helle rote Lichter

— Спать — это для слабаков, — Саша ярко улыбалась, медленно направляясь к двери из своей комнаты.       Я показательно выгнула бровь — не совсем понимала, что она имеет в виду. Солнце слишком уж красиво шлепнуло блик на её лицо, отчего девушка зажмурилась. Я обернулась к окну на против — шар, греющий и освещающий планету наливался красным и аккуратно прятался за горизонтом. Апрель больше не казался мне тем серым холодным месяцем. Зрелище было величественным и успокаивающим одновременно. Но я ведь знала, что ещё буквально не более двух часов и небо потемнеет. — Пойдём прогуляемся? Не хочу терять ни минуты, — лицо Саши продолжало выражать такую искренность и отказать ей было почти невозможно. — Поздно как-то уже. Нам нужно ложиться спать, — я попыталась её переубедить, потому что идти на гулянки прямо сейчас совсем не казалось мне хорошей идеей. — Ками, понимаешь, — сделала паузу она, — ночь она очень длинная, и поспать мы ещё успеем. Гулять ночью по пустым улицам — офигительно круто!       Ладно, быть может, она и права. Я просто скучная, немного трусиха, а ещё душнила. Но ничего, Саше как видно, я понравилась и такой. Странно, м-да.       Рыжая, с помощью считалочки, выбрав наконец собаку, нацепила на Эллу ошейник и поплелась в прихожую. Маму она предупредила, на что женщина лишь без слов кивнула. Для меня такие отношения до сих пор оставались чем-то экзотическим.       На улице пахло весной. Знаете, такой запах мокрого асфальта и чего-то цветущего одновременно. Воздух становится будто свежее раза в три и ощущается приближение лета.       Я всё ещё чувствовала себя пусто, к тому же, неловко от того, что тем для разговоров не находилось. Я твердила сама себе: «не думай так много!», но у меня не получалось. Вокруг о множество ёлок и сосен билось эхо. Не хотелось, чтобы Саша вытаскивала из меня по слову. — Посмотрим на звезды на крыше. На закат не успели, извини. Я ведь обещала, — мы шли спокойно вдоль длинной дороги, которая казалось, вела в некуда.       Вокруг было много деревьев, на земле валялись еловые ветви, ветер обдувал наши лица и руки волнительно терлись друг об друга. Впереди нас бежала Сашкина Элла на поводке. Ей, кажется, затея очень нравилась. Тем более, её собачью душу грело то, что из всех животных на прогулку взяли именно её. Причём только её. Я, наверное, выгляжу так же, когда радуюсь, что Трусова между кем-то и мной выбрала меня. Я ведь когда-то могла об этом только мечтать.       Сообщение от мамы, на телефоне четыре процента. Я жмурюсь, потому что о маме сейчас думать как-то не хочется. Мне спокойно здесь, в компании Саши, где никакой суеты и городского шума. Мне хорошо от лая радостной Эллы. Мне счастливо от наших мизинцев, крепко связанных между собой. Я неловко улыбаюсь, открывая мессенджер. Рыжая все понимает, оголяет улыбку в ответ и уходит чуть вперёд, отпуская собаку с поводком.       Отвечаю маме, что всё хорошо. Желаю спокойной ночи, но о подробностях умалчиваю. Я открываю переписку с папой и почему-то хочется реветь. Наверное, потому что он давно не пишет. А сейчас не будет уж точно. Он за сегодня не интересовался, где я. Меня это обижает и все накопленные за последние дни переживания выливаются в несколько слезинок на щеках. — Идём обратно, Ками. Уже темнеет, — Саша смотрит на моё лицо и тут же становится напряжённой. — Ты чего? — взволнованно спрашивает она.       Я закрываю красное лицо ладонями, чувствуя холод собственных рук на щеках. Становится по-настоящему неприятно от ветра, мне хочется домой в тепло, по телу бегут стаи мурашек, кровь выделяет адреналин, я чувствую это каждой своей клеточкой. Саша берет меня за руку и тогда я окончательно теряюсь.       Нет, я не такая. Я не буду выливать на неё свои проблемы. Сейчас рано, мы ещё даже не друзья, хотя... Одному Богу известно, кто мы на самом деле. В любом случае, я не хочу всего этого. Я хочу, чтобы всё было хорошо. Без предисловий и последствий. — Ну, милая, не молчи же, — Саша принялась обнимать меня с таким желанием защитить. — Я знаю, я вижу: ты что-то хочешь сказать мне. Да ведь, милая?       Она говорила точно моя мама пару лет назад. Трусова видела меня насквозь, хотела, чтобы мне было легче, чтобы я призналась ей во всём, но я не смела делать этого. Лишь отрицательно мотала в ответ головой. — Ты замёрзла, кроха, — Саша точно представляла себя на месте моей мамы. Это было так глупо, но так чисто и благодарно, что я не могла сказать ей и слова против. — Идём домой. Элла, ко мне! — собачка окликнулась на голос хозяйки и тут уже плелась у нас в ногах.       Всё это время девушка обнимала меня за плечи и держала правой рукой мою правую. Я хлюпала носом, думая, что всё что происходит со мной последние дни — просто невыносимо. Всё слишком нереалистично, всё слишком быстро. — Я умоюсь? — зайдя в дом, спокойно спросила я.       Саша глядела на меня обеспокоенно, но в ответ закивала и принялась стягивать с Эллы амуницию. — Можно? — тихонько спросила она, когда застала оперевшийся на раковину. — Да... да. Лапы помыть? — кивая на собачку в её руках, спросила я.       Саша ответила тоже без слов. Я вдруг поняла, что наше общение как и в самом начале становится немым. Когда прекращает говорить Трусова — наступает гнетущая тишина. — Ты не будешь против, если я расскажу тебе? Просто я не хочу расстраивать тебя своими проблемами. — Что ты, — мы всё ещё были в ванной, я уселась на край и мокрой ладонью Саша накрыла мою, — Ками, ты можешь рассказать мне всё что хочешь. Особенно, если эти переживания заставляют тебя плакать. Именно для этого я нужна.       Мне от этих слов сделалось чуть легче. Я глубоко вдохнула, думая, как правильно рассказать ей, чтобы Саша точно поняла. Уловила суть моих слов. — Мои родители... они наверное больше не любят друг друга? — Трусова на секунду отвлеклась, обернулась на меня и продолжила слушать. — Они ничего мне не говорят, но я ведь не маленькая! Почему они не поймут? Если бы они сели и оба мне объяснили, как же мне было бы легче. — Как ты чувствуешь, что между ними происходит? — неожиданно спросила Саша. Вода замолкла. Говорить в тишине было тяжелее. — Сейчас папы чаще нет дома. Может у него кто-то появился? Я не хочу, чтобы кто-то из них делал больно друг другу. Пусть разведуться, пусть больно мне, но только не им, — слезы снова хлынули из глаз, но я тут же почувствала тёплые объятия на своих плечах. — Они не разговаривают с друг другом, да? — Не разговаривают. И они будто раздражают друг друга. Мама видит, что мне плохо, но ничего не говорит. Но папа... ему будто вообще плевать на меня. Будто я никогда не была его дочерью. — Ему тоже тяжело. Я уверена, он боится. Боится расстроить тебя. Но любит, любит конечно. Ему не плевать. Да, они ведут себя как дети, когда молчат, но ты, наверное, должна спросить их? — Наверное, должна. Что теперь будет? Совсем не представляю себе такой жизни, знаешь. Боюсь, что маме будет тяжело. — Будет тяжело, но ты рядом с ней будешь, — не выпуская меня из объятий, говорила Саша. — Я боюсь, что это всё как будто нереально, знаешь. Да, я просто боюсь. Я боюсь всего, Саш. — Это нормально, милая. Но это не сон. Поговори с ними. Не бойся начать этот разговор. Они должны, рано или поздно должны рассказать тебе, ну ты ведь правда не маленькая!       Наступила тишина. Я обняла Сашу в ответ, чувствуя, как постепенно становится легче. С души моей уходят переживания на второй план. Чувствую девушку так близко и жму ещё теснее, предпологая под этим одно лишь «спасибо». Но с уст моих, будто само по себе вылетает: — Я люблю тебя.       Это звучало так робко, так тихо и немного неуверенно, что я не знала, услышала ли вообще Саша. Пару секунд она осталась в том же положении, а потом уткнулась в моё плечо, и я чётко ощутила, как Трусова улыбается мне в шею. — Правда любишь?       Я засмущалась. Не хотелось объясняться в своих словах. Я ждала в ответ тех же трех слов, но Саша лишь тихонько посмеивалась. — Мне всё ещё страшно, но мне хорошо с тобой. — Не переживай, я скажу тебе всё позже. Сейчас пойдём спать. Ты замёрзла.       Уже и не помнила я, как переоделись мы в пижамы и улеглись на кровать. Стало тепло. Одно одеяло на двоих создавало не то что тепло, а целый жар. Саша протянула руку, притягивая меня за талию. — Спасибо, что смогла открыться мне. И я тоже тебя люблю, Ками. Запомни этот день, эту ночь, этот момент. На всю жизнь запомни. Я люблю тебя.       В миг всё моё лицо покраснело. Захотелось спрятать улыбку в подушке, как прячут её обычно смущенные дети. — Не хочу тянуть и спрошу сразу. Готова ли ты быть моей девушкой? Если хочешь, это будет нашим секретом. — Я трусиха, Саша, я такая трусиха, — зашептала я, жмясь к ней ближе, укладывая голову на крепком плече. — Теперь ты знаешь, что я всего боюсь. Не тебя, я боюсь такой официальности. Но хорошо, я буду твоей девушкой. И тогда я тоже должна спросить: ты будешь моей девушкой? — Я понимаю твои чувства. Не бойся, я не сделаю тебе больно. Буду рядом столько, сколько потребуется. Я буду твоей девушкой.       Я почти замурчала под её ладонью, когда Саша, спокойно и нежно стала гладить меня по голове. Клянусь, я почти уснула, но она, не успев усыпить меня, стала будить. Она будила во мне все самые горячие чувства. Рука сползла с головы под одеяло, забралась под футболку и соединилась с кожей на животе.       Саша, наверное, думала, что я уснула и, поэтому, аккуратно прижала меня к себе, обнимая так за талию, но я не спала. Я ещё долго не могла уснуть. Внутри меня всё мешалось, кричало и дрожало.       Её горячая рука на моей коже, я лежу на её плече, мы под одним одеялом, я в её доме и так спокойно. Сегодня всё поменялось. Но что же мне делать дальше?