Стихи за семь шагов

      Придавленные снегом цветы сливы покорно внимали холодному ветру. Пока земля не решалась проснуться от зимнего сна, алые цветки дерзко тянулись к тусклому солнцу, словно в наказание никогда не дотягиваясь до иллюзорной весны. Звонкий смех резал застоялый воздух, словно первые тёплые деньки на рубеже холодов. Белый снег, снова укрывший растаявшую землю за одну ночь, мягко хрустел под ногами десятилетнего Цао Чжи. Не обращая внимания на острые снежинки, падающие ему за воротник, он ловко подпрыгнул в воздух и ухватился за ветку сливы, от чего она с треском сломалась. Мальчик поднял цветущую ветку над собой и снова залился смехом. Когда вершины деревьев зашелестели от ветра, он отряхнул свои рукава от снега и направился назад, чтобы вернуться в дом. Но стоило ему развернуться, как он внезапно врезался во что-то, из-за чего в нос резко ударил запах выделанной кожи и железа. Цао Чжи тут же отпрянул назад и поднял голову, от неожиданности выронив ветку сливы на землю.       — А, это ты, — с усмешкой сказал Цао Пэй и поднял с земли упавшую мэйхуа. — Зачем рвёшь любимую сливу матушки?       Признав в юноше брата, мальчик снова рассмеялся и заложил руки за голову, подняв на того взгляд. По всему было видно, что парень только что вернулся с тренировки. Волосы его выбились из аккуратной причёски и беспорядочно рассыпались по плечам, нарушая привычный вид воина. Цао Чжи подпрыгнул и попытался ухватить ветку, но юноша лишь поднял её ещё выше.       — Это для брата Цао Ана, — с обидой бросил мальчик. — Отдай!       — Цао Ан умер пять лет назад, — Цао Пэй поднял мэйхуа и рассмотрел её в свете холодного солнца. — К тому же, сегодня вовсе не день его смерти.       — Но ведь не обязательно дарить ему подарки только в день смерти, — возразил тот. — Он всегда любил цветы сливы, отдай!       — Не подарки, а подношения, — медленно проговорил старший и, повертев ветку в руках, вдруг замахнулся и выбросил её далеко за пределы садовой тропинки. — Идём, тебя зовёт отец.        Улыбка исчезла с губ Цао Чжи. Он молча смотрел на то место, куда его брат выбросил мэйхуа и с силой сжал кулаки. Снег пошёл сильнее.       — Гляди: цветы у наших слив,       Не краше ль всех они горят!       Из всех людей, что ныне есть,       Милее нет, чем брату брат.       Цао Пэй взглянул на мальчика со смесью раздражения и недоумения. Ветер постепенно заметал их следы, хороня под снегом все звуки этого мира. Тишина мягко разливалась по просторном саду.       — Я знаю, что ты начал осваивать Шицзин, — безразлично сказал он. — Но не стоит цитировать его столь неуместно. Это не…       — Ты всегда недолюбливал брата Цао Ана, — перебил его Цао Чжи. — После его смерти ты стал старшим, но теперь твоя ненависть перекинулась на меня.       Юноша продолжил молча смотреть на хрупкую фигуру брата. Ветер с силой всколыхнул чьи-то волосы, замешав в воздухе хлопья снега.       — Погода портится, — тихо сказал он. — Идём домой.       — Разве я виноват в том, что отец так благоволит мне? — бросил мальчик и с силой схватил того за рукав. — Разве я виноват в том, что он считает меня таким талантливым?! Если бы я мог… если бы я мог, то похоронил бы все свои таланты, лишь бы ты перестал меня ненавидеть!       Цао Пэй с силой сжал кулак и замахнулся, намереваясь откинуть от себя младшего, но его ладонь застыла в воздухе, отказываясь повиноваться. Не двинувшись с места, он стиснул зубы и ослабил хватку, ощущая, как холодный воздух рвёт его горло.              — Мы с тобой братья, — дрожащим голосом произнёс Цао Чжи. — Я не хочу быть преемником отца, не хочу, чтобы мы с тобой стали врагами…       Один алый цветок упал на замёрзшую землю. Один росчерк кисти завершил написанную кровью строку.       — Хотя в семье мы братья по крови, — почти неслышно сказал Цао Пэй, — в обществе мы будем государем и подданным. Ни любовь, ни ненависть не будут играть никакой роли. — Он мягко отстранил его от себя и поднял с земли упавшую мэйхуа, отогрев её своим дыханием. — Но я никогда не стану тебя убивать.       Он развернулся к ребёнку и аккуратно положил цветок ему в ладонь. Тот лишь молча смотрел на него, не решаясь сказать ни слова. К тому времени оба они уже не обращали внимания на тишину вокруг, ведь собственная кровь шумела куда громче ветра.       — Не веришь? — с усмешкой спросил юноша. — Хорошо. Давай сочиним стихотворение, о котором никто кроме нас не будет знать, хорошо? Сделаем его собственной клятвой для нас двоих.       Цао Чжи опустил взгляд и задержал его на алых сливовых лепестках, бессильно рассыпавшихся в его ладони. Развернувшись к тропинке, ведущей к поместью, он едва заметно улыбнулся и сделал два шага вперёд, на ходу произнеся:       — Варят бобы, —       Стебли горят под котлом.       Цао Пэй последовал его примеру и также сделал два шага вперёд:       — Плачут бобы:       «Связаны все мы родством!       Губы Цао Чжи тронула лёгкая усмешка. На этот раз он постарался и шагнул куда дальше брата, хотя и снова сделал лишь два шага.       — Корень один!       Можно ли мучить родню?       В этот раз Цао Пэй оказался рядом с братом всего за один шаг.       -Не торопитесь       Нас предавать огню!»       Вскоре ветер заглушил их смех, а снег замёл следы всех семерых шагов. Нежный цветок нашёл свою смерть на поминальной табличке давно погибшего героя.

***

      — Пошёл прочь! — крикнул Цао Чжи, едва сдерживая икоту. — Выгоните его с палками!       Братья Дин И дружно поддержали его и вытолкали гонца за дверь, где слуги охотно стали орудовать палками. Гонец, в свою очередь, громко выругался и вскочил в седло, пригрозив напоследок тем, что скоро в Линьцзи прибудут войска и с силой заберут всех. Дин И старший подлил всем вина и сел на своё место, с неприязнью смотря вслед гостю.       — Когда-то покойный ван Цао Цао хотел назначить наследником господина Цао Чжи, но сановники его оклеветали, — сказал он. — Великого вана только что похоронили, а Цао Пэй уже хочет наказывать брата! На что это похоже?       — Таланты нашего господина известны всей Поднебесной! — продолжил Дин И младший. — Наш господин сам достоин быть преемником вана!       Но Цао Чжи их почти не слушал. Он осушал одну чарку за другой, и разум его был затуманен. Не желая возвращаться в реальность, он продолжал пить до тех пор, пока тело его не ослабло и не повалилось ко сну. Только много позже, когда вооружённый отряд Сюй Чу перебил всю стражу и обезглавил братьев Дин И по приказу Цао Пэя, он протрезвел. Только когда его вместе с дворцовыми слугами и чиновниками связали и закинули на повозку, чтобы увезти в Ецзюнь, он вспомнил.       Брат всегда ненавидел его.

***

      Когда Цао Чжи привели в зал, то первым, что он увидел, оказалось болезненно знакомое лицо и болезненно чужой взгляд. Не обращая внимания на стоящего подле Хуа Синя, он не отводил своих глаз от лица Цао Пэя. Только когда ножны чьего-то меча больно ударили его по ногам, он против воли упал на колени, видя лишь подол роскошных одеяний будущего императора. В зале царила такая тишина, словно их окружал плотный снегопад из далёкого прошлого. Цао Чжи до боли стиснул зубы и исподлобья продолжал смотреть на старшего брата, так и не проронив ни слова.       — В семье мы братья по крови, — первым обратился к нему Цао Пэй. — Но в обществе — государь и подданный. Как ты посмел кичиться своими способностями и нарушать этикет?       Парень по-прежнему молчал. Тогда мужчина подошёл к нему почти вплотную, и тот не мог не заметить, что он прятал в рукаве за спиной. Холодный блеск изящного кинжала был ярче, чем горящая в комнате рыдающей матери свеча. Цао Чжи растянул губы в усмешке и взглянул на брата сверху вниз, хотя и стоял перед ним на коленях. Пальцы Цао Пэя дрожали. Очень долго они смотрели друг на друга в полной тишине. К тому времени слёзы свечи иссякли, и фитиль её давно догорел.       — Помните, что если вы пощадите его, вас ждут беды, —вспомнил он слова Хуа Синя. — Цао Чжи умен и талантлив, это не какая-нибудь безобидная тварь, живущая в пруду.       — Твой младший брат Цао Чжи всегда питал пристрастие к вину и был сумасбродом, — раздался в голове голос матери. — Но не забывай, что вы с ним единоутробные братья. Не убивай его и дай мне спокойно дожить до моей кончины.       — Говорят, что Цао Чжи лишь рот откроет, как уже готово стихотворение, — снова зазвучал голос Хуа Синя. — Я не очень-то этому верю, но испытайте сами его способности. Если он не оправдает того, что о нем говорят, казните его. А если он действительно так талантлив, тогда пристыдите его, понизьте в звании. Этим вы заткнете рты всем писакам в Поднебесной.       — Успокойтесь, матушка, я пощажу его, — солгал его собственный голос. — Ведь я сам люблю брата за его таланты, я только хотел предостеречь его от излишней болтовни.       — Гляди: цветы у наших слив,       Не краше ль всех они горят!       Из всех людей, что ныне есть,       Милее нет, чем брату брат.              Цао Чжи едва сдерживал распирающий изнутри смех, пока произносил эти пыльные строки. Колени его затекли, но он даже не думал двигаться. С наслаждением заметив, как брат пришёл в ярость от его слов, он опустил голову и ядовито улыбнулся, пряча своё ликование ото всех, кроме него. Хуа Синь бросал на своего господина многозначительные взгляды, но тот проигнорировал его и сжал рукоять кинжала до боли в пальцах. На удивление, никто из них больше не сказал ни слова. Только ветер безуспешно бился в резные двери заплесневелой памяти. Цао Пэй опустил кинжал и повернулся к брату спиной, сделав семь шагов к своему трону.       — Ты еще при жизни отца любил хвастаться перед людьми своими сочинениями, — устало сказал он и остановился, медленно обернувшись назад. — А я сомневаюсь в твоих талантах. Мне кажется, что за тебя сочиняет кто-то другой. Докажи, что я неправ. Сделай семь шагов и сочини стихи. Сочинишь — оставлю тебя в живых, нет — убью.       Цао Чжи вздрогнул. Наверное, холодный ветер настиг и его. Он медленно поднялся на ноги, едва удержав равновесие, и гордо поднял голову. Стук его сапогов дважды эхом отразился от стен просторного зала.       — Варят бобы, —       Стебли горят под котлом.       Ещё два шага.       — Плачут бобы:       «Связаны все мы родством!       И ещё.       — Корень один!       Можно ли мучить родню?       Последний.       — Не торопитесь       Нас предавать огню!»       Стоило ему договорить, как звон упавшего металла больно кольнул его слух. Цао Пэй больше не смотрел на него. Плачь госпожи Бянь исчез вместе с последними словами стихотворения.       — Понизить Цао Чжи в звании и отныне именовать его Аньсянским хоу, — тихо сказал Цао Пэй. — Лишить права на владение городом Линьцзы и отправить в деревню Аньсян. Уведите.       Вскоре ветер заглушил их молчание. Росчерк кисти больше никогда не смог завершить начатую когда-то линию.