Энни идёт

Не потеряю - ни дня, ни одной минуты. Воинам жизни осталось ещё лет шесть - если не меньше: в Марли на границах смута, в виде титана погибнуть из них кому-то шансов немного, вот только боёв не счесть. Снова и снова - огонь, перестрелки, взрывы. Кровь на камнях, на руках, и тела в пыли. Переговоры, победы, а в перерывах - тишь, поцелуи и шёпот: пока мы живы... Правда, что Райнер - опора и щит Марли. Правда, что верен до смерти, и предан флагу, в битве своих заслоняя из раза в раз. Правда, душой не кривил, принося присягу, и не бывало сомнений в его отваге... в том, что  пойдёт и умрёт, получив приказ. Слишком готов умереть. Ничего иного не заслужил - лучше б съели пять лет назад вместо Марселя. И сдохнуть не смог толково, - голос вины не заглушишь, и с каждым словом день ото дня разверзается глубже ад. Трост. "Сто четвёртые." Марко. Не стал героем. Просто убийца людей. И прощенья нет. Алой повязки на белый рукав достоин, кровью и потом добился, солдат и воин... впрочем, лишь воин. Солдата пропал и след - умер на крыше в Шигáншине, в дым развеян с криком Бертольда, с безмолвием тех, кто ждал. Райнер спасает рассудок одной идеей: если зачем-то живым оставаться смею - ради того, чтоб не тронули никогда Берта и Энни. Сберечь. Отвести удары, сколько ни будет - успеть и укрыть бронёй. Боль выносима, и раны дымятся паром. Стиснуты зубы на дуле винтовки старой - Райнер не выстрелил. И не покинет строй. Их не покинет. Он маленькой Габи нужен. Стайке детей, у которых огонь в глазах не отгорел. И родным - хоть на сердце стужа: верил наивный дурак, что любовь заслужит, встретит отца, и докажет - не доказал, "выродок, монстр"... Удержало в живых не это. В чёрном бреду, в беспросветной глухой тоске - Энни! Бертольд! - в каждом имени лучик света. С ними он нáтрое делит, вдвоём согретый, всё, что, казалось, не смог бы делить ни с кем. Правда, что Энни страшна. В рукопашной схватке против неё не держались и двух минут. "В бешеной Леонхарт с детства видны задатки." "После любой мясорубки - она в порядке." "Битвы таких не ломают - в огне куют." Точно. Безжалостно. В цель. Для того растили. Энни - живое оружие, сталь, кремень, скорость и мощь. Это стоит любых усилий. Все, обучавшие Энни, давно забыли время, когда залегла под глазами тень - жутко на детском лице - да и кто же спросит? Энни встречает признание и почёт, в блеске побед, и мундир офицерский носит - страстно желая порой не проснуться вовсе, в полночь надеясь, что утром не рассветёт. Отчим... гордится? Отцом называла раньше, больше не в силах. Вернулась - чего ждала? Пусть извинения - честный порыв без фальши, он единичен. Не сможет быть ласков дальше тот, кто одиннадцать лет не дарил тепла, кто избивал, переламывал, дрессируя... Что ж, научил. Для Марли результат хорош: лютую тварь получили - но не цепную. И не безвольную. Что-то внутри бунтует... ... что, человечность? Хоть каплю в себе найдёшь? Шрамы сошли, только Энни в крови по шею. Страшно не чувствовать, заживо вмерзнуть в лёд и отрешиться: от этого боль слабее. Скоро она без кристалла окаменеет и уж ничем этот панцирь не разобьёт - не проломить изнутри, не оттаять снова... - Энни. - Родная... "... пожалуйста, к нам вернись, не исчезай, ты нужна!" Ни семьи, ни крова, кроме казармы, и нет ничего святого, тяжесть всего сотворённого тащит вниз, хочется крикнуть - а к дьяволу жизнь такую! Жизнь - но не этих двоих. - Разреши помочь... И помогают. И в драке собой рискуют. После, в затишье - ладони её целуют, теплым дыханием холод сгоняют прочь с кончиков пальцев. А дальше волной по телу - жар человеческой нежности. Воля жить бьётся внутри - не замёрзла, не онемела: бережно будят и греют в руках умело. - Так - хорошо? - Всё, что хочешь, дадим, скажи... Энни способна убить за мгновенье ока. Энни любить не учили - куда уж там. Ранена память страшнейшим её уроком: крыша и крик. С новой силой по нервам током - ярость и боль, и свирепое "не отдам!" В долгих боях каждый выпад её отточен. Прóклятый остров и призраки позади. Энни в объятиях ласковых шепчет ночью: - ... если притронутся к вам - разорву их в клочья, не подпущу и не стану опять щадить!.. Правда, Бертольд безупречно собой владеет. Вспомнить мальчишку, который прошёл отбор, метко стрелял, побывал под огнём в траншее: мягкий, тихоня, легко от смущенья рдеет - но не бледнеет от страха с тех самых пор. В гнев не срывается запросто - не взорвётся, - вечный ведóмый, опасности не таит для командиров... А ночью кошмар вернётся. Больно и страшно, темно, как на дне колодца, только об этом узнать не должны свои. Если поймут - катастрофа грозит ему же. "Бог разрушения" плачет навзрыд во сне - это ещё полбеды, но гораздо хуже, что наяву накрывает слепящий ужас, стоит чему-то напомнить о давнем дне штурма Шигáншины. Запахи, звуки, место - не угадать, от чего перехватит дух, паника грудь пережмёт, словно обруч тесный... Райнеру с Энни, конечно же, всё известно. Ради Бертольда - ни слова об этом вслух. Стоит марлийцам решить, что нужна замена - раз Колоссальный в уме повредился, он непредсказуем, избавиться непременно! - скормят другому, заплатят такую цену: каждый из воинов, в сущности, обречён. Вида нельзя подавать - и Бертольд спокоен. Преданный, стойкий, всегда сохранит контроль при превращеньях, в бою образцовый воин. А за дверями скрывается остальное - что происходит, когда настигает боль. Рвётся пространство и время, и снова - грохот, треск черепицы, беспомощный дикий страх, - я не хочу умирать!.. - и выходит плохо крик заглушить до рыданий и хриплых вдохов, даже очнувшись у Райнера на руках. Нету надёжнее рук. И никто не тронет. Райнер и Энни - громадные, выше крыш, - борются на тренировочном полигоне. После учений - Бертольда берут в ладони и поднимают. Казалось бы - не сбежишь, впору бояться, в кошмаре тонуть: титаны! им человека порвать, как пучок травы! - но не мутнеет сознание, как ни странно. Здесь безопасно. Совсем. И они не станут. - Всё хорошо. Я же помню, что это вы... - мягко смеётся, носы осторожно гладит, в лицах огромных легко узнаёт черты самых любимых людей. И улыбки ради тихо поёт о цветущем весеннем саде, яблонях белых невиданной красоты - на высоте не расслышат его чужие, - мы притворимся, что мирные дни для нас могут настать... Энни с Райнером - вот такие, дети войны, сокрушительная стихия, - лечат его. Обещают: на этот раз, что бы ещё ни случилось - титаны, люди, - мы защитим, отобьём у любых врагов. Выживем вместе. А дальше уж видно будет, чем завершится - какой-нибудь бог рассудит, если в подобном безумии для богов место нашлось.    С возвращенья - четыре года. Против Парадиза - мир, и вопрос решён. В центре Либерио - площадь с толпой народа. Взрыв - из подвала, до самого небосвода, и возвещает начало конца времён.