Дом, милый дом: Отрицание

      Дождь лил как из ведра, когда я сидела в корнях огроменного дерева и пыталась понять, в какой момент моя жизнь обернулась этим недоразумением. Наверное, в тот же самый, как мне привелось несчастье проснуться. И пускай удручающие мысли насчёт этого ежедневного факта посещают меня не так часто, как может показаться, проснулась я в самом деле неудачно.       Человек я на подъём легкий. Сообразила, что посреди поля под одиноким величественным дубом, прямо-таки сошедшим со страниц толстовского романа, мне не светит ничего, кроме простуды и голодной смерти, и пошла, куда глаза глядят.       Планировала я идти, пока не найду какой-нибудь жилой дом, посёлок или какую бы то ни было цивилизацию. Благо, я оказалась не очень далеко от неё. По ощущениям, в нескольких часах ходьбы от неё, за которые я успела и наговориться с собой вдоволь, и проклясть генетику, из-за которой я ни зги не видела, особенно в замыленных дождевыми каплями очках. Она, впрочем, не помешала мне найти под неверными ногами мешочек с монетками. Надо же, такие ещё существуют…       Сияющий слабыми огнями город посреди большой тёмной матери, оказавшейся озером, стал для меня спасительным оазисом посреди ужасающей пустыни. Преодолев длинный каменный мост и подойдя к высоким воротам, я обнаружила…       — Hör auf! Wer geht?       Что за чёрт…       Под навесом каменных ворот стояли двое рыцарей, которые до моего прихода лениво разговаривали о чём-то у стены… увидев меня, они оживились и принялись говорить что-то на своём рычаще-грубом языке, который я не понимала от слова «совсем». Всё, что мои онемевшие от холода и страха губы могли вымолвить, это просьбу укрыть от дождя. Мужчины поняли мои слова каким-то эмпирическим путём и… послали куда подальше. Нет, не буквально, один из них просто показал на дорогу, ведущую вглубь города и, кажется, дал инструкции, куда конкретно мне нужно прийти, но, опять же, я не поняла. Кивнула, поблагодарила и ушла в завесу дождя.       По пути мне встретились опустевшие ларьки, какие-то невысокие дома в романском стиле с зажжённым светом в окнах и горящие фонари. А в конце дороги я нашла заведение, откуда доносились крики, смех и весёлые песни. Похоже, таверна…       Была не была.       Когда я открыла дверь, на меня сразу подуло тёплым сухим воздухом и запахом чего-то фруктового, древесного и, разумеется, хмельного. Слух оглушили задорный смех, бренчание инструментов, пение музыкантов, разговоры во всё горло и металлический стук увесистых кружек вместе с периодическом скрежетом половиц от задвигающихся стульев.       С меня ручьями лилась вода, оседая на деревянном, грязном полу. С дичайшим смущением я отжала подолы бедного пальто и короткого кардигана под ним, хвост от заплетённых в косу волос, отряхнулась и прокралась к дальнему стульчику за барной стойкой перед дверью. Села и принялась безуспешно оттирать заляпанные мокрые очки.       Веселые и пьяные звуки нисколько не стихли с моим приходом. Если кто и оборачивался на меня, то не задерживался долго взглядом. Я внимательно наблюдала за людьми, подходившим к барной стойке, делавшим заказ у усатого бармена с уставшим лицом и забиравшим свои напитки. Если бы у меня были деньги, я бы взяла что-нибудь погреть руки или утихомирить урчащий от голода живот…       Неожиданно вспомнился маленький мешочек со звонкими деньгами. Открыв его, я обнаружила монеты незнакомой валюты. Они оказались тем, чем нужно.       Ещё немного понаблюдав за посетителями, мне удалось сложить два и два и понять, сколько монет стоит подать за стакан густого вина. Робко приподнимая руку и стараясь привлечь к себе внимание русого бармена с усами, я переживала маленькую смерть раз за разом, как он бросал на меня беглые взгляды. У него не получалось подойти ко мне какое-то время из-за зачастивших рыцарей, и всё это время я судорожно в мыслях проговаривала про себя незнакомое, только услышанное слово, которое должно было означать «вино»…       Ох, чёрт, оно же так похоже на английское произношение!       Наконец бармен ко мне подошёл и что-то сказал… а вот что — я не поняла.       — Эм… э-э… вайн. Я хочу заказать «вайн».       Уровень немецкого на высоте.       Бармен нахмурился. Чёрт. Пригляделся ко мне. Чёрт-чёрт… И покачал головой. Отошёл, взял что-то из-под стойки, вернулся и поставил прямо передо мной деревянную табличку… на которой среди разнообразия неизвестных букв мне особенно хорошо было видно число восемнадцать.       Вот чёрт! Неужели в Средневековье с этим заморачиваются?! Там же даже дети за детей не считались, это были маленькие взрослые! И я взрослая! Ткнув в эти злосчастные «восемнадцать», я умоляюще посмотрела на бармена, надеясь, что он поверит.       Ведь то, что мне не было и пятнадцати, он знать ну никак не мог. Я просто хочу согреться, а алкоголь очень греет. Пускай это и не тот первый опыт, о котором стоит мечтать.       В конце концов, после долгих гляделок, усатый бармен сдался. Взял деньги, пересчитал… и отдал мне немного монет. А потом приступил к выполнению заказа. Большими, ничего не понимающими глазами я наблюдала за тем, как мужчина делал мне чай. И даже спросил по принципу пантомимы, сколько ложек сахара я хочу и не желаю ли никаких добавок, типа сиропа, молока или карамели.       Уже скоро передо мной стояла повидавшая виды чашка горячего чая на блюдце.       А что… так можно было?       Губы изогнулись в попытке прошептать «спасибо». Я вылила чуть-чуть молочно-белого чая на блюдце, отпила немного и… чуть не прослезилась от эмоций. Так вкусно. Подняла голову и посмотрела уже с более пылкой и искренней благодарностью на мужчину, который от незапятнанной совести даже подобрел внешне. Спросил что-то не очень громко, но отчётливо, и мне ничего не оставалось, кроме как смущённо и быстро протараторить:       — Очень вкусно. Вкусно. Э-э… да.       Медленно и озадаченно кивнув, бармен неожиданно сказал:       — Из Снежной?       На родном, русском. Я чуть не выронила блюдце.       — А… э-э… откуда?       — Из Снежной, — более отчётливо, но с очень сильным акцентом. Я едва смогла различить прилагательное… снежный? Снежная? Но при чём тут снег?.. Это какой-то местный район, в котором живут все русскоговорящие страдальцы, или типа того?       — Ну, э-э, да. Да, из Снежной, — этот ответ более чем удовлетворил мужчину. Он довольно покивал головой и улыбнулся уголками губ, берясь за тряпку и протирая рабочее место. И спросил что-то. И я опять не поняла. Я переспросила ещё раз, чувствуя, как вот-вот вылезут мои несчастные глаза из орбит, прежде чем различила:       — Это сейчас там в моде? — медленно и с расстановкой, берясь за свой воротник и показательно им потряхивая.       Чё?..       Я осмотрела свой внешний вид. Белая рубашка, серебряная подвеска с головой волка, чёрные плотные джинсы и пальто, всё промокшее и неприятно прилипшее. Конец марта выдался тёплым, поэтому я решила рискнуть на свою голову и одеться полегче. Рискнула, блин.       Поднимая взгляд и видя, что крайне общительный и любопытный бармен всё ещё ждёт от меня ответа, я не придумала ничего лучше, кроме как пролепетать с самым несчастным и абсолютно не внушающим доверия видом:       — Ну… не совсем. Я просто люблю эту одежду. Хе-хе, — я неловко рассмеялась и поспешила хлебнуть ненаглядный чай. Пожалуйста, оставь меня в покое, пожалуйста. Хотя… — А! А где я оказалась?       Мужчина удивлённо вытаращил глаза. Я криво улыбнулась.       — Понимаете, дождь, темень… не различила дороги.       Неожиданно бармен понимающе кивнул головой.       — Мондштадт. Город свободы, — оу… мило. — Впервые здесь? — я кивнула. Он тепло улыбнулся. — Тогда добро пожаловать. Здесь рады всем.       Не донеся блюдце до губ, я удивлённо уставилась на него.       — Всем?..       — Всем.       Ух ты… это очень мило. Меня охватило странное облегчение от того, что никто не погонит прочь с собаками и я здесь в относительной безопасности. Первый же попавшийся человек оказался очень милым и радушным, а атмосфера таверны была такая… уютная.       Кажется, я оказалась не в самом плохом месте.              У меня не было никакого плана касательно того, где я проведу эту ночь. Денег мне едва хватило на чашку замечательнейшего чая с молоком (спасибо, Господи, за таких внимательных барменов), так что о постоялом дворе, гостинице или даже самом дешёвом мотеле и речи быть не могло. Оставаться в таверне, ясное дело, было не вариантом. А напрашиваться к кому-то, да ещё и не зная языка, — опасно и подозрительно не только для кого-то из местных, но и для молодой девчушки вроде меня.       Поэтому мне светило только одно: улица.       Перспектива заночевать на улице меня не очень-то и пугала. Несмотря на то что город окутала тьма непроглядная, дождь обрушился неистовый и по всем параметрам была не самая лучшая пора для ночёвки на свежем воздухе, я всё же надеялась на свою неповторимую способность засыпать где угодно, когда угодно и при каких угодно обстоятельствах. Ну и слабый инстинкт самосохранения мне в помощь.       Мой наспех придуманный план был идеален. Единственное, что я не учла, — это то, что моя способность работает нон-стоп и готова явить себя во всей красе при любой подвернувшейся возможности.       В таверне было очень шумно и весело, а ещё очень тепло и по-странному уютно. Здесь не было какой-то замызганности, грязи или непристойности. За местом тщательно следили и ухаживали, всё гармонично стояло на своих местах и составляло очень привлекательную композицию. Композицию домашнего уюта.       Я наблюдала за занимательнейшей жизнью посетителей, улыбалась их смеху и шуткам, пугалась их несерьёзных разногласий друг с другом, практически сразу же дружески забывавшихся за стаканом вина или кружкой пива, и так погрузилась в эту беззаботную жизнь, что совсем забылась. Меня не трогали и не беспокоили, никак не обращали и не привлекали внимания, и я, почувствовав себя в безопасности, потеряла счёт времени. Лёжа на барной стойке и спокойно вздыхая, я убеждала себя побыть ещё немножко, погреться, может, чуть-чуть прикрыть глаза и вздохнуть свободнее, прежде чем уйти в ливень и вновь промокнуть до нитки. Гогот и громкие разговоры стали мне колыбелью, а тепло и приятный запах винограда с хмелем окутали меня, подобно пуховому одеялу.       Я сладко заснула.              Сон у меня всегда крепкий, как у младенца. Никакие будильники, грохоты и голоса до меня не добудятся, если мой измождённый организм решил восполнить ресурсы во что бы то ни стало.       Поэтому стена перед глазами и реальное, пусть и не пуховое, одеяло стали для меня большой неожиданностью. Было тепло и сухо, а ещё очень и очень тихо. В комнате пахло… свежевыстиранным бельём, непроветренной затхлостью, едва уловимой ноткой какого-то, может быть, одеколона и чьим-то индивидуальным, неразличимым запахом.       Я в чьей-то квартире… доме. Меня украли?.. Меня похитили? Где я?! Почему я очнулась не дома, ведь я очнулась?!       Я в ужасе приняла сидячее положение. Очков нет, пальто, кардигана и ботинок тоже. Только джинсы, рубашка и простое одеяло с покрывалом. А ещё… мужчина. В комнате. На стуле. Спящий.       О Господи-Боже, меня похитили?!       Если бы я могла кричать, я бы закричала от ужаса. Но меня так парализовало от страха, что я в тихой панике таращилась на этого незнакомца, который был для меня расплывающимся силуэтом. От предположительной макушки этой антропоморфной кляксы до самых бёдер спадали чертовски длинные, иссиня-чёрные, чёрт возьми, волосы. Ну точно какой-то разбойник.       Мне конец. Молодая девчонка, одна-одинёшенька, без родных, близких и друзей в незнакомом городе, беззащитная лежит в кровати неизвестного мужчины. Да ещё и слепая как крот! А очки на столе, рядом со стулом, на котором сидит моя потенциальная погибель!!!       Мне потребовалось немного времени на лёгкий тревожный приступ и тысячу удручающих мыслей о самых ужасных развитиях событий, чтобы тихонечко, как мышка, медленно выскользнуть из одеяла, бесшумно встать на ноги… и с ловкостью вредного енота-полоскуна стащить своё сокровище как заветную печеньку.       Смешок.       — Guten morgen.       Я подпрыгнула от прозвучавшего хриплого голоса, споткнулась о какую-то мягкую чертовщину у кровати и с криком ужаса грохнулась на пол, ударившись головой о деревянный косяк кровати.       — Оу! Тц-тц-тц… Hat es wehgetan?       Только заметив подозрительное движение в свою сторону, я наплевала на предательские слёзы боли и схватила первое, что попалось под руку — собственные весенние ботинки у кровати, которые так меня испугали. Отскочила от вставшего мужчины, прижалась к дальней стенке и выставила вперёд свой безнадёжный инструмент самообороны. В отчаянии любой предмет может стать смертельно опасным оружием.       Мужчина замер на месте и медленно поднял руки. Успокаивающе, негромко что-то сказал, глядя прямо мне в лицо своим единственным открытым глазом… за каким чёртом у него пиратская повязка, он точно бандит!!!       — Не подходите!!! Я кусаюсь и бью! Не-не-не дерусь, а бью! И бью больно!       Сердце бешено колотилось где-то в горле, а руки, до побеления костяшек сжимавшие ботинок, предательски тряслись. Ещё и слёзы текли от боли в затылке, что за жалкое зрелище…       — Хорошо, — ответил он. Я даже не поняла, что это мой язык. — Хорошо. Я стою.       — С-стойте, — сглотнула ком в горле. — Стойте, не подходите.       — Хорошо. Я тебя понял, — мужчина терпеливо кивнул.       Он стоял, а я сидела на полу, прижавшись к стенке. Он ничего не говорил, и я молчала, тщетно пытаясь совладать с эмоциями. Очень, очень страшно. За меня ведь некому поручиться, я не знаю куда бежать и у кого просить помощи. Я даже не знаю, чего от меня хотят… если, конечно, не думать о самых печальных и распространённых сценариях. О Боже…       Незнакомец ничего не говорил и даже не шевелился, пока я пристально смотрела на него и надеялась прочесть хотя бы долю его мыслей. Странная одежда, открытый вырез на груди, обтягивающие бриджи и высокие сапоги… очень похожие на сапоги для наездников. Много побрякушек, яркая серьга в ухе и крайне экзотическая и неформальная внешность в целом.       О Господи, меня что, похитило кочевное племя цыган?! Я сейчас в их логове?!       — Я добрый.       — Че-чего?       — Я добрый, — терпеливо повторил незнакомец, доверительно заглядывая в глаза. Ага, щас!       — Не верю, — с дрожью ответила я, сглатывая очередной ком. — Странные люди в незнакомом месте всегда говорят, что не хотят зла, а потом оказываются маньяками, насильниками, работорговцами или каннибалами. И-ил-ли-и всё вмес-вместе… — всхлип.       — Какие ужасы, — незнакомец в удивлении приоткрыл рот и выпучил глаз. Акцент у него заметен, но речь прекрасно понятна. — Я понимаю твои, хм... страхи. Ты одна здесь, да?       Я нахмурилась… и у меня задрожала нижняя губа. Чёрт, чёрт…       — Ты можешь не отвечать. Я понимаю, — он кивнул. — Могу я попросить разрешения присесть? — я в непонимании вытаращилась. — Клянусь честью рыцаря, я не сделаю ничего страшного и не причиню тебе вред. Разрешишь мне сесть?       Я с сомнением кивнула. Пока мужчина аккуратно присаживался… на пол, прямо напротив меня… я быстро утёрла промокший нос, забилась ещё дальше в угол и погладила ушибленный затылок. У меня даже вспыхнули искры перед глазами, когда я ударилась…       — Больно?       Вздрогнув от голоса, я вновь подняла опущенный ботинок. Незнакомец миролюбиво выставил ладони вперёд.       — Больно ударилась?       — Д-да… — всхлип.       — Как тебя зовут?       — Фи… Фиалка. Цве-цветочек… цветочек такой, — всхлип.       — Фиалка... Veilchen... — он мягко, даже как-то мечтательно улыбнулся, и ненадолго притих. А потом снова заговорил: — Я Кэйа. Я капитан рыцарей Ордо Фавониус.       — Кэйа? Орда… чего? Рыцари?       Незнакомец с необычным именем кивнул и чуть поддался ближе вперёд. Я ещё плотнее прижалась к стене. Его смуглое лицо было полно благосклонности и ласки. В его теле не виднелось и намёка на напряжение или на готовность причинить вред. Либо он действительно не имеет злых намерений, либо…       — Не бойся меня. Я всё расскажу. Ты будешь слушать, meine Blume?