красная шапочка

      Лёд белоснежными искрами разлетается под ногами, пока Чонгук кружит по самодельному катку. Шерстяные носки согревают против окутавшего лагерь мороза, и он с трудом сдерживает ребячески заливистый смех, когда посылает гребни снега следом за зубьями своих коньков.       Клуб пара поднимается в застоявшемся холоде, когда Чонгук тормозит ребром и прислоняется к бортику, прежде чем со счастливым выдохом обернуться на охвативший каток гам.       Тэхён медленнее черепахи карабкается по льду, пока вокруг него злорадные круги наворачивают Чимин и Миён. Девушка вместе со своими одногруппниками предпочла отработать преддипломную практику зимней сменой полюбившегося им лагеря и с лёгкостью затесалась в их компанию. Они с Чонгуком вновь делят один отряд, и то, что некоторые дети с летней смены повторно нагрянули за своими любимыми вожатыми, лишь подсластило укутанные снежной пеленой недели.       Даже не верится, что и практику на последнем курсе они могут закрыть не только с пользой, но и с удовольствием — в этом лагере просто не может быть по-другому.       Чонгук отвлекается на осевшие на варежках снежинки, пока Чимин разгоняется до неуловимой скорости, только чтобы при торможении срубить как больше снега другу в лицо. Юноша на это возмущённо вскрикивает, но тут же закрывает рот варежкой, когда его недовольство эхом разносится по лагерю.       Смеющийся Чимин натягивает красную шапку ему на лицо и уворачивается от занесённой ладони, уносясь на ту сторону катка. Одно хорошее настроение удерживает Чонгука оттого, чтобы погнаться за пакостливым лучшим другом.       Пока они резвятся на катке, смакуя отведённый вожатым на отдых тихий час, Хосок и Юнги предпочли отлёживаться в теплоте домиков. Парни совсем не разделили желание своих друзей расчистить со льда навалившийся снег, как бы их не просили. — Подворачивайте лодыжки сами, — заявил Хосок и скосился на показавшего ему язык Чонгука, в которого угукнувший Юнги запустил подушку.       Никогда не умевшему кататься на коньках Тэхёну потребовался один взгляд в просящие любимые глаза, чтобы сдаться с потрохами. Потому парень и вынужден сейчас совершать акробатические кульбиты на льду, который явно решил выдать ему смертный приговор этим заснеженным февральским днём.       Отталкиваясь от бортика, Чонгук устремляется ему навстречу и улыбается до морщинок в уголках сверкающих глаз, когда Тэхён при виде него разводит руки и всем своим видом просится к юноше в объятия. Лишь бы спрятаться от пугающей гравитации и неуклюже разъезжающихся в стороны ног.       Только встречаются они не плавно, как то задумывал Чонгук. Стоит ему подъехать к своему парню, как тот выкручивает щиколотку и испуганно округляет глаза. Чонгук даже не успевает моргнуть, как весь вес Тэхёна наваливается на него и они оба теряют равновесие, в ворохе конечностей устремляясь навстречу льду.       Зажмурившись, он цепляется за инстинктивно обвившие его руки и готовится к болезненному приземлению и ушибленной пятой точке, а что ещё хуже — затылку. Только боли не наступает. Вместо того, чтобы встретиться спиной с катком, Чонгук обнаруживает себя распластанным на груди принявшего на себя падение Тэхёна.       Долгое мгновение они поражённо смотрят друг другу в глаза, пока оба не разражаются тихим смехом. Младший утыкается лбом в пуховик Тэхёна, пряча свою глупую улыбку, пока тот ближе прижимает его к себе и сотрясается в обоюдном истеричном хохоте, звёздочкой распластанный на льду.       Тёплые губы оставляют поцелуй на раскрасневшемся кончике носа, когда Чонгук приподнимается на локтях и осматривает принявшего на себя весь удар парня. Тот не подаёт никаких признаков ушиба, но Чонгук всё равно сочувствующе целует его в румяные щёки и подставившиеся под ласку губы. — Ты такой неуклюжий, — добродушно корит он, когда поглаживает укрытый шапкой затылок, которым Тэхён мог припечататься об лёд.       На его слова только зацелованные Чонгуком губы напоказ дуются. — Разве так нужно благодарить своего спасителя?       Всё напускное негодование Тэхёна испаряется, когда его целуют снова, передавая заразительную в своей яркости улыбку его разрумяненному лицу. — Я бы не навернулся, если бы не ты! Тоже мне, рыцарь, — смеётся Чонгук и вскрикивает, принимаясь сердечно извиняться, когда парень грозится утянуть его обратно в подлые объятия гравитации.       Они кое-как поднимаются, вдоволь насмеявшись и оттряхнув одежду от снега. Чонгук протягивает Тэхёну укрытые варежками руки и на неуверенно нахмурившиеся брови улыбается, безмолвно прося довериться. Старший принимает протянутые ему ладони и берёт в свои, и Чонгук отталкивается от льда и катится спиной, утягивая за собой опасливо подогнувшего колени Тэхёна.       Миён и Чимин упустили из виду произошедшее по ту сторону катка крушение, пока делили термос с чаем. Стоящий на улице мороз начинает пробираться даже сквозь теплоту перчаток и шапок, и сам Чонгук украдкой оглядывается на домики. Ему уже хочется вернуться в их теплоту и свернуться с Тэхёном на кровати, которую они не задумываясь разделили, стоило им выбить себе комнату на двоих.       Намджун разрешил это лишь потому, что по крайней мере дюжина ребят приехала на зимнюю смену исключительно из-за полюбившихся им в июле вожатых. Чонгук был только рад пожинать плоды своего предводительства запавшей ему в сердце ещё летом ребятнёй.       Весь лагерь сейчас окутан тихим часом, который не хочется тревожить шуточными перепалками. Чонгук осторожно подвозит Тэхёна до ближайшего выхода и помогает перебраться через перегородку в обмен на ещё один поцелуй, который выманивает, обхватив раскрасневшиеся от холода щёки Тэхёна и притянув его к себе прямо на льду. Испуг, переросший в довольный хмык, он собирает губами, улыбаясь и чмокая парня ещё раз, для верности, пока не помогает окончательно сойти с катка. Пусть Чонгук и знает, что на деле в кроватях никто из детей сейчас и не спит, излишней шумихой навлечь на себя праведный гнев заведующего лагерем не хочется.       Сокджин раскусил идеальное наказание, когда на Чимине понял, что грозить плохой отметкой за практику не выходит. Теперь косячащих вожатых лишают вечерних посиделок с глинтвейном и имбирным печеньем. Кухарка по вечерам выносит лакомство из кухни ещё дымящимся и под шумок передаёт главному вожатому, чтобы запертые с отбоем дети не учуяли запах запрещённых им сладостей.       Чонгук уже предвкушает вечерние посиделки у вожатских домиков, вокруг возведённого ими из досок и палок костра.       Ароматный чай вновь наполняет термос к тому моменту, когда вожатые вытаскивают детей из кроватей и усиленно делают вид, что верят наигранно потёртым спросонья глазам. Белой леди никого уже не напугаешь, и Чонгук безмерно рад тому, что не приходится ночами шляться по лагерю в тонкой простыне. Уж точно не в такую погоду и уж точно не с метелью, которая и без призраков пугающе подвывает ночами под окном.       Вместо этого он с радостью лепит снеговика.       Каждый отряд должен соорудить своего, и в конце смены будет проведён конкурс на самого лучшего. Чонгук, Миён и их ребятня без секунды раздумья вырядили своего снеговика в красную шапку и трепетно держат дозор, чтобы громадную морковку никто из отрядов, которым досталась поменьше, не утащил.       Вечер в предвкушении ночных посиделок пролетает так быстро, как это возможно с десятью приёмными детьми. За ужином и уличными играми, в которых карапузы соревнуются на санках и устраивают бои снежками, время проносится так, что под отбой Чонгук плюхается на землю в приятной измотанности, поддаваясь засыпающим его снегом детям и смаргивая снежинки с ресниц.       К тому моменту, когда оголтелая малышня оставляет своего любимого вожатого в покое составлять конкуренцию снеговикам, Чонгук расправляет руки и делает снежного ангела. Тэхён фотографирует его, посмеиваясь себе под нос, но не успевает даже убрать телефон, как дети наваливаются на него со спины и окунают в сугроб.       Торчащая из снега шапка прекрасно контрастирует с румяными щеками, к которым неимоверно хочется прижаться поцелуем. Это Чонгук и делает, когда любезно помогает парню выкарабкаться и вытрясти снег из-под воротника куртки и рукавов, прежде чем наспех слепить увесистый снежный ком и понестись к столкнувшим Тэхёна в сугроб детям со злорадным смехом.       Разносящиеся по лагерю визги наверняка долетают даже на ту сторону озера, теряясь среди заснеженных ветвей. Им слишком весело и тепло несмотря на стоящий на улице холод, чтобы задуматься о чём-либо ещё.       Раскрасневшиеся носы всё-таки подталкивают завершить битву снежками, когда вышедший на порог главного корпуса Намджун извещает о раздаче сонника. Чонгук сдаёт свою позицию за возведённой снежной крепостью и наказывает детям высушить куртки, шарфы и ботинки от растаявшего снега, оглядывая поголовно выряженных в красные шапки детей.       Тэхён всё ещё говорит, что это была лучшая его инвестиция.       Ребята не хотят расходиться, особенно Сонхи и Ёнсу, которые виснут у него на руках и канючат, чтобы он спел им на ночь. Чонгук на это безобразие обречённо вздыхает и соглашается, разделяя с Миён ношу поздних колыбелей. Это стало их маленькой традицией, ведь встретить рассвет рано утром зимой не сходишь — солнце встаёт после того, как они просыпаются к зарядке.       Дети сладко храпят в кроватях к тому моменту, когда Чонгук запирает за собой дверь девчачьей комнаты и встречается взглядами с вышедшей на порог мальчишеского домика Миён. Они одновременно испускают обоюдные тяжёлые вздохи и сильнее кутаются в куртки, прежде чем сквозь сугробы поспешить на уже вздымающиеся разожжённым пламенем посиделки.       Чонгук ни капли не жалеет, что вернулся на зимнюю смену. О лучшей преддипломной практике можно и не мечтать.       Костёр встречает долгожданным теплом, у которого их компания собирается из вечера в вечер. Чонгук плюхается на своё место между дожидавшимся его с кружкой глинтвейна Тэхёном и слепленным им ещё в первые дни смены снеговиком. Тогда он намеревался просто скоротать время, но смотреть на то, как Тэхён ершился каждый раз, когда Чонгук в шутку грозился уйти к своему снежному другу, стоило его отмороженных ладоней.       С прошлого вечера гордо торчавшая из головы морковка умудрилась съехать вниз по лицу. Юноша поправляет её и закрепляет дополнительным снегом, оставляя Тэхёна с пледом и глинтвейном поджидать, пока на него обратят внимание вместо какого-то там снеговика. — Чонгук, не лапай его так, — улыбается Чимин поверх кружки, наблюдая за тем, как прихорашивает подтаявшее снежное лицо увлечённый лучший друг. — Тэхён сейчас твоего ненаглядного взглядом расплавит.       Насупившийся Тэхён сильнее прячет лицо в вязаном шарфе и стреляет обидчивыми глазами на то, как Чонгук вертится вокруг своего снеговика. Юноша посылает другу красноречивый взгляд через плечо, но морковку в покое оставляет, прежде чем плюхнуться на кресло и укутаться в плед с нагревшейся кружкой глинтвейна в ладонях. — Ну да, волына у него явно побольше будет, — смеётся Хосок, кивая на торчащую из лица снеговика морковку.       За насмешку ему снежком прилетает прямо в нос.       Чонгук тихонько смеётся и грозит парню укрытым варежкой пальцем. — Поверь, Хосок, там совсем не волына, — говорит он, разморенный то ли ароматным вином, то ли сокровенностью зимнего вечера, — там целый револьвер.       Тэхён мученически вздыхает и прикладывается лицом об ладонь, пока отстоявший честь своего парня Чонгук безмятежно делает глоток глинтвейна и расплывается в юркой улыбке. Он прячет смех в дымящейся кружке, когда Юнги закатывает глаза, а Чимин изображает рвотный позыв.       Чонгук всё ещё припоминает им высокопарную беседу про весов и раков, так что кто бы говорил.       Пока припущенный ответом на его подначивания Хосок переводит разговор на лыжный поход, который предстоит завтра младшим отрядам, Тэхён ближе пододвигается к Чонгуку на сидушке и пробирается под накинутый на его колени плед. Руки парня тепло устраиваются между бёдрами младшего, и тот опускает голову на плечо Тэхёна с умиротворённой улыбкой.       Совсем не хочется думать о предстоящем выпуске. До конца смены осталось чуть меньше недели, и вскоре Чонгуку придётся вернуться к учёбе, которая вот-вот оставит его с красной корочкой и спровадит во взрослую жизнь.       Конечно, встречать её не так страшно, когда у него есть поддержка. Самая лучшая, надежная и тёплая, на которую только можно было рассчитывать.       У него есть Тэхён. Чонгук не один столкнётся с неизвестностью, что ждёт по выпуску из универа, когда в любое мгновение может спрятаться от пугающе взрослого мира в родных объятиях надежности, заботы и любви.       Иногда он всё ещё щипает себя, чтобы убедиться, что последние полгода были взаправду. Что таких шести месяцев им предстоит ещё целое множество.       Иногда, вместо щипка достаточно чиха. — Будь здоров.       Тэхён шмыгает волнующе покрасневшим носом и зыркает на окликнувшего его Юнги. — Не указывай мне.       Наигранное возмущение теряет весь свой эффект оттого, как он тут же чихает вновь. Так громогласно и сильно, что с веток ближайшего дерева взлетают приютившееся там птицы. — Ему сопли в голову дали, — фыркает Чимин и уворачивается от очередного мстительного снежка, половчее получившего зарядом в нос Хосока.       Тэхён припечатывает атаку, когда чихает на полуслове вновь. — Я тебе дам. — Он не Чонгук, спасибо.       На этот раз в воздух летит уже два снежных кома, в лицо как Чимину, так и вставившему свои пять копеек Юнги. На радостях от успешной мести Тэхён даёт подхватившему атаку Чонгуку пять прямо в варежке и уязвлённо шипит, когда его ладонь обжигает осевший на шерсти холод.       Мороз сегодня разыгрался особенно сильный, переливами инея распустившись на стёклах. Даже Хани, любившая прыгать по сугробам, предпочла остаться дома, о чём охранник Чонгуку передал этим утром. Он не мог не расстроиться, что не понежится со своей любимицей у костра, но устроиться с Тэхёном под одним пледом эту утрату более чем компенсирует.       Стоит парню шмыгнуть носом вновь, как он и вовсе заходится кашлем. Чонгук вбирает всё это взволнованным взглядом и стягивает с себя варежки, чтобы поспешно надеть их на окоченевшие несмотря на костёр руки Тэхёна.       Значит, он правда умудрился простудиться — то ли на катке, то ли в ходе снежной битвы. И с этим надо что-то делать. — Мы в домик, — заявляет Чонгук друзьям и поднимает Тэхёна на ноги прямо с обёрнутым вокруг них пледом, чтобы повести за собой в теплоту деревянных стен.       Осушенная кружка глинтвейна сменяется горячим чаем, в который он намешивает мёд, лимон и имбирь. Перед поездкой в лагерь Чонгук знатно упаковался, наученный горьким опытом летней смены, когда ему оставалось разве что у Тэхёна из-под кровати вкусности воровать. Теперь он был вооружён и опасен, и охватившая явно переусердствовавшего на морозе Тэхёна простуда долго не протянет. Даже медпункт и через день заглядывающая медсестра не нужны.       На лицо пробирается улыбка от мысли, что в прошлую их поездку сюда Тэхён ухаживал за ним и его больной ногой. Теперь настала очередь заботиться Чонгука. С сочувствующе поджатыми губами он протягивает Тэхёну чай и прикидывает, насколько тяжело им с Миён будет завтра тащить двадцать ребят в лыжном походе. То, что Тэхён останется отлёживаться в постели, не обсуждается.       Как и то, что на ночь Чонгук останется вместе с ним. Даже несмотря на простуду.       Вопреки своему разгоревшемуся от температуры лицу Тэхён отставляет чай и лезет целоваться, запуская холодные руки под свитер Чонгука. На мгновение тот ведётся на ласку, инстинктивно подаваясь навстречу нравящимся касаниям, но вздрагивает и отпихивает вцепившиеся в него морозные пальцы, стоит Тэхёну спрятать кашель в изгибе локтя. — Тэ, никаких поцелуев. Ты простудился!       Щёки Чонгука заливаются краской под стать лихорадочному румянцу на щеках его парня. Тэхёна его возражения не коробят. Он льнёт к скрестившему руки на груди юноше и умудряется смазано чмокнуть в щёку, пока тот не уворачивается, отодвигаясь на кровати. — Ну Чонгу-у-ук… — следует за ним тоскливый голос. — Мы с тобой как кофе и молоко, как пицца и пиво. Нас нельзя разлучать. — Я с тобой и не разлучаюсь! — возражает Чонгук. У него сердце разрывается смотреть на то, как Тэхён хлюпает носом и строит щенячьи глазки, нездорово блестящие от подкрадывающейся температуры. — Я просто не хочу заболеть.       Парень на его объяснение насупливается пуще прежнего и отводит задетый взгляд. Чонгук раскрещивает руки и подаётся ближе, касаясь его предплечья с сожалеющей улыбкой. — Тэ, я бы целовался с тобой хоть до рассвета. Просто… — его взгляд цепляется за заваренный лечебный чай, и губы трогает печальная улыбка. — Если заболею я, то кто будет заботиться о тебе?       Тэхён смотрит куда-то в сторону из-под сбившейся на лицо чёлки, в которую неимоверно хочется запустить пальцы. Он всё же подаётся навстречу, стоит ладони накрыть его разгорячённое лицо и проверить лоб, прежде чем огладить раскрасневшуюся кожу скулы. — Ты делаешь из меня нюню, — бормочет он в запястье Чонгука, оставляя там поцелуй.       Ответом ему служит мягкий в тёплом свете ночника смех. — Ты был нюней с самого начала, — с нежной улыбкой Чонгук подаётся ближе и прижимается губами к покрасневшему кончику носа. — И я тебя такого очень люблю. — Больше снеговика?       Юноша заливисто смеётся на вкрадчивый уточняющий голос и кивает, не оставляя сомнений в своей преданности румяным щекам и лукавым тёмным глазам. — Больше всего на свете.       Тэхён всё-таки урывает свой поцелуй, каким бы скоропостижным он ни был, потому что Чонгук не может ему сопротивляться. Они вместе забираются под тёплое одеяло, располагаясь на мягких пуховых подушках. Чонгук умещает голову на укрытой толстовкой груди и обвивает талию Тэхёна, давая по рукам, когда тот пробует запустить прозорливую ладонь под резинку его спортивок. — Даже не хочешь взглянуть на мой револьвер? — шутливо подначивает старший, но всё равно подхватывает его под бёдра и вынуждает поудобнее устроиться у себя под боком, оставляя ладонь безобидно покоиться на ягодице.       Чонгук мстительно щипает его под ребром и смеётся на поражённое шипение, позволяя улыбке пробраться в свой лукавый голос. — Я тебе больше скажу, я из него уже даже стрелял.       Тэхён прячет смешок в его волосах, пока Чонгук оседает в любимых объятиях и притирается к горячей шее, на которой оставляет поцелуй. От Тэхёна пахнет глинтвейном, остатками одеколона и уютом. Чонгук готов раствориться в этом запахе, так идеально воплощающем дом.       Тот самый, который их ждёт по возвращении в Сеул: снятая на двоих квартира, неподалёку от посольства, где Тэхён не так давно начал работать, и художественной школы, куда Чонгука уже пригласили на собеседование, ещё до выпуска из университета.       Совсем скоро они вернутся в реальный мир, ну а пока кутаются в своей зимней сказке, что пришла на смену летним проделкам мягкой белоснежной пеленой. — Да, стрелок из тебя отменный, — вырывает из мыслей хриплый голос. Чонгук усмехается, задирая уголок никак не желающих перестать улыбаться губ, и жмурится оттого, как поёт в неуёмном счастье его сердце. — Я тебе и наездника покажу, если будешь хорошо себя вести и не противиться лечению.       Тут же встрепенувшийся Тэхён тянется к оставленному на тумбочке чаю, пока Чонгук разваливается на постели и смеётся себе под нос. В груди растекается необъятное тепло, которое он больше не боится называть по имени. Юноша с гордостью носит его в своём раскрытом сердце, куда впустил так долго пугавшее его чувство.       Любовь, что ямочками проступает на щеках, когда осушивший кружку до дна Тэхён забирается обратно под одеяло и утыкается носом в его ключицы, оседая в постели с умиротворенным выдохом. Чонгук путает пальцы в мягких кудрях и прячет в них поцелуй, обвивая Тэхёна словно коала и скрещивая укутанные в тёплые носки щиколотки у него на пояснице.       Даже осевший на нём вес не может перекрыть окрыляющее чувство, которое этот невыносимый парень одним своим существованием приносит в его жизнь.       Чонгук представить не может, что делал бы, не решись он пригласить Тэхёна на медленный танец тем жарким июльским вечером.       Ему и не нужно. Та последняя дискотека стала для них началом, новым и предвещавшим собою столько всего. Он смакует связавшую их историю, добавляя новых красок, когда целует шею там, где пульсом размеренно бьётся принадлежащее ему сердце. — Я тоже тебя люблю. Очень-очень сильно.       Тэхён шёпотом отзывается на брошенную юношей в приливе нежности фразу, которой они и без того обмениваются изо дня в день. Будь то словами или же жестами внимания и заботы, какими бы маленькими они ни были.       Например, как взятый за свой счёт отпуск, чтобы поехать с Чонгуком в этот лагерь. Их маленькое путешествие, задорное, полное передряг и ребяческих приключений и оттого безмерно счастливое. — Поправляйся, хорошо? — беспокойство прокрадывается в тихий голос, окрашивая тот мольбой. Чонгук опускает голову и заглядывает в уже смотрящие на него любимые глаза. — Не хочу, чтобы тебе было плохо.       Тэхён улыбается, зачёсывая кудрящийся локон ему за ушко и обегая его лицо. В тёплых глазах, несмотря на прошедшие месяцы, — годы, — плещется всё та же неверящая во взаимность его любви нежность.       Чонгуку достаточно взглянуть в них в ответ, чтобы увидеть её отражение в своих неизменно обращённых к Тэхёну глазах. — Рядом с тобой? — он качает головой и мягко бодает его нос своим взамен поцелуя. — Никогда.       Чонгук знает точно, что разлившееся по кончики их переплетённых пальцев тепло вызвано совсем не глинтвейном. Оно вызвано пониманием, что это никогда отражает собой поджидающую их за порогом бесконечность, которой не будет конца.       То, что у них — это навсегда.       И даже нагрянувшая простуда, предстоящая защита практики, госэкзамены и поджидающая после окончания универа взрослая жизнь — не помеха.