Heart Without Love

Дождь бил в окна, а дрова стремительно исчезали в печи, когда он впервые пришел. Румпельштильцхен – или Голд, или Темный, или Крокодил, как угодно, – развращал Тильду. Он предлагал ей богатство и славу. Предлагал ей все развлечения, завидных королей, море вина и океаны дурмана в обмен на маленькую, совсем незначительную вещь. Ему всего лишь нужен был ребенок. Год за годом он появлялся будто из ниоткуда. Из воздуха, из пепла, из магии, которую воплощал, такой темной и необъятной, что Эндрю чувствовал ее всем нутром. Это могли быть холодные зимние дни, когда им не хватало тепла, могли быть жаркие и мучительные, когда скот умирал, словно в бреду, а могли быть и те, когда Тильда швыряла в сыновей вазы и стулья, проклиная за то, что они испортили ее возможную праздную жизнь при дворе, где она, конечно же, никогда бы не оказалась, но ей было приятно думать, будто она могла. Румпельштильцхен приходил к ней снова и снова, сыпля на пол солому, что превращалась в чистейшее золото на веренице, но потом тут же обращал ее в пепел, когда получал отказ, который Тильда так не хотела ему давать. Голд облизывался, зная, что однажды придет день, и он получит то, что хочет. Его планы были больше, чем отказ Тильды; больше злата из соломы и изощреннее, чем просто желание получить чужого ребенка. Тильда Хэммик была жалкой. Она была скупой, циничной и до невозможности эгоистичной, но она не могла пойти против собственного брата, который поклялся наслать на нее любое заклятье, если она посмеет совершить сделку с Темным магом. Лютер Хэммик был не лучше нее, но он был тем, кто держал ее в страхе. До тех пор, пока не умер. Каждая сказка в мире заканчивается победой добра над злом, разрушением проклятия и дарованием беззаветного счастья. Но никогда само зло, даже если оно когда-то было добром, свой счастливый финал не получит. И, как и каждая история, сказка начинается со слов: однажды, давным-давно… ————— – Дорогуша! – воскликнул Румпельштильцхен. Эндрю оскалился со своего места за столом, где он и Аарон завтракали. – Ты звала меня? – Румпель, – заворковала Тильда приторно-сладким голосом, – да, звала. У меня для тебя новость. Она заискивала и улыбалась ему так, словно он был ее добычей, а не наоборот. Эндрю не понимал ее слепой глупости. От нее пахло дешевым элем, и этот противный запах он чувствовал даже со своего места на другом конце стола. Было восемь гребаных часов утра, а она уже успела напиться. – Проваливай отсюда, Голд, – выплюнул Эндрю. – Ох, кажется кто-то не рад меня видеть? Кто это у нас? А-а-а-а, Э-э-эндрю М-и-и-и-ньярд! Какой приятный сюрприз, – язык Румпельштильцхена высунулся, он игриво рассмеялся. – О! И, безусловно, Аарон, здравствуй. Мальчик, которого я так давно жду. – Ты его не получишь, – прошипел Эндрю, в то время как сам Аарон будто сжался рядом с братом, беспорядочно переводя взгляд с Эндрю на мать и Темного мага. – Заткнись! – крикнула Тильда, пошатываясь. – Румпель, я готова к сделке. – О как. А как же дорогой Лютер? Куда он подевался? – Голд притворно огляделся по сторонам и даже заглянул под стол, словно, действительно, хотел найти Хэммика там. – Он мертв, – улыбнулась Тильда. – Как мило, – Румпельштильцхен заиграл странную мелодию, постукивая длинными ногтями по деревянному столу. – И что же? Чего же ты хочешь? – Золото, – Тильда расправила плечи, словно она была в здравом рассудке, – как ты и обещал. – Надеюсь, ты помнишь условия? Мне нужен ребенок. Прекрасный Аарон. – Нет, – прорычал Эндрю, вставая перед братом в защитном жесте. – Он уже давно не ребенок. – Дитя, чьи годы не миновали восемнадцати зим, все еще дитя! – хихикнул Голд. – Осталось два месяца, и он больше не будет ребенком, который тебе так нужен, – шипел Эндрю, хватая нож со стола. Румпельштильцхен в мгновение оказался прямо перед ним, и рука с когтями вонзилась в его плоть, сжимая сердце в тиски. Нож в руках Эндрю испарился, будто его и не было. – Цыц, – он поцарапал стенки бьющегося в груди сердца, – взрослые разговаривают. – Тильда не взрослая, – Эндрю усмехнулся сквозь боль и тут же сжал челюсти от надрыва. – Она пьяная идиотка без мозгов. – Можешь забрать их обоих, – женщина проскользнула за спину мага, нашептывая, – мне плевать. – Ох, дорогуша, мне нужен только Аарон! – Я не отдам его тебе, – выдохнул Эндрю, задыхаясь, когда его брат вцепился в подол его рубашки. – У нас сделка, Эндрю. Она мне – я ей, так делаются дела. Ну, сам понимаешь, – Темный лукаво помахал второй рукой у своего лица, словно ему было жарко. – Контракты, контракты и все такое прочее. – Заключи новую сделку. – С тобой? – Да, – Эндрю сузил глаза. Голд крякнул и пискляво рассмеялся. – А что ты можешь мне предложить, мальчик, который никому не нужен? – Возьми меня вместо него. – Так неинтересно! – Темный отпустил его сердце и вмиг стер магией кровь со своих ногтей, Эндрю облегченно выдохнул. – Ты даже своей матери не сдался. Какой мне прок от того, чья жизнь ни для кого не имеет ценности? – Верно, верно, – женщина, называющая себя их матерью, снова ласково зашептала. – Аарон всегда был лучше. Он станет тебе самым верным помощником. Мое лучшее творение. Аарон снова задрожал за его спиной, Эндрю фыркнул. Они буквально были близнецами, но ей было плевать. Да, они никогда не были похожи, ведь только Аарон цеплялся за любовь матери – которой не было – так, словно он был глупцом, а не умнейшим будущим целителем или, быть может, даже ученым. Аарон любил Эндрю, но Тильда была слишком манипулятивной, чтобы он мог ее ослушаться. Но Эндрю никогда таким не был. Он всегда был ураганом чувств и буйств; он был защитником и борцом, агрессивно защищающим свое. Он был тем, кто не терпел несправедливости и слишком остро реагировал на все, что происходило вокруг него. Эндрю жаждал уйти от Тильды, пока Румпельштильцхен снова не появится, но Аарон так и не смог отцепиться от нее, а Эндрю так и не смог бросить брата. И вот теперь он здесь, готовый сделать что угодно, отдать что угодно ради него, ради своего близнеца. – Чего ты хочешь? – Голд задумчиво напевал, но не отвечал. – Если не я, то что? Проси, что хочешь. – Даже т-а-а-а-к? Думаешь, я чего-то хочу? – Все чего-то хотят. Темный начал смеяться, лихорадочно и даже радостно. И что-то в этом было не то. Эндрю следил за ним годами, пытался прочесть на лице скрытый замысел все то время, что Темный посещал их из раза в раз, но так и не понял. Румпельштильцхен был чудаком с бесконечными загадками и сделками, и в последнем они были схожи. Эндрю догадывался, что Голд тоже это знал. Он всегда просил только Аарона, но что-то хитрое в желании забрать лишь его одного не давало Эндрю покоя. Голд будто рассматривал всю ситуацию как лакомый кусочек, водя их всех, а точнее Тильду, за нос. Словно у него было что-то; словно он готовил и разрабатывал какой-то изощренный…план. – Отдай мне свои чувства, – хохотнул Румпельштильцхен. – Чувства? – Эндрю поднял бровь. – Твою любовь, Эндрю Миньярд, твое непорочное сердце. Эндрю отшатнулся. Он медленно моргнул, пытаясь осознать значение слов. Его губа слегка дернулась, а челюсти сжались в осознании. – Что у меня останется? – Дай-ка подумать, – Голд задумчиво надул губы, будто шут, а потом сверкнул глазами. – Все остальное? – Эндрю недоверчиво сузил глаза. – Мне не нужны все твои прочие чувства, одна твоя любовь в стократ важней. Эндрю вцепился пальцами в стол, когда хитрая улыбка Румпельштильцхена растянулась шире. Он задумался, насколько более другим он станет без любви в сердце. Будет ли он жестоким и агрессивным, проворным и бесконечно пустым. Как быстро в нем поселится тьма? Как долго он сможет быть на защите Аарона, если больше не сможет его любить? Но это вмиг стало не таким важным, ведь ему больше не понадобится защита, если Эндрю просто отдаст то, о чем его просят. – Хорошо. – Великолепно! – Румпельштильцхен торжественно хихикнул и крутанулся на месте, в его руке вспыхнул длиннющий лист, где в мелких подробностях был прописан будущий контракт. – Эндрю, не надо, – Аарон взволнованно зацепился за брата, но тот вырвал подол своей рубашки из мертвой хватки. Тильда заинтересованно перемещала взгляд с одного на другого. – Поставь подпись здесь, малыш Эндрю. Он выхватил контракт из рук Темного и тщательно его прочел. Мелким шрифтом, конечно же, было написано самое важное. – Сделка может быть разрушена? – Эндрю недоверчиво поднял бровь. – Ты все равно не сможешь этого сделать, – Голд закатил глаза и небрежно щелкнул пальцами, в руке Эндрю тут же появилась тяжелая золотая ручка, с кончика которой капали мелкие кроваво-красные чернила. – Думаешь, я на это не способен? – Проклятье, которым я заберу у тебя чувства, можно разрушить только поцелуем истинной любви, – фыркнул Темный. – Нельзя вызвать чувство любви у того, кто на нее не способен. – Я могу поцеловать брата. – Ты никогда не захочешь кого-либо целовать. Ты никогда никого и ничего не захочешь. В твоем сердце поселится червоточина, и ни он, – Румпельштильцхен игриво показал ноготком на Аарона, – ни кто бы то ни был не сможет растопить то, что появится внутри тебя. Эндрю еще раз посмотрел на контракт, который забирал у него все и ничего одновременно, когда жгучее отвращение пронзило тело. Он переместил взгляд на брата, но его лицо было неестественно бледным, а взгляд ничего не выражал — он был похож на мертвую рыбку в аквариуме. Аарон покачал головой и снова попытался схватить его, только теперь за руку, но Эндрю отмахнулся. Он спасет его и будет жить дальше, даже если в нем не будет ничего, кроме злости. – Перед тем, как он выполнит свою часть сделки, я попрошу оплату вперед, – Тильда мило улыбнулась монстру, которому продала собственного сына. – Оплату? – Голд драматично прислонил костлявую и покрытую крокодильим блеском руку к груди. – Ты про это? На пол перед ними упал моток пряжи, а рядом появилась крутящаяся вереница, которая сама плела из обычной серой пряжи золотые нити. Тильда распахнула глаза и голодно упала на колени, схватившись за добычу, но, как только она оказалась в ее руках, все разом исчезло. – Что? Где? Румпель, верни мне золото! – Ох, дорогуша, о каком злате может быть речь? Я заключаю сделку с ним, – Голд ткнул пальцем в сторону Эндрю, – а не с тобой. В его контракте ясно расписано: его чувства в обмен на свободу брата. – Зачем тебе сдались его чувства?! Мы договаривались на Аарона! – А мы это сделали? – Темный ехидничал. – Я отдам его тебе! Отдам! Дай мне пряжу, мне не нужны короли и наркотические шипы, только пряжа, а остальное я сделаю сама, только… – Поздно, – голос Эндрю был похож на лязг топора в их тихой кухне, когда он черкнул пером по контракту. И все исчезло. Громкий заливистый смех Румпельштильцхена гулко отбивал по барабанным перепонкам, когда что-то пронзило его сердце. Он чувствовал черноту повсюду: в его теле и сознании. Комната смешалась в бело-голубой пелене, и вся радость, все счастье, желания и светлые чувства разом вытянули из него, как из тряпичной куклы. Эндрю стал пустым. ————— Сигарета дотлела до фильтра, Эндрю Миньярд не сделал ни одной затяжки. Он посмотрел на пепел под ногами, его голова слегка наклонилась к плечу, а мысли медленно двигались. Улыбка, острая и зубастая, появилась на лице и уже не могла исчезнуть. Это не было счастьем, это было кровожадным роем удовлетворения, когда он вспомнил пыль и пепел, который он высыпал прямо перед ногами Аарона. В тот день, когда минуло уже полгода, как из его сердца забрали любовь, он подошел к Тильде со спины, мягко обнимая ее за плечи. Его брат-близнец, сметавший осколки разбитой бутылки эля, которую она уронила, разинул рот. Тильда, слишком пьяная и фальшиво добрая, какой она была только когда тщательно вылакает за раз две бутылки, накрыла его руки своими, будто действительно любила. Эндрю опустил запястья чуть ниже и посмотрел Аарону в глаза, наклонившись к уху своей нематери. Он улыбнулся и впервые сказал слово, которое она не слышала от него с тех пор, как ему исполнилось семь: – Мама, – прошептал он нежно, вырывая ей сердце. Аарон закричал, Тильда схватилась за место на груди. Эндрю оттолкнул ее, обходя стороной. Он улыбался, когда женщина задыхалась и пыталась протянуть руки к сыну. Эндрю посмотрел на черный сгусток в руке, где в самом центре маячила красная точка, такая маленькая и яркая, что казалась несуразной в гниющем и полном злобой сердце. Эндрю театрально нахмурился. – Не знал, что в тебе еще что-то осталось, Тильда, – он повернулся к Аарону, который бился в дрожи и пытался что-то сказать, осторожно протягивая руки к сердцу матери. – Представляешь, оказывается, она тебя еще любит, но, кажется, всего лишь на один процент. Аарон просил Эндрю вернуть ей его, он говорил бесконечное «пожалуйста», смотря на единственный маленький красный свет в полностью черном сердце с надеждой, что она и вправду все еще любит его. В Эндрю просыпалась злость, но больше отвращение. Он ехидно глянул на задыхающуюся Тильду, которая все еще пыталась уцепиться за жизнь, а потом с силой сжал сердце в руке, превращая в пыль. Эндрю раскрыл ладонь, и кучка пепла упала Аарону под ноги, мать замертво упала на пол. Эндрю выбросил сигарету, выплывая из воспоминаний. Дверь позади него раскрылась, Рене плавно опустилась рядом с ним на ступени дома Бетси. – О чем думаешь? Эндрю медленно на нее посмотрел, пожал плечами, а затем зубасто улыбнулся. – О глупости. Миновало два года со смерти Тильды, и два с половиной с того дня, как Румпельштильцхен забрал его чувства, а точнее, его любовь. Эндрю не возражал. Он не чувствовал стыда или сожаления, боли или страха. В нем не было ни капли сомнений и ни унции любви. Аарон пытался найти лекарство, не сдавался ни на день, даже если, казалось, ненавидел за смерть матери. Однако в действительности, Аарон стал более спокойным, приземленным и даже расслабленным с того момента, как она умерла. С него будто сбросили цепи, а груз, что годами придавливал плечи, резко куда-то свалился. Но ни второй шанс на другую жизнь, ни подаренная свобода не помешали ему постоянно смотреть на Эндрю так, словно он умирает у него на глазах день ото дня. Эндрю было все равно. На первый взгляд, Эндрю не изменился. Он был все такой же твердый, смелый и надежный, но любой, кто встречался ему на пути, ощущал чувство тревоги, нервозности и отчаяния. Все его положительные качества превратились в то, что он использовал их ради собственной выгоды, а не потому, что являлся кем-то действительно хорошим. Его настойчивая, спокойная и безопасная натура превратилась в ауру бесконечного страха и отчаяния. Практически каждый, кто видел его – уносился сломя голову или плевался словами о том, что Эндрю – не что иное, как чистое зло. Теперь сердце Эндрю, лишенное самого ценного, что имел человек, заставило его раскрыть глаза на то, что ранее прикрывала дымка призрачной любви и пелена заботы. Его чернеющая все больше и больше душа захотела мести за обман, который он не смог разгадать из-за глупого чувства братской любви. Румпельштильцхен обманул его. Все эти годы, когда он наблюдал за Темным, он думал, что гонка была за жизнью Аарона, в то время как сам Голд выжидал и запутывал свои истинные мотивы. Взращенные на чистом холсте чувства защиты и страха за брата, ревности и обиды на мать, сделали свое дело. Эндрю добровольно отдал самое светлое и сильное, что в нем было. Румпельштильцхен позволил ему сделать первый шаг; позволил думать, будто это он владеет ситуацией. Эндрю сам предложил все что угодно в обмен на свободную жизнь брата. И это было самой огромной игрой в кошки-мышки, которую Эндрю только мог представить. Его поймали в капкан, а он и не заметил. Это открытие заставило его деланно усмехнуться. Мысль о том, что он не хочет возвращать свою любовь, не была чем-то ошеломляющим. Он чувствовал свободу без этого бесполезного чувства, и никакое волнение, забота и тихая радость от братской связи больше не скручивала цепь на его шее. Единственное, что он хотел бы откорректировать в их договоре – месть. Вернуть Румпельштильцхену должок за ложь и обман. Его мстительное желание совершить возмездие и нежелание возвращать сердцу любовь заставило Аарона хотеть помочь брату еще сильнее. Когда Ники узнал о том, что Эндрю сделал ради Аарона, он сошел с ума. Потеря отца, которого он ненавидел, но о чьей смерти грустил, сделала его еще более сентиментальным, что Эндрю находил достаточно отвратительным и мерзким. Ники попытался спасти его поцелуем любви, братской любви, но Эндрю только схватил его за горло, прижимая лезвие к коже. – Что, по-твоему, ты делаешь? – Эндрю царапнул лезвием по коже, совсем немного, но достаточно, чтобы напугать. Его взгляд был совершенно пустым. – Я пытаюсь тебя спасти! – Мне не нужна такая помощь, – Эндрю оттолкнул его от себя, как перышко, подкинув лезвие в воздухе, а затем методично поймал его, засунув в повязку. – Тогда позволь мне найти того, кто поможет иначе, – Ники просил, протягивая к нему руки, но Эндрю отмахнулся. – Истинная любовь? – он фыркнул. – Если бы найти ее было так легко, она была бы у всех. И мне она не нужна. Ники на секунду поник, прежде чем решительно расправил плечи и ясно посмотрел ему в глаза. – Настоящая любовь – это непросто, но она стоит того, чтобы за нее бороться, потому что, когда однажды ты ее находишь, ее уже невозможно заменить. Эндрю заливисто рассмеялся, прошмыгнул Ники за спину и наклонился к его уху: – От любви погибло больше людей, чем от любой хвори, – зашептал он так, словно был змеем искусителем. – Как хорошо, что мне нужна лишь месть. – Путь возмездия – это тяжелый, темный и одинокий путь. С него уже не свернуть, Эндрю, никак. – Чего ради с него сворачивать? Вопрос подействовал на Ники как удар топором в спину. Он посмотрел на Эндрю, желая найти хотя бы каплю того, кем он был прежде, но нашел только дерзкую ухмылку и ощущение того, как путы зла вертятся над светлой макушкой кузена, словно самые темные тени. На Ники это не подействовало, он продолжал искать. Он больше не пытался спасти его физическим контактом, но они с Аароном начали масштабную спасательную операцию, понимая, как сильно Эндрю погружается во тьму, и как стремительно его сердце, должно быть, начинает чернеть. Глупцы, думал Эндрю. Он поведал эту историю Рене. – Они тебя любят, – девушка тепло улыбнулась, – даже если ты их больше нет. Эндрю поднял брови, прежде чем отвернуться и достать новую сигарету, устремляя взгляд на горизонт: – Любовь – это слабость. Девушка промолчала. Ему нравилась Рене настолько, насколько было способно его черствое сердце. Она, по крайней мере, не была такой раздражающей. Дверь позади них скрипнула, а потом резко ударилась о стену. Эндрю даже не вздрогнул, а Рене обернулась. – Я нашел! – Мэтт победоносно сжимал в руке пергамент, тряся его так, будто это был самый лучший трофей. Мэтт Бойд был охотником и вторым человеком, которого Эндрю хоть как-либо мог терпеть, помимо Рене. Он мог бы считать его и волчицу Рене своими друзьями, если бы имел привязанность, которая напрочь отсутствовала. – Это не ты его нашел, а я! – Кевин схватил Мэтта за спину и попытался дотянуться до листка, который тот поднял высоко над головой. – Это мой знакомый дал тебе наводку! – Потому что это я ему написал! – А ну-ка расступитесь, жуки, – Ваймак грозно расставил между ними руки. Разбойник одарил их прищуренным взглядом, прежде чем пройти в своих тяжелых сапогах вперед к Эндрю, заставляя острый меч биться о его бедро. Лисы, выбегающие из дома один за другим, толпой окружили их с Рене в странный полукруг. – Мы нашли его. Зеркало, – оповестил Ваймак. – Всезнающее зеркало? – Рене вскинула голову. – Оно в зазеркалье, – Ники торжествующе ухмыльнулся, крутя в руке шляпу-проводник. – Мы быстро доберемся до него. – Что насчет Кровавого короля? – Эндрю безучастно крутил сигарету в руке. – Это уже моя забота, – Дэн ударила себе по груди, сотрясая доспехи. – Но мне понадобится твоя помощь, шапочка. – Конечно, – Рене понимающе кивнула, поправляя красный капюшон на своей голове. Аарон, маячивший сзади, как какой-то безумный ученый, листал заметки в своем толстом дневнике: – Вы уверены, что оно знает, что нам нужно? Я все еще думаю, что мы могли бы сделать тот эксперимент. Я уже нашел аппарат, который сможет перенести разряд молнии, нам только нужно сердце собаки, чтобы переместить его в… – Аарон! – воскликнул Мэтт. – Мы не будем бить Эндрю током! Эндрю недоверчиво посмотрел на близнеца и фыркнул. – Но это может сработать, я провел исследование… – Аарон, я не думаю, что пересаженное сердце собаки может помочь Эндрю, – Би поправила очки на переносице и, легко улыбнувшись, облокотилась на ручку зонтика в своей руке. Аарон посмотрел на нее исподлобья. Он бежал, бежал и бежал. Его руки были испачканы в пепле сердца матери, который он пытался собрать, сам не зная зачем. Он ворвался в дом Би, почти снося дверь с петель. – Он вырвал ей сердце! Бетси оторвала взгляд от книги, приспустила очки и поманила его рукой к креслу. – Тильда? – Она…да. Эндрю просто вырвал его. Я…я…она же…она просто… – Успокойся, – она положила ладонь ему на колено, прежде чем встать и налить свежий кипяток, чтобы заварить ему какао. – Он убил собственную мать. Он сошел с ума, Би! Она передала ему кружку и снова уселась в кресло. – Что ты чувствуешь теперь, когда ее нет? – Би, ты оглохла? – воскликнул Аарон, почти расплескав какао. – Я буквально сказал тебе, что Эндрю, самый заботливый человек, который вообще, убей меня Мерлин, существует на свете, вырвал гребаное сердце своей матери! Бетси печально ему улыбнулась. – Он никогда не считал ее матерью, Аарон. – Считал! – он замолчал, встретившись с ее понимающим взглядом. – Когда-то давно…считал. – Ему всегда был важен только ты, дорогой, – Аарон сглотнул и опустил взгляд на колено, которое безудержно тряслось. – Так что ты чувствуешь? – Мне…мне грустно, и она, ну, ее нет? И я не знаю? Она была моей мамой… Би отпила маленький глоток и поправила очки, когда он продолжил: – Проклятье, что наслал Румпельштильцхен на Эндрю. В нем…зло. Он изменился. – Естественно, изменился. Оно отняло любовь, в его душе пустота, а это, увы, не излечимо. – Но он же не отнял у него все остальные чувства, тогда почему? – Аарон качал головой. – Почему он стал таким? – Думаю, что все те благородные качества, которыми обладал Эндрю до проклятия, были направлены и пропитаны его любовью. Его отвага, его верность, то, как он защищал тебя… Пойми, Аарон, без любви все это для него теперь имеет только расчет. – Ой-ли? – он с треском поставил кружку на стол и уперся локтями в колени. – Убил ее из-за расчета? Она наша мать! После заключения сделки ей уже нечем платить, она больше не могла причинить нам боль. – Но причиняла, не так ли? – Би снова подарила ему печальную улыбку. – И причиняла ее именно тебе. Аарон упал на спинку кресла и скрестил руки на груди, когда она продолжила: – Что ты чувствуешь, зная, что она больше никогда тебя не ударит? Не попытается продать или обменять тебя в обмен на что-либо? Или сделать что-то более ужасное? Аарон открыл рот, но затем медленно его закрыл, его плечи сотрясались в чем-то похожем на дрожь, когда он расслабленно выдохнул. – Облегчение, – тихо сказал он. – Терять близких нелегко, особенно тогда, когда их лишает жизни тот, кто тебе не менее важен. Я уверена, та часть Эндрю, которая ранее заботилась о тебе, заставила его сделать это. И пусть раньше он делал это иначе, сейчас он потерял сострадание и более не может быть гуманен к тем, кто причиняет боль его близким. – Он больше не любит меня, Би, – Аарон покачал головой. – Он забыл, что это такое. И нет, я не важен ему, он просто делает это, потому что…потому что у нас одна кровь, и мы братья, и… – Потому что он поклялся защищать тебя. – Да, – Аарон ударился лбом в ладонь, а потом снова взглянул ей в глаза. – Ты говорила, что есть способ, есть лекарство. – Лекарства нет, – Бетси убрала свою кружку на стол. – Но даже мощное заклятие всегда может что-то разрушить. – Поцелуй любви, я помню, – Аарон всплеснул руками. – Но ему теперь неподвластна любовь, мы об этом и говорим, его черное сердце на это не способно, черт возьми! – Ой-ли? – Би заговорчески наклонилась. – А знаешь ли ты, что даже самое черное сердце кто-то да может заставить биться быстрей? Бетси поймала взгляд Аарона, подмигнула ему и обернулась в сверчка, выжидая дальнейший план действий вместе с остальными. – Когда мы выдвигаемся? – Эндрю поднялся со ступеньки и выкинул сигарету. – Этой ночью, – Ваймак посмотрел на Солнце, видимо, раздумывая, через сколько часов будет закат. Иногда Эндрю не понимал, почему они не носят гребаный телефон или хотя бы часы из мира людей. Идиоты. – Этой ночью мы узнаем, как тебя спасти, – Ники победоносно улыбнулся. – Этой ночью мы узнаем, как отомстить, – возразил Эндрю. – Вам пора уяснить, что мне не нужно разрушать заклятие. Мне нужно узнать, как превратить вечную жизнь Румпельштильцхена в ад. Лисы сдулись как по щелчку от этих слов. Эндрю не планировал их утешать, вместо этого он протиснулся между их плечами и направился обратно в дом. Это были их последние часы в королевстве Колумбия перед путешествием через Страну чудес прямо в Зазеркалье.