***
Дверь открывается ключом громко, и Феликс слышит этот звук из другого конца квартиры. Он выходит встретить своего парня с работы, но тот, видимо, на работе и не был. Или был, но вдруг решил напиться там так сильно, что его шатало от каждого движения ног. — Хёнджин… — Нет! — блондин перебивает, еле попадая курткой по крючку, и едва ли не срывая его с дощечки. — Сначала я скажу. Я тебя не люблю, можешь собирать вещи там, я не знаю. Или чья это квартира… — Хван хмурится, прикрывая глаза, а потом щёлкает пальцами, на удивление ровно попадая пальцами о пальцы. — Точно. Твоя. Тогда я соберу вещи и уйду. — Хёнджин… — у Феликса слёзы в голосе и в глазах, но он упорно делает вид, что не готов прямо сейчас упасть на колени и разрыдаться, как пятилетний. — Ты можешь хоть что-то объяснить? — Что объяснять? — будто бы даже искренне удивляется Хван. — Я всё сказал. Не люблю больше. Мы расстаёмся. Я ухожу. — и вдруг, предвещая не успевший стать озвученным вопрос. — Любил. Теперь — нет. Феликс давится словами, слезами, воздухом — всем, но пихает Хёнджина в сторону зала, попутно стягивая с него рубашку. Тот сопротивляется, но всё же позволяет тащить себя. Ли стелит на скорую руку на диване и толкает туда блондина, перед этим запихнув в его рот таблетку аспирина. Ночь холодная и противная. Феликс сидит в ворохе одеяла и подушек в темноте, размазывая слёзы по веснушкам, которые Хёнджин особенно любил расцеловывать, и слушая его сон за стеной. Разбитое в стеклянную крошку сердце нещадно ныло, резало внутренности, грозилось порвать лёгкое. Тогда бы Ли не мучился и не обрекал бы будущего себя на мучения. Хёнджин ушёл утром, когда протрезвел, оставив Феликса одного в пустой квартире, где, кажется, всё напоминало про счастье.***
Просыпается Ли от собственного всхлипа. Он получился настолько громкий, что нарушил ставший донельзя чутким и редким сон парня. Слёзы стекали по щекам, капали на серый ковёр, делая его оттенок темнее на пару тонов. Футболка смялась, задралась, колени покраснели и продрогли. Болели спина, шея, плечи и голова. Однако это уже стандартное состояние почти переставшего функционировать Феликса. Осветлённые в блонд волосы запутались, и потребовалось бы много времени, чтобы их распутать расчёской. Потребовалась бы, но не потребуется, потому что он встаёт с пола медленно и так же медленно идёт в сторону ванны. Утопиться бы. Но Ли только принимает ванну, долго размачивая кожу и вновь почти засыпая. Не засыпает. Он ненавидит этот сон, и от этого сновидение возвращается к нему постоянно. Когда-то расплывчатое, проецирующееся урывками, доносящее только общий смысл происходящего в колющем воспоминании. А когда-то чёткое, яркое и подробное, словно бы всё это происходит на самом деле прямо сейчас. Хотелось бы заплакать, но плакать, собственно, больше нечем. Остаётся только пялиться на белоснежную плитку на стенах и мечтать уебаться об угол ванны, поскользнувшись на таком же белом кафельном полу. После водных процедур, включавших в себя также чистку зубов до скрипа и похода в туалет, Феликс осторожно вытирается полотенцем, дабы его чистое красноватое после горячей воды тело не покраснело от грубости ткани, и идёт в комнату, где на столе уже готовы четыре чистых листа бумаги и две ручки на случай, если ему взбредёт случайно (или специально) сломать одну из них. Садится и не знает, что писать. С одной стороны, следует написать что-то вроде «вы не виноваты, виноват я, всех люблю». Но с другой, он не любит никого, виноват тоже не только он… Да и вообще. Это его записка, зачем ударяться в стандарты? Рука сама ведёт по бумаге ручкой аккуратным почерком, даже несмотря на дрожащую руку. «Меня зовут Ли Феликс. Я родился в Сиднее, Австралия в 2000 году. Мне 22 года. Пожалуй, это вся информация, которую стоит преподнести в начале. Я правда старался пережить этот период своей жизни, но не смог. И в этом я действительно слаб. Подумать только, я ведь сам, по сути, разрушил свою жизнь. Потому что если бы я не закрылся ото всех, когда Хёнджин бросил меня, возможно, эта записка не появилась бы на свет. Но я пишу её, и вы читаете её, а значит, всё настолько плохо. Я много думал. Примерно всё время, которое мог бы соображать. И пришёл к выводу, что сам испортил возможность своего дальнейшего существования. А может и нет, ведь люди перестали тянуться ко мне, стоило мне закрыться. В конце концов, за все эти несколько месяцев, что я живу один с этим грузом на душе, боль и апатия выжгли все мои чувства, поэтому я совру, если напишу, что люблю хоть кого-то. Я не люблю никого. Я чувствую только благодарность Джисону и Чонину за то, что были рядом или хотя бы пытались. Моё решение было взвешенно и обдуманно. Не плачьте по мне. Не сожалейте.Феликс.»
Он смотрел на своё прощальное письмо. Безумие. Горечь, смешанная с гордостью за свой поплывший мозг, пропитала всё в этой квартире, и Феликс оглянулся по сторонам, запоминая интерьер в спальне. Прошёлся по гостинной, совмещённой с кухней. Заглянул на балкон и в кладовую. Провёл пальцами по дивану, на котором спал пьяный Хван. Больше не хотелось его возвращения. Больше не хотелось возвращения старого себя. Больше не хотелось. В конце концов, что плохого в смерти? Только неизвестность будущего же. Возможно там, за тьмой закрытых век, перерождение. Или, может быть, Рай, Ад или Чистилище. А ещё есть вероятность тех семи секунд. Кто ж его знает? Только умершие. Вот и Феликс скоро присоединится к тем миллиардам душ, что покинули когда-то свои тела и Землю.***
Он повесился на карнизе задёрнутых штор в спальне, оставив своё письмо на видном месте и дополнительные сообщения каждому своему другу. И даже ему оставил…«Привет, Хани. Думаю, ты прочитаешь это утром. Я оставил ключи под ковриком, приходи ко мне сразу, как сможешь. Я тебе благодарен.»
«Доброй ночи, Чан. Знаешь, я много думал и хочу сказать тебе спасибо за всё, что ты меня делал, начиная от переезда в Корею и помощи в адаптации, заканчивая простыми вещами. Мне жаль, что я отдалился, но так было нужно.»
«Спасибо, что сообщал мне новости нашей компании и держал в курсе происходящего.»
«Привет, Минхо. У меня к тебе только одна-единственная просьба: возьмись уже за голову и не заставляй Джисона страдать. Твои ночные пьянки делают ему больно.»
«Будь счастлив, Сынмин. Я верю в тебя.» — по правде говоря, у них были самые натянутые отношения во всей компании.
«Ах, Чанбин. Я так рад, что ты когда-то появился в моей жизни, хоть и ненадолго. Мне жаль, если я сделаю тебе больно, то ты замечательный человек и друг. Оставайся таким и дальше.»
…«Я долго думал, что же мне написать тебе. Знаешь, сидел на табуретке из кладовой и всё размышлял, каких слов ты достоин. Что ж… Моя жизнь после твоего ухода померкла, но я не виню тебя, нет. Ты сделал то, что было нужно. Не любишь — уходи, ведь так?
Спасибо тебе за годы, которые мы провели вместе. Спасибо за моменты счастья, которые я смог разделить с тобой. Прости, что так и не смог справиться с твоим решением. Будь счастлив с твоим новым парнем и не делай ему больно своими поступками и словами. Спасибо, прости и прощай.
Твой Феликс.»