meanwhile a man was falling from space
and every day i wore your face
like an atmosphere around me
i'm happy you're beside me
— florence + the machine
Ты наблюдала за звездами столько, сколько себя помнишь. Раньше ты сидела на заднем дворе и слушала пение матери, наблюдая за самолетами, пролетающими между бриллиантами вашего мира — серебристыми, мерцающими, потрясающими. Мама смеялась и заплетала твои волосы, рассказывая тебе о людях, что живут на звездах и луне, людях, владеющих магией, улыбающихся людях. Людях, что имеют значение. Больше всего ты хотела иметь значение. Быть среди звезд, словно самолет мчаться по небу. Чтобы было, что рассказать. А потом твоя мать умерла, и это имело значение. Твой отец не любил прогулки, поэтому ты перестала смотреть на звезды. Ты перестала ждать. Перестала удивляться.***
На ночевке, когда тебе девять и ты пытаешься не устать от мира — мира бесконечных сожалений, старушки из дома на другой стороне улицы, думающей, что тебе грустно, и пекущей тебе печенье и людей, понижающих голос, когда говорят о твоей матери, — Джиа предлагает посмотреть на звезды. — Нет, — отвечаешь ты быстро, слишком быстро. — На улице слишком жарко. Давай останемся здесь. Джиа в замешательстве смотрит на тебя. — Но у нас есть палатка, мы можем поставить её на заднем дворе и… Она не понимает. Звезды принадлежат тебе и твоей матери. Песни она пела многим, а звезды, истории… это только ваше. Ты хранишь это в своем сердце, хоть и перестала носить воспоминания в рукаве, с тех пор, как увидела её гроб в земле. Ты трясешь головой и говоришь: — Нет. Мы можем поиграть и внутри, — и Джиа, наконец, соглашается, пожимая плечами, ты никогда не смотришь на звезды. Но иногда ты замечаешь их в окне — блестящие, серебристые, золотистые и бриллиантовые — и ты так отчаянно хочешь дотянуться до них, что это становится больно.***
Ноа много знает о звездах. Не о твоих звездах, не о звездах твоей матери, об обычных звездах. Знает названия созвездий, знает различия между ними, знает про черные дыры, сверхновые и астероиды. Он знает астрономию. Ты считаешь, что он не знает сердец. Потому что у звезд они есть, как и у всего живого, от людей до растений и историй, рассказанных твоей матерью под ночным небом. Ноа знает факты, но не знает друзей. Когда вы встречаетесь, ему грустно, а ты не любишь грустных людей. Грусть заразительна, а тебе к 12 годам её уже достаточно. Так что, ты подходишь к нему во время обеда и спрашиваешь о звездах. Он отвечает. — Большинство звезд, что мы видим, уже мертвы, — это убивает и освежает одновременно. Он не знает о смерти твоей матери, он совсем недавно переехал. Он не ходит на цыпочках вокруг «с»-слова, он не пытается пощадить твои чувства, потому что не знает, что должен. Ты улыбаешься ему и говоришь: — Но некоторые ведь живы. Ноа тщательно обдумывает это. — Да, — соглашается он. — Это значит, что некоторые живы. — Этого достаточно, — говоришь ты ему. — Этого достаточно, чтобы продолжать. И это оно. Он не знает, но это оно.***
Долгое время вас было только трое, и этого было достаточно. Твой отец пропадал на работе, но у тебя были Джиа и Ноа, все было в порядке. У тебя были другие друзья, но Джиа знала тебя лучше остальных, и Ноа нуждался в тебе больше всего, так что ты остаешься с ними двумя, и дни превращаются в недели, затем в месяцы, и скоро ты почти забываешь о годовщине смерти твоей матери. Но ты не забываешь. Джиа тоже. Она приходит к тебе домой с кексами из пекарни, настольными играми и Ноа. Твой отец работает допоздна, так что ты впускаешь их. — Я подумала, что мы должны устроить пижамную вечеринку, только мы втроем, — говорит Джиа. — У тебя еще остались наши старые спальные мешки? — Я не думаю, что мы все еще влезаем в них, — говоришь ты, но все равно находишь их, потому что ностальгия лучше слез. В итоге Ноа занимает диван, а вы с Джией спите в твоей кровати, потому что вы слишком выросли для спальных мешков, но вы сидите на них часами, разговариваете и играете в игры. — Какой была твоя мать? — Ноа, наконец, спрашивает около полуночи, так как годовщина уходит во вчерашний день, в другое воспоминание, которое ты сохранишь в своем сердце, словно золото. Джиа собирается заткнуть его, но ты качаешь головой. Это хороший вопрос. Ты должна подумать об этом. — Она была… она была как принцесса. Она пела для меня песни и рассказывала мне истории. Она пекла нам сладости и никогда не убегала от любви, никогда. Я хотела быть такой, как она, когда вырасту. — Ты растешь сейчас, — отмечает Ной. — Будь как она. Так ты поддерживаешь жизнь людей внутри себя, даже когда они уходят. Ты смотришь на него и гадаешь, кого он потерял. Он смотрит на тебя, но не говорит, поэтому ты не спрашиваешь. Вместо этого, ты даешь ему последний кекс. Это немного, но этого достаточно. Медленно Ноа изучает сердца, так же, как и ты.***
Первый день в старшей школе, Джиа находит тебя во время ланча, берет за руку и вы вместе входите в мир подростков, банд и вечеринок. Ноа опаздывает из-за занятий в научном классе, так что сейчас вы вдвоем, как раньше, поворачиваетесь лицом к миру и боритесь с монстрами. — Старшая школа обещает быть неплохой, — уверяет Джиа, хотя вы обе в полном смятении. — Ты в порядке? — Когда-нибудь я буду, — говоришь ты, и это в большинстве своем правда. Ты всегда будешь в порядке. Твоя мать всегда видела светлую сторону во всем, и ты стараешься делать так же. — Мне нравятся учителя здесь. Джиа корчит лицо. — У меня была математика с мистером Уайтхоллом и его урок был таким скучным, — говорит она. Ты думаешь о том, как вообще математика может быть нескучной, когда появляется Ноа. — Привет, девочки, — говорит он, и когда ты смотришь в его сторону, то видишь за его спиной парня. — Это Джейк, он перевелся из другой школы. Он может сесть с нами? — Конечно, — быстро отвечаешь ты, прежде чем Джиа успеет отказать — она не любит новых людей на её территории. Ушло много времени, прежде чем она приняла Ноа, а тогда ей было только двенадцать. Ты думаешь, что это потому что она оберегает тебя с тех пор, как умерла твоя мать и не хочет, чтобы что-то нарушило созданный после её смерти баланс. Раньше это были ты и твой отец, тихие ночи дома, прогулки за мороженым или в пиццерию с Джией и Ноа днём, а теперь появилась школа и жизнь довольно проста. Жизнь довольно неплоха. Итак, ты улыбаешься Джейку и позволяешь ему сесть рядом, пока Джиа смотрит на него подозрительно, и спрашиваешь нравится ли ему школа. Жизнь всегда может стать ещё лучше.***
— Я думаю, Джейк влюблен в меня, — говорит Джиа одним вечером, когда вы делаете домашнюю работу у тебя дома. — Он пытается пригласить меня на свидание или пойти со мной куда-нибудь. Это странно. Ты оставляешь задание. Не из-за сложности вопросов, а из-за Джии. И Джейка. Джии и Джейка. Эта идея заседает у тебя в голове. — Почему это странно? — наконец спрашиваешь ты. — Он тебе не нравится? Джиа морщит лицо. — Я думаю, он мне нравится. Как друг. Но он делает все странным, а дружба не должна быть странной. Ты пожимаешь плечами, кладешь голову на стол и полностью забываешь про домашнюю работу по английскому. — Если он тебе не нравится, просто скажи ему. Не затягивай с этим. — Но, — вздыхает она, — у тебя лучше получается быть милой. Ты думаешь, что это неправда. Джиа милая, она просто делает вид, что не такая. Ты не знаешь, действительно ли ты милая, или просто притворяешься, потому что думаешь, что твоя мать хотела бы этого. Чем старше ты становишься, тем труднее представить чего хотела бы твоя мать. Ты начинаешь забывать её голос. Ты бросаешь свою ручку и говоришь мимоходом: — Я думала о вступлении в хор. Джиа прожигает акульим взглядом твою спину, когда ты возвращаешься к работе. Она знает о песнях. Она знает о тебе и твоей матери больше, чем кто-либо, за исключением отца. Иногда ты хочешь, что она этого не знала. Иногда ты хочешь, чтобы она не знала всего, и тогда тебе бы не приходилось чувствовать вину в такие моменты, как этот. Моменты, когда все твои мысли о женщине, умершей шесть лет назад. — У тебя прекрасный голос, — объявляет она. — Ты должна попробовать. Ты улыбаешься ей и думаешь, что все хорошо, в конце концов, Джиа знает. Джиа знает все и Джиа знает тебя. Ты не думаешь, что есть кто-то, кого еще ты бы предпочла видеть твоим лучшим другом.***
Ты не можешь решить, хорош ли Трой долгое время, и не можешь решить, хорошо ли быть супергероем. Конечно, морфер, костюм и спасение мира — это приятно, но также, как и печенье, которое миссис Вилленберри пекла для тебя каждый день. Из-за плохого происшествия. Ты думаешь, что Трой тоже, возможно, грустный. Иногда он смотрит так, будто его преследуют призраки. Будто он что-то потерял. Ты думаешь, может, все что-то потеряли, а некоторые просто переносят это лучше, чем другие. Ты знаешь — родители Джии развелись, когда ей было одиннадцать, и теперь у нее есть большой пустой дом, полный воспоминаний былой жизни. Ты знаешь — Ной потерял отца, когда был маленьким, и теперь он читает книги о роботах, науке и будущем, потому что прошлое слишком болезненно, чтобы его вспоминать. Ты знаешь — пять лет назад старший брат Джейка ушел на войну и до сих пор не вернулся. Ты не знаешь историю Троя, но знаешь свою, и думаешь, что в основном они одинаковы. Может быть, это то, что заставляет тебя тяготеть к нему — одинокому лидеру группы одиноких детей, которые нашли ответ на свое одиночество друг в друге. Ему тоже нужно что-то хорошее.***
Однажды Джейк ловит тебя в школе и шепчет: — Я узнал, что день рождения Троя в эти выходные, мы должны что-то сделать, верно? — Да, — быстро отвечаешь ты. — Конечно. Есть идеи? — Я понятия не имею, что ему нравится, — признает он. — Может, устроим пикник в парке? — Отличная идея. Я скажу Джие, — челюсть Джейка сдвигается, и ты останавливаешься. — Если только… ты не хочешь говорить Джие? Он замирает, но качает головой. — Нет, все в порядке. Я скажу Ноа. Мы достанем еду, а вы игры? — Джейк, — говоришь ты, останавливая его. — Ты должен поговорить с Джией. Стань ее другом, прежде чем пытаться быть кем-то еще. Это имеет значение. Он смотрит на тебя неуверенно. — Я просто нервничаю рядом с ней, — признает он. — Иногда, я думаю, что у меня есть шанс, а иногда это как… Почему я вообще пытаюсь? Ты думаешь о Джие, высокой, красивой и пугающей, и ты думаешь о Трое, думаешь об обоих, о масках, которые они носят, о том, как они все время сохраняют бдительность, о том, как они борются, будто защищают что-то ценное. Ты думаешь о своей мотивации — о звездах, историях и дружбе, которые ты хранишь в своем сердце, чтобы согревать себя в дождливые дни, месяцы и годы — иногда ты чувствуешь, что достаёшь до них, а иногда нет. — Если тебе что-то не безразлично, — медленно говоришь ты. — Не сдавайся. Но ты отказалась от своих звезд и забыла истории своей матери. Джейк улыбается тебе и уходит, а ты пялишься на спину мальчика, который может принять совет, которого у тебя никогда не было. В групповом чате ты пишешь: — Пошлите смотреть на звезды.***
— Эй, — говорит Трой в ночь своего дня рождения на пикнике, сидя на скамейке рядом с тобой и наблюдая, как другие играют фрисби под звездами. — Спасибо за это. Ты смотришь на него, на намек улыбки на его лице. Это немного, но это уже что-то. — Это была идея Джейка, — говоришь ты ему, но он качает головой. — Это тяжело для тебя, не так ли? — спрашивает он, и ты удивленно смотришь на него. — Прости, я не очень хорошо знаю тебя, никого из вас, но… ты улыбаешься, как будто что-то потеряла. Или кого-то. Это именно то, что ты подумала о нем. — Да. — Твоя мать? — угадывает он, и ты вспоминаешь, что рассказала ему об этом в тот день, когда он нашел тебя поющей на лугу. — Я тоже потерял свою. Поэтому я и переехал сюда. Жить с тетей и дядей. Это больше кусочков жизни Троя Берроуза, чем ты когда-либо получала в любом из разговоров раньше. — Нет папы? Он пожимает плечами. — Никогда не знал его. Ушел до моего рождения. У тебя? — Работает все время, — говоришь ты с кривой улыбкой. — Заботится обо мне, но… недостаточно. — Да, — соглашается он. — Этого никогда не бывает достаточно. Бьюсь об заклад, он тоже скучает по твоей маме. Ты не думала об этом. Или думала, но заставила себя не делать этого. Очень тяжело скучать по маме, но все равно будет труднее скучать по отцу, которого ты хочешь иметь, а не по тому, который у тебя есть. — Все нормально. У меня есть вы, ребята. У меня есть целый мир, чтобы спасти. У меня есть так много. Трой улыбается тебе, но печально. Ты смотришь на звезды, и твой разум повторяет его слова. Этого никогда не бывает достаточно. И Ноа, много лет назад: вот как вы поддерживаете жизнь людей внутри себя. И Джейк, рассказывающий тебе о своем брате: я скучаю по нему, и мне жаль, что мне приходится. И Джиа, каждый год в день смерти твоей матери: я всегда буду рядом с тобой, Эмма. Это немного, но это уже что-то. Ты держишься за что-то, и это поддерживает людей внутри себя. Ты протягиваешь руку Трою, и вы двое сидите и смотрите на звезды вместе и ждете, когда что-то, о чем вы не знаете, придет.***
В день, когда небо рушится и монстры атакуют, ты думаешь, что все кончено. Вот он, твой грандиозный финал, эпическая кульминация каждой истории, которую когда-либо рассказывала тебе мать, она начинается и заканчивается монстрами под твоей кроватью и звезды испаряются, весь мир погружается во тьму. Ты находишь руку Джии и убегаешь. В конце концов, ты получаешь новые силы, новые способности и новую уверенность, и ты выигрываешь битву, но война нависает над тобой, тяжелой ношей лежит на твоем сердце. Как будто все твои драгоценные истории трепещут у тебя в груди, стучат в грудную клетку, заставляя тебя вспомнить и пережить ужас неба в тот день. Искривление и деформацию в форме монстров. Это преследует тебя. Ты идешь домой, выходишь во двор и сидишь на том же месте, где сидела с мамой, смотришь на звезды и пытаешься дышать. В какой-то момент ты теряешь след всех звезд, на которые ты смотрела, все облака, плывущие по небу, все истории, освещенные светом в ночном небе. В твоей голове морская буря, в желудке словно свинец, но ты продолжаешь считать звезды, считать истории, растягивая моменты покоя. Считать друзей. Рейнджеров. Наследие. Монстров. Около двух часов ночи, твой отец находит тебя на улице. Он выглядит уставшим, но он приходит с двумя чашками кофе и предлагает тебе одну из них, когда садится рядом. Никто из вас ничего не говорит, вы просто пьете кофе в тишине. Затем он тихо говорит: — Я тоже по ней скучаю. Слова Троя вернулись, чтобы преследовать тебя. На мгновение, ты просто смотришь в свою чашку, чувствуя слезы и ком в горле. Тебе нечего сказать. Иногда мир дает тебе все, и ты не можешь с этим справиться. — Мне страшно, — ты наконец-то шепчешь. — Мне тоже, — признает он. — Я сначала думал, что мы должны двигаться дальше, но… планета под ударом. Я не знаю, что делать. Ты немного беспомощно смеешься и слезы проливаются. — Мама бы знала, что делать. Он печально улыбается. — Мама все знала. Я знаю, что она сказала бы. Ты смотришь на него с любопытством. — Что? — Она бы сказала доверять друг другу, и доверять рейнджерам, — говорит он. — Она не из тех, кто теряет надежду. Она верила бы в героев до конца, и если до этого бы дошло, она тоже пошла бы драться. Ты сидишь неподвижно, чувствуя, как медленно дышишь, пока твой отец говорит. Он не останавливается, продолжая говорить обо всех историях, которые рассказала ему твоя мать, которые отличаются от тех, что она рассказала тебе, но в глубине души они те же самые. Истории о героях, монстрах и мире. Истории о добре, зле и людях. Истории о любви. Твоя мать верила бы в тебя. Она верила в тебя. И ты тоже веришь. В Троя, Джию, Джейка и Ноа. И ты веришь в себя. — Спасибо, папа, — говоришь ты, наконец, и он смотрит на тебя, как будто знает, за что ты на самом деле благодаришь его. За смелость, за надежду. За напоминание, что ты можешь быть храброй, что ты можешь бороться. Что ты можешь дать надежду людям, как сделала твоя мать. Что ты можешь победить, и даже если ты не победишь, по крайней мере, ты будешь знать, что ты умерла, сражаясь. Разве это не все, чего любой герой может когда-либо просить?***
Итак, ты сражаешься. И мир возвращается, и монстры отступают. Ты находишь новые звезды и прячешь их внутри себя, создавая новые истории, такие, где герои — пираты, а небо полно монстров и медленно, медленно, они возвращают звезды к свету. А потом с неба падает мальчик.***
Его зовут Орион, прямо как созвездие. Твоя мать рассказывала тебе его историю: охотник любил богиню и умер за нее. Тебе никогда не нравилась эта история, всегда она казалась тебе грустной. История Ориона тоже печальна. Ты привыкла думать, что это достаточно плохо — потерять мать, отца, брата. Потерять невинность, потерять любовь. Но Орион — он потерял все, и все равно продолжает. Ты не понимаешь его. Все это время, будучи одинокой, ты думаешь, что это убило бы тебя. По крайней мере, у тебя была Джиа. По крайней мере, у тебя были Ноа, Джейк и Трой. У Ориона никого не было. — Но теперь у меня есть вы, — говорит он, когда ты спрашиваешь его об этом, просто, как будто это один из рядовых вопросов. — У меня есть причина сражаться. Я должен закончить войну. У меня есть люди, которых нужно спасти. Ты кладешь голову на руки и думаешь о своей матери. — Я просто… как ты так легко справляешься с этим? Он улыбается тебе, когда ты смотришь на него. — Это занимает много времени, — признает он. — Я так долго ненавидел себя, удивляясь, почему я выжил, а они нет. Почему мир выбрал меня. Я знал, что мне придется драться, но я всегда жалел, что это я. В голове снова проносятся слова Джейка: я скучаю по нему, и я жалею, что приходится. Это было самое грустное, что ты когда-либо видела. Он до сих пор не вернулся с войны, а теперь Джейк должен бороться с новой. Жизнь играет в жестокие игры. Может быть, присоединение Ориона к их команде — еще одна из жестоких игр. Потеря всех, кого он когда-либо любил, чтобы он мог найти их пятерых. Это совсем не честно. — Хотела бы я быть как ты, — призналась ты, думая о том, как он выглядел, сиял и серебрился в первый день, когда ты его увидела. Как звезда на земле. Как ответ на молитву, которую ты произносишь каждый день с тех пор, как потеряла мать. Как небо. Орион фыркает. — Почему? Хотел бы я быть как ты. Я хочу заботиться не только о мести, но и о людях, которых я потерял. Я хочу чувствовать покой. — Я не чувствую его, — протестуешь ты, ощущая что-то странное. Это крайне легкий покой. Столько лет прошло с тех пор, как ты сидела на улице с матерью и смотрела на звезды. — Может быть, не снаружи, — говорит он, пожимая плечами. — Но внутри, я думаю, ты нашла это. В своих друзьях, в своей силе. В себе. Возможно, ты этого еще не осознала, но когда-нибудь поймешь. Ты смотришь на него в замешательстве, растерянности, смятении. Он улыбается тебе и предлагает печенье. У него милая улыбка. Это заставляет твои внутренности начать плавиться. Тебе приходит в голову, что, как и тебе, Трою, всем остальным, история Ориона может показаться печальной, но он — он не грустный. У него хорошо получается справляться. Тебе нравится держать это как можно дольше.***
Армада побеждает. Армада побеждает, а ты проигрываешь, это были два года бесконечных сражений и разрушений, и все, о чем ты можешь думать в эти дни, это то, что ты устала. Так устала. Твой мир — это зона военных действий, и звезды больше не светят. Иногда ты мечтаешь подняться в небо и сбить каждый корабль Армады, закрывающий вид на звезды. Ты мечтаешь уничтожить их, чтобы они больше не могли беспокоить тебя на Земле. Ты мечтаешь о победе, о любви, о том, чтобы снова быть счастливой. Тебе интересно, что такое счастливый конец в наши дни, означает ли это больше смертей, больше разрушений, больше сражений. Но это война, и ты солдат. Ты никогда не хотела быть солдатом.***
Джейк выглядит уставшим. Все выглядят, но он особенно. Интересно, думает ли он о своем брате каждый раз, когда направляет бластер на монстра. О своем брате, об оружии и крови, о смерти. Или он думает о Джиа и о том, что его самой большой проблемой два года назад была попытка пригласить красивую девушку на свидание. Ты идешь к нему домой через день после нападения монстра и находишь его тихим и пустым, он один на кухне, наблюдает за новостями о нападении. Он выглядит измученным. Ты знаешь это чувство. — Хочешь перекусить? — предлагает он, когда видит, что ты пришла. — Не думаю, что мама перестала готовить с тех пор, как Джонатан ушел. Уже шесть лет. Его брат воевал шесть лет, а вы — два года. Твое сердце почти разбивается, хотя ты просто стоишь в комнате, в которой однажды стоял Джонатан Холлинг. Ты позволила ему сделать тебе сэндвич и села рядом с ним за кухонным столом, смотря запись вашего вчерашнего боя. Монстр идет на мегазорд. Заключительный удар. Победа. Усталый, усталый триумф. — Я ненавижу это, — говорит он резко, ты смотришь на него, но ничего не спрашиваешь. Тебе не нужно. Он продолжает, — Я ненавижу драться. Мы — дети. Мы не должны воевать. — Если не мы, то кто? — мягко спрашиваешь ты. Джейк хмурится у телевизора. — Перед нами было двадцать поколений рейнджеров. Где они? Почему они не помогают? — Я уверена, что они сражаются, где бы они ни были, — говоришь ты, но голос дрожит, и ты чувствуешь себя неловко. Все монстры в Харвуде, но где же все герои? Ты задавала себе этот вопрос тысячу раз, как и Джейк. — Они придут, когда мы будем нуждаться в них. Они придут. — А когда они нам не нужны? — горько спрашивает он. — Я хочу вернуться в школу и не бояться за свою жизнь, Эмма. Я хочу пойти на чертово свидание с девушкой, которая мне нравится, и не беспокоиться о том, что она умрет, или о том, что я умру, или о том, что мои лучшие друзья умирают каждый день. Когда все это закончится? — Не знаю, — говоришь ты, и он замолкает. Мысль оседает, как темная туча, над вашими головами. Может быть, это никогда не закончится. Может, вы будете драться вечно.***
Орион находит тебя ночью после особенно тяжело заработанной победы, после Коринфа, после того, как вы увидели другие миры. Другие звезды. Другие истории. Это заставляет тебя чувствовать себя маленькой, поэтому ты сворачиваешься калачиком под деревом в вашем любимом парке и стараешься помнить, что мир не так уж велик, чтобы его спасать. — Знал, что найду тебя здесь, — сказал он, усаживаясь на траву рядом с тобой. — Хорошо себя чувствуешь? Ты посылаешь ему усталую улыбку. Это все, что ты можешь в эти дни. — Мы только что прошли 10 миль, так что я чувствую себя отлично, как насчет тебя? Он смеется, толкая тебя плечом. — Не будь такой жёсткой, Эмма. Все может быть хуже. Его лицо темнеет на мгновение, и ты думаешь, что он знает о том, как быть жестким, больше, чем любой из вас. — Все всегда может быть хуже. Ты приподнимаешь голову с коленей, прижимая ноги к груди. — Но все это могло бы быть лучше, — споришь ты и вспоминаешь о беседе, много лет назад в другом парке, с другим мальчиком, ты была на противоположной стороне: но это значит, что некоторые живы. Орион пожимает плечами. — Мы должны сделать жизнь лучше, не так ли? Я думал, что никогда не станет лучше после того, как я потерял всех, но у меня получилось. Я работал над этим и смог. Я нашел вас, ребята. — Как ты можешь думать, что мы можем компенсировать всю твою планету? — ты взрываешься в всплеске разочарования. — Весь твой мир, Орион — мы всего лишь пять человек. Как ты можешь… — Но вы не пять человек, — перебивает он мягко. — Вы двадцатые. Двадцать лет наследия. Ты двадцатая розовая. Это что-то, да значит. — Что ты имеешь в виду? — ты совсем запуталась. Он улыбается и сдвигает запястье, заставляя его морфер ловить свет. — Когда я слышал голоса всех тех шестых рейнджеров дома… это заставило меня почувствовать что-то. Что-то хорошее. Как будто я принадлежу чему-то. И у тебя это тоже есть. У тебя есть двадцать лет наследия. Разве ты не чувствуешь, Эмма? Нет. Ты никогда не слышала таких голосов, как Орион, и тебе не снились волшебные сны, как Трою. У тебя никогда не было ничего особенного, кроме твоей матери и некоторых звезд. Ты не такая уж особенная. — Я не особенная, — ты повторяешь свои мысли, и он смотрит на тебя, как будто у тебя выросла вторая голова. — Я просто девушка, которая любит розовый. — Даже если это всё, что у тебя есть, — говорит он, — Этого достаточно. Ты не знаешь, прав ли он, но он чувствует себя правым. Это правильно, быть рядом с ним. Он позволяет тебе положить голову ему на плечо, и вы двое сидите и смотрите, как звезды пролетают над миром, который вы должны спасти.***
Когда Робо Найт умирает, кажется, что мир рушится. Твоя жизнь рушится, разваливается на части, как это было, когда умерла твоя мать. До и после. Ты находишься в командном центре во вторник днем, а герой мертв. Это отпечаток в твоем разуме, как нежелательная татуировка. Такое чувство, что небо снова рушится. Словно разбито сердце. Ты не знаешь, что делать. Никто не знает, что делать. Трой отворачивается и впервые за несколько месяцев его лицо снова становится холодным. Вернулся Трой, не имеющий друзей. Вернулся Трой, что знал только потери. Тебе кажется, что ты делаешь то же самое, сжимаешься и складываешься в версию себя, которая меньше, менее розовая, менее важная. Наименее ты сейчас являешься девушкой, о которой говорит Орион. Но Ориона здесь нет, а ты не близка к этому миру. Ты не имеешь значения. Робо Найт был звездой, был историей, был трагедией. Ты всегда была фоном. Сейчас ты являешься фоном в путешествии чужого героя. Кульминацией кого-то другого. Чьей-то жертвой.***
Видеть, как Орион спит в колыбели моря, это как дышать свежим воздухом в первый раз за многие годы. Как будто ты никогда не чувствовала облегчения до этого момента. Вы пятеро падаете на песок рядом с ним, помогая ему подняться, наблюдая, как он просыпается. Твое сердце разбито горем и радостью, но ты не можешь думать об этом сейчас, не можешь думать о потере, о смерти. Вы все потеряли людей. Это очередной шаг в твоём сердце, но, по крайней мере, Орион жив. По крайней мере, вы не потеряли двух людей в один день. — Эй, — он ворчит, когда просыпается, и все шесть сидят на пляже, измученные, слушая дыхание друг друга — С вами все в порядке? Что случилось? Слова направлены на всех, но он смотрит на тебя, на следы слез на щеках, на то, как твои руки дрожат, держа его. Ты не знаешь, что сказать. Ноа начинает первым. — Робо Найт… пожертвовал собой. Трой опускает взгляд. Джейк и Джиа стараются не смотреть друг на друга. Орион задерживает взгляд на тебе ещё на мгновение, после чего закрывает глаза. — Я знаю, — выдыхает он. — Он погиб, пытаясь спасти меня. Слезы душат тебя, но ты не позволишь им выйти. Это нечестно. Нечестно. Робо Найт не должен был умереть. Он не должен был умереть, спасая Ориона. Орион не должен нести это на своих плечах. Эта новая потеря, эта новая жертва, вина выжившего. И Робо Найт должен быть здесь. — Война несправедлива, — сказал тебе однажды Джейк. — Она забирает и забирает, и никогда ничего не дает взамен. На войне нет победы. Нет пути назад к тому, кем ты был раньше. Вы, шестеро, сидите там в свете увядающего солнца, одинокие, но не одни, никогда не одни, когда волны обрушиваются на берег и звезды выходят, чтобы сиять. Ты смотришь на них, на своих лучших друзей, на свою семью, на свою команду. Ты смотришь на них и думаешь, что никогда больше не увидишь их такими, какие они есть сегодня. Нет пути назад к тому, кем ты была раньше.***
Первые победы ничтожны, и ты думаешь, что это потому, что вы знаете, что они не реальны. Они не конец. Это не конец, это только начало. Только первая волна. Но ты улыбаешься, празднуешь и пытаешься поверить, потому что твоя мать хотела бы, чтобы ты поверила, но потом Орион говорит, что он собирается уйти. Сначала он скажет тебе, потому что ты столкнешься с ним в командном центре. — Я улетаю домой через неделю, — и ты останавливаешься, потому что это звучит так, словно он сказал, что уходит от тебя. — Почему? — спрашиваешь ты, но он не отвечает, потому что Джиа и Ноа переносятся в командный центр, а за ними Джейк и Трой, а потом он говорит все им, и твой момент становится их тоже. — Я попробую начать заново, — говорит он. — Спасу то, что могу. Теперь, когда борьба окончена… Это не так, хочешь закричать ты, но молчишь. Это не конец, мы не побеждаем, останься, останься. Но твои слова умирают где-то в горле, твои губы сухие и скоро все будут обнимать его и планировать прощания. Ты остаешься. Ноа замечает твои взгляд и возвращается, чтобы увидеть тебя. — Ты в порядке? — тихо спрашивает он, и ты качаешь головой, потому что когда-нибудь ты была в порядке? Когда ты вообще была в порядке? Ты сражаешься на войне, ты не знаешь, как победить, и с каждым днем конец становится ближе, и ты не знаешь, что делать. Никто из вас не знает, что делать. — Такое чувство, что мы проигрываем, — говоришь ты, и хочешь добавить что-то ещё, но ты этого не делаешь. Ты думаешь, что Ноа все равно понимает. Он сжимает твою руку. Морфер Робо Найта остается неопрятным и безжизненным. В войне нет победы.***
Ты целуешь Ориона на прощание и смотришь, как он улетает в космос, пока он не становится очередной точкой на горизонте, просто еще одной звездой в твоем небе. Еще одна история с концовкой, которая тебе никогда не нравилась. Еще одна трагедия. — Ты в порядке? — спрашивает Джиа, когда вы впятером поворачиваете, чтобы вернуться, и ты не знаешь, как сказать ей, что ты устала от этого вопроса, устала от ответа и хочешь прекратить. Ты хочешь дышать. Ты хочешь жить. — Я буду в порядке, — говоришь ты, и это только половина лжи. Это то же самое, что ты говоришь с тех пор, как умерла твоя мать. Иногда это более правдиво, чем в другие дни.***
Когда приходит последняя битва, ты думаешь, что вы готовы к ней. Будто ты ожидала этого. Как будто вся твоя жизнь вела к этому моменту. Как будто маленькая девочка смотрит на звезды со своей матерью и готовится к тому, чтобы однажды ей предложили военную гильотину. Как будто это только ты, цвета неба и зло на земле. Ты обнажаешь свой меч и сражаешься.***
Орион возвращается. Это немного помогает. Он и Трой отправляются на самоубийство. Это не очень помогает. Но ты продолжаешь драться, ты, Джиа, Джейк и Ноа, вы четверо, как будто первый день в школе, только на этот раз учителя — монстры, а классы — зоны военных действий, и весь мир рассчитывает на вас. И вы должны победить. Ты не видишь никаких других вариантов за пределами небес, заполненных кораблекрушениям, и планеты, заполненной огнем. Победа или победа. Нет выбора. Ты сражаешься или умираешь. В начале, есть только ты и звезды, теперь и война, надвигающаяся вдалеке. В центре — ты, Джиа, Джейк и Ной, сжимаете в руках оружие, сделанное для вас четверых, и сила уходит, пока не останетесь только вы четверо и враг, и победа не поднимется над горизонтом. В конце концов, это шестеро из вас и еще сотня, каждый рейнджер, когда-либо защищавший Землю, стоящий против Армады, наследие, о котором ты никогда не мечтала, ты могла бы быть частью пламени за твоей спиной. — Готовы? — спрашивает Трой, и впервые за долгое время ты действительно чувствуешь, что готова.***
Потом, когда ты чувствуешь себя уставшей, счастливой и опустошенной одновременно, ты оказываешься в своем саду — отца нет, и матери больше нет, но теперь это чувствуется по-другому. Чувство полноты, света. Чувство возвращения домой и обретение своего места. Как будто вспоминаешь, как дышать. Долгое время ты сидишь, смотря на звезды, и не думаешь о войне, сражениях, смертях, опасности. Ты не думаешь о том, как умерла твоя мать, как пропал Робо Найт, как сломлена и повреждена твоя команда. Ты не думаешь о грустных вещах, потому что сегодняшний вечер был приятным. Сегодня ты спасла мир. Ты заслуживаешь празднования. Нужно два часа, чтобы тебя нашли, и это здорово. Ты ожидала увидеть Джию или, может, одного из парней, но меньше всего Ориона, который появляется с замороженным йогуртом и улыбкой на лице. — Как дела? — спрашивает он, когда ты забираешь йогурт — клубничный, твой любимый. — Я давно тебя не видел. Ты улыбаешься. — Лучше, — говоришь ты честно. — Мне лучше. Как ты? Орион улыбается тебе. — Лучше, — эхом повторяет он. — Намного лучше. Я наконец-то чувствую покой, понимаешь? Ты понимаешь. Он говорил это месяцами, но сегодня ты впервые позволила почувствовать покой и себе. — Ты собираешься вернуться домой? Он пожал плечами. — Да. Я хочу возродить свою планету, но… я очень скучал по Земле. Я очень скучал по вам, ребята. — Нам тоже тебя не хватало, — говоришь ты, подталкивая его плечо своим, и он улыбается тебе, а потом говорит: — Хочешь полететь со мной? Сердце пропускает удар. — Что? — Хочешь полететь со мной? — повторяет он, на этот раз медленнее. — Когда я буду возвращаться домой… в моем корабле есть место, и, конечно, ты не останешься надолго, я не знаю, ты могла бы просто… увидеть, откуда я. Это было бы хорошо. Ты смотришь на небо. Миллион звезд, миллион историй. На этот раз, ты одна из них. — Было бы здорово, — соглашаешься ты. — Я бы с удовольствием. Орион улыбается тебе, как будто ты включила для него солнце. Это приятно. Сегодня было приятно.***
Андразия — это другой мир, целая новая галактика, прекрасный кусочек звездной пыли. Это пустынно, одиноко и душераздирающе, но ты стоишь на песке и дышишь её воздухом и представляешь, что это чей-то дом — дом Ориона — и Земля — просто еще одна звезда. Это захватывающе. Ты наслаждаешься каждой минутой. На самой высокой горе своего мира, Орион показывает тебе звезды своей галактики, наблюдая за тем, как его Луна вращается вокруг, создавая приливы, разбивающиеся о берег. Это так похоже на дом, но так отличается. Ты балансируешь на краю обрыва и чувствуешь себя счастливой. Твоя мать смеялась бы, если бы увидеть тебя здесь сегодня. — Эй, Эмма? — мягко спрашивает он, поздно ночью, его голос звучит эхом в пустоте планеты. — Да? — говоришь ты, поворачиваешься к нему по привычке. Орион улыбается тебе. — Я рад, что ты здесь. Твое сердце трепещет в груди. — Я тоже рада, что ты здесь, — говоришь ты, а потом наклоняешься, чтобы поцеловать его, как ты давно хотела, руками, губами, языком и с ощущением полета. Он обнимает тебя, чтобы ты не упала с края его мира, и целует тебя, как героиню любовной истории. А может и так. Может, ты героиня, которую ты искала в звездах всю свою жизнь. И, может быть, просто может быть, это то, где ты всегда должна была оказаться. Поцелуй Ориона — это что-то, что имеет значение. Он — это что-то, что имеет значение. И ты важна. И это — история, которая имеет значение.