, и прикорнувший было Чонгук приподнимается на пледе, поднимая взгляд на остановившегося рядом Тэхёна, очерченного солнцем. Щурясь и закрывая глаза рукой, он пару раз кивает, отодвигаясь чуть в сторону, чтобы всё ещё мокрый парень не коснулся его, и запускает руку в рюкзак за водой. — У тебя есть солнцезащитный крем? — вырывается ненароком, когда Чонгук косится в сторону расположившегося рядом Тэхёна. — Не-а, — тот откидывает влажные от попавших на них брызг волосы с лица и поворачивается к нему, щурясь от солнца. Его кожа переливается на свету, и Чонгук даже представить боится, какой бронзовой она будет под конец смены, если даже зимой она напоминает раскалённый песок. Куда уж ему с его аристократической бледностью, которую Чонгук приехал сюда исправлять.       Он достаёт из рюкзака жёлтый тюбик и протягивает Тэхёну. — На, намажься. Долго находиться под солнцем без защиты вредно, — говорит как бы невзначай и отводит взгляд, прячась от палящих лучей и не менее лучезарной улыбки, что мелькает ему в ответ.       Ему тоже удаётся сделать парочку красивых фотографий, и Миён выпрашивает небольшую фотосессию, зная его увлечение к съёмке, в обмен на хотток. В женской половине отделения вожатых, оказывается, есть взятые кем-то портативная плита и чайник, пока парням остаётся довольствоваться едой в столовой. Чонгук не то чтобы жалуется — он с детства всеядный, за исключением разве что грибов, да и готовят тут вкусно. Жаль только, что всякую вредность можно купить лишь за пределами лагеря, но это хотя бы мотивирует питаться правильно.       А если он и съедает пару рисовых палочек у Миён, то это его личное дело.       Наплескавшиеся дети усаживаются рядом и играют то в дурака, то в уно, которые взяла с собой Джису, пока вожатые наблюдают, переговариваясь между собой, и тасуют карты. Чонгук улучает момент и идёт к речке, осторожно ступая по крупным камням на дне, чтобы не поскользнуться, и останавливается, когда вода поднимается по середину ляжек, оглядываясь и делая фотографии. У него, между прочим, водонепроницаемый чехол, который Чонгук купил специально для поездки в лагерь. Увы, кепок в том магазине не было.       Когда нитки рваных шортов начинают намокать, а солнце — конкретно припекать, он возвращается на берег и вытирает ноги, прежде чем ступить на плед и подсесть между Тэхёном и Миён, разнимающими спор о том, что один из детей спрятал предпоследнюю карту уно и выиграл нечестным путём. Заканчивается перепалка феерично: Тэхён, видимо, решает применить свои дипломатические навыки на практике и за шкирку поднимает с места обвиняемого, под пятой точкой которого оказывается несчастная помявшаяся зелёная семёрка. На этом и решают закругляться, позволяя детям помочить ноги ещё пару минут, пока все собирают вещи, прежде чем двинуться обратно в лагерь.       Следить за тридцатью пятью детьми вчетвером оказывается не так сложно, как Чонгук полагал, обратно ведя два отряда на пару с Тэхёном, пока девушки идут сзади всех остальных. Время перевалило за полдень, и по прибытии их будет ждать обед, а после наступит долгожданный тихий час. Чонгук родился не вчера, знает, что ни один ребёнок не будет на самом деле спать в выделенное на это время, но его работа заканчивается на том, чтобы распихать всех по домикам, а чем мелкие там будут заниматься — это уже их дело. До тех пор, пока все живы и здоровы, конечно. — Ты не знаешь, во сколько у нас сегодня собрание? Я на завтраке прослушал, — подаёт голос Чонгук, оглядываясь на семенящих за ними детей, прежде чем взглянуть на повернувшегося к нему Тэхёна. У них разница где-то на полголовы, что раньше неимоверно раздражало, но прямо сейчас парень закрывает его лицо от солнца, и Чонгук ему за это очень благодарен. — В три, во время тихого часа.       Сегодня по расписанию после ужина у всех киновечер, чтобы не устраивать дискотеки перевозбуждённым подросткам со скачущими гормонами и искажёнными представлениями о лагере каждый божий день. До Чонгука дошёл слух, что показывать будут Ходячий замок, чему он очень и очень рад. — Чимин хочет слинять после ужина вместе с Юнги, попросил приглядеть за его детьми, — хмыкает Чонгук, стараясь не думать о том, чем же сладкая парочка будет заниматься во время киновечера. Он просто надеется, что если они и уйдут к ним с Чимином в комнату, то его кровать останется неосквернённой. — Не завидую я их напарникам, — усмехается Тэхён, качая головой. — Думаю, они всё поняли ещё в первый день, — Чонгук с трудом подавляет улыбку, вспоминая, как Юнги сразу расставил приоритеты, заявив, что ему всё равно, чем его пятнадцатилетние пиздюки будут заниматься в свободное время, что скупать в магазинах и кого вызывать по ночам до тех пор, пока это не доходит до руководства и у всех на глазах они паиньки, и закинул Чимина себе на плечо, удалившись в сторону вожатских домиков под ошалевшие взгляды явно не готовых к таким заявам в первый же день смены подростков.       Не сказать, что те сильно расстроились. Скорее наоборот, ходят довольные и бесятся в домиках, но тихо и по красоте. Остальные отряды локти кусают, глядя на такую свободу полёта, когда на совместных приёмах пищи они тише воды, ниже травы, а по вечерам закатывают такие тусовки с газировкой и сухим раменом, что потом пол-утра проснуться не могут.       Чимин от лагеря, по-видимому, решил забрать всё — и практику отрабатывает, и с парнем круглые сутки проводит. Чонгуку бы у него поучиться, только парня для полного счастья не хватает. А хочется же, когда вечером он возвращается в домик и застукивает там этих двух, запутанных друг в друге так, что непонятно, то ли смущаться, то ли завидовать. И если Чимину вообще плевать, то Юнги хоть вид делает, что приличный и это его тут во всё втягивают.       Почему в домике старшего это делать нельзя, ему понять не дано, и потому Чонгук присмотрел беседку на краю территории, где коротает время после отбоя, пока страсти не утихают, позволяя вернуться и отрубиться намертво до восьми утра, когда наступает время с колонками ходить по домикам и будить шептавшихся и маявшихся всю ночь дурью детей.       Вот и сегодня Чимин за завтраком попросил помочь своей напарнице по отряду и присмотреть за его детьми, пока сам будет занят делами поинтереснее, чем киновечер. Чонгуку выть хочется от зависти и негодования, но лучшие друзья на то и нужны, и потому он уже готов прикрывать старшего до конца смены. Единственное условие — неприкосновенность его половины комнаты, а с неудовлетворительной оценкой за практику в случае палева они с Чимином разберутся по мере наступления.       Тэхён, в курсе всего происходящего потому, что тоже числится в списке близких друзей и Чимина, и Юнги, с которым учится в одном университете, согласно хмыкает и поворачивается к детям, начиная распевать лагерный гимн, который им поручили выучить перед сменой.       Чонгук тихонько подпевает, прислушиваясь к низкому, мелодичному голосу рядом, и совсем не думает о том, что сегодня опять придётся провести вечер без лучшего друга.

***

      Дети после обеда покладистые и разморенные, только вот выловить их по лагерю и развести по домикам не так легко, как кажется. Приходится в артиллерию пускать аргументы, что разрешено не спать, только если все будут у себя, ни шагу за дверь. Чонгук наслышан о геройских побегах и лазанье через окна и даже проверяет под кроватями, в ванных и шкафах на наличие дезертиров, прежде чем желает детям тихого времяпрепровождения и со спокойной душой уходит отдыхать на следующие два часа.       На территории лагеря расположено много всяких приколюх, но Чонгуку полюбилась беседка на самом краю, где расползлось озеро, отливающее небесно-голубым с танцующими по воде бликами ярко светящего солнца. Там он в первый вечер и познакомился с местной кошкой, которую два года назад ещё котёнком попытался протащить в рюкзаке какой-то недопонятый гений, подобравший бедное животное в походе.       Охранник Чо поделился, что зовут бело-рыжее чудо Хани и на оставшиеся от лета девять месяцев он забирает её домой в ту самую деревню, что находится в пешей доступности от лагеря, а пока привозит сюда, где кошку подкармливают кухарки, а дети гладят и играются. Особо много себе позволяющих он гоняет по лагерю дубинкой, чтобы не докучали бедному животному, а за хвост дёргать она сама не даётся — характерная, пусть и не породистая. — Иди кушать, я тебе кое-что принёс, — зовёт Чонгук свернувшийся в беседке комочек и садится на корточки у почти пустой пластмассовой миски рядом с лестницей.       В магазине Чонгук сегодня под шумок с токпокки захватил упаковку корма, содержимое которой выдавливает сейчас в миску, пока Хани ластится к его колену и потирается пёстрой мордочкой, довольно урча. Через час у вожатых совещание насчёт завтрашних походов и пары организационных моментов, а пока Чонгук устраивается на окаймляющей беседку скамейке с небольшим блокнотом, который упаковал в чемодан в первую очередь, и принимается за уже набросанный вчера рисунок раскинувшегося перед глазами озера. Доевшая Хани вскоре устраивается рядом, нежась на тёплом солнышке.       Так он себе и представлял эту поездку — спокойствие, свежий воздух и летнее тепло. Из-за экзаменов и сессий, а также дождливой сеульской погоды у Чонгука не было возможности по-настоящему насладиться летом уже несколько лет, и потому он смакует каждое мгновение, пусть даже и подпорченное казусами детей и одним докучающим вожатым, сейчас раскинувшимся с книжкой в том самом гамаке у детских домиков.       Общий круг друзей, казалось бы, предначертал их общение, но Чонгук с этим мириться отказывался. Сколько бы раз Чимин не сталкивал их, он всегда воротил нос и на любое поползновение Тэхёна в свою сторону реагировал так, что любой другой понял бы намёк раза так с пятого точно и отлип уже от него. Тэхён же оказался не из робкого десятка — третий год ломится в непробиваемую дверь, не сбавляя оборотов. И если до того поцелуя они общались хоть как-то, то после Чонгук наотрез отказался дышать с парнем одним воздухом и избегал всеми способами. Может, из отторжения, может, из смущения, ему дела особо нет. Только на закрытой территории лагеря, живя в соседних домиках и проводя рядом большую часть дня, избегать друг друга невозможно, да и за эти пару дней Тэхён себе ничего особо не позволял. Дал только тупое погоняло, с которым Чонгук уже смирился на ближайшие недели, да в поход с ним навязался. В общем, терпимо.       Если всё так и продолжится вплоть до окончания смены, то ради хорошей оценки можно и попытаться найти с ним общий язык. Устраивать сцены на весь лагерь уж точно не входит в чонгуковы планы. Остаётся просто надеяться, что это взаимно.       За рисованием время пролетает так незаметно, что если бы не вскочившая вдруг с его колен Хани, Чонгук бы и не заметил, что прошла большая часть тихого часа. Ему даже оглядываться не нужно в поисках причины, по которой кошка резко спрыгнула со скамейки и исчезла между прутьями беседки, потому что та объявляет о своём приближении сама. — Ты чего тут? У нас собрание через пять минут, — слышится голос Хосока, третьего дипломата в вожатском коллективе. Чонгук бы спросил, что они тут все, собственно, забыли, только к Юнги он хорошо относится, да и Хосок парень ровный. Третий покемон же под большим вопросом.       Гамак поодаль пустует, слегка покачиваясь с порывами тёплого ветерка. Чонгук щурится, прежде чем перевести взгляд на старшего. — Засиделся, наверное, — он закрывает блокнот, просовывая карандаш в резинку-закладку, и бросает последний взгляд на озеро, прежде чем спуститься к Хосоку и вместе направиться к главному корпусу. — Не прошло и недели, а все уже забили за собой свои места, — хмыкает тот, закрывая глаза ладонью от палящего солнца, пока они не доходят до навеса. — У тебя беседка, у Тэ гамак, у меня лежаки рядом с бассейном, у Юнги с Чимином... ну, ты знаешь. Везде, где можно уединиться. — Где можно уединиться? — встречает их в холле голос развалившегося на диванчике Чимина, пока Чонгук смеётся себе под нос и пихает Хосока локтем. — Кому уединиться? — сужая глаза, вторит Юнги, крутящийся на одном из кресел на колёсиках. — А главное, зачем уединиться? — поддакивает голос согнувшегося у кулера Тэхёна, заполняющего сразу три стаканчика для всех уже собравшихся вожатых. Он косится на вошедших Хосока и Чонгука и берёт из стопки ещё два.       Закатывая глаза, Чонгук плюхается на диван и кладёт голову Чимину на колени. — Чтоб вы спросили, попугаи, — фыркает Хосок и забирает наполненный прохладной водой стаканчик у Тэхёна, пошедшего в обход прокачивать свои навыки официанта.       Похлопывая чонгукову шапку, Чимин щурится и только собирается продолжить допрос, чуя неладное, как замечает блокнот в руках Чонгука. — Ты что-то рисовал сегодня? Можно посмотреть? — голос Чимина полон такого искреннего предвкушения, что Чонгук не находит в себе силы даже чуточку поломаться и без боя отдаёт другу блокнот.       По крайней мере половина страниц едва бугрится, заполненная набросками и небольшими рисунками за последние полгода. Тайный Санта подарил Чонгуку этот блокнот на прошедшее рождество, и с тех пор тот с ним не расстаётся, заполняя при каждой подворачивающейся возможности. — Это наше озеро? — Чимин перелистывает страницы, пока не доходит до последней, где на светло-бежевой бумаге чёрными штрихами и аккуратными и не очень линиями раскинулся обрамлённый деревьями водоём. Его глаза блестят восхищением. — Да, — Чонгук смущается, натягивая шапку ниже на лицо и прячась, когда на них обращают внимание и остальные, склоняясь над блокнотом. Даже Юнги подъезжает ближе, скрипя колёсиками кресла, чтобы взглянуть. — Это пока набросок. Если разрешат, я хочу взять краски и холст из инвентаря и нарисовать его в цвете. — Очень красиво, — доносится голос Тэхёна сквозь ткань натянутой на уши шапки. Чонгук пытается закрыть ещё больше лица, пока оно не сольётся с красной шерстью, но в следующее мгновение от смущающей участи центра внимания его спасают приближающиеся шаги.       Чонгуку отдают блокнот, и едва он успевает сесть на диване как подобает, как в зал входит Намджун, главный вожатый. За ним спешат остальные, оправдываясь тем, что до собрания осталось ещё полминуты и их задержали никак не желающие угомониться дети. Намджун на их отговорки лишь отмахивается, прежде чем усесться за стол.       Если поначалу, увидев двухметрового грозного главного вожатого при заезде, Чонгук перепугался — как, впрочем, и все остальные вожатые — и боялся и слова при нём сказать, то за три дня понял, что за всем этим устрашающим фасадом скрывается такой же желающий хорошо провести время и отдохнуть человек, который даже пальцем детям не грозит. Зато сажает по двое себе на плечи и носится по лагерю, пока те не начинают зеленеть, и остальных вожатых просит обращаться на «ты», потому что все мы в одной тарелке. Только один Чонгук пока от формальностей отказаться не может, смущаясь разницы в должностях и возрасте.       Собрание пролетает на одном дыхании. Намджун спрашивает, как прошли сегодняшние походы, и распределяет завтрашние, ещё раз напоминая про киновечер, и вскоре все вожатые расходятся по лагерю будить своих детей. Будить — это, конечно, сильное слово. Скорее, приводить в чувства после двух часов скаканья по домикам.       Чего Чонгук только не повидал уже, когда подкрадывался к особенно шумной комнате и неожиданно распахивал дверь. На вчерашнем тихом часу один мальчик так и замер, стоя на прикроватной тумбочке посреди комнаты с трусами на голове, пока остальные сектанты водили вокруг него хороводы. Теперь Чонгук предусмотрительно топает по веранде домиков и ждёт, пока приглушённый панический шёпот и шорох уймутся за дверьми, прежде чем зайти и встретиться с картиной смирно лежащих по кроватям и видящих десятый сон ангелков. — Подъём-подъём, — он включает свет и старается не смеяться, глядя на этих номинантов на Оскар, сонно трущих глаза и зевающих, будто их силой вырвали из зимней спячки. — Сейчас будем жребий тянуть, играть в волейбол или баскетбол. — Вообще играть не хочу, — бубнит Ёнсу, особенно привередливый ребёнок, которому не угодить ничем. Чонгук пытался на первых порах, но Миён заявила, что нечего весь отряд подстраивать под одного капризного душнилу. Аргументов против у него не нашлось. — Можно я в домике останусь до ужина? — Нет конечно, — невозмутимо отвечает вожатый, улыбаясь торгашу. — На лавочке значит будешь сидеть, раз играть не хочешь.       Недовольную мину с детского лица снимает как рукой. Нечего другим плохой пример подавать, идя навстречу. Так все останутся по домикам и будут рубиться в телефоны, а необходимая растущему организму физическая активность одним походом не добивается. Не хватало ещё, чтобы родители потом названивали и жаловались, что дети целыми днями ничего не делали, и Чонгук мнения такого же.       Вечером в лагере веселее всего: кто-то плещется в бассейне, кто-то играет в салочки, кто-то рисует на асфальте, а кто-то носится по физкультурному залу с волейбольным мячом, пока Чонгук восседает на кресле судьи и свистит, стоит кому-то пропустить подачу или начать пихаться. Играет его отряд с детьми на год старше, но это не мешает им разносить десятилеток в щепки, ведя счёт с нехилым таким отрывом. Даже Ёнсу, вызвавшийся в третьем раунде, носится по залу с радостными криками, стоит им в который раз увеличить разрыв в очках.       Вожатые того отряда сидят насупившиеся и подгоняют своих детей, бросая на радующегося за свой отряд Чонгука красноречивые взгляды каждый раз, когда он не засчитывает им кривую подачу. Тому до этого, в общем-то, нет дела. Это всего лишь игра, да и с вожатыми этими он не знаком, так что пусть думают, что хотят. Нужно быть проще.       По истечении часа дети уже начинают путаться в ногах и откровенно нелепо пропускать мяч, так что решается отправить всех на полдник, после которого запланирован душ, уборка в домиках и мастер-классы. Чонгук честно жалеет, что в детстве не ездил в лагеря, потому что участие во всём этом принимает едва ли не с большей радостью, чем сами дети. Даже за путёвку платить не надо было, и в дипломе красиво смотреться будет, не говоря уже о полученном опыте и эмоциях.       Раздав всем выпечку и сок и сказав вести себя хорошо и не заляпаться красками, Миён отправляется на танцевальный мастер-класс вместе с Чимином и Хосоком, оставляя Чонгука, как будущего учителя изобразительных искусств, в компании ещё двух вожатых раздавать детям гуашь и бумагу. До ужина они успевают освоить цветовую палитру, мешают краски так, что остаётся только удивляться и провозглашать новые, прежде не существовавшие цвета, и, естественно, пачкаются даже несмотря на предусмотрительно выданные всем фартуки. Миён только со вздохом вручает каждому домику пакетик пятновыводителя и говорит переодеться и замочить вещи перед тем, как повести всех на ужин.       Вечно голодные и уставшие за полный день активности дети сметают всё, что им дают, и берут у вожатых батончики по дороге в сделанную под кинозал на открытом небе зону, плюхаясь на пуфики и дожидаясь, когда Намджун настроит проектор на белую стену спортивного зала, на которой будет транслировать Ходячий замок. Исключение составляет только отряд, меняющийся каждый день, вместо фильма занимаясь уборкой столовой и общих зон в целом.       Чонгук подмечает место сзади уже расположившихся на пуфиках детей и устраивается поудобней, чтобы было видно и его отряд, и отряд Чимина, испарившегося после танцевального мастер-класса с хитрой улыбкой. Чонгук его чуть пинком в полёт не отправил, лишь бы не лицезреть эту довольную рожу. Юнги на глаза не попадался с собрания. Может, это и к лучшему.       На импровизированном экране начинают показывать первые кадры фильма, и гул детей постепенно утихает, оставляя за собой лишь хруст батончиков и шорох пуфиков. Солнце начинает садиться, не мешая просмотру. Чонгук бы сейчас с радостью запасся чем-то вроде чипсов, но дети ведь услышат и налетят, как саранча, поэтому остаётся довольствоваться любимым аниме и батончиком, который он взял у презрительно задравшего нос на столь низменное подобие снэка Ёнсу.       Миён с парой других девушек-вожатых расположилась чуть поодаль, и Чонгук краем глаза замечает вдруг севшего на пуфик сзади них Хосока, припоздавшего на киновечер. Это становится первым звоночком, потому что в следующую секунду бахает второй — полноценный колокол, когда на соседний свободный пуфик усаживается Тэхён.       И всё бы ничего, если бы на нём в тридцать градусов не была надета толстовка. Чонгуку в футболке и шортах жарко, на эту картину смотреть пот на висках проступает. — Смотри, что у меня есть, — наклоняется к нему Тэхён, запуская руку в карман толстовки. Чонгук без понятия, чего ожидать, и сознание уже дорисовывает параллель с маньяком-эксгибиционистом в пальто посреди тёмного переулка. Только вот парень достаёт горсть попкорна из припрятанной от любопытных глаз и голодных животов детей упаковки и протягивает ему.       Пару секунд пялясь на ладонь, Чонгук моргает и наконец забирает попкорн, тихо благодаря Тэхёна и украдкой оглядываясь по сторонам. Проверяет, чтобы никто их таких бессовестных не спалил за контрабандой. И пофиг, что они вожатые и им можно. Детям этого не объяснишь. — Ты где достал? — шепчет заговорщически он, не отрывая взгляда от экрана, на котором ещё молодая Софи встречается с сестрой и рассказывает о своём странном знакомстве. — Хосок с собой привёз, — Тэхён кивает в сторону друга, что прямо сейчас наклоняется к сидящим перед ним девушкам и протягивает им что-то, подозрительно похожее на пачку попкорна. Чонгук хмыкает и отправляет в рот всю горсть, и ему сразу отсыпают ещё.       Дети так и не замечают неладное, зато замечает Намджун, сидящий сзади и следящий за тем, чтобы проектор не отключался. Тэхён подкупает и его, без слов протягивая остатки попкорна, и Намджун не церемонится и наклоняет пачку прямо в рот, шорохом привлекая внимание всех сидящих в задней части импровизированного кинотеатра. — Это проектор барахлит, — совершенно серьёзно заявляет он обернувшимся подозрительным детям, пряча пустую маслянистую упаковку за спиной. — Смотрите фильм давайте, кому включили? — и те, кажется, ведутся и отворачиваются обратно к экрану.       Тэхён с Чонгуком одновременно прыскают в кулак, пока и сам главный вожатый посмеивается и запихивает улики под пуфик. Только бы выкинуть не забыть. Сиденье шуршит и ёрзает от с трудом подавляемого смеха, но они быстро успокаиваются, когда на экране начинает разваливаться замок. Чонгук уже видел этот момент бессчётное количество раз, но глаза всё равно печёт как в первый.       Благо, никто не замечает, а некоторые дети даже шмыгают носами в солидарности. Только Тэхён, кажется, косится на него, но ничего не говорит, вместо этого стягивая толстовку, в маскировочных услугах которой больше не нуждается, и остаётся в футболке, обмахиваясь от жары. Чонгук молча протягивает ему бутылку воды, не отрываясь от просмотра, и сдержанно улыбается, когда Тэхён благодарит его и осушает сразу половину бутылки. Юноше как-то не очень хочется возмущаться из-за этого сейчас, особенно после того, как Тэхён угостил его попкорном.       Под конец фильма некоторые дети уже проваливаются в дрёму, и даже Юнги с Чимином нарисовываются на горизонте, проскальзывая мимо прикорнувшего Намджуна и устраиваясь на пуфиках в передних рядах, типа они были тут всё это время. Чонгук лишь фыркает, закатывая глаза, и поднимается со своего места, отряхиваясь от крошек. Перед отбоем ещё нужно раздать детям сонник, проследить за стиркой заляпанных сегодня вещей и гигиеническими процедурами, а затем уложить всех в кровати. И это ещё не говоря про накопившуюся личную стирку Чонгука и необходимость прибраться в их с Чимином комнате. Делов, одним словом, навалом.       Отправляясь за сонником, Чонгук оставляет Миён следить за коллективной стиркой измазанных в краске вещей, спасённых пятновыводителем. Уставшие и валящиеся с ног дети радостно забирают яблоки и упаковки молока, расправляясь с пятым за день приёмом пищи за обсуждением в кругу похода и просмотренного ими фильма, пока вожатые внимательно слушают и узнают, чего бы детям хотелось попробовать завтра. — А куда мы в следующий поход пойдём? — интересуется Сонхи, доевшая яблоко, и выдувает половину молока за один глоток. — Меньше знаешь, крепче спишь, — Миён невинно улыбается так же, как это делала девочка утром, когда хотела запустить охранника в открытый космос.       Дети тут же начинают возмущаться и выпытывать у стойких как крепость вожатых информацию высшей степени секретности о завтрашнем походе, но те держатся и на этом решают завершить поздние посиделки, разгоняя всех по комнатам и напоминая почистить зубы и принять душ. Время уже перевалило за десять вечера, и до пол-одиннадцатого все должны лежать по кроватям, так что Чонгук подгоняет пацанов и помогает натянуть запутанные майки и выдавить из почти пустого тюбика зубную пасту, прежде чем пожелать всем спокойной ночи и с тяжёлым вздохом выйти на улицу, подставляя лицо прохладному ночному ветерку.       В домиках вокруг один за другим гаснет свет, пока остальные вожатые тоже укладывают свои отряды. Юнги с Чимином убирают пуфики в открытом кинотеатре и собирают обёртки от батончиков по указанию Намджуна, которого не провели заверения, что парочка всё это время следила за детьми, а не слиняла по своим делам. Чонгук, сжалившись, присоединяется к уборке, и вскоре они втроем направляются в сторону домиков вожатых, уставшие, но довольные. Правда, по разным причинам. — Даже не думай, что я не заметил, как вы с Тэ сидели вместе, — хмыкает Чимин, стоит им попрощаться с Юнги и пойти к себе.       Плюхаясь на кровать, Чонгук закрывает глаза и без рук спихивает кроссовки с облегчённым вздохом. — Даже не думай, что я буду прикрывать вас с Юнги до конца смены, если вы каждый вечер будете вот так сваливать, да ещё и палиться, — переводит он стрелки, прерывая едва успевшие начаться ехидные расспросы. Подколы и намёки друзей — это то, что добавляет ещё один слой раздражения ко всему тэхёно-относящемуся, но Чонгук уже даже не отбивается особо. Откровенно задолбался быть одним в поле воином против этого сводческого ига.       Чимин кидает в него подушку, промахиваясь и вместо этого припечатывая её в стену. — Смотри не тресни от зависти, — ухмыляется он, сдёргивая покрывало с кровати и нагибаясь над чемоданом в поисках ванных принадлежностей.       Чонгук фыркает, беря чиминову подушку и отправляя её на родину. Только попадает она прямо по тёмной макушке вместо кровати, за чем следует возмущённый вскрик. Старший только планирует перейти в стадию активного наступления, забивая на поиски мочалки, когда Чонгук подлетает с места со всевозможными гелями, шампунями и умывалками в руках и уносится в ванную до того, как в него успевает прилететь тапок.       А лучше бы кепка. Так хоть бы польза была.       Даже возмущения и проклятья, летящие в спину, не могут заглушить его звонкий смех. Да, следующие три недели обещают быть увлекательными.