binary star

Начало показа проходит идеально — вопреки хисыновским проклятьям и собственной пошатнувшейся уверенности, Сонхун делает безупречную проходку под нескончаемые овации. Останавливается на языке подиума и позирует несколько секунд, чтобы позволить репортёрам сделать десятки снимков, и с нечитаемым выражением лица возвращается за кулисы. Сразу после него на подиум поднимается Сону; дальше в очереди — Чонвон и Чонсон друг за другом. Сонхуновский дизайнер знает толк в расстановке моделей на показе. Пока Пак судорожно переодевается в светлый костюм, забывая обо всём на свете кроме своей работы, до слуха доносятся оглушающие аплодисменты. Сонхун замирает на долю секунды, просчитывая очерёдность моделей, и кивает сам себе — сейчас должен был выйти Чонсон. Но когда он, поправляя аксессуары, подбегает к кулисам, чтобы встать за другими моделями в очередь, то столбенеет за несколько шагов до — в гримировочный зал по ступенькам спускается улыбающийся Рики. Что-то внутри Сонхуна обрывается и падает, неприятно ударяясь о внутренности, пока Нишимура проходит мимо — зависть подобно чёрному масляному болоту расползается и перекрывает сонхуновское адекватное мышление; настолько, что впору только схватить наглого японца за шкирку и спросить, какого, собственно, хуя происходит. Но никакого смысла в этом не будет — всё, что потенциально может ответить Рики, будет звучать ещё хуже, чем звон битого стекла. Ещё и усмехнётся гадко, празднуя свою личную победу. Ввязываться в драки Сонхун никогда не мог — не по убеждениям, но из соображений безопасности; ему своим лицом ещё работать потом придётся, а на Рики и следа не останется. Прерывисто выдохнув, Пак давит в себе ростки зарождающейся истерики и смотрит ровно перед собой, на спину впереди стоящей модели. А за ним, в этот момент, появляется Хисын и наглым образом опускает ладони на плечи. — Зависть — плохое чувство, Сонхун, — змеиным шипением проносится где-то около уха, на что Пак тут же разворачивается, отбивая от себя чужие руки. — Руки убрал, — цедит он сквозь зубы. — Уебу к чертям. — А раньше тебе нравилось, — веселится Хисын, послушно опуская руки. — Интересно, какова вероятность того, что я сорву куш объёмнее тебя и получу ещё больше оваций? Очередь двигается, вынуждая Сонхуна сделать несколько шагов вперёд и отвлечься от хисыновской издёвки. По спине пробегает неприятный холодок — Сонхун ёжится, прикрываясь тем, что поправляет пиджак. Ещё две минуты и он снова сможет забыть о чужом существовании. Даже если это будет всего лишь несколько мгновений. — Молчание — знак согласия, значит, поддерживаешь мои предположения, — продолжает Ли, покачиваясь с пятки на мысок. — Тем более, если идти сразу после тебя, то точно можно нарваться на разогретую публику. — Ещё одно слово, Хисын, — Сонхун резко разворачивается, тыча старшему пальцем в грудь, — и я тебе обещаю, что твоя карьера будет нахуй испорчена. Я всё для этого сделаю, понял? Хисын на долю секунды напрягается, но очень быстро расслабляется, цокая с довольным смешком — сонхуновские угрозы никогда толком его не пугали, как и сам Сонхун. Если человек изначально не имеет пугающей ауры, то, как ни старайся, всё равно обрести её не получится. Сонхун всегда делал упор на отсутствие эмоций, нежели на бушевание негативных, так что Ли и смысла не было его бояться. А теперь это играет против Пака и очень на руку Хисыну. — Агрессивный хомячок, — Хисын треплет Сонхуна за щеку и спокойно делает шаг назад, увеличивая дистанцию. — Никогда не видел тебя таким злым. — Пошёл нахуй. — выплёвывает Сонхун, вставая на ступеньку. Последняя модель выходит на подиум, вынуждая подняться по небольшой лестнице следом и прильнуть к мягкой ткани кулис. Сонхун восстанавливает сбившееся дыхание — сердце пробивает грудную клетку от бушующей злости; успокаивает сам себя следующие пятнадцать секунд, а потом выходит на подиум раньше положенного. Его не волнует, что предыдущий парень ещё не закончил проход до конца, он чётко попадает в бит играющей мелодии и даже позволяет себе улыбнуться на камеру. Снова замерев на конце подиума, Пак рывком расстёгивает пуговицы пиджака, демонстрируя красивую сетчатую майку под, и зал взрывается очередным всплеском аплодисментов. В таком состоянии, подавляя свои рвущиеся наружу истинные эмоции, оказывается, не так уж и сложно появляться перед большой публикой. В толпе мелькает знакомая рука — два пальца мерзким движением просят посмотреть в один единственный объектив, а Сонхун, не силясь рассмотреть что-нибудь за морем мерцающих вспышек, подчиняется. Когда камера опускается, он видит среди остальных репортёров и фотографов лицо Джэюна. Он улыбается, а потом быстро прячется обратно за камеру, чтобы сделать ещё несколько снимков. Твою же мать, Шим Джэюн, — ругается про себя Сонхун; ему даже кажется, что он задерживается на подиуме дольше положенного, но на самом деле задержка длится только пару секунд. Слова песни говорят что-то о мужской версии Венеры, и Сонхуну хватает познаний в английском и слуха, чтобы это разобрать, поэтому он принимает соответствующую позу, глядя прямо в джэюновский объектив, а потом ускоренным шагом возвращается за кулисы, не теряя натянутой улыбки. Сбежав по лестнице, Пак приваливается к ближайшей стене и вытягивает руки — те идут неприятной дрожью, которую невозможно контролировать. Аплодисменты из зала доносятся до слуха будто сквозь толщу воды; сил не хватает, чтобы сразу бежать переодеваться для финального выхода. — Король! — Сонхун поднимает голову в поисках исходящего со стороны звука, и натыкается взглядом на довольного Чонвона — он быстро пробегает мимо, натягивая на плечо спавший рукав свитера. — Король, не иначе. Сонхун улыбается в ответ, едва заметно кивая; отлипает от стены, провожая Чонвона взглядом, и коротко выдыхает. Состояние постепенно приходит в норму, возвращается возможность спокойно передвигаться, и тогда Сонхун на всех парах несётся к вешалке с нарядами, едва ли не снося всё и всех на своём пути. Он справляется отлично, просто эмоциональное перенапряжение даёт о себе знать. Финал показа остаётся таким же невероятным, каким и был на репетиции: множество конфетти и бурные овации оглушают, стоит Сонхуну только подняться на подиум. За ним толпятся улыбающиеся модели, кланяются, пока дизайнер говорит благодарственную речь, а щекочущее чувство грандиозной победы прочно селится где-то под рёбрами и мешает ровно дышать. Пак оглядывает ликующую толпу, натыкаясь взглядом на незнакомую макушку, но уже знакомый объектив камеры неподалёку от подиума — джэюновские волосы отливают благородным серебром в ярком свете. Поэтому Сонхун сразу и не узнал его. Но непрошенное чувство обиды за то, что Джэюн не предупредил о своём появлении в качестве фотографа, не даёт радоваться в полной мере; снова захлёстывает непонятная злость и разочарование. — Отдельно хочу поблагодарить мою вечную музу, — дизайнер оборачивается к толпе моделей и улыбается, глядя на Сонхуна, отвлекая того от очередного незапланированного сеанса самобичевания. — Пак Сонхун, подойди ко мне поближе. Бесконечные поклоны под громкие аплодисменты кружат голову и приятно душат — вот так и выглядит момент славы. Теперь на Сонхуна должны тоннами сыпаться контракты с модными брендами и инвесторские предложения, запросы из популярнейших журналов мод, и Пак никому не должен отказать. Что именно говорит его дизайнер и какими благодарностями осыпает на этот раз он уже не слышит — мысленно Сонхун уже подписывает договор с GQ для постоянного сотрудничества и блистает на обложке следующего номера. Однако лишь имя, знакомым звуком звенящее в неугомонном помещении, возвращает его в реальность. — …А также потрясающий Ким Сону, с которым я надеюсь теперь работать намного чаще. Сону продирается сквозь толпу моделей, вставая рядом с Сонхуном и разве что не прыгает от счастья — всем видом искренне пытается показать, что спокоен, но у него это никогда не получалось, и сейчас — не исключение. Он часто кланяется, хватается за сонхуновскую руку, а другой прикрывает улыбающийся рот. Сонхуна неприятно перетряхивает, но он тоже натягивает улыбку и продолжает кланяться. Нетрудно догадаться, что будет дальше — их змеиное гнездо вспыхнет новыми сплетнями и ядовитыми обсуждениями. А у Сонхуна, возможно, пошатнётся доверие. Как Пак оказывается в гримировочном зале у своего столика не помнит; помнит только Сону, что тяжёлым грузом виснет на нём всю дорогу и радостно прыгает от переполняющих эмоций. Сонхун должен искренне радоваться — Кима могут официально взять под дизайнерское крыло, а значит, больше совместной работы и времяпрепровождения, но маленький червячок сомнения и большой жук зависти грызут Сонхуна наживую, доставляя неимоверную боль. Всегда есть возможность того, что инвесторам и журналистам больше понравится Сону и всё внимание перейдёт на него. И плакала сонхуновская мечта. Зато у Сону будет светлое будущее. — Хён, — Сону присаживается на корточки рядом с сонхуновским креслом и опускает руку на его бедро. — Ты в порядке? Сонхун тихо мычит, методично прикладываясь лбом к краю стола и надеясь набить себе заметную шишку. Все вокруг радуются и продолжают шуметь, а Сонхун находится на островке отчаянья и горя, так и не разбираясь в своих эмоциях и их источнике до конца. Мало ему было мелких неурядиц до этого — вселенная решает подкинуть новых проблем, да помасштабнее. Он нехотя выпрямляется, опираясь теперь локтями на стол, и рассматривает свою косметику — множество баночек, тюбиков, кисточек украшают поверхность, как мелкое конфетти подиумный зал. Паку искренне хочется однажды стать не просто моделью — амбассадором какого-нибудь бренда и чтобы его ассоциировали только с ним. А на деле он пока что всего лишь модель, ещё и неудачник, по скромному собственному мнению. — Вы идёте? — Чонсон с Чонвоном в очередной раз появляются из ниоткуда и повторяют за Сону, повисая на уставшем и расстроенном Сонхуне. — Куда? — безэмоционально спрашивает Пак, разглядывая чужое отражение. — На вечеринку, конечно же, — Чонсон подхватывает Сонхуна под руку и трясёт, но Сонхун выглядит не более, чем простая неваляшка в этот момент. — Без меня, — качает головой Сонхун, — мне нужно отдохнуть. Сону переглядывается сначала с Чонвоном, а затем и с Чонсоном, обеспокоенно поджимая губы. Сонхун никогда не рвётся отдыхать и уж тем более не пропускает афтепати, поэтому сейчас его поведение даже пугает. — Хён, мы все идём, — поглаживает Чонвон старшего по плечу, а потом кладёт на него подбородок. — И ты идёшь с нами. Это не то, что нужно обсуждать. — Тогда чего спрашиваете? — вздыхает Сонхун, выбираясь из чужих объятий и прокручиваясь на кресле; рука Сону неловко убирается с чужого бедра. — Переоденусь и догоню. Все молча кивают — единогласное решение не трогать явно эмоционально взвинченного Сонхуна никогда настолько быстро не принималось. Каждый бормочет что-то под нос о том, что Пака подождут в главном холле, и расходятся, и лишь только Сону задерживается на несколько мгновений около кресла, недовольно скривив губы. — Я думал, ты порадуешься за меня, — тихо говорит он, стараясь не встречаться взглядами. Сонхун смотрит куда-то в сторону. — Я и радуюсь, Сону. Просто слишком много всего произошло, не могу собраться с мыслями. Сону топчется на месте, неловко пряча руки в карманы зауженных джинсов и снова кивает — видит он, как Сонхун за него радуется, как же. Неприятный укол разочарования в ближайшем из друзей приходится куда-то рядом с сердцем, но Ким старательно игнорирует — может, Сонхун просто действительно слишком устал, чтобы бурно реагировать на чужие успехи. — Поговорим потом? — пробует Ким, закусывая нижнюю губу. — На вечеринке точно не получится, тогда завтра? Сонхун не отвечает, вместо этого коротко кивая. Большего добиться от старшего не получится, так что Сону следует за исчезнувшей парочкой друзей и толпой моделей, что рассыпаются в направлении лифтов в главный холл. Пак в этот момент нехотя встаёт с кресла и скидывает пиджак — на этот раз, бордового цвета. Он искренне не хочет никуда идти, даже домой, но деваться больше некуда. Отражение в зеркале выглядит до жути некрасивым, даже несмотря на весь сонхуновский шарм заёбанности — блестящая цепь, змеёй обвивающая шею и сверкающая в ярком неестественном свете, сползает ниже, почти касаясь глубокого выреза чёрной майки. Сонхун бы на ней повесился прямо сейчас, если бы мог. Он нарочно медлит, копается в косметике, чтобы задержаться как можно дольше — вероятно, так про него все забудут и уедут, а он попробует привести голову в порядок за жалкие крохи времени наедине с самим собой. Зал вскоре полностью пустеет, да и сам Сонхун уже собирается уходить — проходит неприлично большое количество времени — но в дверях его встречает спокойный, сногсшибательно выглядящий даже в повседневном, Шим Джэюн. Сонхун замирает с пиджаком в руке — переодеваться в свою одежду совершенно не было желания. — Какого чёрта, Джэюн? — мгновенно вспыхивает Сонхун, в несколько больших шагов подходя вплотную. — Почему ты не сказал, что будешь в зале? — А что, ты бы тогда послал воздушный поцелуй? — усмехается Шим; вытягивает руку, упираясь в грудь Сонхуна, чтобы чуть его от себя отодвинуть. — Нет, я бы спустился с подиума, чтобы въебать по твоей наглой роже. Сонхуновское лицо заливает краска — щёки пышут красным, не то от злости, не то от неуместного вопроса. Разумеется, он бы не посылал никаких поцелуев, но ему было бы гораздо спокойнее, если бы он был предупреждён. Пак не может объяснить свою вспышку негодования, но поезд отрицательных эмоций уже начал свой путь и остановить его будет крайне сложно. Он наотмашь бьёт Джэюна пиджаком — скромный удар приходится куда-то по торсу — и шлифует ударом по плечу. Получается совсем слабо и даже немного по-девчачьи. Сонхуна и это бесит — даже ударить нормально не может, потому что боится оставить заметный след. — Наглая рожа здесь, — улыбается Джэюн; тычет пальцем в свою щёку и делает милое лицо. — Давай, чего сдерживаешься? — Придурок, — обиженно бурчит Сонхун, снова Джэюна толкая; тот картинно приваливается к стене. — Не буду тебя калечить. Даже несмотря на то, что ты такой уёбок. — Вообще-то, я собирался тебе сказать, но ты сам меня послал, — Джэюн разводит руками. — Тогда, у машины. Сонхун собирается что-то ответить, но в голове как назло чистый лист — сейчас он не прав и обычно в таких ситуациях люди извиняются, но не Пак. Он раздражённо фыркает, вешая чуть смятый пиджак на предплечье и складывает руки на груди. Будто ему весь мир сейчас должен, и Джэюн — самый первый. — Слушать нужно людей, когда они говорят, понимаешь? — Джэюн чуть наклоняет голову, наблюдая за сменой эмоций на чужом лице. — И эмоции свои держать под контролем. Как я и говорил, ты можешь делать это только на подиуме, а в обычной жизни… Ну, посмотри на себя сейчас. Когда бьют по болевым точкам — это, несомненно, более чем неприятно. Когда бьют ещё и правдой — неприятнее вдвойне. Сонхун отказывается сдерживаться, потому что тормоза машут ему на прощание и перестают работать — он вновь приближается к Шиму, упираясь рукой в стену и перекрывая почти единственный путь отступления. Теперь Сонхун не обижен — теперь он в ярости. — Повтори? — Пак вздёргивает бровями, наблюдая за каждым джэюновским движением. Джэюн подаётся к чужому лицу, едва ли не касаясь кончиком носа чужого. — Я сказал, что ты не умеешь контролировать свои эмоции. Сонхун столбенеет от чужой близости; дрожь пробегается вниз вдоль позвоночника и всё потому, что он не может просчитать наперёд чужие намерения. Джэюн всё ещё как открытая книга, но сейчас он настолько непредсказуемый, что вводит в ступор, выбивая из головы все потенциальные решения текущего конфликта. Шим тихо выдыхает, не пытаясь разглядеть сонхуновское удивлённое лицо, и расправляет плечи. — Вот, например, — спокойно продолжает он, — смотри. Пока Сонхун соображает, что к чему, джэюновские губы уже накрывают его без возможности отстраниться. Пак и сам не понимает, почему повторяет чужие движения, но оказывается, что Джэюна целовать приятно, даже если несколько секунд назад этими губами он говорил правду гадости, задевающие самолюбие. Сонхун обессиленно бьёт кулаком в стену рядом с чужой головой, но не отстраняется; перехватывает инициативу в поцелуе и проталкивает язык, сплетаясь с чужим. Звонкий чмок эхом раскатывается по пустующему помещению. Поцелуй разрывает сам Джэюн, отстраняясь и прижимаясь затылком к стене. Сонхун загнанно дышит, хотя воздуха ему хватает; удивление огромным комом собирается где-то в горле и мешает говорить. Он неловко облизывает губы, заглядывая Джэюну в глаза, но не видит ничего, кроме хитрого прищура. Улыбка, подобно чеширской, расплывается на джэюновском лице. — Об этом я говорил, — Джэюн коротко вздыхает, не отводя взгляда от Сонхуна. — Настолько эмоционален, что аж стена пострадала. — Знаешь, — Сонхун опускает руку на чужую шею, притягивая к себе ближе. — Ты мне больше нравишься, когда не разговариваешь. Джэюновский смех тонет в новом поцелуе, инициатором которого становится сам Сонхун. Он совсем перестаёт понимать происходящее и даже оправдать свои действия никак не может, но Джэюна действительно приятно целовать, поэтому зачем отказываться от золотой возможности? Пак мог бы остановиться и на этом, но пиджак с тихим шорохом соскальзывает с предплечья на пол, а Джэюн рывком меняется местами, теперь прижимая Сонхуна к стене. Руки дрожат и скользят по чужому торсу, задевая ткань джэюновской кофты, в попытке найти более удобное место. Поцелуи превращаются в борьбу за право главенства, но Сонхун уступает почти сразу, как Джэюн проходится пальцами у кромки брюк. — Откуда столько смелости? — вдруг спрашивает он, на ощупь расстёгивая пуговицу и вжикая молнией. — Ты же хотел меня в своей постели, — Сонхун перемещает руки на чужую спину, задирая тонкую ткань выше к лопаткам. — Считай это подарком. — Твоя щедрость не знает границ, — джэюновская рука скользит под брюки, не находя преграды в виде белья; удивлённый свист кажется слишком громким. — Подумать только, ты знал, что всё так будет. Может, и подготовил себя заранее? — Джэюн, умоляю, заткнись, — сонхуновские щёки вновь вспыхивают, а ногти проезжаются по тёплой коже на спине, оставляя первые следы. — Я не знаю, что я делаю. — Только не пожалей об этом. Точка невозврата оказывается пройдена, когда Джэюн сжимает зубы на чужой нижней губе и чуть оттягивает, а рука начинает размеренные движения в штанах. Сонхуна кроет, крошит и плавит на месте, и это совсем не похоже на те ощущения, когда приходится спать с инвесторами. Джэюн контролирует каждое своё действие, но всё равно переступает грань, притесняясь к Сонхуну всем телом и переходя поцелуями на шею. Тогда и Сонхун отпускает себя, рушит собственные барьеры, оставляя несколько коротких полос на джэюновских лопатках, а затем вплетает пальцы в волосы на затылке и сжимает. Джэюн не планирует опускаться на колени, даже если Пак будет просить об этом, но Сонхуну и этого хватает, чтобы расслабиться. Большинство тех мужиков, с которыми Сонхуну приходилось спать, даже не думали о его удовлетворении, а Шим другой — он думает о Сонхуне. Встречаться щекой со стеной оказывается весьма отрезвляюще — у Пака в голове проскакивает истерическая мысль о том, что же он делает, но Джэюн, спускающийся поцелуями под задранной майкой вдоль позвоночника до самого копчика отгоняет эту мысль прочь. Одежда мешает, не даёт простора для движений, ведь хочется завести руку назад и прижать чужую голову ближе, но вместо этого Сонхун только скребёт ногтями по тёмной стене, не зная, как ещё выгнуться, чтобы получить больше прикосновений. Джэюн не позволяет — стянув сонхуновские брюки до бёдер, он поднимается обратно и горячо дышит в плечо, прихватывая зубами лямку майки. Пальцы крепкой хваткой сжимаются на ягодицах. Сонхун готов услышать насмешливые комментарии о том, насколько он нуждающийся сейчас, но их не следует — по ушам бьёт звук второй расстёгивающейся молнии и облегчённый выдох, а джэюновские влажные пальцы без предупреждения скользят меж ягодиц. Сонхун прикрывает глаза, расслабляясь, подаётся бёдрами назад, превозмогая неприятные ощущения. — Я думал, ты не будешь тратить на это время, — негромко говорит он, стискивая пальцы в кулаки. — У меня может не быть презерватива или смазки, но о растяжке я никогда не забываю, — хмыкает Джэюн. Мягкий поцелуй в плечо не отвлекает от резво двигающихся внутри пальцев, поэтому Сонхун не может сдержать несколько болезненных стонов. Он кусает губы в попытке заглушить себя, а Джэюн каждый раз меняет темп, чтобы тело быстрее привыкло. Терпения на долго не хватает — после очередного сонхуновского стона пальцы сменяются членом; Джэюн медленно толкается и замирает, прижимаясь грудью к чужой спине. У Сонхуна от ощущения наполненности идёт кругом голова; он судорожно задирает майку выше, чтобы не мешалась, и держит её у солнечного сплетения, пока Шим в ожидании продолжает зацеловывать открытые плечи. На шее неожиданным перезвоном шумит цепочка. — Нас спалят, точно спалят, — шепчет Сонхун, качая головой, — уже много времени прошло, меня будут искать. — Не будут, — Джэюн так же мягко кусает Сонхуна в загривок и начинает медленно двигаться. Первые толчки всегда самые болезненные — Сонхун отрывисто стонет, прижимаясь губами к свободной руке, будто от этого он станет вести себя тише. Джэюн вторит рваным дыханием в плечо и опускает руки на талию, контролируя и направляя. Вся сонхуновская злость в этот момент меркнет и перенаправляется в другое русло — в голове пусто, абсолютно ничего, кроме джэюновского дыхания и размеренных толчков, а ещё — желания вновь почувствовать чужие губы на своих. Пак поворачивает голову, глядя через плечо, а Джэюн почему-то слишком быстро его понимает — губы сталкиваются в резком поцелуе, в котором Сонхуну снова приходится подчиниться. Он раскрывает рот, позволяя Шиму скользнуть языком глубже, и не может сдержать нового стона. Толчки становятся быстрее, что даже Джэюн не может не простонать. Он разрывает поцелуй и стягивает лямку майки с сонхуновского плеча, окончательно его оголяя — тут же проходится губами по разгорячённой коже, не то целуя, не то лизнув, от чего у Сонхуна мурашки табуном пробегаются по спине. Фетишист на плечи, значит, — думается Паку, но он не озвучивает, утыкаясь лбом в стену и кусая зацелованные губы. От бушующих эмоций разрядка кажется ближе, чем обычно — рука тут же скользит вниз, обхватывая собственный член и надрачивая в такт толчкам. Джэюн накрывает другую сонхуновскую руку, переплетая пальцы, и вжимает в стену — Сонхун так сжимается, что оттягивать разрядку оказывается намного сложнее. На пике наслаждения Сонхун сам не замечает, как выстанывает имя Джэюна; жмурится до цветных пятен перед глазами и сжимает пульсирующий член в ладони, пачкая пальцы, стену и немного брюки. Он тут же думает о том, как замести следы, но Джэюн не прекращает двигаться в чувствительном теле и отвлекает каждым размашистым толчком. Сонхун тихо стонет, двигаясь вместе с ним, а когда Шим выходит, то чувствует тёплую жидкость на ягодицах. Вряд ли поблизости найдутся салфетки — нужно как минимум возвращаться к своему столу, но ноги дрожат и почти не держат, так что придётся использовать майку и переодеться. Джэюн наваливается всем телом, вплотную прижимая Сонхуна к стене и часто дышит, утыкаясь лбом в плечо. — Это было очень быстро, — кажется, смущается — голос звучит приглушённо, так, будто Джэюн не хочет, чтобы его услышали. — Слишком, — кивает Сонхун, прижимаясь щекой к стене; тело расслабляется, и Пак уверен, что если бы Джэюн не прижимал его сейчас, то он бы уже рухнул на пол от усталости. — Просто эмоциональное перенапряжение. — И в целом перенапряжение, — соглашается Шим. — Надеюсь, ты не в обиде. — Какие могут быть обиды? Я кончил, а значит, всё в порядке. Сонхун тоже бубнит, его почти не слышно, но Джэюн разбирает каждое слово и усмехается — с подобной интонацией фраза не звучит эгоистично, а скорее, забавно. Он нехотя отлипает от Пака и тянет его за собой, помогая выпрямиться — невооружённым глазом видно, как дрожат чужие ноги. Одеваются в полной тишине; Сонхун поднимает упавший на пол пиджак, лениво закидывая его на плечо, и ковыляет к своему столу. Джэюн следует за ним и плюхается в небольшое кресло, знакомым движением раскидываясь по нему. Пак ничего не говорит, роясь в своих ящиках — на дне одного находит новенькую пачку мальборо и тут же её открывает, шурша упаковкой. Искусанные губы красиво обхватывают фильтр сигареты, пока Сонхун приваливается бедром к столу и разворачивается в джэюновскую сторону. Смотреть на себя в зеркало сейчас просто невозможно, а на Джэюна — можно. — Будешь? — он протягивает открытую пачку, придерживая крышку; Джэюн кивает в благодарность и достаёт сигарету, тут же пряча её за ухом. — Это было из вежливости, ну и ладно. — Могу вернуть, — Шим только тянется к уху, но тут же получает несильный удар по пальцам. — Ай! — Вот же неженка, — фырчит Сонхун, пряча пачку обратно на дно ящика, и перехватывая сигарету пальцами. — Поедешь на вечеринку? — А ты? — Нужно. Там будут инвесторы, я должен хотя бы показаться. — Но сначала привести себя в порядок. Сонхун не без усилий наклоняется, опираясь локтями на стол и заглядывает в зеркало. Взъерошенные волосы не кажутся сильно испорченными, скатавшийся карандаш вместе с тенями в уголках глаз размазываются, что, в принципе, поправимо; глиттер на щеках сияет ярче обычного. А вот смятая майка выглядит ужасно — переодеться точно придётся. И цепь снять. — Твоя правда, — соглашается Сонхун, похлопывая себя по щекам. — Я быстро. — Сколько будет угодно. Пока Сонхун переодевается, прячась за вешалкой, Джэюн крутится на кресле и рассматривает обстановку — после показа всё выглядит намного более бардачно, чем до, многие столики моделей в полнейшем беспорядке, но вряд ли их кто-то потрудится привести в первоначальный вид. Шим бросает быстрый взгляд на злосчастную стену — тёмное пятно всё же нужно чем-то оттереть, хотя это не входит в его обязанности. Расслабленно выдохнув, он запрокидывает голову и прикрывает глаза, отключаясь на несколько мгновений из-за сонхуновского мерного копошения поблизости. — Заберу и сдам в химчистку, нельзя оставлять следов. Пак возвращается к Джэюну примерно минут через семь, с испачканным нарядом в руках, не забыв поправить макияж за столиком Сону. Джэюн подхватывается, открывая глаза и возвращая себе более менее приемлемый вид. Хочется одного единственного — в душ и проспаться. Сонхуну больше хочется напиться. — А стена? — Джэюн кивает в сторону; Сонхун прослеживает его взгляд и неоднозначно передёргивает плечами. — Кто-нибудь разберётся. Оба тихо усмехаются и почти одновременно смотрят друг на друга. Сонхуна накрывает осознанием произошедшего и пугает до невозможности, а Джэюна, кажется, ничего не беспокоит. Он неторопливо поднимается на ноги и протягивает руку — в его понимании, так будет надёжнее, но Сонхун тактично игнорирует, вместо этого забирая со своего стола телефон в свободную руку. Там три пропущенных от Сону и несколько сообщений от Чонсона. Коротко вздохнув, он делает вид, что отвечает на сообщения и первым уходит вперёд. У Джэюна будто дежавю. Улица встречает тёплым ветром и ярким светом фонарей в сумерках небольшой площади перед агентством; никто их не ждёт. Сонхун закуривает, стоя на ступеньках, и протягивает зажигалку Джэюну — тот с готовностью принимает, повторяя, и возвращает зажигалку законному владельцу. Паку нечего сказать, даже оправданий никаких нет — почему он сделал то, что сделал, и по какой причине, а сознаться в том, что всё произошло спонтанно и по желанию духа не хватит. Не то чтобы Джэюн его привлекал — просто нужно было куда-то деть скопившееся напряжение, и это оказалось лучшим решением. Как дальше они будут контактировать и работать, Сонхун понятия не имеет. — Доберёшься сам? — вдруг спрашивает Сонхун, выдыхая дым в сторону; ветер уносит едкий запах, но не растворяет его полностью. — Напрашиваться точно не стану, — кивает Джэюн, скидывая пепел со своей сигареты под ноги. — Если тебе так удобнее. — Пока что — да. Всю дорогу до главных дверей здания Сонхун смотрит куда угодно, но не на Джэюна, а сейчас возникает острая необходимость обратить внимание на чужое состояние. Шим полностью спокоен и, кажется, даже не волнуется о произошедшем, в то время как сам Сонхун уже накручивает себя по полной программе. Поясницу ломит и ноги всё ещё дрожат, чем вторят и руки, но это явно последнее, о чём Паку стоит сейчас беспокоиться. Ему ещё предстоит провести некоторое время на вечеринке и если придётся переспать с кем-то, то своё состояние сложно будет скрыть. И, конечно же, нужно поговорить с Сону. От его взора точно ничего не укроется. — Перестань, — строго говорит Джэюн, спускаясь по ступенькам. — Не понимаю, о чём ты. Джэюн встаёт на несколько ступенек ниже и разворачивается, глядя на Сонхуна снизу вверх. Сигарета между его пальцев дотлевает, оставляя почти одну тяжку. — Прямо сейчас представь, что ничего этого не было, — он стряхивает пепел ещё раз, дожидаясь чужой реакции. Сонхун непонимающе смотрит на него, но пытается сделать так, как сказали. — Представил? — Да, — Пак немного хмурится и делает быструю затяжку. — К чему это? Теперь я снова злюсь. — Выражение лица поменялось, — кивает сам себе Шим, рассматривая чужое лицо. — Вот таким его и держи, если не хочешь, чтобы кто-то что-то узнал. — Ты- — Да-да, я, — соглашается Джэюн, поднимая руки в сдающемся жесте. — Но лучше так, чем твоё супер загруженное выражение, пытающееся понять, что к чему. Меньше вопросов — больше спокойствия. Разбирайся с проблемами по мере их поступления, а не заранее. Сонхун выразительно фыркает, спускаясь ближе, и держит на лице ту самую маску, которую только что удалось надеть. Даже если внутри бушует непонимание на пару с диким интересом, на сонхуновском лице отражается только явное недовольство с капелькой презрения. — Так держать, — улыбается Джэюн, похлопывая Сонхуна по плечу; сигарета летит под ноги и тушится мыском кед. — Во всех смыслах. Сонхуну хочется съязвить, что теперь Джэюн в его личные психологи заделался, но с губ слетает только тихое спасибо и ничего больше. Даже если это звучит вполне обычно, для Пака целое испытание признать, что он нуждается в чьей-то помощи, кроме помощи Сону. — Увидимся позже, — коротко бросает он, обходя Джэюна и направляясь к своей подъехавшей машине. Джэюн салютует пальцами и достаёт телефон из кармана, чтобы вызвать такси. Вечер только начинается и, даже если Шим слишком уставший, он всё равно не станет отказываться от возможности пересечься с Сонхуном в неформальной обстановке ещё раз.