Легенда о Фаусте и Легендариум Толкина

      Независимо от того, ориентировался ли Толкин на гётевский сюжет о Фаусте и Мефистофеле, или же не опирался на них вовсе при создании истории Келебримбора и падения Нуменора, нельзя не отметить значительное сходство между Толкином и Гёте как людьми. И Толкин, и Гёте были верующими христианами – и, вместе с тем, испытывали искреннее почтение к языческой мифопоэтической традиции, хотя их пристрастия по этой части отчасти различались – Гёте как человек эпохи Просвещения безоговорочно тяготел к эстетике античности, в то время как исследователь литературной традиции Средневековья Толкин симпатизировал скорее мифологической традиции европейского Севера и Запада (финно-угры, германцы, кельты), хотя и про античность не забывал. Использование языческих мотивов в Легендариуме общеизвестно и в представлении не нуждается – но и у Гёте в «Фаусте» есть целая часть, посвященная путешествию Фауста в мир античности, где Фауст встречает самых разнообразных персонажей античной мифологии.       Интересно, что и Гёте, и Толкин сходны не только в своем интересе к античности, но и в том, какая именно античная тематика их привлекает. У Гёте Фауст в мире античности встречает не олимпийцев, а богов и духов природы, в первую очередь - богов и духов вод, таких как Нерей, Протей, кабиры, тельхины, сирены, тритоны. Точно также и у Толкина многие Валар и майар выступают именно как олицетворение природных стихий, во многом напоминая скорее титанов и стихийных духов, а вовсе не олимпийцев.       На мой взгляд, Толкин, ориентируясь на мотивы творчества Уильяма Морриса, которого он весьма ценил[1], стремился осуществить соединение мотивов североевропейской и античной мифопоэтических традиций – но и у Гёте в ходе полноценного путешествия Фауста в мир античности (а не, как в народной легенде о Фаусте или в версии Марло, единичного вызова духа Елены, облик которого, вдобавок, принимает демон) происходит своеобразная встреча германского (пусть и уже христианского) – в лице Фауста - и античного миров. К слову, мотив «путешествия во времени» (пусть и не во плоти) выражен и у Толкина – в таких своих произведениях, как «Утраченный путь» и «Записки клуба Мнение» - причем именно в связи с историей Нуменора.       История Келебримбора и Саурона у Толкина и непохожа, и в то же время похожа на классическую историю Фауста в том виде, в котором он существует, начиная от «Народной книги» и заканчивая «Фаустом» Гёте. Начнем с различий. Во-первых, в ней, собственно, нет искушения и договора с дьяволом в классическом смысле этого слова – хотя Толкин говорит о «заблуждении» или даже «втором падении» нолдор Эрегиона, намерения Келебримбора были благими, а Саурон, взаимодействуя с ним, выдавал себя за «посланника Валар» Аннатара. Во-вторых, толкиновский Саурон – персонаж с более сложной мотивацией, чем Мефистофель из народной легенды о Фаусте или в версии Марло или Гёте.       Мефистофель Гёте по своему мировоззрению – классический, ярко выраженный карикатурный нигилист в чистом смысле этого слова, то есть персонаж, не признающий никаких положительных ценностей. Он гораздо ближе к тому, как Толкин представлял себе не Саурона, а Мелькора-Моргота, его повелителя – говоря о направлявшем его действия «нигилистическом безумии», стремлении к уничтожению мира. Вспомним слова гётевского Мефистофеля: «Свет ведь может цепляться только за телесное. Из телесного он происходит, и оно одно делает его прекрасным. Но телесное же может преградить ему и дорогу. Потому я полагаю, что недолго будем мы ждать времени, когда уничтожится вместе со всем телесным и свет» (Прозаический перевод А. Л. Соколовского). У Толкина «нигилистическое безумие» Мелькора-Моргота оказывается в содержательном плане столь же бесплодным, как и устремления Мефистофеля у Гёте[2].       Саурон – персонаж с точки зрения мотивации более сложный; в определенном смысле он сам больше похож на Фауста, чем на Мефистофеля, или во всяком случае сочетает черты данных персонажей, тем более что и он сам в конечном итоге не «совратился» сам, а был совращён Морготом (как Фауст – совращён Мефистофелем), причем, видимо, не сразу после попадания в Арду (какое-то время он служил Валар). Возьмем его характеристику из «Преображенных Мифов»: «В Сауроне еще были остатки добрых намерений, с которых он начинал: его достоинство (и причина падения) в том, что он любил порядок и согласование, и не терпел путаницы и бесполезных ссор <...> все эти планы, приказы и организации были направлены на добро для обитателей Арды (пусть даже включающее в себя право Саурона быть их верховным Властелином) <...> способность Саурона соблазнять души и даже ставить их себе на службу, была остатком того, что его первоначальное желание "править" действительно предусматривало хорошее благосостояние (особенно материальное) его "подданных"».       Мефистофель во всех сюжетах о нём – по своей природе, по большому счёту, довольно примитивный обманщик; все его действия направлены, во-первых, на то, чтобы погубить бессмертную душу Фауста, а во-вторых, его исполнение желаний Фауста или в конечном итоге не приносит Фаусту подлинного удовольствия (поскольку он знает, что итогом будет гибель его души, как в версии «Народной книги» и Марло – да и знания, получаемые от Мефистофеля, ведут Фауста лишь к разочарованию, как рассказ Мефистофеля о Аде в «Народной книге» или демонстрация смертных грехов в пьесе Марло), или извращает суть таковых желаний (как в версии Гёте в целом ряде сюжетов, начиная от истории Гретхен и заканчивая историей Филемона и Бавкиды).       Саурон в истории Келебримбора (в отличии от истории Нуменора, где он обещает нуменорцам то, чего в принципе не может дать – бессмертие) – обманщик гораздо более тонкий, и этим, честно говоря, более страшный. Как я уже отмечал, в определенном смысле он больше похож на Фауста, чем на Мефистофеля, поскольку он способен понять желания Келебримбора (исцеление ран мира, материальное благополучие для жителей Средиземья), и Кольца Власти, созданные им совместно с Келебримбором, действительно служат этой цели – с той лишь разницей, что в отличии от Келебримбора, он стремится не к сотрудничеству, а к неограниченному господству над другими разумными существами[3]. Он не саботирует проект Колец Власти (как Мефистофель в пьесе Гёте саботирует проект Фауста по отвоеванию суши у моря), напротив – он добросовестно работает над ним… с тем лишь нюансом, что практическим результатом данного проекта, по замыслу Саурона, после создания Единого Кольца должно было стать превращение эльфов-нолдор во главе с Келебримбором, помогавших ему в его трудах, из его союзников в его рабов.       Тут можно вспомнить ключевой пункт сделки Фауста и Мефистофеля в версии Гёте. Келебримбор и «Аннатар»-Саурон у Толкина сделки не заключают – хотя бы потому, что Келебримбор не знает, с кем на самом деле имеет дело – но, по замыслу Саурона, закончиться их сотрудничество должно было также, как, по замыслу гётевского Мефистофеля, его сотрудничество с Фаустом: «Если придет минута, когда я успокоюсь на ложе неги, — то пусть тут же настанет и мой конец! Если ты сумеешь льстиво меня обморочить до такой степени, что я почувствую себя довольным самим собой, если убаюкаешь наслаждением до самообмана, то пусть этот день будет моим последним днем! Вот заклад, какой я предлагаю». Ведь Келебримбором и другими нолдор, работавшими над Кольцами Власти, двигало, по Толкину, в сущности, то же стремление «остановить прекрасное мгновенье», остановить или затормозить гибельные изменения, угрожавшие и эльфам, и всему Средиземью, сделать его прекрасным как Валинор.       Разница в том, что если Мефистофель у Гёте, как и положено христианскому дьяволу, стремится заполучить в первую очередь бессмертную душу Фауста, Саурон у Толкина стремится сделать нолдор Эрегиона своими слугами при жизни, во вполне себе мирском смысле. Но глубинное внутреннее сходство мотива, сознательное или нет - несомненно. Тут можно вспомнить гётевский «пролог в небесах», где Мефистофель заключает с Богом пари, прозрачно отсылающее к истории Иова – что сможет сделать Фауста своим слугой. Как и у Гёте, у Толкина история Келебримбора заканчивается посрамлением дьявола – в отличии от истории Нуменора и назгулов, которая заканчивается (особенно в случае назгулов) падением героев, напоминая больше историю Фауста в версии Марло. Интересно отметить, что если у Гёте душу Фауста спасают ангелы Бога, то у Толкина Келебримбор после создания Единого Кольца понимает, что был обманут, и находит в себе силы выступить против Саурона – пусть и гибнет в борьбе с ним.       У Гёте Фауст гибнет за мгновение до, как ему кажется, торжества своих замыслов – но и Мефистофель терпит поражение в намерении забрать душу Фауста после его смерти. У Толкина крушение замыслов Келебримбора и крушение замыслов Саурона в определенном смысле симметрично друг другу (и, вместе с тем, демонстрирует различие их личностей – Келебримбор гибнет из-за доверчивости к другому, а Саурон, напротив, из-за неуёмной жажды господства). Келебримбор создает систему Колец Власти, которая должна изменить Средиземье в нужную сторону – но в решающий момент оказывается, что она была создана «Аннатаром»-Сауроном для того (помимо прочего), чтобы превратить Кольценосцев в своих рабов. Саурон создает Единое Кольцо, которое должно обеспечить ему власть над Кольценосцами и неуязвимость – и именно Единое Кольцо (вследствие вмешательства высшей силы, как и в истории Фауста) становится причиной его поражения.       Отдельно надо отметить, что образ Келебримбора у Толкина выглядит гораздо более симпатично, чем образ Фауста у Гёте – если Фауст у Гёте в силу сознательной сделки с дьяволом отягощён преступлениями и движим порой довольно мелкими желаниями (по-настоящему масштабным и величественным является лишь финальный его замысел – победа над морской стихией), то Келебримбор у Толкина добросовестно заблуждается, с самого начала стремясь к высокой и благородной цели, то есть в нём реализуются именно лучшие, привлекательные черты Фауста. Характерно, что в истории Нарготронда Келебримбор, ужаснувшись содеянному его отцом Куруфином и дядей Келегормом, не следует за ними в изгнание, избегая тем самым участия в худших поступках своего рода – двух Братоубийств в Дориате и Гаванях Сириона. И даже Кольца Власти, сделанные им и в конечном итоге послужившие цели Саурона, вместе с тем отсрочили уход эльфов из мира.       Надо сказать, подобный, в целом весьма привлекательный образ Келебримбора как личности (сознательно очищенной автором от участия в наиболее неблаговидных поступках его семьи) – при том, что, с точки зрения Толкина как верующего, его цели были в определенном смысле сомнительны с религиозной точки зрения даже безотносительно сотрудничества с Сауроном – на мой взгляд, в очередной раз показывает, что Толкин сильно глубже, чем считают многие его критики, видящие в нём примитивного религиозного апологета. Остается лишь сожалеть о том, что, в силу наименьшей разработанности Второй Эпохи сравнительно с другими периодами истории Средиземья (Первой и Третьей Эпохой), Толкин не смог подробнее проработать Келебримбора как персонажа.       Отдельный интерес у меня вызывает гётевский эпизод с пребыванием Фауста и Мефистофеля при дворе императора (кайзера Священной Римской империи). В классической легенде о Фаусте, отраженной в «Народной книге» и у Марло, Фауст и Мефистофель просто развлекают императора (Карла V Габсбурга) колдовскими трюками – но у Гёте Мефистофель проворачивает при дворе императора куда более масштабную аферу, предложив наполнить пустую императорскую казну с помощью выпуска денег, «обеспеченных» подземными кладами (хозяином которых в «народном христианстве» считался, разумеется, дьявол). У Толкина в сюжете о падении Нуменора с самого начала появляется мотив, в сущности своей соответствующий данному гётевскому сюжету. Вот как он выглядит в «Потоплении Анадунэ» - одной из ранних версий истории Нуменора, легших в основу «Акаллабет»: «Ибо теперь, имея уши, которые его слушают, Зигур [Саурон] многими доводами отрицал все то, чему учили Авалой [Валар]. И он предложил людям подумать, что мир не был замкнутым кругом и что в нем есть множество морей и земель с бесчисленными богатствами, которые они могли бы захватить. Однако, если они наконец достигнут конца мира, за всеми ними лежит Древняя Тьма. "И это Королевство Владыки Всего, Аруна Величайшего, который создал этот мир из первозданной Тьмы; и другие миры он еще может сотворить и отдать их в дар тем, кто ему служит. И только Тьма поистине священна", - молвил он, солгав».       Саурон, в сущности, внушает нуменорцам ту же самую идею, пусть и в модифицированном и развернутом виде (с поправкой также на проповедуемый им культ Мелькора), что Мефистофель излагает в беседе с императорским двором – что материальные блага в конечном итоге неиссякаемы, и ими всегда можно завладеть, если знать, где искать. Можно вспомнить и такого персонажа «Космической трилогии» Клайва Льюиса, активно использовавшего в своем творчестве различные толкиновские задумки, как «космический империалист» Уэстон (во второй книге «Космической трилогии», «Переландре», изображенный как напрямую одержимый бесом), убежденный в том, что человечество может выжить за счёт завоевания других планет.       Результатом затеи Мефистофеля становится то, что после кратковременного экономического подъёма в империи вспыхивает восстание против императора. Мятежники даже провозглашают собственного анти-императора, однако при помощи Фауста и Мефистофеля законный император подавляет их мятеж. У Толкина в истории Нуменора результатом деятельности Саурона там также становится, видимо, обострение – на фоне того, что «умножилась их сила, а богатые разбогатели еще больше» - общественных противоречий между нуменорцами: «В те дни люди взялись за оружие и убивали друг друга по ничтожному поводу; теперь легко впадали они в гнев, и Саурон, или же те, кого он привлек на свою службу, бродили по острову, настраивая людей друг против друга – так, что народ роптал против короля и правителей, и любого, владеющего чем-то, чего им самим недостало; и те, что стояли у власти, жестоко мстили» («Акаллабет»).       Этот мотив появляется ещё в «Утраченном Пути», относящемся к числу ранних версий нуменорской истории: «Мы запасаемся оружием, словно для многолетней войны, и люди более не любят и не стремятся делать другие вещи, полезные или приятные. Зато щиты наши непробиваемы, мечи убивают без промаха, стрелы разят как молния и находят цель за много лиг. Где же наши враги? Мы уже начали убивать друг друга. Ибо Нуменор, прежде такой просторный, теперь стал тесен. И потому люди алчут захватить земли, которыми издавна владели другие семьи. Они рвутся, словно в оковах».       Напоследок отмечу одну особенно ироничную (потому что точно незапланированную – но от того тем более забавную) параллель между «Фаустом» Гёте и историей Саурона во Вторую Эпоху. Атрибутом толкиновского Саурона является пристрастие к некромантии, и сам он именуется, помимо прочего, Некромантом. Мефистофель в пьесе Гёте повелевает лемурами (название враждебных духов неупокоенных мертвецов в римской традиции), которые по его приказу копают могилу для Фауста. [1] https://biography.wikireading.ru/215053? “«Земной рай» Толкин читал непосредственно на фронте Первой мировой, где Моррис, кстати, был достаточно популярен среди образованных британцев. Именно из «Земного рая» воспринято обрамление «Книги забытых сказаний». В поэме Морриса скандинавы отправляются на поиски земли бессмертных (как и Эриол у Толкина) и находят уцелевшую невероятным образом колонию древних греков. Гости и принявшие их хозяева обмениваются историями — происходит своеобразная встреча античной и скандинавской мифологий, равно занимавших Морриса. У Толкина аналогичное обрамление (правда, рассказывают почти исключительно хозяева) обеспечивается прибытием Эриола на Тол Эрессэа. Там ему рассказывают эльфийские «мифы», некоторое сходство которых с преданиями родной старины он с удивлением распознаёт”. [2] Мефистофель: «Чего не предпринимал я против ничтожного, сопротивляющегося разрушению грубого мира — труды мои не привели ни к чему! Море и земли спокойно существуют по-прежнему, несмотря ни на волны, ни на бури, ни на землетрясения, ни на пожары! А что касается до проклятой, данной животным и людям, способности плодиться, то против нее ничего не поделаешь!». Ср. с пассажем из «Преображенных Мифов» о Морготе: «Причина поражения Мелкора в следующем: тогда как Валар (и, в меру своих сил, Эльфы и Люди) продолжали любить "Арду Искаженную", исцелять ее и творить из нее вещи прекрасные и восхитительные, Мелкор ничего не мог сделать с Ардой, сплетенной другими; даже оставшись на ней в одиночестве, он продолжал бы буйствовать, пока не низвел бы все до состояния бесформенного Хаоса. И все равно Мелкор был бы побежден, ведь этот Хаос "существовал" бы независимо от его разума и был бы потенциальным Миром».  [3] Это частичное сходство мотивации Саурона и Келебримбора особенно занятно в контексте того, что в толкиновской «Книге Утраченных Сказаний» - ранней версии мифологии Легендариума, повлиявшей на дальнейшее его развитие - был персонаж по имени Вэлиндо, описание которого в разных версиях напоминает как Феанора (деда Келебримбора, примеру которого Келебримбор во многом подражал), так и Саурона. С одной стороны, в ранних черновиках Толкина Вэлиндо (имя которого отсылает к Вёлунду, калеке-кузнецу скандинаво-германских легенд, имя которого в «народном христианстве» позднее превращается в одно из имен дьявола – в частности, у Гёте им представляется Мефистофель на шабаше, как «дворянин Воланд») соотносится с Феанором, а его противник Нидуд, его искалечивший – с Мелькором. С другой стороны, описание Вэлиндо в «Книге Утраченных Сказаний» подозрительно напоминает итоговую версию биографии Саурона как майа из свиты Аулэ, ставшего отступником и переметнувшегося к Морготу. По версии «Книги Утраченных Сказаний», Аулэ «послал его в мир, потому что ему понадобилось доброе тяжелое красное золото карлов. Тут его гордость возросла по той причине, что люди и карлы дивились его мастерству; и он так и не вернулся к Аулэ, но стал жить сам по себе — и был некогда славен повсюду, но с увяданием фэери умалилась и его власть». Можно вспомнить и другого персонажа «Книги Утраченных Сказаний», Туво, майа из свиты Мандоса, учившегося у Мелькора черной магии, а позднее покинувшего Валинор, отправившегося на восток и ставшего королем среди «илькоринов», сумеречных эльфов Востока (прототип Авари). Позднее его королевство было уничтожено слугами Мелькора во главе с Фанкилем. Туво – прямой прототип Саурона, а мотив «сотрудничества с эльфами» в истории Эрегиона приобретает гораздо более зловещий характер.