Я хотел любви

Утро Арсения начинается с торопливого омеги, которого альфа сам же в очередной раз достал своими увлечениями по типу просмотра фильма или внезапно появившегося желания сходить в половину первого ночи посмотреть на отражения звёзд в ночной воде Невы, и который из-за него вновь не выспался. И ведь альфа уже постепенно привыкает к этому пробуждению, когда высокий парниша залетает в его комнату без стука, сначала легонько подталкивает за плечо, а потом, забавно разозлившись, начинает тормошить так, словно наступил конец света и от пробуждения Арсения зависит жизнь человечества. — Арс! Твою мать! Как можно так дрыхнуть?! Твои будильники, поставленные с шести утра, разбудят весь мир, а тебе похер! — Очередная порция недовольства летит в лицо Арсения, который не сдерживает улыбку и открывает глаза. Добрый смешок не заставляет себя долго ждать, когда перед альфой такая замечательная картина недовольного мальчишки с опухшим, после пробуждения, лицом, сведенными к переносице бровями, догадывающимся прищуром. — Ты всё-таки не спишь, негодник! — Юноша, вы, кажется, не с той ноги встали, — Арсений и не старается скрывать свое довольство, улыбается, не замечая как Антон меняется в лице, молчаливо рассматривая лицо альфы. Антон же, позабыв о своих переживаниях о возможности опоздать в первый же учебный день, когда в планах ещё и забежать к близкому другу, засматривается, не думая о том, что подумает об этом Арсений. Альфа за последний месяц мало того, что помог с жильем, стал другом, так еще и приютил. Приютил. Именно так сейчас себя чувствует Антон. Потому что других объяснений на то, почему хочется вести себя подобным образом — будить Арсения с напускной злостью в лице, истерикой в голосе, чтобы увидеть эту добрую улыбку и услышать согревающий душу смех, у него нет. Он смирился с этими непонятными ощущениями, до сих пор не понимая их проявления. Смирился с возникающими мыслями об этом человеке, смирился с вечным желанием быть рядом и видеть его. — Чего застыл, сонный? — Арсений выхватывает Антона из полета на облаках обеими руками, возвращая на землю. — Переживаешь из-за учебы? Не стоит, ведь представь только сколько у тебя там может появиться друзей, кроме меня и Саши. — Да, первый день как никак, не хочу создать видимость непунктуального человека, у которого учеба стоит не на первом месте, — что-что, а менять тему и не подавать вида у Антона получается хорошо. — А что у тебя действительно стоит на первом месте? — Арсений встает с кровати, потирая глаза, тянется, улыбаясь тому, как приятно косточки встают на свои места, а в легкие проникает все больше кислорода. Антона же застали врасплох. Омега несколько секунд ошарашенно смотрит на Арсения, который не замечает взглядов на себя, занимаясь растяжкой. — На первом месте у меня стоит жизнь. — После недолгого обдумывания над ответом, выдает Антон, удивляя Арсения, который теперь хмурит брови в непонимании и немом требовании пояснений. — А зачем лицемерить? У любого человека на первом месте стоит собственная жизнь. Даже те, кто собственноручно заканчивает свою жизнь — заканчивает её не из-за того, что их жизнь не стоит на первом месте, а из-за того, что эта жизнь не приносит никакого счастья. Кто-то может с этим смириться и остаться сильным, радуется мелочам, а кто-то мнимо считает, что поставив точку в своей судьбе, сможет обрести покой. Но ведь никто никогда не узнает, что во время полета с крыши, когда сердце стучит в три раза быстрее, а легкие разрываются, появляется смысл жизни, появляется то самое желание жить до конца, но ведь ничего не вернуть, ты уже летишь, время не остановить и не отмотать назад, ты неизбежно познакомишься со смертью слишком рано. И это печально. — Антон грустно выдыхает, смотрит куда-то за окно, а затем переводит взгляд на ошарашенного Арсения, усмехается и продолжает: — Ты ведь не понял к чему это я? Просто я это к тому, что многие ценят собственную жизнь. Несомненно — я в их числе, но не полностью. Для меня вообще важна жизнь, любая. Я хочу жить, хочу обучиться окружающему миру, потому что психология — слишком сложно. Не в плане обучения, а в плане профессии. Сложно оставаться в здравом рассудке, когда ежедневно сталкиваешься с приходящими за помощью людьми, которые рассказывают ужасы этого мира. Обучившись окружающему миру, я хочу познакомить с ним детей, чтобы показать и рассказать все красоты этого мира, его лучшую сторону, в надежде, что они вырастут с такой же целью прожить жизнь и познать этот мир во всем его проявлении. Возможно, если не люди, то мир и природа принесет этим детям, которые вырастут и станут взрослыми людьми, нужное счастье и покой, и этот мир убережет их от неверного решения. Пошли, завтрак стынет. — Закончив свой монолог, Антон слабо улыбается, кивает в сторону выхода из комнаты, куда сразу же и направляется. Арсений, явно не ожидавший такого потока мыслей в светлой голове совсем юного парнишки, впервые за всё время удивлён. И это действительно странно — проживая в культурном городе, общаясь с образованными людьми, услышать настолько глубокие мысли от деревенского парня, за спиной которого только среднее образование и брошенная жизнь. Но если этот парень такой проницательный, то насколько же ему сложно дался побег из родительского дома, в котором всё его прошлое? Арсений проходит в ванну. Поток мыслей, который с самого утра посеял в его голове Антон, окутывают в невидимый плен. И именно от него сейчас парень пытается избавиться, плещет в лицо ледяной водой. Пробудившись окончательно, он возвращается в комнату, выбирает из небрежно кинутых на стул брюк самые выглаженные. В шкафу же аккуратно на вешалках расположились рубашки, пропитанные ароматом стирального порошка, без единой складки. Стоит сказать спасибо Антону, который позавчера затеял день стирки и глажки. Переодевшись, альфа проходит на кухню, где уже давно витают смешанные ароматы омлета, крепкого кофе, сваренного в турке, цветочного чая с дольками лимона, и самого омеги, сидящего за столом, отдающий приятной клубникой и сладким заварным кремом. — Как ты успеваешь всё это приготовить и выспаться? — Арсений присаживается, вдыхает полной грудью аромат кофе, разливающийся по грудной клетке приятным предвкушением. — Кто сказал, что я высыпаюсь? — Антон театрально закатывает глаза, а затем отводит взгляд от светло-голубых глаз в сторону, мысленно надеясь, что это не отобьет у Арсения желание в очередной раз вызволить омегу на какую-то прогулку, где альфа снова со всем воодушевлением расскажет все больше новой информации о той или иной достопримечательности города. — Покажи мне хоть одного человека, который высыпается, и ему официально дадут статус счастливчика, — Арсений усмехается, не до конца переводя тему в другое русло, подносит чашку с горячим напитком к губам и жмурится от теплого пара, согревающего лицо, а затем отпивает пару горьких глотков. Первые глотки практически всегда горьче остальных, когда кофе варится в турке, от того и лучше, помогает проснуться окончательно. — Как думаешь, почему Саша приезд отложил? Неделю назад же должен был приехать. — Я с ним вчера разговаривал, — Арсений отвечает юноше, отделяя небольшой кусок омлета вилкой, — он хочет с Артемом переехать навсегда. Жить на расстоянии с ним не хочет, видите ли, а частые поездки в деревню это частые отпуски, что тоже не есть хорошо. Антон понимающе кивает, устремляя взгляд на тарелку перед собой, двигает вилкой отделённый кусок омлета, передвигает свежую дольку огурца, строя одному ему известные картины. — А откуда ты знаешь чувства человека, который падает с крыши? — Внезапная мысль в голове Арсения решила вылиться в прямой вопрос. — Ну, я с деревьев падал часто в детстве. Помню даже один случай, когда умудрился залезть на высоту двухэтажного здания, за яблоком или сливой, которые так и манили, а потом по глупости встал на ветку без всякой опоры, только потянулся, почти схватился за этот фрукт, как слышу хруст, после которого сердце сделало секундную остановочку, ну и полетел вниз. Даже шрам на колене остался из-за того, что на камень упал. А в детстве ведь как? Всё удвоенное, как насчет эмоций, так и насчет видения этого мира. Всё тогда для меня, мелкого, показалось таким большим, что эта высота была сравнима с высотой девятиэтажки. Летишь и думаешь, что тебе конец. Если не от падения, так от отца. Пять минут — полет нормальный. От шока даже рану не заметил, ребята потом с глазами по пять копеек смотрели и спрашивали почему мне не больно, указывая на ногу. Ох, сколько же мне пришлось тогда выслушивать от папы. — Усмешка на лице Антона от приятных воспоминаний из детства, несмотря на рассказ, породила добрую улыбку и на лице Арсения, который внимательно слушает юношу. — Я падал только с гаражей, не высотка, но тоже казалось высоким слишком, поэтому соглашусь, — Арсений завершает завтрак, запивает остывшим кофе, а затем опустошает стакан воды, восстанавливая водный баланс. — Антон, у тебя все в порядке? — Арсений чуть склоняется вперёд, смотрит в зелёные глаза снизу, не скрывает на лице выраженной обеспокоенности. — А? — Антон, который так и не приступил к омлету, все продолжая ковырять вилкой, приподнимает голову, смотрит в ответ несколько секунд, не понимая в чем причина вопроса. — Где твой волчий аппетит? Ты к еде не притронулся даже. — Арсений взглядом показывает на полную тарелку, слегка кивая. — Я не хочу есть, — признаётся омега. Аппетит куда-то подевался ещё дня два назад, но удавалось себя пересиливать и есть хоть немного, но сегодня и кусок в горло не лезет. — Из-за университета, наверное. Ты же уберёшь тут, чтоб я собраться успел? — Конечно, — Арсений не прерывает зрительного контакта, внимательно сканирует юношу, замечает, что приятный розовый на щеках омеги потускнел, а кожа на лице юноши и вовсе побледнела, выделяя малахитовые глаза на общем фоне. Высокая фигура стремительно покидает кухню под обжигающий взгляд Арсения, который теперь занялся обещанной уборкой на кухне. Первый раз всегда довольно волнительный. Что первый день в гостях, когда родителям нужно было уехать в город, что первый день в школе, где вокруг одни незнакомые дети, среди которых ожидались как и самые злые, так и самые добрые, где нет родителей, которые в случае чего дадут свою поддержку; что в первый день в университете. Хотя бы сегодня нельзя упасть в грязь лицом. Антон перебирает разноцветные рубашки, нервно закусывает губу, когда закрадывается понимание, что все белые рубашки без всяких принтов остались в родном доме. Надев брюки, парень цепляет первую попавшуюся футболку. — Арс! — Буря в лице Антона влетает на кухню, пугает своей внезапной резкостью, на лице отчаяние смешалось с печалью. — Чего такое, резкий? — Спрашивает Арсений после того, как поворачивается к парню вполоборота и осматривает с головы до ног. — У меня нет белой рубашки! — И всё? — Арсений улыбается губами, когда одна бровь издевательски поднимается вверх. — В смысле "и всё?",—Антон не упускает возможности передразнить альфу,— у меня нет белой рубашки, мне в красной рубашке с цветочками в университет заявляться?! — Боже, а влетел так, будто хер отвалился, — Арсений цокает, возвращаясь к мытью посуды, — возьми одну из моих. Антон весь красками излился от издёвки альфы. Кажется, все оттенки от светло-розового до бордового промелькали на лице всего за несколько секунд. Ответа на такое предложение не нашлось, поэтому Антон оставляет Арсения без ответа, убегая обратно в комнату. Тратить время на открывание дверцей шкафа не приходится, Арсений будто в лифте родился, ей-богу. В кучке развешанных рубашек в полоску, в клеточку, с узорами выделяется всего одна белоснежная рубашка, которую парень сразу же и стягивает с вешалки, не соизволив перебежать в собственную комнату. Ужас. Это просто ужас. — Арс! — Кричит Антон с комнаты Арсения. — Подойди, пожалуйста. Арсений закатывает глаза, домывая последнюю тарелку, а затем направляется в комнату, куда его не пропускают, выталкивая в коридор. Антон предстает перед Арсением в его рубашке. Только проблема одна — пуговицы грозят вот-вот вылететь. — Это точно твоя рубашка?! — Антон разрезает воздух ладонью, указывая сверху вниз на держащиеся на честном слове пуговицы. — Кто виноват, что твоя генетика сделала тебя худым, но широким?! — Арсений огрызается в ответ. — И тем более это рубашка в обтяг! Снимай, растянешь мне её! — Альфа принимается расстегивать пуговицы на своей рубашке. Антон ойкает, забегает обратно в комнату, прикрывая за собой дверь. — Предупреждать надо! — Сорян, забылся, — Арсений снимает рубашку в коридоре, — ты снял? — Нет ещё, сейчас, — Антон торопливо расстегивает пуговицы рубашки, которые из-за напора поддаются не сразу, — а чем мне твоя рубашка поможет?! — Эта была куплена на размер больше, чтоб свободно было. — Не думаешь, что когда мне вещи высматривал, стоило и себе что-то выбрать? Что-то посвободнее! — Антон пыхтит, пытаясь освободить руки от обтягивающей ткани. — Нет, не думаю, — Арсений, услышав легкую отдышку, проходит на шаг вперед, берется за ручку, отодвигая дверь. — Стоять, не двигаться! Я сейчас! — Антон, заметив движение двери, переходит на полукрик, на всякий случай разворачиваясь спиной. — И че мы теперь, как пара после ссоры, через дверь общаться будем? — Альфа в открытую смеётся из-за сложившейся ситуации, не зная, что Антон застыл на месте, прекратив попытки освободиться, когда услышал произнесённое. — Эй, ты жив там? Дверь в комнату приоткрывается на каких-то десять сантиметров, а затем показывается длинная бледная рука, украшенная в подаренный браслет, которая сжимает в кулаке воротник рубашки. Арсений забирает рубашку, поправляет воротник, и несколько секунд наблюдает как худая рука беспощадно ведет бой с тенью в попытке завершить справедливый обмен. — Отдай рубашку! — А иначе что? — Я твои любимые белые носки с авокадо с фиолетовой футболкой в стирку кину! — Понял, принял, — Арсений протягивает свободную рубашку, не в силах допустить возможности потерять этот шедевр в мире носков. Надевает обтягивающую и выдыхает. — Ты её все-таки растянул. — И? — Пуговицы новой рубашки поддаются намного легче. — Спасибо. — За что? — Поправив воротник, Антон открывает дверь. Застывает вновь. Над парнем либо издеваются, либо считают за дурака. Рубашка сидит на Арсении почти как кожа родная, выделяет мышцы на руках. — За что?! Она в обтяг тебе! — Она до этого мне была немного мала, — Арсений ехидно улыбается, — я её брал, не померив, а потом отдать некому, думал, может иссохну и влезет, а ты прекрасно помог. — Я думал, что сам в ней иссохну, она даже не рвется. — Тебе иссыхать не надо, ты и так худой. Вон, даже моя рубашка, которая для меня всего-то на размер большая и свободная — на тебе почти как оверсайз, — Арсений несколько секунд уделяет на оценку внешнего вида омеги, — и она тебе идёт. — Это комплимент? — Он самый, только сейчас, — Арсений делает пару шагов вперед, оказываясь в ничтожном расстоянии от Антона, протягивает свои руки выше и поправляет воротник рубашки, слегка касаясь бледной кожи шеи, а затем и вовсе кладёт ладонь на высокий лоб, придерживая несколько секунд, — воротник торчал, у тебя температура? Антон, который совершенно не ожидал подобного, замер. В нос ударил знакомый аромат альфы, который, кажется, стал только ярче. Нотки кофе с апельсином и так веяли по всей квартире, так как она принадлежит Арсению, но аромат то развеивался с чистым воздухом из открытых окон, то перебивался запахом свежеприготовленной пищи, то просто слабо витал в воздухе, но сейчас он настолько четкий, что голова кругом идет. — Не думаю, что температура, просто простудился, наверное, — Антон вздыхает, ощущая как внутри действительно становится жарко, да и общую слабость последние несколько дней оставить незамеченным было сложно, но это не вызывает особых беспокойств. — Но ты горячий, — с уверенностью произносит Арсений после того как повторно прикладывает руку ко лбу омеги. — Да пока твою рубаху снимешь — сгоришь, — язвит Антон, проходя в коридор, чтобы обуться. — Может быть, не спорю, хотя не стоило тебя в тот день на улицу вытаскивать в дождь. — Альфа коротко смотрит на время и, убедившись, что действительно стоит поторопиться, иначе опоздает на работу, следует примеру парня. — Тебя подкинуть? — Нет, спасибо, я на метро быстрее доеду, чем с твоими утренними пробками, да и к тому же ты на работу опоздаешь, а ещё, к тому же, я выхожу с запасом во времени. — Почему? — Арсений искренне удивлён, что и выражается в его вскинутых вверх бровях. — Мне навестить одного человека нужно, — Антон поправляет шнурки на лакированных туфлях, купленных специально для первого учебного дня, ибо Арсений предупреждал, что в университете все при параде только в первый день, просветил о том, что в остальные дни студенты одеваются как хотят и особо внимания на внешний вид не обращают, и выпрямляется. — Хорошо. — Парни практически одновременно надевают свои накидки, выходят, Антон запирает дверь на свой ключ. На выходе из парадной, Арсений говорит первым: — Тогда хорошего тебе учебного дня, и не ссы, все хорошо будет. — И тебе хорошего дня, поменьше доебистых клиентов. — Самое лучшее пожелание, серьезно, — Арсений хлопает омегу по плечу, улыбается, а затем садится в свою машину. Он бы предложил подкинуть хотя бы до метро, но ему не по пути, да и Антон об этом знает, успел ведь за месяц хоть немного, но изучить город.

***

Кажется, все органы неприятно подергивает, перекидывая дрожь на кости. Антон не прекращает проверять время на экране мобильного телефона, отсчитывая количество свободных минут перед учебой. И именно сейчас чувствуется заметное преимущество в росте среди остальных, потому что размашистые шаги прекрасно помогают добраться до места назначения быстрее обычного. — Привет, как ты? — Омега торопливо входит в помещение под звон дверных колокольчиков. Перед его взором нет ни единой живой души, но он знает — его услышат. — Антош? Ты чего так рано сегодня? — Дверь кладовой приоткрывается, пропуская пожилого омегу в основное помещение. Дядя Гоша протирает руки полотенцем, видимо, после изготовления очередного ключа, улыбается искренне. И от этих морщинок—паутинок в уголках карих глаз мужчины, этих растянутых в улыбке губ становится настолько по-домашнему тепло и уютно, что всё волнение, обращенное в сторону ограниченного времени, испаряется в воздухе. — Да я тебя навестить захотел, — Антон расплывается в ответной улыбке, а затем, застыв на пару секунд, оживает, протягивая небольшой узорчатый пакет, — как и договаривались — тортик. Старичок молчаливо водит глазами по протянутому пакету, оглядывает следом Антона снизу вверх, а затем громко вздыхает. — Ты уверен, что хочешь поговорить именно сейчас, в настолько важный для тебя день? — Да, дядь Гош, — улыбка медленно меркнет, глаза, которые ещё минуту назад были сравнимы с летней травой, темнеют, но блеск никуда не девается. Именно этот блеск даёт понять — Антон не может больше терзаться в сомнениях и непонимании происходящего. Антону нужны хоть какие-то разъяснения. Антону надо понять себя. Он пришел за помощью. — Присаживайся, — мужчина кивает в сторону кресла, стоящего у небольшого арочного окна, и скрывается за дверью кладовой. Даёт время. Время для того, чтобы Антон собрался. За окном — начало осени. Зелёные, яркие листья понемногу меняют свой окрас: некоторые становятся тускнее, некоторые своим желтым оттенком словно напоминают о скоротечности времени, будто подталкивая парня к действиям. Антон всю свою жизнь в деревне верил в то, во что не верили те, кто осознанно или же нет, но ставили себе статус взрослых и умных людей. Ещё юным мальчиком Антон улавливал несколько минут, чтобы отбежать к началу леса, прилечь, уединяясь с природой, чтобы чувствовать как земля дарит ему энергию, как большие ветки прямо на глазах склонялись перед ребенком, укрывая собой от дождя. Земля, деревья, листья, ручьи — лучшие слушатели детства, и маленькое сердце искренне верило, что разговор с природой — лучшая благодарность за всё, что она отдавала Антону. Он верит и сейчас. И сейчас природа будто говорит ему о том, что он поступает правильно, о том, что тянуть нельзя. — Держи, специально для тебя приготовил. Наслушался твоих историй о травяных чаях. Деревенские не заменит, но поможет успокоиться, — Антон не заметил как пожилой друг подошел к столу и оставил чашку горячего напитка перед ним. — Спасибо, — омега приятно жмурится, ощущая тёплый пар, согревающий лицо. Дядя Гоша аккуратно присаживается напротив, коротко кивает в ответ, отпивает из своей чашки и не торопится вытаскивать из Антона слова. Думать легко. Рассуждать, придумывать теории о возможности происходящего легко. Сомневаться легко. Говорить — сложно. Признавать — сложно. Антон ломает себя. Борется. С собой же. В нём превосходит желание сдаться. Оставить всё как есть, оставить себя в запутанных мыслях, которые ведут к одному очевидному итогу, но распутывать этот клубок и столкнуться с итогом — страшно. — Я не знаю, — Антон наконец прерывает тишину, длящуюся добрых пять минут, не поднимает глаз с чашки. Он не замечает как собеседник приподнял голову и посмотрел в его сторону. Сейчас Антон смотрит в собственные глаза в отражении окрашенной травами воды. Сейчас он открывается в первую очередь себе. — Тема разговора — альфа? — Антон удивленно поднимает глаза на мужчину, безмолвно спрашивает об очевидности ситуации, — Антош, ты очень открытый и душевно чистый мальчик, который делится переживаниями о родителях, тут несложно догадаться, — дядя Гоша протягивает морщинистые руки, через которых прошла вся жизнь, к молодым рукам юноши, берёт в свои, слегка сжимает, выражая поддержку, — расскажи, тебе это необходимо. — Он хороший человек, — Антон рассматривает контраст соединенных рук, возвращает взгляд в отражение в чашке, — с ним интересно, с ним весело, с ним я забываюсь. Мне хочется заботиться о нем, хочется знать, что с ним всё в порядке. Моё сердце ускоряется рядом с ним. Когда я не вижу его больше трех часов — внутри какая-то странная пустота, я теряюсь, не знаю что мне делать в его отсутствие, не знаю чем себя занять. Мне не важно то, что я иногда выгляжу как клоун, мне важно, что это вызывает на его лице улыбку. — Антон опускает голову, пряча свои глаза. — А самое странное это то, что мне стало чертовски больно, когда он представил меня своим другом. Антон дышит полной грудью, не поднимая головы. Чувствует исходящее тепло от рук дяди Гоши, который не торопит, позволяет понять то, помогло ли парню его откровение. На душе легче, но словно есть то, о чем Антон предпочел молчать. Или то, что он боится признавать самому себе, несмотря на постоянно мелькающую мысль в голове. — Ты влюбился, — голос мужчины бьет по ушам, разносясь к мозгу со скоростью света, повторяется эхом, заставляя задержать дыхание. Антон знал, прятал эту мысль, которая то и дело всплывала, не давая покоя. Боялся принять неизбежное. Только при упоминании об Арсении всё меняется. И только Арсений занял все мысли омеги. — Я влюбился? — Антон переспрашивает, сам не понимая зачем, но получив в ответ одобрительный кивок, повторяет увереннее: — Я влюбился. Это и есть та любовь, о которой все так красиво говорят? — Любовь — сложная штука, Антош. Когда два человека любят друг друга — они стремятся быть ближе, им постоянно мало времени, проведённого вместе. Влюбленные парят в облаках, наполненные невероятным счастьем. Это, конечно, не объяснить простыми словами, это надо почувствовать. Но, — мужчина не скрывает обеспокоенности в глазах, — у этой любви есть вторая сторона. И я очень надеюсь, что ты с ней не столкнёшься. — Что за вторая сторона? — Антон оживленно интересуется, глядя на собеседника. — Тебе пока эту информацию переварить нужно, у тебя еще учеба впереди, так что давай отложим этот разговор на более подходящее время, хорошо? Допивай чай, потому что он поможет снизить твою температуру, и беги на занятия, я же никуда не денусь, придешь ещё. Антон с трудом, но соглашается, когда кидает взгляд на настенные часы позади дяди Гоши. Слегка остывший чай допивается с успокаивающим облегчением — пазлы внутри собрались в единую картину. Будто всё встало на свои места и парень теперь хотя бы понимает себя.

***

Антон стоит перед кирпичным трёхэтажным зданием, вокруг один за другим проходят парни разных возрастов: от самых молоденьких, как Антон, видимо, первокурсников, до тех, кто пришел отучаться последний год. Контур арочных окон, утыканных через каждый метр, красиво выкрашен в белый цвет, идеально сочетающийся с ярко-красным окрасом всего здания. Совсем недалеко располагается несколько клёнов, листья которых, словно подстраиваясь под общую атмосферу, окрасились в красный. — Чего стоим? — Антон вздрагивает, когда слышит знакомый голос позади себя, а следом на его плечо кладётся широкая ладонь. — Привет, или всё же лучше на "Вы"? — В пределах университета лучше называть меня Дмитрием Темуровичем, — мужчина улыбается ровными зубами, слегка хлопая Антона по спине, — так где ответ на мой вопрос? — Тут красиво, — на выдохе произносит Антон, возвращая взгляд на здание, — кажется, самые лучшие архитекторы собрались в одном городе. — Согласен, красиво, — Дима опускает руку, прячет в карман, — но так мы можем засмотреться и опоздать, верно? — Я же не зря говорил, что мой супруг работает в одном из лучших университетов! — Сергей появляется неожиданно для омег, мимолетно здоровается с Антоном кивком, а затем приобнимает мужа. — Здравствуйте, — неожиданно, но желания отстраниться от пришедшего альфы, который когда-то ранил, нет. — На "ты", Антон, я не твой преподаватель и я тут не работаю, — улыбка на лице альфы заметно отличается от той, в клубе. Она была словно издевающейся, унижающей. Эта же добрая, искренняя. — Как ты? Волнуешься? — Нет, — честно отвечает Антон, неосознанно обращая внимание супружеской пары на себя. Он действительно необычайно спокоен для первого учебного дня, хотя во время сборов места себе не находил. — А ты смелый юноша, — Дима подходит ближе и кладет руки на плечи Антона, заглядывая в глаза, — это и лучше. — Выражение лица омеги меняется, улыбка, кажется, пропадает, хотя тот пытается не убирать её с концами. — Заходи и ищи свою пятую группу, а то потеряешься ещё. Антон прощается с Сергеем, проходит внутрь здания, восхищаясь теперь уже и внутренним миром этого строения. Пятая группа оказалась не особо разговорчивой, хотя это можно объяснить ранним подъемом после лета, потому Антон и не стал делать поспешные выводы, улетая далеко в собственные мысли. И эти мысли так или иначе связаны с одним альфой. На душе — необъяснимая лёгкость. Нет ожидаемого страха, переживаний. Куратором группы первокурсников оказался высокий, статный альфа, с которым каждый проходящий мимо преподаватель улыбчиво здоровался, словно не первый год знают. Антон, благодаря своим мыслительным процессам, прослушал имя своего куратора, потому сейчас слушает внимательно распределение того, на какой предмет сейчас должна направиться группа. За лакированной коричневой дверью с табличкой номера аудитории, казалось бы, обычного кабинета, скрывалась целая аудитория с поставленными бок о бок партами, выставляя это как один учебный стол с четырьмя стульями; около десятков ступеней, уходящих наверх, откуда, по мнению Антона, должен быть лучший вид на нижние ряды и стол преподавателя. Конечно же, если нет проблем со зрением. Антон ещё ни с кем особо не общался, потому и не знает, какое место ему лучше было бы занять. Да и судя по всему, многие одногруппники разбились на кучки из трёх-четырёх людей, с которыми нашли общий язык или же завели дружеское общение ещё до поступления. Он слабо переставляет ноги, поднимаясь на несколько ступеней и останавливается у свободного стола. Отсюда и разглядеть можно, и скрыть своё слабое состояние, чтобы не предстать в глазах преподавателей студентом по блату, которому с первого дня учеба совершенно не нужна. Вполне неожиданно, но при наличии абсолютно свободных столов, к Антону подсаживаются два парня. — Привет, тут же не занято? — Светлый парень с выделяющимися янтарными глазами мило улыбается, застыв в полуприсяди, пока его друг уже успел расположиться, не спрашивая разрешения. — Я Денис, кстати говоря, а этот оболтус Женя. — Привет, нет, не занято, садись. Я Антон. — Не нашёл себе компашку ещё? — Пересев вполоборота, интересуется Денис, улыбаясь той самой улыбкой, мол, да, в одной лодке плывем. — Нет, да и особо не искал, а вы? — Что мы? — Слегка склонившись вперёд, Женя улыбчиво спрашивает. — Друзья, братья или только познакомились и приобщились? — А, мы друзья, — Денис слегка кивает в сторону Жени, — этот просто меня сюда притащил. Женя же в свою очередь невинно приподнимает плечи, не прекращая улыбаться. — А сам ты куда поступить хотел? — Я не знаю, как, в принципе, и большинство здесь присутствующих. Как ведь оно бывает? Отучиваешься в школе, а сидеть на месте нельзя, родители торопят с выбором, ибо нельзя оттягивать с учебой, вот и летишь в первый попавшийся университет в надежде, что тебя примут и родители отстанут. Антон же на это лишь грустно хмыкает, понимая, что кого-то родители заставляют учиться, когда это главная цель в жизни омеги, а его родители практически заставили выходить замуж за незнакомца, пресекая на корню все мечты своего сына. Трель звонка сопровождается бесконечным галдежом первокурсников, которые либо очень давно желали с кем-то поговорить и сейчас выливают друг другу россказни о том, как прошло их лето, либо просто слишком общительные личности. Да и сам Антон любитель поговорить, но сейчас как-то говорить не хочется. В аудиторию заходит мужчина средних лет, не скрывающий своей строгости, встает у своего стола и молча ждет, когда же юные, кипящие жизнью ребята, наконец замолчат, возвращая в аудиторию привычную тишину. Шепот понемногу сходит на нет и преподаватель наконец представляется, что снова пролетает мимо ушей омеги. Сложно сконцентрироваться на лекции, что холодным тоном разливается по просторному помещению, когда ты чувствуешь разливающийся по всему телу жар, когда в нос бьют все виды ароматов: от самых приторно-сладких до необычных ароматов огуречного мыла. Сложно побороть в себе желание встать и открыть настежь окна, впуская в пропитанное духотой помещение свежий воздух. Десятиминутная перемена перед второй парой позволяет скрыться в толпе убегающих курить студентов, пролететь в туалет для омег и торопливо открыть окно, следом жадно глотая свежий воздух, который, к сожалению, помогает слабо. Антон искренне дает себе обещание по приезде домой выпить чего-то от гриппа и простуды, а затем завалиться спать, чтобы хотя бы на следующий день не ходить разбитым помидором, пропуская мимо ушей нужную для учебы информацию. К счастью для Антона, куратор перед второй парой объявляет о том, что сегодня из-за первого дня учебы пары будут длиться не по полтора часа, а по сорок минут, да и вместо расписанных в чате четырех пар, будут всего три. И Антон готов поклясться, что слышит будто вся группа синхронизировалась, выдыхая одновременно. Под конец второй пары Антон, дождавшись момента, когда все встанут, прикрывая собою омегу, встает и придерживает ноющую поясницу и подтягивается, хрустя позвонками. Низ живота начинает болезненно скручивать, а внутренние органы словно сжимаются под прессом, из-за чего парнишка едва ли не складывается обратно пополам. — Антон, — Денис обращается к омеге, который выводит в тетради лекцию, точнее то, что хоть как-то залетает в уши. — Что? — даже говорить кажется невыносимой задачей. — Мне кажется, что тебе не стоило приходить сюда сегодня, — Антон хмурится лицом, не понимая из-за того, что внезапно стало так плохо или из-за того, что не понимает причину данного предложения. — Почему? — В смысле "почему"? Оглянись, тут половина группы тебя сейчас сожрать готова, а вторая половина разложить на столе и пустить по кругу, — Денис же не на шутку напрягается, когда следом замечает взгляды со всех углов аудитории. Антон следует примеру и действительно замечает несколько десятков пар глаз, пожирающие только взглядом. Страшно представить что может произойти, не будь рядом преподавателя. — Я не понимаю, — заметив еще пару слишком нервных парней, которые то коленом трясут, то пальцы переламывают, Антон опускает голову и съезжает на стуле в попытке спрятаться под партой. — Ты не знаешь свой цикл? — Скорее удивляется, чем выражает претензию второй омега, — У тебя запах уже десять минут как усиливаться начал. Антон молчит минуты две, соединяя пазл в голове. Жар, острое обоняние, потеря аппетита, общая слабость, так еще эти внезапные жуткие боли, из-за которых не то что двигаться, говорить сложно — всё тело буквально предупреждало о наступлении течки, до которой по циклу еще месяц спокойной жизни должен был быть. Тем временем Женя, оказавшийся смелее своих собеседников, без разрешения встает и спускается к преподавателю под сопровождение непонимающих глаз остальных одногруппников. Он что-то шепчет мужчине, который тут же переводит свой взгляд на Антона, а затем, вернувшись к обратившемуся к нему студенту, кивает и что-то шепчет в ответ. — Собирай манатки, пошли, — вернувшись к столу заявляет Женя. Антон, который из-за гиперопеки родителей, прежде не видел альф так близко, что уже говорить о проведенных течках дома, теперь молчаливо собирает вещи, не уточняя у омеги куда они собираются идти и зачем. Главное сейчас — сбежать отсюда, пока альфы контролируют себя. Выйдя в коридор наступает легкое облегчение, не станут же альфы из кабинета вырываться следом, словно волки с цепей сорвались. Но подхвативший за локоть Женя, который ведет по длинному коридору непонятно куда, все ещё источает напряжение. Он останавливается у десятого кабинета и, коротко постучав, входит, ведя за собой Антона. — Женя? Антон? Вы чего тут? — Дима, сидящий за кучкой бумаг в пустом кабинете, привстал, намереваясь подойти ближе. Удивлены, конечно же, все, кроме самого Жени. — Дмитрий Темурович, мне Александр Игоревич сказал, чтобы я Антона к Вам привел, — Женя наконец отпускает руку юноши, который от стыда теперь глаз с пола не поднимает,— у Антона весьма неожиданно течка, кажется, началась. — В смысле? Как вы это поняли? — От него уже минут пятнадцать запах усиливается. — Чёрт, — Дима окидывает бумаги взглядом, а затем, подумав несколько секунд, разворачивается к парням, обращается к Жене, — ты можешь идти дальше на пары, я довезу Антона домой. Женя кивает и покидает кабинет, прикрывая за собой дверь. — Ты не знал? — Дима осторожничает, заметив и так напряженное состояние Антона, подходит ближе, кладет руку на плечо, словно безмолвно требует взглянуть на него. — У меня ещё месяц был по календарю, — тихо, практически неслышно произносит Антон, не стремясь поднимать глаза на преподавателя, морщится, едва пропуская тихое мычание через приоткрытые губы, когда живот вновь скручивает. — Так, ладно, в машине поговорим, пошли, пока у тебя всё не начало обостряться, хотя, времени у нас, кажется, мало — Дима возвращается к столу, забирает ключи, сумку с длинной лямкой, перекидывает её через плечо и выходит из кабинета следом за Антоном, прикрывая за собой дверь. Несмотря на невысокий рост, Дима идет достаточно быстро, видимо, чувствуя ответственность перед Арсением за Антона, на которого могут накинуться свободные альфы, почуяв с каждой минутой усиливающиеся феромоны. Он пропускает парня в машину и садится сам, пристегивается. Машина плавно покидает территорию университета, выезжает на главную дорогу. Мучительно долгая тишина, нарушаемая лишь шумом дороги, растягивает неприятные узлы по всему телу. И Дима, словно почуяв это, тихо спрашивает: — Говоришь, месяц еще был свободный до течки. А до сегодняшней ситуации ты разве не чувствовал изменения в себе? — Я думал, что простудился, — Антон нервно теребит кольца на пальцах, то крутит каждое по отдельности, то вытаскивает, меняя местами, — только потом, когда Женя про запах сказал, понял, что это все симптомы были. — Неудивительно, молодые омеги часто путают предтечку с простудой. Куда тебя везти-то? — Ты же знаешь адрес Арсения? — Голос становится всё тише. — Так вы, два друга, вместе живете, значит? — Антон не видит лица Димы, но почему-то уверен, что тот не осуждает, как сделали бы многие, подумав всякого. Он искренне интересуется, без издёвок, без насмешек, без упреков. — Так получилось, что мне срочно нужно было жилье, Арсений предоставил мне комнату. — Он тебе нравится? — Дима впервые за всю дорогу поворачивает голову в сторону закрывшегося кудряшками лица Антона. — С чего ты это взял? — Шепчет, готовый провалиться в сидение, исчезнуть в нем. — Он тебе нравится, — теперь уже утверждает Дима, — заметил еще с твоей реакции на то, как он тебя перед нами представил. Ты ведь в курсе, что течка может начаться только от запаха альфы, который нравится? — Но тогда почему она не началась раньше? Я ведь не первый день с ним живу. — Что-то особенное было сегодня? Может вы там столкнулись случайно или ещё чего? — Антон умолкает на пару минут, вспоминает совместное утро, ищет возможные причины, отбрасывая в сторону теории, которые кажутся слишком бредовыми, а затем вскрикивает, будто разгадал самую сложную в мире загадку, причем самостоятельно. И не важно, что Дима к этой разгадке Антона подтолкнул. — Рубашка! — Что? — Слегка нахмурившись, спрашивает преподаватель, сворачивая налево под соответствующим указателем. — У меня не нашлось белой рубашки, чтоб в универ пойти, а его свежевыстиранная рубашка оказалась мне мала, так он отдал мне эту, — Антон опускает взгляд на свою рубашку. — И она утром, пока ты искал рубашку, была на нем? — Да. — Как долго? — Не знаю, может минут двадцать, полчаса. — Всё объяснимо же, рубашка пропиталась его запахом, а ты у нас, влюбленыш в Арсения, ходил весь день спокойный как удав из-за влияния его аромата на тебя, следом и течка преждевременная подъехала, — Дима расслабленно улыбается с чувством выполненного долга, словно детектив, разгадавший события происшествия, пока Антон, не знавший подобных возможностей, удивляется. — Тебе сейчас как? — Остановив машину у нужного здания, Дима поворачивается к Антону, изучая его внешний вид. Он видит все мученические выражения, которые младший тщательно пытается скрыть, слышит все тихие мычания, и естественно, не раз замечал как Антон обнимал собственный живот в дороге. — Жарко, а так вполне нормально, — рассказывать, что еще и кости слегка ломает, органы скручиваются, спина ноет, Антон не решился, взялся за ручку рюкзака удобнее, намереваясь покинуть салон автомобиля. — Если что-то нужно будет, не стесняйся, и можешь не приходить в университет, пока не придешь в норму, я предупрежу твоих преподавателей. — Мне жаль, — и не врёт, действительно жаль, ведь понимает с каким осуждением придётся столкнуться Диме, который помог студенту поступить, а тот в первый же день учебы свалил с течкой, словно пришел просто так отметиться, привлечь внимание альф к себе, — я действительно не знал, что всё так получится. — Тише, я тебя не осуждаю. Ты молодой ещё, глупый, в себе не разбираешься, ты не мог знать, что твоя влюбленность сыграет с тобой такую злую шутку. Всё, топай давай, пока совсем худо не стало, — Дима коротко окидывает Антона взглядом, — может, тебе помочь добраться до квартиры? — Нет-нет! Я сам справлюсь, и так много хлопот доставил, ещё раз прости меня, — Антон наспех дергает ручку, открывая дверь и вылетает, коротко попрощавшись с новым другом. — Наивный ещё, малый. Надеюсь, жизнь тебя не помотает, — Дима тяжело вздыхает, шепчет себе под нос, после того как Антон хлопает дверью и нажимает на педаль газа, уезжая. *** Арсений выезжает с работы как обычно, пишет короткое смс Антону, вспомнив о традиции, которую сам же и создал — каждый вечер по дороге после работы писать или звонить парню, интересуясь нужно ли купить каких-то продуктов, может младший захочет сока или алкоголя, а может ведёрка мороженого. С учетом того, как Антон любит сладости, за весь месяц случаи, когда приходилось выходить в магазин за сладким — не редкость. Да и Антон всегда, словно сторожил телефон, отвечал моментально, либо отправляя едва ли не метровый список, либо ограничиваясь какой-нибудь шоколадкой и изредка бутылкой изысканного белого вина, но это в каком-то особом настроении. Но сейчас же, после трех сообщений подряд, Арсений не получает ни единого ответа. Он не отвечает даже на звонки. Неужто первый учебный день отмечает, главное, чтобы не забухал до чертиков и не звал после забирать, провоняв перегаром. Пробки медленно рассасываются, пропуская уставших работников самых различных отраслей по домам, в кучке которых и Арсений плавно сворачивает к собственному дому. Он на всякий случай заходит по пути в магазин, берёт бутылку коньяка для себя, вина для Антона и, чисто по привычке, несколько плиток воздушного белого шоколада, вспоминая с улыбкой как омега довольно щурился, словно котенок, мычал, говоря о том, что пузырьки в шоколаде так приятно тают на языке. Альфа открывает собственным ключом дверь и застывает на пороге. В нос чертовски сильно бьёт клубничный аромат с заварным кремом, словно каждую стену слой за слоем обмазали в этой консистенции и не дали просохнуть, намазывая дальше. — Антооон, — Арсений включает свет в коридоре, закрывая за собой дверь, осматривается, ожидая увидеть высокую фигуру на кухне, накрывающую на стол, но ни на кухне ни в комнате Арсения, где младший частенько включал какую-то романтику, его не было. Вот только дверь в комнату Антона закрыта. — Антон, ты в порядке? — Арсений, сняв куртку и повесив её на крючок, стучится к Антону, невольно вспоминая утреннюю температуру и общую бледность младшего. В груди растёт беспокойство. Вдруг он там без сознания лежит закрытый? Альфа прикладывает ухо к двери, пытается прислушаться и задерживает дыхание, когда слышит мученическое мычание. — Антон! Открой мне дверь! Что с тобой происходит?! — Арсений взволнован не на шутку, стучится громко и быстро, грозя одними костяшками пробить глазок в комнату. — Я выбью эту блядскую дверь, если ты мне сейчас же не откроешь, слышишь меня?! Ответа не следует, как и какого-либо намёка на то, что Антон всё понял и идёт открывать. — Я тебя предупреждал! Не смей потом дерзить! — шипит Арсений, медленно отходя назад. Он разбегается, однако эффекта как в фильмах не происходит, лишь наоборот, теперь плечо ноет жутко. Но Арсений упёртый. С третьей попытки петли хоть и выдерживают, но сама дверь распахивается, а сам альфа, не ожидав подобного, влетает практически в центр комнаты, где запах куда хлеще, чем по всей квартире. Арс возвращается к распахнутой двери и включает свет. Развернувшись, он застывает на месте, подобно только поставленной статуе. В комнате всё перевёрнуто, переворошено, на полу упаковки от различных таблеток, сумки раскрыты, даже те, с которыми парень поселился в квартире альфы, а сам Антон лежит весь растрепанный, взлохмаченный. Его щёки по-особенному красные, словно тлеющий уголь, на лбу, к которому прилипают мокрые кудри, четко заметны испарины, светлые брови льнут к переносице, изумрудные глаза спрятаны от взора закрытыми веками, что покрываются складками от того, как младший жмурится, прикусывая губы. Он свернулся клубочком, обнимает живот. И Арсений сглатывает, замечая на светлых домашних шортах мокрое пятно. Он совсем позабыл о том, что Антон — омега. — Антон... — Арсений подходит ближе, хватается за плечо, переворачивая парня на спину, но тот упорно не отлипает от собственного живота, — Антон! И стоило Арсению приблизиться, ударить своим запахом омегу, как прикрытые веки приоткрываются, обнажая затуманенный взгляд. Антон, словно тонущий, цепляется руками за Арсения, совершенно не отдавая себе отчет в действиях, дышит шумно. — Ааааарс, — тянет Антон, хнычет, — помоги мне, — голос хрипит, срывается, а Арсения много просить и не надо. Альфа забирается на кровать, нависая над извивающимся в страданиях Антоном, выпускает феромоны, замечая как это, хоть и немного, но успокаивают младшего, а затем впивается в пухлые искусанные губы своими, целует влажно, сминает нижнюю губу своими, вслушиваясь в каждый нетерпеливый скулёж. — Сейчас, потерпи, малыш, — шепчет в губы Арсений, медленно скользя ниже по кровати. Он обхватывает края шорт пальцами, касается оголенной кожи, замечая как та горит, стягивает вниз, обнажая возбуждённый член, с головки которой стекает густая капля смазки, что прилипает к впалому животу тонкой ниточкой. Альфа откидывает снятые вещи на пол, помогает младшему снять футболку, рычит внутренне, поддаваясь инстинктам, когда видит набухшие розовые сосочки, а затем избавляется от лишних тканей и сам. Он вновь забирается на кровать, пока Антон, видимо, остатками здравого смысла понимает происходящее, смущенно пытаясь спрятать своё обнажённое тело от взора альфы. Арсений первый альфа в жизни Антона, с которым омега разделил общее жилье, интересы, вкусы, мировоззрение. Арсений первый альфа в жизни Антона, который видит омегу столь обнажённым. Арсений первый альфа Антона. Он раздвигает долговязые ноги в стороны, приближается сам, чувствуя, как собственный член дёргается от такого изнывающего омеги, запах которого кружит голову, заставляет кровь летать по организму, пробуждает внутреннего зверя. У Арсения так давно не было обычного секса. Альфа ведёт ладонью по половинкам, замечая как Антон подаётся навстречу, собирает вытекшую из дырочки смазку в пальцах, проникая фалангой указательного. Антон приоткрывает губы в полувскрике, скользит выше. — Тише, я знаю, что я первый, — Арсений гладит левой рукой нежное бедро в попытке успокоить, пока указательный палец скользит в горячую и такую влажную дырочку, — я всё сделаю аккуратно, просто доверься мне. У Антона нет сил отвечать, лишь кивает робко, сжимая в пальцах мокрую простынь, шипит от неприятных ощущений, когда Арсений продолжает растягивать его, вставляя сразу два пальца. Арсений действительно аккуратен, обхватывает возбужденный член омеги в кулаке, отвлекая от сразу трёх пальцев, что так сильно сжимаются бархатными стенками, продолжая растягивать. — Ааарс! — Антон выгибается грудью вверх, вжимается затылком в подушку, стонет громко, чувствуя как пальцы затрагивают чувствительный комочек, даря совсем незнакомые ощущения, — Ещё, прошу, сделай так ещё раз, ммм. — Я сделаю лучше, солнце, — Антон всхлипывает недовольно, выпуская из туманных глаз влажную дорожку слёз, когда пальцы выскальзывают из него, оставляя после себя пустоту, от которой парень успел отвыкнуть. Арсений приподнимает худые ноги, укладывает их себе на плечи, помогает себе рукой, приставляя головку к сжимающейся розовой дырочке, скользит вокруг, словно дразнит, слушая тихий и такой мученический скулёж омеги. Полустон полувскрик Антона разносится по всей комнате, если не по квартире, когда головка скользит внутрь, расталкивая влажные стенки собой. Арсений входит полностью, останавливается, даёт время привыкнуть к себе, пока его горячие ладони скользят по бёдрам, спускаются к ягодицам. Арсений едва сдерживает свой стон, восхищаясь сжимающей его узостью, неторопливо начинает двигаться внутри разгоряченного и такого беззащитного омеги. Пухлые губы всё чаще приоткрываются в более громких стонах. Антон бесконечно касается, то сжимает руки Арсения своими длинными пальцами, на которых всё ещё подаренные альфой кольца и браслеты, то ловит кончиками пальцев чужую талию в немой просьбе продолжать. Арсений ускоряется, вбивается в податливое и влажное тело, разнося по комнате развратно-пошлые шлепки, хлюпанье от обилия вытекающей смазки, шумные вздохи и рваные стоны. Вновь обхватывает член Антона, окольцовывает его в своих пальцах, подстраиваясь под собственные толчки. Антон кричит громче прежнего, выгибается. Всё его тело сводит приятной судорогой, выпуская напряжение на живот густыми каплями. Арсений же выскальзывает, надрачивает себе, кончая следом на Антона. Он прекрасно знает, что во время течки, большинство омег, словно обезумевшие, не слезают с альф, потому позволяет себе время на передышку, падая рядом с Антоном. — Арс, — шепчет Антон совсем тихо, укладывая свою руку поверх Арсеньевской, — ещё, пожалуйста. — Солнце, давай ты сам, а? — Как я себе помогу? Пожалуйста, Арс, — Антон переворачивается на бок, лицом к Арсению, но веки раскрыть не может, те словно клеем приклеены. — Сейчас, — Арсений хватается за бок, заставляя Антона перелезть на себя, водит ладонями по чувствительным сосочкам, вырывая из губ младшего очередной стон. Ладони скользят по горячему и такому худому телу, пальчиками касаясь слегка выпирающих рёбер, обхватывают нежные бока до белых пятен от пальцев, вынуждая Антона приподняться. Арсений направляет вновь возбужденный член к растянутой дырочке, приставляет головку, после чего грубо насаживает Антона на себя, снова схватившись за бока и притянув ниже, отчего омега вскрикивает громко, хватаясь ладонями за чужие плечи. Антон сжимает плечи своими пальчиками, стонет протяжно, когда Арсений фиксирует его, схватившись за ягодицы и вновь вбивается всё быстрее. Омега вновь кончает бурно, сжимая Арсения в себе, падает обессиленно на грудь, утыкаясь носом в шею и жадно вдыхая запах альфы, пока старший все равно выскальзывает, избегая рисков, но не надрачивает, приближая разрядку, потому что Антон снова через несколько минут захочет. — Теперь понял, как сможешь сам? — Арсений ухмыляется, когда Антон начинает тереться об его живот очередным возбуждением. В ответ младший только угукает, закидывает руку назад, нащупывая член Арсения, приставляет к своей дырочке, насаживаясь самостоятельно. Антон, в отличии от Арсения, не торопится, наслаждается необходимым сейчас чувством заполненности, медленно насаживаясь до конца и так же плавно начинает двигаться, чувствуя как головка внутри него приятно толкается по стенкам. Вскоре ноги предательски затекают, а изнывающий член требует разрядки. — Помоги, — Антон вновь прижимается к чужой груди, вдыхая успокаивающий аромат, пока альфа снова берет все в свои руки... ну или не руки. Арсению пришлось брать незапланированный отпуск. Арсений успевает забежать в душ, пока измотанный и уставший Антон отключился. Успевает устроить небольшой перекус и полноценный перекур, после чего вновь направляется в комнату, где ещё не проснувшийся омега скользит ладонью по пустому месту рядом с собой, пытаясь ощутить альфу, хнычет вновь, после чего стонет под напором Арсения, оставившего на бледном теле ярко-бордовые засосы. *** Антон жмурится, пряча чувствительные глаза от ослепляющего солнца, переворачивается на бок, тихо, но протяжно мычит от того, как мышцы болезненно отзываются на движения. А затем в вернувшийся здравый смысл врываются все воспоминания своих безумств. — Боже! — Антон вскрикивает, распахивая глаза и шустро присаживаясь, после чего снова тихо мычит, понимая свою ошибку в резкости. — Можно просто Арсений, — альфа усмехается, сидя на стуле напротив кровати, — раз уж ты в норме, то пора бы встать и поесть, три дня голодал. Хотя, я бы сказал, что голодал ты не только по еде, — Арсений расходится звонким смешком, вгоняя Антона в краску. — Это был не сон? — Совсем тихо интересуется Антон, желая провалиться сквозь кровать и десятки этажей вниз, залить себя бетоном и проехаться сверху катком. — Секс со мной для тебя сон и мечта? — Не унимается Арсений, найдя лишний повод подразнить, — Ладно-ладно, тебе плохо было, ты, видимо, не нашел подавители, или их не было вовсе, а я не мог смотреть на твои мучения. — Мы... — Антон осекается, задумываясь на несколько секунд, а затем осторожно спрашивает: — кто мы друг другу теперь? — Мы? Мы всё такие же друзья, просто теперь с привилегиями, — легко отвечает Арсений, тормоша Антона за плечо. У Антона сердце сжимается в размерах, превращаясь в совсем крошечное, органы прекращают свою работу, и что-то очень болезненно трещит, рассыпаясь на невидимые, но такие острые осколки. — С привилегиями? — Сквозь ком в горле переспрашивает омега, вновь пряча истинные эмоции. — Ну да, а ты не слышал? Так называют друзей, которые занимаются сексом без романтических отношений, — Арсений рассказывает это как нечто обыденное, пока Антон безмолвно кивает. — А если у кого-то одного чувства всё же возникнут? Нельзя ведь исключать такую вероятность. — Мне не нужны отношения, солнце, — Арсений тепло улыбается, убирая со лба омеги кудрявую прядь, — и если всё же такую вероятность допустить, то это ужас. Это же друг, с которым у тебя хорошие отношения и прекрасное общение, начнет выносить тебе мозги, ревновать с поводом и без, требовать к себе внимание и всё такое. Так что, если бы мой друг с привилегиями или по-другому мой партнер в свободных отношениях, признался мне в чувствах, то я бы исчез, прекратив всяческое общение. Антон сглатывает. Исчез бы. Прекратив всяческое общение.