Сказка о жаровом змее

Как и в Девичьей деревне, притворяясь лежащим без сознания, так и сегодня, притворяясь, будто бы у него случился приступ, Владомир преследовал одну простую для понимания, но в то же время отнюдь непростую для достижения цель: во что бы то ни стало заставить Лесьяра сдаться, заставить его переписать свои планы по хотению Владомира. А хотел Владомир лишь одного – чтобы Лесьяр от него никуда не уходил. Однако, как и в Девичьей деревне, не то чтобы его притворство было полностью игрою: сила Владомира под влиянием недавнего пребывания в нави действительно по первости самовольно вырвалась наружу и он оказался неспособен совладать с нею. Но затем, когда всё подуспокоилось и рука Лесьяра убралась с его макушки, Владомир почувствовал себя у разбитого корыта; грудь снова пронзило плохое предчувствие: Лесьяр уйдёт… уйдёт! Но Влад не мог позволить этому случиться! Однако как бы долго и крепко ни сжимались руки Владомира вокруг чужого пояса, человек, которому этот пояс принадлежал, в руках Владомира ощущался как натянутая на тетиву стрела, которую едва стоит отпустить, как она мигом вылетит и пропадёт пропадом. Владомир очень хотел бы закрыть на это глаза, очень хотел бы и дальше жить надеждой, что всё само собой как-нибудь наладится, но… не мог. И не мудрено, что не мог. Что-то во всём этом было не так: у них не было никого ближе друг друга, но несмотря на это когда он обмолвился, что хотел отомстить за Лесьяра – Лесьяр велел ему не лезть; когда он выразил своё желание остаться рядом с Лесьяром – Лесьяр продолжал держать его на расстоянии вытянутой руки и грозился вот-вот уйти не ясно на какой срок; когда он хотел прояснить их отношения – Лесьяр упорно делал вид, что не понимает о чём речь… Так почему же тогда Лесьяр оставался рядом? Почему до сих пор не ушёл? Почему вёлся на уговоры Владомира? Ведь правда заключалась в том, что и дураку было понятно: во всём, что касалось дела, Владомир был Лесьяру не нужнее, чем пятое колесо – телеге: при желании Лесьяру не нужен был Владомир, чтобы выбраться из Девичьей деревни; не нужен был Владомир, чтобы пробраться к его матери и, чутьё Владомирe подсказывало, что даже коня Лесьяр мог бы при желании раздобыть самостоятельно. Всё это время причины, по которым они до сих пор оставались рядом, были высосаны из пальца, и потому в поведении Лесьяра Владомиру не виделось никакого смысла. И даже более того: он понимал, что не одному ему это было видно… они оба прекрасно это понимали! Молодой мужчина сильнее вжался носом Лесьяру в плечо, жадно втянув воздух. Хотя ему претило обманывать Лесьяра, сильнее того ему претили их недомолвки, претило не понимать Лесьяра, претило видеть холод в свою сторону... вовсе незаслуженный холод, между прочим! Владомир уже чувствовал, как начинал злиться от непонимания. Когда человек, бывший для тебя тёплым родным домом, становился холодным камнем, это не могло не ранить. И как бы тепла ни была рука на его макушке, сколько бы надежды ни дарило это тепло, в итоге в сердце рождалось лишь горькое отчаяние оттого, что он будто бы каждый раз наступал на одни и те же грабли, а что это были за грабли – разобраться так и не смог. Казалось бы, раз твоё сердце в таком смятении, то что может быть проще, чем попросту взять и поговорить со своим близким о том, что тебя волнует; что может быть проще, чем взять и высказать свои переживания вслух? Да, звучит-то это просто, но... каждый раз, когда Владомир задавал Лесьяру тревожащие его вопросы, каждый раз, когда он упрашивал того остаться, каждый раз, когда он заговаривал об их прошлом и будущем – каждый раз ему приходилось мириться с тем, что ответов он не получал. А что он получал? Ничего, кроме серых пустых глаз, в которых он до сих пор что-то надеялся рассмотреть; ничего, кроме брошенного «прости», после которого ничего не менялось. Лесьяр поступал жестоко, и до поры до времени Владомир находил в себе силы это терпеть. Но запас его сил почти иссяк, и плотина его негодования вот-вот была готова прорваться. Если бы кто-нибудь раньше сказал ему, что в один прекрасный день рядом с Лесьяром ему придётся так тяжело и тревожно – он бы рассмеялся такому человеку в лицо. А теперь… Владомиру было не до смеха. Его стало пугать, что холод Лесьяра заставлял его в себе сомневаться, а сомнения вызывали злость, и эта злость, которую он боялся выливать на Лесьяра напрямую, в итоге вылилась в желание во что бы то ни стало удержать того подле себя. Продолжая вжиматься в плечо Лесьяра и жадно втягивать носом такой до боли родной запах, его губы поджались, а зубы заскрипели: захотелось как в детстве крепко-крепко впиться в Лесьяра зубами. Если он что-нибудь… хоть что-нибудь не предпримет, то от злости сотрёт на хрен всё с лица земли, но не сможет оставить всё как есть. Лесьяр не оставил ему выбора. Владомир не то что не желал, чтобы Лесьяр уходил, он даже не желал, чтобы Лесьяр убирал руку с его макушки – что угодно, лишь бы понимать, что он нужен Лесьяру, что тот не оставит его в полном и безоговорочном неведении относительно своих дальнейших намерений! Но, к несчастью Владомира, всё говорило об обратном: и теперь шумящий в ушах от скачки ветер забирал последние крупицы тепла чужой ладони с его макушки. А ковать железо надо, пока горячо. Как это бывает с людьми вспыльчивыми и склонными вестись на поводу у собственных чувств, Владомир отгонял от себя мысли о глупости затеи, пришедшей ему в голову лишь от отчаяния, а не от здравого рассуждения о целесообразности данного поступка. В этот миг он не думал о Лесьяре – он думал о себе. Не желая, чтобы Лесьяр убирал руку, Владомир намеренно позволил своим силам бесцеремонно продолжать вытекать наружу, будто бы они по-прежнему отказывались слушаться своего хозяина, а сам ущипнул Яшму за бок, чтобы тот не смел искать Дарьяну, а нёс их обоих к Стрелицкой общине… И пусть дальше будет что будет! Зато в этот миг – когда Владомир чувствовал на себе этот встревоженный взгляд тёмно-серых глаз, когда чужая рука поднимала его голову за подбородок, когда он носом чувствовал, как галопом бьётся жила на чужой шее, когда дрожащие руки, которыми Лесьяр его держал, бережно обхватывали его плечи, – Лесьяр наконец-то переставал ощущаться готовой к пуску стрелой и ненадолго становился тем хорошо знакомым ему добрым и мягким Лесьяром, которому он был важен, который был ему так нужен и по которому так долго тосковало его сердце. Но как не бывает худа без добра, так и добра – без худа. Несмотря на успех своего маленького представления, пренеприятная мысль непрошенным гостем бесцеремонно вломилась в голову Владомира: неужели ему и правда придётся до конца своих дней попадать в неприятности, чтобы видеть хоть какой-то отклик в этих холодных глазах? Чтобы руки Лесьяра хотя бы иногда так крепко и вместе с тем так бережно держали его? При их встрече в Девичьей деревне Владомиру думалось, что он будет готов хоть всю жизнь попадать в неприятности, лишь бы Лесьяр оставался рядом с ним. Но чем дольше они были рядом, тем меньше его устраивал такой расклад событий. Разве Владомир заслужил чем такое холодное к себе отношение? Разве были у Лесьяра веские причины быть таким жестоким? – Владомир не видел ни единой. Единственное, чем он мог хоть сколько-нибудь объяснить такое отношение к себе, было тем, что у Лесьяра за три с половиной года их разлуки что-то произошло. Но говорил ли ему о том Лесьяр? Ни слова. Почему? Да потому что… Лесьяр до сих пор не доверял Владомиру! Как бы близки они ни были, сколько бы общих воспоминаний их ни связывало, Лесьяр по старой памяти отказывался видеть во Владомире равноправного товарища, и это при всём при том, через что пришлось пройти Владомиру ради того, чтобы сейчас Лесьяр снова был рядом с ним! Лесьяр не видел, какие муки ему пришлось вынести, сколько сил положить на то, чтобы иметь возможность что-то сделать для Лесьяра! Сколько вынесли его душа и тело ради того, чтобы вернуть Лесьяра себе и сделать всё возможное, чтобы такого больше не повторилось. И сколько ещё предстоит сделать! Однажды потеряв Лесьяра, он уже съел свои семь пудов соли и давиться далее не желал. Пока были на этом свете живы те, кто однажды позволил себе прикоснуться своими грязными пальцами к Лесьяру, пока были живы те, чей грязный рот однажды посмел опорочить его любимое имя, пока были живы те, из-за кого Лесьяр стал по отношению к нему так холоден… Владомир ни дня не позволил себе сидеть сложа руки. Ведь и правда Лесьяр стал таким холодным из-за них!.. из-за этих сук, которые сделали из него козла отпущения!.. Емельян, вся его свита, главы Зеленоборской общины, которые продали Лесьяра!.. те, кто разнёс враки по всей земле о его Лесьяре!.. Из-за них Лесьяр такой! Из-за них он так холоден! Из-за них Лесьяр больше ему не улыбается! Из-за них! Из-за них! ИЗ-ЗА НИХ!.. Так неужто Лесьяр взаправду думал, что стоит повелеть Владомиру «не лезть не в своё дело», как тот покорно склонит голову и послушается? Он взаправду думал, что Владомир просто возьмёт и позволит ему уйти после всего, что между ними было и не было? Он взаправду думал, что Владомир не знает, как заставить его остаться рядом?.. Он взаправду… совсем его позабыл за эти три года? Однако глупо было злиться на человека, чья судьба была явно незавиднее его собственной. И раз Лесьяр так упорно не доверял его выбору, то Владу пришла в голову отчаянная мысль: дать Лесьяру один раз увидеть воочию, что представлял собой его замысел о мести, нежели сто раз услышать. К собственному счастью, Владомир в своё время додумался не быть дураком настолько, чтобы слепо мстить. Он был не единственным, кто считал Емельяна нечистым человеком, был не единственным, кого волновала правда в этом деле. Стоило двери за Лесьяром закрыться, как он, не теряя попусту времени – разве что успев привести себя немного в порядок, – со всех ног понёсся во дворец, по пути похлопав по боку презрительно фыркнувшего на него Яшму. Но Владомиру не было до того дела: сейчас мысли в его голове сменяли друг друга быстро и порывисто. Он хотел показать Лесьяру, что за его спиной стоит не только он один. Он прекрасно понимал, что Лесьяр бы сам сюда не пошёл, расскажи он ему об этом заранее. Он хотел показать этого человека со всех сторон. Он хотел, чтобы все увидели этого замечательного человека! Он гордился Лесьяром! Он не хотел, чтобы тот более прятал своё лицо!.. Допустим, одному ему Лесьяр не доверяет, поскольку за давностью лет помнит Владомира лишь как бесконечно ребячившегося подростка, неспособного на взрослые поступки и лишь сующего свой любопытный нос куда ни попадя, однако если найдётся несколько дюжин человек… Что тогда скажет Лесьяр? Не то что бы Владомир рассчитывал увидеть Лесьяра радостным от новости о том, что по уши ввязался в затею о мести: он прекрасно помнил, как Лесьяр резко похолодел ещё там, в далёкой отсюда Девичьей деревне, стоило Владомиру упомянуть о том, что хочет отомстить; помнил, какими пустыми глазами смотрел на него Лесьяр. Так какие же глаза у него будут теперь?.. По пути во дворец от волнения его ладоши вспотели, а с лица не слезала улыбка. Ему едва ли удалось без лишнего шума и суеты пробраться за занавесь и заставить себя не подглядывать за Лесьяром, а спокойно слушать. Однако… хватило его ненадолго. Стоило царице упомянуть второго человека, знакомого с личностью Лесьяра, сердце Владомира забилось пуще прежнего – это ж о нём речь! И его нетерпеливая натура более не смогла устоять на одном месте и заставила-таки его сделать шаг в сторону и выйти из-за занавеси. В лившемся из оконцев свете солнца Лесьяр был бледен, и на его той части его бледного лица, что выглядывала из-под платка, были видны только эти огромные тёмные булатно-серые глаза, которые тут же вперились в него. Владомиру вдруг вспомнилось, что эти глаза были едва ли не первым его воспоминанием о Лесьяре: в детстве разница в возрасте воспринимается совсем по-другому, а пять лет тем более кажутся недосягаемой пропастью. По этой причине в те времена Лесьяр казался Владомиру очень взрослым, и в его глазах мерещилась какая-то непостижимая загадка, и в то же время они излучали невероятное спокойствие и мягкость, будто бы два озера в жаркий грозовой день, в которых можно как найти прохладу, так и нечаянно утонуть. И это разжигало его детское любопытство. В его первых годах жизни в Зеленоборской общине Лесьяр долго-долго рассказывал ему всякие сказки да былины, а Влад с открытым ртом неотрывно глядел в эти глаза: эта была та черта Лесьяра, за которую снова и снова невольно цеплялся его глаз. Он любил эти глаза. Он любил, как мягко смотрел на него в те годы Лесьяр, когда хвалил за каждую мелочь, пытаясь приучить к жизни в Зеленоборской общине, как терпел его и никогда не ругал. И теперь он хотел, чтобы эти глаза как и раньше смотрели на него мягко, по-доброму. Только на него. Смотрели и улыбались ему. Как и всегда, когда он маленьким пытался незаметно прокрасться к Лесьяру, так и сейчас эти глаза тут же безошибочно узнали его в темноте занавеси. Владомир не смел отводить взгляда от Лесьяра. Ни на миг. Его грудь охватило приятное волнение, в его взгляде засквозило гордыней от своей самостоятельности, которую аж руки чесались как хотелось показать Лесьяру, и уж если показывать, то во всей красе. Владомир замер, силясь что-то понять по одному лишь взгляду глаз. Что же в них сейчас? О чём же Лесьяр думает, так пристально глядя на него? Но иной раз взгляд Лесьяра разобрать было сложнее, чем разнести гору по камушкам. С момента их разговора в Девичьей деревне в сердце Влада поселился страх вновь увидеть в глазах Лесьяра безразличие, и потому более он не поднимал острых вопросов как бы сильно ни хотелось. И сейчас как бы он ни силился разобрать взгляд Лесьяра, у него никак не выходило. Однако мог ли он из-за этого хоть каплю усомниться в своей затее? Мог ли от одних лишь слов хоть чуточку, хоть самую малость поостыть от мысли о том, как стереть с лица земли всех тех, кто взял и лишил его Лесьяра? Кто – Владомир? Да конечно, десять раз! Тьфу на тех, кто так подумал. От переполнявших его чувств Владомир не мог никак посмотреть на себя со стороны и увидеть, что причина по которой он не мог понять взгляда Лесьяра, крылась в том, что он желал разглядеть в нём то, чего там не было, и наоборот, из-за захлестнувших его чувств не видел того, что в них действительно было. Да и себя трезво оценить в таком взвинченном состоянии он не мог. Молодой человек не видел, сколько в нём было напыщенного тщеславия и пустого бахвальства; что вся его «самостоятельность» сводилась к детскому желанию услышать похвалу из уст Лесьяра, услышать, как он скажет: «Да, Мирёныш, прости, что я был к тебе так холоден, я теперь вижу сколько ты ради меня сделал, я безмерно благодарен тебе за твои труды, потому больше никуда не уйду,» – заветные слова, только от мысли услышать которые Владомиру затмевало рассудок, и за этой пеленой переполнявших его чувств переставал слышать даже своего собственного дурного предчувствия, не покидавшего его с тех пор, как они пошли искать Яшму. Глядя на Лесьяра, Владомир как обычно не сумел сдержать своей улыбки. Но чем дольше Лесьяр не выражал ничего, тем яростнее во Владомире скреблось его дурное предчувствие. А чем яростнее оно скреблось, тем яростнее он его заглушал, вспоминая всё то, что пережил в одиночестве. Ведь долгие годы, пока они были в разлуке, его сердце изнывало от тоски, и терзать своё сердце заново, когда оно едва-едва перестало болеть, он не собирался; он не мог молча позволить вещам идти так, как того желал Лесьяр. Не мог. Никак не мог. Лесьяр, я отомщу за тебя. Убью каждую тварь. И в этом не будет ошибки. Разве можно сидеть сложа руки, когда у меня отняли самое дорогое? Кто наверстает эти три с половиной года, если я не согласился бы отдать тебя даже на миг? Кто вернёт мне всё то, что я недополучил? Как ты можешь не понимать такие очевидные вещи?.. Размышляя таким образом в своей голове, от воодушевления у Владомира аж дыхание перехватило. Неотрывно глядя на Лесьяра, его чёрные глаза горели. Он ждал не дождался увидеть отклик Лесьяра, но так как ждал одного, то не хотел – не мог – заметить, что его плохая затея не могла стать хорошей лишь оттого, что он возложил на неё свои громадные ожидания. Царица тем временем продолжала свой разговор: – Вот какие мысли я имею на твой счёт. Знаешь же, как говорят: глаза – мера, душа – вера, совесть – порука. То, что ты владеешь змеиным колдовством, не есть доказательство твоей причастности к тому, что случилось три с половиной года назад. Твой друг готов за тебя поручиться, и я хочу ему верить, ибо вера в других людей есть основа доверительных отношений. И судя по твоему желанию не допустить разрушений Белгорода, за что я тебе безмерно благодарна, совестью ты не обделён. Однако доверяй, но проверяй. Твоя слава говорит против тебя. – Пусть говорит, – голос Лесьяра вдруг прозвучал глухо, будто бы у него пропал голос, и оттого ему пришлось повторить во второй раз. – Пусть говорит. Царица слегка склонила голову на бок. – И что ты, получается, ничего не намерен делать со своей славой? Вежливо попросишь всех обо всём забыть? – Ничего не намерен делать. – От молвы не уйдёшь, знаешь ли. Так ты сдался? Опустил руки? Решил скрыться от мира в надежде, что всё само собой рассосётся? – тон царицы стал нравоучительным, однако то ли выдержка выручала Лесьяра, то ли он попросту пропускал всё мимо ушей – он будто бы по-прежнему оставался безразличен к предмету разговора. – Есть люди, которые мне дороги, и их я защищу любой ценой. – Какие громкие слова, похвально! Но о какой именно цене идёт речь? – Любой. – Ты не совсем верно истолковал мой вопрос. Какой именно цене? Что ты вкладываешь в понятие «любой». Жизнь отдашь? Лесьяр немного помедлил. Казалось, он о чём-то напряжённо думал, хмуря брови то ли от слепящего его солнечного света, то ли от собственных мыслей. – Царицу не должны касаться такие вопросы. Это моё личное дело. Царица же тоже будто что-то начала понимать. Её цель же была проста: понять, сработаются они с этим человеком или нет; каковы его мотивы, из какого теста он слеплен. Она была женщиной рассудительной и не одну собаку съела на своём веку. Лесьяр был для неё человеком новым, и по сравнению с тем же Владомиром, который расписывал перед ней Лесьяра всего такого замечательного, она прекрасно видела, что Владомир оценивал своего старого друга в силу своей крепкой привязанности к последнему предвзято, его оценка складывалась больше из чувств, нежели из достоверных сведений. Более того, холодные слова Лесьяра заставили царицу задуматься над тем, что не так уж и близки были эти двое, как её убеждал в том Владомир. Теперь пришло время ей сделать собственные выводы об этом человеке. Перед ней стоял не то чтобы холодный человек. Он был замкнутым, и замкнутым не как отпетые одиночки, которым дай только свой угол, как они в удовольствие сами себе найдут занятие, а замкнутым в силу нежелания – или даже какого-то врождённого или приобретённого неумения – доверять. И лишним тому доказательством служило то, что имя-то его уже было озвучено, но платка Лесьяр так и не снял при том, что его близкий друг находился прямо здесь, прямо перед ним. И царице пришлось догадываться самой о том, что замкнут этот человек был не только по отношению к ней. Царица глянула на Владомира: тот горящих глаз не сводил со своего друга. Но впервые она видела его таким встревоженным. С Владомиром она познакомилась давно, и ещё дольше она слышала о нём. С тех пор как больше двадцати лет назад среди бояр случился переполох по случаю кражи невесты из одной знатной семьи, а спустя более года случился не меньший переполох по случаю возвращения невесты с последующим рождением необычного мальчика, до царицы долетали разные слухи, разжигавшие её любопытство. Она ждала, что рано или поздно этого ребёнка отдадут под опеку Стрелицкой общины, но всё случилось совсем не так. И в конце концов этот ребёнок позабылся и не вспоминался ею до тех пор, пока однажды в Белгороде во дворе их поместья ни появился чёрный конь, а затем и сам Владомир, полтора года назад устроивший скандал и вынудивший своего отчима привлечь силы заклинателей Стрелицкой общины, чтобы успокоить разбушевавшегося пасынка. Тогда-то Владомир и оказался первый раз в стенах Стрелицкой общины, тогда-то она и увидела этого преинтересного юношу. И преинтересен он оказался не только тем, что когда-то давно царица слыхала о происшествиях в его семье, а ещё и тем… что он оказался знаком с человеком по имени Лесьяр Нечаец. И не просто знаком… он был помешан на этом человеке! Его юношеский пыл был готов горы сокрушить и реки осушить ради того, чтобы возвратить этого человека на белый свет и убить всех, кто с его слов это подстроил, обвинив во всём его друга. Происшествие в Лихолесье хоть и напрямую не касалось Дивноморского царства: Емельян был соседом мирным и такое горе на его землях не могло не вызвать сочувствия, заставившего закрыть глаза на то, что и часть Дивноморских земель с севера также пострадала от этого происшествия, – однако красивая сказочка, придуманная Емельяном, попахивала гнильцой. – Лесьяр Нечаец, я не из праздного любопытства задаю тебе такие вопросы. Все мы знаем небезызвестную сказку, в которой Емельян со своим войском разносит тебя в пух и прах. Однако сколько в ней правды, если ты сейчас стоишь передо мною жив-живёхонек? Я жизнь положила на изучение заклинательского ремесла, и многие учебники, которыми пользуются нынешние заклинатели, написаны моей же рукою. Не раз и не два мне случалось бывать в нави, и однажды «посчастливилось» столкнуться и со змеиным колдовством… Царица кратко стала поведывать то, что знала, и внимательно наблюдала за лицом Лесьяра. – Змеиное колдовство до происшествия трёх с половиной летней давности не было настолько на слуху, поскольку и владельцев такого колдовства было немного, а сейчас и того меньше. Можно сказать, что владеют им Змеи – те самые, что именуют себя с большой буквы и во всём подражают людям – но это будет только наполовину правдой. Владеет ли Змей змеиным колдовством определяется лишь удачей. И тут, казалось бы, всё понятно: значит можно поделить Змеев на тех, кто владеет этим колдовством, – царица подняла правую ладонь в сторону, – и на тех, кто им не владеет, – а за правой ладонью поднялась и левая, однако после недолгой заминки, в течении которой все собравшиеся должны были хорошенько уяснить, что Змеев бывает лишь два вида, ладони царицы с хлопком сомкнулись, и она продолжила. – Но интересное наблюдение заключается в том, что по сравнению со способностями к заклинательству в целом – не важно, идёт речь о людях или нежити – те, кто владел змеиным колдовством, вынуждены были его всё время как-то поддерживать, – царица едва заметно кивнула головой, тем самым подтверждая непоколебимую уверенность в собственных словах. – Без вмешательства заклинатель, однажды прошедший становление, уже не потеряет свои способности, даже если пользоваться ими перестанет; лешие как защищали своими силами лес, так и будут его защищать; кикиморы как пугали людей по ночам, так и продолжат пугать; водяные как правили водой, так и будут ею править. Но владельцы змеиного колдовства при тех же неизменных обстоятельствах его теряют. Чтобы владеть змеиным колдовством, необходимо непрерывно быть связанным с навью, и даже так все Змеи, о которых я слышала, владели несметными садами, растянувшимися покуда глаз хватало видеть, и в садах этих выращивали себе особые фрукты, овощи и всё прочее, а поливались сады лишь сильной водой. И всё это лишь для того, чтобы поддерживать собственные силы. Лесьяр стоял столбом и просто слушал. Он прекрасно понимал, к чему клонила царица. Емельян в своей сказке, которую сам именовал не иначе как былина, заявил, что от кражи одного лишь ореха Лесьяр, будучи до того обычным заклинателем, обернулся змеем, способным принести в явь такие разрушения. Более того, себя он объявил человеком, который смог противостоять этой силе и даже побороть её. Однако в сказке для знающих заклинателей находилось столько несостыковок, что пальцев рук не хватало их сосчитать. А у кого же ещё можно было узнать ответы на вопросы, как ни у того, кто, согласно сказке, был в этом непосредственно замешан?.. Не только царица не сводила глаз с Лесьяра в ожидании ответа. За время её речи Владомир уж не находил себе места… Лесьяр всё ещё молчал, и из-за платка на его лице и убранных за спину рук разглядеть что там творилось у него на душе было Владомиру не под силу. Он стал не на шутку нервничать, и всё же до последнего не хотел видеть правды. Потому Владомир взглянул на царицу. Это был их маленький уговор: в случае чего он мог привести сюда Лесьяра. Однако чем дальше в лес, тем чётче он понимал, что сейчас всё решится: либо царице удастся убедить Лесьяра остаться, либо… Владомиру в голову ничего не приходило! Беда была в том, что Лесьяр был умным. Все собравшиеся здесь даже не думали, что царица была ведома лишь любопытством или желанием восторжествования правды. Она была в первую очередь именно царицей: узнать о силе своего соседа и закрыть на это глаза было бы с её стороны глупостью, обещающей однажды обернуться большою бедою, если по крайней мере она не будет знать, на что же именно способен Емельян. А для того ей понадобился соглядатай. И так однажды она уговорила вспыльчивого Владомира присоединиться к ней, раз их цели совпадали. В тот день она поставила Владу условие: требовалось, чтобы Владомир несмотря на все свои обиды сумел, во-первых, остаться в Зеленоборской общине и стать там старейшиной, а во-вторых, сумел сладить с Емельяном. Решение работать с Владомиром, который был так неразумен, стоило чему-то вывести его из себя, далось царице нелегко: она долго взвешивала все «за» и «против». И в конце концов дала ему сроку два месяца: если от выиграет белгородские соревнования в одиночку, а через два месяца он сумеет стать посыльным от Зеленоборской общины в Стрелицкую дабы наладить их связи, то она будет готова с ним работать. В свою очередь она обещалась дать Владомиру доступ к своим библиотекам, где тот бы мог получить ответы на все свои вопросы. Сидя сиднем в Зеленоборской общине, Владомир уже сходил с ума, и потому такой расклад вполне его устроил. Так они и начали работать сообща: она пользовалась его интересами, а он – её, и потому слова Лесьяра о том, что она пользовалась Владомиром, были лишь наполовину правдой. И теперь у царицы в руках появился ещё один козырь помимо Владомира. Этот козырь сейчас стоял прямо перед ней, и хотя её причина удержать Лесьяра не имела ничего общего с причинами Владомира, тем не менее для Владомира это было каким-никаким подспорьем. – Мы не преследуем цель обвинить тебя, – не дождавшись никаких слов от Лесьяра, молвила царица, – да и против воли держать тебя я тоже не вижу никакого смысла. Однако я не могу не задать тебе несколько вопросов, ответы на которые я бы желала знать. Лесьяр всё ещё молча смотрел на неё и из его уст не вылетало ни звука, поэтому царица продолжила: – Знаком ли ты лично с кем-нибудь помимо себя, кто владеет змеиным колдовством? – Нет. – Ты всегда владел змеиным колдовством? – Нет. – С каких же пор? – Три с половиной года. – Твои силы требуют поддержки? – Нет. Лесьяр отвечал сухо и будто бы намеренно кратко, словно раздавал приказы, а не отвечал на вопросы. Складывалось ощущение, что его трогали за некую струну души, которую трогать он не желал, но вокруг него собрались незнакомые с ним люди, которые увы и ах были не в силах разглядеть такие мелочи, а единственный человек, который действительно мог это за ним приметить, сейчас сосредоточил всё своё внимание на том, какой он молодец и что бы ещё такое придумать, чтобы уж наверняка всё сложилось наилучшим для него образом. Царица сделала маленькую паузу, раздумывая о том, что Лесьяр не меньше неё самой понимал к чему она клонила: в его колдовстве было что-то не так. – Для того, чтобы получить силы, ты должен либо быть Змеем, либо есть то, что ест Змей. Как мне известно, ты якобы украл орех. Но как ты сумел его съесть? Если я съем что-либо из змеиных садов, при всех при моих способностях я умру. Как же тебе это удалось? – Я не знаю. – Не знаешь? И вновь Лесьяр ничего не ответил. Царица в раздумьях постучала пальцем по подлокотнику. Она не выглядела как человек, заинтересованный в чувствах Лесьяра. Благодаря тому, что её интерес был государственного уровня, то она и не обращала внимания на холодность стоящего перед ней мужчины, быстро смекнув, что топить этот лёд – не её забота. Однако он был её важным гостем, из которого она хотела добыть все возможные сведения, и потому оставалась к нему вежлива и терпелива, как и подобало царице. – Сослужи-ка ты нам службу, Лесьяр Нечаец, не оставь нас в неведении. Ты только что говорил, что ради близких готов заплатить любую цену. Я же предпочитаю платить как можно меньшую, и, если у меня появляется возможность заплатить ещё меньше – тем более, когда речь идёт о жизнях моих подданных, – я не упущу этой возможности. И потому не ради себя прошу, но и ради тех, кто может пострадать в будущем. У того, что случилось три с половиной года назад, осталось два свидетеля – ты да царь Емельян. Но у меня лично на руках увы! нет ни свидетелей, ни доказательств. Мы уже проделали большую работу и хотим, чтобы ты к нам присоединился: одной рукой узла не завяжешь, а с тобой нам будет сподручнее. Ты – ключевое звено этой работы. Емельян что-то задумывает, как докладывают наши соглядатаи, но они не могут к нему подобраться: несмотря на кажущуюся глупость, Емельян не подпускает во дворец никого. Он неизвестно откуда пришёл и неизвестно как получил своё место. Никто не знает ничего о его силах, а ведь он как-то заполучил трон. И многих это тревожит не на шутку. Никто не хочет повторения событий того дня. Лесьяр Нечаец, это просьба о сотрудничестве. Как бы ты на самом деле ни был связан с произошедшими событиями, это останется лишь между нами. Мы готовы предоставить тебе то, что попросишь, если ты готов отвечать на наши вопросы. Лесьяр действительно как в рот воды набрал и даже не шевелился, но тут царица стала задавать следующие вопросы: – Каковы его силы? Что за методы он применяет? Что ты видел? Насколько он силён? Есть ли у него слабости? Что в тот день с тобой произошло на самом деле? В тишине главных палат послышался тяжёлый вдох, но изо рта Лесьяра снова не вылетело ни звука. А Владомир вздрогнул. Он знал этот вдох. Он его уже однажды слышал, и теперь судорожно вспоминал когда же это было. И вспомнил. Это было, когда Лесьяр вернулся с войны с кочевниками. Но дело в том, что Лесьяр туда уходил не один: был у Лесьяра близкий друг, к которому Владомир его жутко ревновал, и его детское чувство собственничества никак не могло ему позволить делить Лесьяра с кем-то, однако став постарше они даже подружились… В детстве они дружили вшестером: он – Владомир, – Лесьяр, Дарён, Дарьяна, Беляй и Любим. И когда началась война с кочевниками, из них шестерых туда отправились двое… Глаза Владомира округлились. Когда Лесьяр вернулся с войны, если бы не поминальный вечер, на котором произносились имена павших, Владомир бы и не узнал о том, что Любима не стало. И когда Владомир в тот день решил навестить Лесьяра и спросил того про Любима… то услышал вот этот самый тяжёлый вдох. Вдох, который сделал Лесьяр, чтобы удержать себя в руках и который что в тот день, что сегодня значил лишь одно: нельзя об этом спрашивать. Лесьяр замер как камень и ни один его мускул не шевелился ни на лице, ни на теле, словно раненый бык, запряжённый в ярмо, ожидающий удар плетью – сколько ни бей такого быка, с места он не сдвинется: уж скорее издохнет, чем потянет плуг. У Владомира сердце подскочило к горлу и перестало биться. Его глаза резко раскрылись, и перед ним предстала неприглядная правда: какой… какой же он идиот! Что же блять он натворил! Надо срочно уводить отсюда Лесьяра! Тем не менее Лесьяр нашёл в себе силы ответить: – Мне жаль, но я не могу вам ничем помочь. Я здесь лишь потому, что помогал Владомиру достать его коня. – Какого коня ты искал? О котором вчера спрашивал? Разве тебе не ответили, что его у нас нет? – обратилась к Владомиру царица. – Пять лет назад мы так и не смогли загнать это бесноватое животное к нам на остров. Наши заклинатели не справились… – царица вдруг заметила, что что-то поменялось, и посмотрела сперва на Лесьяра, а затем на Владомира, и одна её бровь взлетела вверх. – Ах, извини. Ты же говорил, что доверяешь этому своему другу, я и подумала, что ты ему об этом рассказал, – обратилась она к Владомиру. У Владомира аж кровь отлила от лица. Только про коня вдобавок ко всему прочему и не хватало, чтобы Лесьяр узнал! В прошлом Лесьяр всегда прощал ему его косяки. Что только ему с рук ни сходило! И до сих пор вроде бы всё шло в том же духе: несмотря на свою холодность и отстранённость, тот закрывал глаза на порывистость Владомира, на его длинный язык и любопытный нос – всё это казалось само собой разумеющимися вещами: Лесьяр просто смирялся и по мере своих сил оберегал его от неприятностей. А потому и в этот раз Владомир был твёрдо уверен, что Лесьяр всё ему простит, ведь сегодня он провернул примерно всё то же самое, что и в Девичьей деревне, где Лесьяр никак не хотел признаваться, что он – это он, но после маленького обмана, когда Владомир якобы упал в обморок от кровопотери, спокойно принял своё поражение. Однако сейчас глядя на Лесьяра, Владомиру захотелось хорошенько себе вмазать. Он перегнул палку, и не просто перегнул так, что она сломалась напополам, а размозжил её на мелкие щепки и бросил под ноги Лесьяру, совсем не беря в расчёт, что палка эта – это сам Лесьяр. Наконец-то до него дошло, что его замысел был не то что плохим… он был отвратительным! Тем временем Лесьяр уже поклонился царю с царицей, даже не удостоив Владомира взглядом, развернулся и последовал на выход.