You're in the past and I'm at the lowest point of my life

      Гордон выхватил из чужих рук монтировку и уже направился в сторону выхода, от которого ещё пару минут назад пытался отколупать доски. Да шёл так резво, будто совсем и не сомневался, куда ему нужно. Даже Калхун на секунду застыл в недоумении, когда мессия, ни секунды не мешкая, спустился по лестнице и, ловко перемахнув через стоящий на пути ящик, нырнул в дыру в полу, фомкой сбивая на лету приставший сканер. А Барни тем временем пришлось сигануть следом.       — Хей, док, — пока Фримен, не особо обращая внимание на спутника, выглядывал за угол, солдат, значительно поражённый отстранённостью его старого, — но только не внешне, — друга, стараясь выглядеть как можно более уверенным, прислонился спиной к стене. — У тебя в костюмчике встроенная мини-карта? Куда ты скачешь?       Фримен ничего не сказал, разве только удостоил Барни взглядом. На удивление не свойственно Гордону невыразительным. По лицу неразговорчивого учёного всегда можно было понять, о чём он думает, что он чувствует. Но только не сейчас. Всё, что можно было разглядеть в его зелёных глазах — лёгкую меланхоличную грусть. Отвечать хоть как-то, пускай даже невербально, он тоже не стал, так и продолжил прожигать Калхуна взглядом. Тот только вздохнул.       — Ладно, пошли уж.       Придерживая друга за плечо, чтобы не рванул вперёд паровоза и не словил в лоб пулю, Барни сделал пару шагов, осматривая местность. Из-за огромного количества простаивающих в бездействии поездов не было видно практически ничего, нарваться на неприятеля, казалось, легко можно было за первым же поворотом. Хотя, даже и поворачивать никуда не пришлось — на ближайшем же мосту виднелись две фигуры в форме Гражданской Обороны, осматривающие сверху рельсовые пути. Барни спешно прикрыл лицо маской, которую, благо, на всякий случай взял с собой, — с ней его по крайней мере опознают не сразу, а лишиться доступа к базе Альянса перспективка не из приятных, — и указал мессии в сторону раскрытой створки вагона. Тому два раза повторять не пришлось, он, видимо, и сам приметил потенциальный проход, не заставив себя ждать, прошмыгнул к нему. А пока его спутник, вынув из кобуры верный пулемёт, направился к, теперь уже бывшим, сотоварищам.       — Есть какой-то прогресс в поиске нарушителя? — Буднично, насколько позволял модуль искажения голоса, спросил Калхун, не опуская оружия. Солдаты, как и положено, не привыкшие к таким непринуждённым беседам, но, видимо, опытом не умудрённые, растерянно переглянулись.       — Из какого ты подразделения? — Спросил один, видимо, не обделённый критическим мышлением. Оно его, впрочем, не спасло, не поднимая оружие от бедра, у которого Барни его всё это время держал, он выстрелил короткой очередью. Второй, глядя, как изрешечённое тело товарища падает с моста на рельсы, не успел ни пискнуть, ни прицелиться — та же участь постигла и его. Пока Калхун, ехидно улыбаясь под маской и на ходу меняя магазин, бежал к вагону, в котором укрылся компаньон, и, запрыгнув в него, в гордой осанке и демонстрации оружия даже не пытался скрыть, что всё это шоу было организовано только ради Гордона-любимого, чтобы покрасоваться.       Фримен, впрочем, выглядел не слишком восхищённо. Он всё ещё безостановочно и даже как-то слишком пристально смотрел на друга, но ни единым жестом, ни дрогнувшим на лице мускулом не показал, что разыгранное представление его хоть капельку развлекло. Барни застыл, отвечая неотрывно следящим за ним глазам и собственным вперившим взглядом. Впрочем, они и минуты так и не простояли, Гордон слишком непринуждённо отвернулся, поняв, что перебарщивает с вниманием.       — Всё нормально? — И снова от Гордона — только молчание. Полное, даже невербальное. Он только отвернулся, оглядел окружение, высматривая потенциальных противников и, не заметив их, выпрыгнул из вагона. — Ну… буду считать, что это "да" … Калхун немедля вылез следом, оглядывая идущего куда-то направо, вдоль бесхозно стоящих поездов, Фримена. До того уверенного, держащего монтировку, словно она была вовсе не оружием, а скорее продолжением руки. И только сутулость выдавала в этом человеке прежнего учёного. Которого Барни, направившийся в противоположную сторону, торопливо окликнул.       — Здесь можно срезать, — уж очень самоуверенный, он кивнул в направлении выхода, с обоих сторон плотно огороженного вагонами так, что ступать приходилось прямо по шпалам. Однако, Фримен и не сдвинулся, глаза в глаза смотря на идущего спиной вперёд спутника. До того самого момента, как за спиной последнего раздался гудок поезда. — Да ну ёшкин кот…       Теперь стоящие впритык к рельсам металлические бандуры, будто в желании отплатить хоть кому-то за бесславное забытье, превратились в смертельную ловушку для кинувшегося обратно чрезвычайно самоуверенного солдата. И, видимо летящего на огромной скорости поезда ему было мало, с растянувшегося над рельсами моста послышались выстрелы метрокопов, судя по всему пришедших на посмертные сигналы умерших сотоварищей. И явно надеющихся предателю отомстить. Тот, конечно, и сам был не промах, начал отстреливаться прямо на бегу. Впрочем, сноровки ему хватило только лишь на то, чтобы убить двух, ранить ещё одного, пока в открытый вагон его не затащила знакомая рука.       — Хорошо, ты был прав, а я нет, отныне ведёшь ты, — стараясь заглушить своим голосом бьющиеся об обшивку пули, кое-где пробивающие тонкий металл, заговорил Барни, пока мессия, даже не дав тому отдышаться, ловким ударом по плохо сколоченному ящику, разломал его, и полез по скрытой за ним лестнице на крышу. — Ну куда? Там же стреляют!       И как только Фримен не получил пулю в голову с таким безрассудством? Тем страннее казалось, что ГОшники, обнаружившие новую цели и начавшие по ней стрелять, ни разу по ней не попали. По крайней мере, в незакрытые костюмом участки, Калхун, высунувший голову следом, заметил, как пара пуль отскочили от закрывающей грудь пластины, оставив на ней едва заметные царапины.       С другой стороны, то, как мессия быстро скакал с одного вагона на другой, это обзавидоваться можно. По сравнению с ним Барни переваливался как бегемот, с грохотом и скрежетом прогибающейся обшивки. И приземлился следом за Гордоном он так же тяжело, тут же хватая его за руку и под свистящими им вдогонку пулями заводя в ближайший дверной проём.       В этот раз Калхун молчал. Кто-то скажет, это ему не свойственно, однако, вот он, стоит с Гордоном лицом к лицу, вновь смотрит в его извечно широко раскрытые зелёные глаза, отчего-то необычайно яркие, но без того задорного блеска, что был им, вроде как, когда-то присущ. Уж Барни-то, конечно, мог понять, почему. Гораздо больше его удивляло лицо, застывшее в перманентном сосредоточении, будто, стоит ему расслабиться хоть едва и его тут же размажут по ближайшей стене. Что, впрочем, быть может и не лишено было правды. Сейчас, пускай солдат и буравил его взглядом так усердно, как только мог, Фримен смотрел исключительно на выход, из которого они только что пришли.       — Гордон, — Барни-таки начал, стараясь твёрдым тоном обратить на себя внимание, однако его безмолвный «собеседник» и бровью не повёл. — Я понимаю, сейчас не лучшее время, но тебе не кажется, что нам стоит немного поговорить?       Будто вопреки только что сказанному, из-за того угла, за которым Фримен так усердно следил, вынырнул метрокоп. Прицелиться ему не дали — монтировка сильным ударом снесла маску, упиваясь преследователю куда-то в висок, смертельно раня. Большего Гордону не надо было, чтобы развернуться с твёрдым намерением идти дальше. А Калхуну не нужно было больше, чтобы за ним последовать.       Дальнейшие события, право слово, можно было описать парой слов: Барни верно следовал за мессией. Поначалу его важность казалось ему выше из-за крепко сжатого в руках пулемёта, быстро расправляющегося с любым противником, но тут же за углом, — под благодарности гражданки за спасение, кажется, мужа, — Фримен отобрал у убитого метрокопа пистолет. И их способности практически сравнялись. Хоть Барни пускал короткие дроби в каждого встречающегося на пути противника, Гордон каждым своим метким выстрелом попадал противникам в голову. И с каждым таким попаданием солдат всё больше и больше ощущал собственную бесполезность, вплоть до того, что её озвучил, когда последний из надвигающихся на них с двух сторон метрокопов замертво упал.       — Тебе ведь не нужна моя помощь… Да куда ж ты…       Пока Калхун, кажется, стремился излить душу, мессия уже сиганул с моста в воду, даже не дослушав. А солдат так и остался стоять, как дурак, смотря, как Фримен вброд переходит канал с остатками воды в нём, отодвигая монтировкой стоящий на пути мусор. Парочку ГОшников, опоздавших, но тут же прицелившихся в нырнувшего под воду, тут же положила пулемётная очередь, пока выстреливший не отрывал взгляд от друга, кажется, всё же бывшего.       Навряд ли Гордон был ему рад, раз без всякого желания подождать двинулся вперёд, раз не постарался выслушать, о том, чтобы поговорить уже и речи не шло. И вся эта первая растерянность могла означать, насколько мессии хотелось бы от него отделаться. Впрочем, возвращаясь в настоящее, едва дойдя до сохранившегося островка суши, Фримен обернулся, глядя на будто приросшего к полу друга ожидающе, да и собственной непоколебимой стойкой, ни на миллиметр не сдвинувшейся, демонстрируя, он Барни ждёт.       И Барни пошёл и спрыгнул следом.       — Так это по вам сирена? — Повстанец, едва успевший нацелить пулемёт на мужчину в форме Гражданской Обороны и его спутника в оранжевом костюме, опустил оружие, стоило первому снять маску. — Барни, снова помогаешь нарушителям? А кто?..       — Гордон Фримен, — не дав закончить вопрос, вместо Калхуна ответил вортигонт, приближаясь к разговаривающим. — Для Альянса настал час расплаты.       — Да, только для начала нам бы покинуть город, — солдат тут же поспешил успокоить назревший энтузиазм двоих с наблюдательного поста, уставившихся на Гордона как на истинного спасителя человечества, способного в ту же секунду ринуться в Цитадель, повторяя свой подвиг, одной монтировкой одолеть всю армию Комбайнов. Он, что греха таить, и сам уже подумывал, что мессия может. Но рисковать не хотелось. Тем более, когда сам Фримен, пускай и старался напустить на себя геройского вида, казался всё так же растерянным. И уж точно не горящим желанием идти и штурмовать неприступную крепость. — Провожать нас не надо, лучше постарайтесь предупредить другие посты, что мы идём. И не только мы, уверен, комбайны уже рыщут по каналам, пусть уносят ноги, пока всех не перехватали.       Повстанец кивнул, жестом показал своему другу-вортигонту помочь Гордону с зарядкой костюма и, не без помощи Калхуна отодвинул тяжёлую створку, преграждающую путь дальше. Последний не успел даже выпрыгнуть из вагона, его опередил Фримен, будто наконец высвободившийся от оков, сдерживающих его в одном месте, и тут же ринувшийся на свободу. Солдат же махнул рукой желающим удачи наблюдателям, надел маску и двинулся следом, на ходу пулемётной очередью облегчая работу монтировкой расчищающему путь от досок другу.       К сожалению, не прошли они и пяти метров, как за углом в трубе, перекрытой решёткой, послышался жалобный возглас, тут же заглушённый пистолетными выстрелами. С этой секунды стало ясно, спокойная прогулка по каналам завершена, пускай и продлилась она недолго. Снова Барни, положив руку на плечо ринувшегося было в самое пекло мессии, остановил его, указал жестом держаться позади. И потому именно он первым открыл огонь.       — Вот дерьмо, патроны кончаются, — меняя магазин, пробубнил солдат. Фримен, естественно, и бровью не повёл, разве что, теперь с полной уверенностью в своей правоте, преодолев небольшую коморку, бывшую раньше станцией сопротивления, полез по лестнице.       В общем-то не зря. В отличие от Калхуна, привыкшего несколько бездумно переводить патроны на противников, Гордон предпочёл выбрать более экономный способ расправы над врагами. Например, подорвать стоящую неподалёку от них бочку с горючим. От грохота взрыва потолок осыпался штукатуркой на местами поседевшие волосы солдата. И следом раздался залп из импульсной винтовки.       — Одолжи-ка свой пистолет, — рука только успевшего вылезти вслед за Фрименом Барни ловко выхватила прицепленное к бедру первого упомянутое оружие. Тот и не возразил, продолжая методично отстреливать обступающих со всех сторон комбайнов, прибежавших на взрыв и сигналы убитых товарищей. — Я прикрою.       Следующей парой выстрелов Калхун взорвал стоящие рядом с ГОшниками бочки, отправляя тех взрывом в полёт. Пока подступающих снизу нещадно расстреливал мессия. И спутник его, рискуя своей шкурой, осмелился отвлечься от самозащиты, оборачиваясь на Гордона. Двадцать лет назад, хотя, казалось прошла вечность, он воротил нос от сцен насилия в фильмах, пускай и с упоением залипал с другом в дум, и жаловался на HEV-тренировки, где сотрудников старой-доброй Чёрной Мезы учили пользоваться оружием. А сейчас столь безэмоционально стрелял по, пускай и работающим на Альянс, но людям. Впрочем, за долгие годы жизни под гнётом, ожесточились они все, даже отъявленные пацифисты перед угрозой вымирания хватались за оружие. И Фримен не был исключением.       Справа от них с громким визгом шин проехала бронемашина, сбивая груду бочек и отстреливая нарушителей из пушки, заставляя обоих пригнуться и спрятаться за баррикадой.       — Чёрт, док, ты у нас гений, куда дальше?       Окликаемый лишь на долю секунды обернулся на солдата и, протянув руку за импульсным пулемётом над своей головой, куда-то выстрелил. Вновь послышался взрыв, а Калхун оценивающе-довольным взглядом посмотрел на новообразовавшийся мост.       — Во голова! Не зря MIT закончил! — Он мог в этот момент поклясться, на лице Гордона промелькнула лёгкая улыбка, пока он, прижавшись к стеночке от обстреливающего их орудия, бежал по мостику из обшивки в заваленную металлоломом арку.       И всё же, не любил Калхун каналы. Эту однотипную сырость, развесившихся то тут, то там барнаклов. Только теперь они были наполнены в приятное дополнение комбайнами. Спрыгивающими с выступов, сбрасывающих подожжённые бочки, надоедливых и настырных. Впрочем, пускать в них охренено большое количество пуль было тем ещё удовольствием. И с каким наслаждением можно было смотреть, как с подорванного Гордоном моста сваливаются пятеро.       Наконец, оба мокрые, после купаний в тухлых водах, они скатились по склону, покрытому склизкой мерзкой массой из грибкообразных наростов. Вернее, скатился Барни, проезжая в немного неловком подкате на коленях и после о твёрдую землю этими же коленями ударяясь. Фримен же устойчиво скользил на ногах, как кошка приземлился поодаль и огляделся.       — Уф, а вертушку за тобой они всё же выслали, — усмехнулся солдат, так и не поднявшийся, даже больше, добросовестно пользовавшийся падением в качестве небольшой передышки. — Ну ничего, нам ещё немного осталось, половину пути мы прошли, потом по реке-вонючке. Хотя, постой, нет, её же кислотой залили. Надеюсь, там на последней станции ещё остался катер Вэнсов.       Мессия не сильно обращал на разговоры друга внимания, предпочитая болтовне поиск выхода. Хотя его он нашёл уж слишком быстро.       — Что ты делаешь? — Не задаться этим вопросом было сложно, смотря как Гордон по одному складывает на доску находящиеся рядом шлакоблоки. Хотя, его идею Калхун понял практически тут же, кинувшись собирать остальные, разбросанные по углам. Даже притащил сразу три, пока спутник его пытался примериться, выдержат ли они его вес. Семи вполне хватило, чтобы он спокойно запрыгнул с другого конца доски на выступ, а вот Барни… — Док, не подсобишь?       Даже без огромного железного костюма, как из меха-аниме или супергеройских комиксов, солдат явно перевешивал жалкие семь кирпичиков. Пришлось мессии спуститься обратно, восполнить собой перевес и прыгнуть на выступ уже после друга, любезно протянувшего ему руку.       Что же касается самого Калхуна, теперь держащего ладонь друга в своей и, более того, судя по вновь настойчивому контакту глаз, не собирающегося её отпускать? Он поднимал на Гордона взгляд, и сразу всё казалось таким нереальным. Будто ему снова было двадцать пять, и они прогуливались по ближайшему от Чёрной Мезы городу в свой выходной. Даже бабочки в животе трепетали всё так же безудержно при виде зелёных глаз. Необычайно ярких, будто светящихся изнутри. И только их пронзительный холод будто окунал в суровую реальность, где они всё ещё сбегали от нескончаемых отрядов комбайнов по сырым катакомбам, то и дело поскальзываясь на лужах, рискуя в зловонные воды упасть. Хотя, было бы чего бояться, раз в них уже и искупаться успели.       Ужасно хотелось заговорить. Чёрт возьми, просто рассказать, что он чувствовал, через что прошёл. Про все те бессонные ночи, когда Барни просто… ужасно хотел, глядя в покрытый пятнами потолок своей коморки, чтобы Гордон вернулся. Когда ему так нужен был человек рядом. Чтобы хоть кто-то мог сказать ему, что всё когда-нибудь будет хорошо, пускай это и была бы наглая ложь.       Глаза, высматривающие, кажется, в чужих какие-то скрытые от него чувства, глядели абсолютно жалобно, желание поговорить буквально разрывало изнутри. Расспросить, где всё это время был Гордон, как он жил. Но Калхун медлил, будто не подбирая слов, чтобы выразить весь тот спутанный ком из эмоций, заполнивший всю его бедную голову. И особенно сложно было сосредоточиться, когда в любую секунду их могли застрелить в спину.       — Гордон, — Барни начал не так уверенно, как ему хотелось бы, и всё же он вздохнул, чтобы уже с ласковой улыбкой, которую всё равно не видно под маской, продолжить. — Я так долго тебя не видел. И я так рад, что ты вернулся.       Фримен не ответил, буравя друга взглядом, всё так же непрошибаемо пустым. Будто всё сказанное его вовсе не касалось, будто это не он на двадцать лет безответственно пропал для всего человечества. Барни, закипая от переполняющей его злости, было насупился, но быстро выдохнул, стараясь расслабиться. Получалось не столь хорошо, как хотелось бы, потому слова его звучали уж слишком измученно, будто он их из себя выдавливал.       — Всё хорошо, думаю, мы можем идти.       Не то что бы мессии требовалось разрешение. Он и сам прекрасно рванул вперёд, не дав спутнику договорить и оставляя его позади, отчего догадываться о его местоположении приходилось лишь по выстрелам вертолёта, вылавливающего понятно кого за углом. Туда и рванул Барни, на ходу залетая за какой-то хлам, в спешке он не рассмотрел, за которым притаился Фримен. Говорить не хотелось, шутить тем более. Нет никакого смысла пытаться разрядить атмосферу, когда твой спутник на тебя ровном счётом никак не реагирует. С гораздо большей отдачей он поддерживал отношения с преследующей их вертушкой, на неё он хотя бы внимание обращал. Думая об этом, буравя взглядом друга, солдат ещё больше насупился, в старой привычке обиженно надул губы. Тщетно, на него и не взглянули, предпочитая вылезти из укрытия и рвануть к лестнице.       Ну уж нет, Барни отставать не собирался. Даже больше, ловким прыжком через перила он обогнал мессию, приближаясь к двери, в которую он, судя по всему, нацелился. По крайне неудачному стечению обстоятельств, заставленной бочками. Впрочем, разве ж для Калхуна они были преградой, когда груду он вполне мог сбить одним размашистым ударом? Вообще-то, вполне, ведь именно в момент взмаха по нему палить начал вертолёт, отправляя одну из бочек рикошетом прямо солдату в лоб. Вернее, туда бы она прилетела, если бы вовремя подбежавший Гордон не заслонил нерадивого собой. Вместе с бочкой в защищённую металлической пластиной спину ему прилетела пара пуль, благо, его они не ранили. По крайней мере, мессия и не шикнул, только, на деле одновременно с Барни, схватился за ручку двери и, толкаясь с ним, внутрь помещения едва не ввалился, всей своей, в общем-то не слишком тяжёлой тушкой налегая на спутника, пока тот закрывал за ними дверь под новый залп орудий.       Где-то здесь совсем недалеко был следующий пост. После пары разрушенных комбайнами, Калхун, конечно, искренне надеялся, что хотя бы этот остался цел. Даже, не столько из-за припасов, там хранившихся, а после нападений ГОшников, естественно, растасканных. Людей было жалко. Сеть сопротивления в каналах устойчиво работала дольше, чем Барни был метрокопом, более того, сколько раз они его спасали, а сколько людей всего спасли. Потому, проходя мимо каждого тела убитого, он, правда, испытывал горький укол совести: ведь если смотреть на положение вещей прямо, именно он теперь стал тем, кто привёл сюда отряды. Не только он, но Гордон… Гордон, кажется нетерпеливо, буравил друга взглядом, когда тот опускался на корточки рядом с убитым и, про себя вспоминая хотя бы его имя, закрывал застывшие в выражении ужаса глаза.       Мессия, глядя на эту картину никаких угрызений совести не испытывал. Или, по крайней мере, это солдат видел в ничуть не переменившимся лице, ни тогда, ни сейчас, пока они, пробираясь сквозь завалы мусора, двигались к следующей станции. Барни даже нахмурился. Гордон, которого он знал, обязательно бы хоть что-то почувствовал. С другой стороны…       Фримен буквально на долю секунды посмотрел на своего спутника, прежде чем вновь упереться взглядом в серые стены коридора. Но этого мгновенья солдату хватило, чтобы заглянуть в его глаза. Всё ещё блестящие на свете ламп, но теперь больше похожие на два безжизненных осколка бутылки. Быть может, он этих смертей столько повидал.       За поворотом наконец показался вновь заколоченный досками вход. Честь разломать их снова выпала мессия, впрочем, стоило ему закончить, он пропустил вперёд Калхуна, видимо, чтобы предоставить ему социальное взаимодействие с повстанцем, сидящем на странной постройке.       — Метрокоп! — Тот тут же схватился за кусок трубы, готовый броситься в атаку, как так напугавший его ГОшник снял маску. — Барни! А это с тобой кто? Неужели вы — те несчастные нарушители? — Солдат утвердительно кивнул. — Ну и не позавидуешь вам.       — Ничего, прорвёмся, — отрезал Калхун. — Мэтт, скажи лучше, что слышно? Какие новости?       — Они направляют все подразделения ГО в Сити Семнадцать, связи нет уже с половиной станций: восьмой, девятой, двенадцатой… Поэтому нет больше смысла держать под контролем каналы. Все оставшиеся в живых эвакуируются, мы будем подрывать подземку. Так что, вы последние, кто по ней пройдёт, — солдат понимающе кивнул, пока повстанец, спрыгивая со своего насеста, продолжил. — Можете забирать всё что нужно, припасы, наверху.       Следуя наводке, по лестнице забрался Фримен, скидывая вниз два ящика. Пока Барни, держа наготове пулемёт, пристроился у двери.       — Тогда мы ваши планы нарушать не будем и прямо сейчас пойдём… Что это за гул?       Уж слишком звук, раздавшийся по ту сторону деревянной, сколоченной из мусора дверцы, был знаком, чтобы солдат от неё не отпрянул, а Мэтт, округлив глаза, не закричал: «Мэнхэки!» Вооружённые лезвиями, крутящимися как лопасти, машины преграду между ними и людьми выломали в считанные секунды и тут же нацелились на стоящего ближе всего Калхуна. А вот первые выстрелы раздались сверху, метко сбивая нападающих в метре от Барни. Остальных он уж отстрелил сам, сразу после оборачиваясь на спрыгнувшего к нему мессию.       — Спасибо, — выдавить из себя большее всё ещё злясь на друга Калхун попросту не смог. Да и заговоривший повстанец ему не дал.       — Фух, это было близко. Спасибо вам за помощь, — выдохнул он, отбрасывая трубу, до этого всё ещё сжимаемую в руках, куда-то на пол. — Теперь точно идите.       — Не хочешь с нами? Мы проводим до следующей станции, — Барни оглядел Фримена, после высказанного предложения заметно побледневшего и, наконец, больше не выглядящего столь же беспристрастным. И теперь, кажется, паникующего. Но, к счастью для него, повстанец мотнул головой.       — У меня ещё остались дела здесь, я пойду следом, как только закончу. Может быть ещё пересечёмся с вами. — Калхун протянул собеседнику руку, закрепляя крепким рукопожатием и свою надежду на встречу в дальнейшем. Впрочем, краем глаза замечая, как Фримен уже рвётся бежать дальше, так что пришлось и ему поторопиться с прощаниями.       — Береги себя.       — И вы тоже. Передавайте привет Илаю.       И вот, вновь серые стены. Только теперь их скуку нарушал раздающийся где-то впереди визг лезвий, их скрежет о камень, эхом доносящийся до спутников. И будто бы ему удавалось делать и без того напряжённое передвижение ещё более напряжённым. Не помогало и молчание, которое что Гордон, что обычно разговорчивый Барни настойчиво хранили. Кажется, от него в горле последнего пересохло больше, чем если бы он без умолку болтал всё время, что они ходили по этим облепленным налётом коридорам. И в ушах звон стоял, но от него отмахивались, оправдывая скрежетом вдалеке.       Он, Барни, сейчас будто готов был расклеиться и развалиться. Подумать только, после стольких лет под гнётом Альянса, сломит его именно встреча с когда-то любимым человеком. Может, конечно, повод для обиды совсем неподходящий? Переводя взгляд с заваленного мусором прохода, Барни невооружённым глазом видел, как напряжённо Фримен двигался, в любую секунду готовый к новому нападению. Как до предела была напряжена каждая мышца его лица, настолько, что левая бровь едва подрагивала. И воздух носом он втягивал судорожно и рвано, а всё равно едва слышно.       Калхун честно старался не обращать внимания на поведение спутника. Не важно, насколько ему было неприятно и даже, признаться, больно, что ситуация и обстоятельства, что сам Гордон явно давали понять, задушевные разговоры легко могут стать причиной несовместимой с жизнью дырой в башке. Значит ли это, что теперь оба нарушителя сосредоточились исключительно на побеге из города? Что ж, было бы хорошо, если бы это было так. Может мессия и посвятил всего себя расстрелам комбайнов и мэнхэков, настырно лезущих из всех щелей, со всех сторон, но Барни, упершись пустым невидящим взглядом, лишь иногда помогал парой десятков патронов, пущенных в противника. И то, только поначалу, последний магазин кончился уж слишком быстро, оставив солдата безоружным.       Он утопал в собственных мыслях, как в неньютоновской жидкости. И, чем больше в них барахтался, стараясь сосредоточиться на происходящем в реальности, тем больше шёл ко дну, цепляясь взглядом за мельком взглядывающего на него Фримена, а мыслью за какую-то очередную, казалось бы, маленькую идею, через пару минут закручивающуюся в огромный ком проблем.       Началось всё с, казалось бы, безобидного замечания, естественно вслух не высказанного, но в голове пронёсшегося настолько, так сказать, громко, что заглушило собой всякое рациональное мышление. Быть может Гордон его и в правду не помнит? Мысль, лёгкое присутствие которой ощущалось с самого появления Фримена на вокзале, лёгкой болью давило на голову, теперь засела на самые плечи, вцепилась мертвенной хваткой в шею. Она столько объясняла: и отчуждённость, и стойкое молчание, Гордон ведь никогда и не стремился говорить с незнакомцами. И Барни сейчас по сути им и являлся… Нет, ну бред полный, как можно было, пускай за двадцать лет, его забыть. Да, он не легенда, как кое-кто, но, помилуйте, Барни и не нужны были ежесекундные напоминания, чтобы до сих пор помнить друга, насколько это было возможно отчётливо. Или что, Фримену память отшибло?       Вообще-то выход у этого положения был достаточно простой — спросить. Спросить? У человека, который не соизволил и слова за всё время сказать? Не эффективнее ли просто начать биться головой об стену? Это риторический вопрос, конечно эффективнее.       Говоря честнее, Барни всё надеялся, что поговорить и задать заветный вопрос он сможет в более спокойной обстановке. Всё же, даже молчание Гордона можно было оправдать той опасностью, которая преследовала их на каждом шагу. Он ведь в лаборатории Кляйнера был намного более расслабленный. Калхун уже обнадёживал себя, что вот сейчас, они зайдут за угол и им удастся выкроить момент для обсуждения. Более того, за очередным поворотом уже открывал рот, готовясь задать крутящийся в голове вопрос, когда откуда-то с потолка на них спускался очередной солдат Гражданской Обороны, готовясь открыть огонь по нарушителям. А за ним ещё двое. И уже ни о каких беседах по душам не шло и речи, а единственным плюсом во всей ситуации становились отобранные у нападающих пулемёты.       Стала ли эта попытка поговорить последней? Ну конечно нет. Но и следующая не увенчалась успехом и была прервана огромной тучей мэнхэков, ворвавшихся в комнату, в которую едва успели попасть Гордон с Калхуном. Последний хотел было открыть огонь, но, когда первой же очередью едва не снёс стоящую неподалёку бочку с горючим, коими было заставлено помещение, быстро осознал, что таким образом скорее угробит и себя и друга. Которому, к слову, пришла идея получше. И начал он её реализацию с того, что пихнул Барни к лестнице, толкая его спускаться вниз. И сам полез следом, напоследок выстрелив пару раз в близстоящую бочку, чтобы та загорелась. Взрыв, уничтоживший собой всех наводнивших пространство мэнхэков, грянул, стоило рыжей макушке исчезнуть под полом, и Гордон встал на лестнице на одном уровне с подвинувшимся спутником.       И теперь это было в высшей степени неловко. Будто по старой привычке, держась за лестницу одной рукой, Барни другой придерживал Фримена за талию, но так невесомо, едва касаясь. Фримен же дотрагиваться до друга будто не смел, но даже так оказался намного смелее, мягким движением сняв с чужого лица маску. Барни ничего и не сказал, наблюдая за тем, как его во все глаза рассматривают. Впрочем, понять, о чём Гордон думал было всё равно невозможно, его лицо выражало всё ту же суровость, и самое эмоциональное, что на нём можно было разглядеть — лёгкий шок в широко раскрытых глазах. Зато их взгляд, Калхуну было прекрасно видно, изучающе скользил по исчерченному морщинами лицу до того момента, как сам их обладатель не встрепенулся и ловкими прыжками, скрипя металлом громоздкого костюма, не полез по лестнице обратно наверх.       И только через весьма продолжительное до Барни дошло, насколько подходящий момент был безвозвратно упущен, вместе с Гордоном, вновь ринувшимся навстречу очередным противникам. Не важно, были то люди, или хэки, пара пуль от Фримена, и то, что от них осталось валялось в лужах крови, смешавшейся с тухлой канализационной водой. А что касалось Барни, что ж, он старался за Фрименом хотя бы поспеть, вновь погружаясь в пучину навязчивых мыслей.       Из водоворота раздумий Калхуна выбило внезапное столкновение. Как оказалось, с чужой скрытой за металлическими пластинами рукой, придерживающей его он падения. Вот это он задумался, Барни глянул вниз, разглядывая небольшое грязно-зелёное озерцо радиоактивных отходов, в которое едва не свалился.       — Спасибо.       Тихо потрескивал счётчик Гейгера. Несмотря на предвещаемую им опасность, эти щелчки даже немного успокаивали, в особенности уже изрядно подуставшего Барни. А, после мрачных сырых тоннелей, светящее через сетку солнце слепило глаза до жжения сетчатки. Аж слёзы по щекам потекли, впрочем, Калхун их быстро утёр, прикрываясь снятой маской, отворачиваясь от Фримена. Которому, конечно, вновь было всё равно на любой возможный дискомфорт.       — Шестая станция там, внизу, так что надо поднажать, да? — Пока Барни вытирал лицо от всё катящихся слёз, краем глаза он замечал — в этот раз Гордон ни на шаг не сдвинулся. Понимая смущение друга, спасибо на том, он вежливо отворачивался, но всё ещё стоял рядом. Вот уж своевременный, как ни поговорить, так он как сайгак скачет. — Да всё хорошо, погнали-погнали.       Как ни удивительно, вниз сошёл Гордон, казалось, уже не так уверенно, посматривая на спутника. Ему конечно было попроще, Барни-то костюм, защищающий от облучения, не носил. А форма ГО он него не сильно спасала. Спускаться пришлось не только аккуратно, но и быстро, чему мессия весьма подсобил, протянув ему руку. Но, к сожалению, что для схватившегося за эту руку, что наверняка для её хозяина, было однозначно ясно, насколько в осторожном прикосновении ничтожно мало былой романтики. Если она вовсе была. Гордон придерживал друга аккуратно, оттого даже казалось вежливо, и Калхун сжимал чужие пальцы... трепетно. Но одновременно с этим, всё это было так неловко. Сложно было сказать, о чём думал Фримен, но компаньон его теперь был совсем сбит с толку. Так его Гордон его помнит? Или этот жест не стоит расценивать как нечто большее, чем обыкновенная помощь.       На первое время, решено было так и сделать. У них не было времени, ну как всегда, в пяти метрах за постройкой из какого-то мусора раздавались выстрелы, и, кто знает, возможно комбайны уже штурмуют станцию. Руки были расцеплены настолько синхронно и обоюдно, что никто этого и не заметил, а сами нарушители, подумать только, держа оружие наготове и пройдя пару шагов, никаких комбайнов на станции не обнаружили. Наоборот, единственным человеком оказался лысеющий повстанец, неловко держащий пулемёт и с гордыми возгласами расстреливающий подступающих хэдкрабов. От вида которых Калхун брезгливо поморщился.       — Хей! Барни, рад тебя видеть, — так и не надетая маска гражданской обороны уберегла восклицающего от инсульта, так что он радостно протянул солдату руку. — А ты Фримен, не так ли?       — Эл! Рад, что у вас всё хорошо. С радостью бы поболтал, но мы торопимся. На станции же остался ка…       Барни прервал шум радио и следом раздавшийся хриплый голос, кто бы мог подумать, Илая.       — Кхм, Восточная Чёрная Меза вызывает Станцию Шесть. Как слышно? — На передачу ответил Эл, информируя Лидера Сопротивления, что его слышат. Связь, конечно, была не ахти, но даже она передала, как старик судорожно вздохнул, прежде чем продолжить. — Гордон Фримен отправился по реке…       Договорить ему не дали, в разговор быстро встрял Барни, похлопывая повстанца по плечу, чтобы тот подвинулся.       — Илай, мы с Гордоном здесь, не переживай.       — Барни, — в этот раз Вэнс вздохнул облегчённо. — Я думал, ты остался с Кляйнером.       Калхун, пускай несколько шутливо, сморщился. Подумать, что сказать Илаю по поводу оставленной с Кляйнером дочери стоило, наверное, заранее, чтобы сейчас не чесать репу, аккуратно подбирая слова, лишь бы позже не огрести.       — С ней, э, всё хорошо, она осталась с Кляйнером, — предвещая всякие вопросы, Барни быстро добавил. — Я уверен, все подразделения ГО нацелелись на нас, так что, как только она отведёт Кляйнера в безопасное место, у неё не будет больших проблем добраться до Восточной Чёрный Мезы. — Илай понимающе хмыкнул, так что Барни мог выдохнуть с облегчением. Главное сделать это тихо. — Тогда, мы одолжим воздушный катер?       — Конечно. Берегите себя.       Радио с хриплым шумом затихло, оставляя присутствующих в тишине. Калхун наконец обернулся на друга, вставшего в тени, чтобы не отсвечивать и старательно пытающегося не смотреть на Эла, разглядывающего его, как музейный экспонат.       — Ладно, мы выдвигаемся. — Спасая друга от, очевидно, нежелательного внимания, Барни хлопнул повстанца по плечу, побуждая обернуться к себе.       — Да, возьмите припасы, если надо, у той стены.       Судя по тому, как Фримен незаинтересованно двинулся в сторону нужного прохода, ящик он уже обчистил. И Барни решил не отставать, понабрав патронов, кинулся вслед за спутником, помахал повстанцу на прощание рукой.       После спокойных разговоров, уединённой атмосферы станции, стоящей в залитыми отходами стоках, и даже, вроде как, более дружелюбного поотношению к другу Гордона, прогулка до собранного сопротивлением причала представлялась в исключительно мирно. Что тут, буквально пара шагов и всё, они на месте, возьмут катер и отправятся к Восточной Чёрной Мезе, к ночи будут уже там. Так было до момента, пока в паре метров от выходящих нарушителей, с громким свистом разрезая воздух, врезаясь в землю на пару метров, не пролетел крабснаряд. Огромная ракета с паразитами с такой силой ударила по поверхности, что бегущих в укрытие гражданских снесло как тряпичных кукол.       Калхуна с Фрименом, естественно, тоже тряхнуло знатно, пускай оба устояли на ногах. Гордон как обычно спокойно, Барни — едва не скрипя зубами от поглощающей его злости. Применение комбайнами хэдкрабов было весьма ожидаемо, они мозгососов пихали куда только можно, совсем не волновались, сколько гражданского населения помрёт или зомбифицируется. Будто нет ничего интереснее и приятнее, чем пальнуть по какому-нибудь беззащитному городку ракеткой. Рейвенхольма им конечно было мало, почему бы ещё разок крабснарядами не хуйнуть. Крепко, до скрипа перчаток, сжав в руках пулемёт, Барни пустил дробь в едва успевшего выползти из отсека ракеты мозгососа. И в следующего. Да с такой лютой агрессией, что Фримен примирительно опустил оружие, всецело предоставив честь расстрелять паразитов спутнику.       — Суки! — С ними уж слишком быстро покончили. Настолько, что, кажется, Калхун не успел удовлетворить свою фрустрацию, оттого, проходя мимо, с силой пнул труп инопланетного мозгоёба в ближайшую стену, о которую тело глухо шлёпнулось, перед падением обратно на землю.       Подумать только, казалось бы, всё было хорошо, нет, альянсу надо было всю малину испортить, влезть со своими обсосанными бомбардировками и испоганить настроение. И на одной ракете ведь всё не закончилось, не успели нарушители и пары метров пройти, ещё двое хэдкрабов выползли из-под рыхлой, пропитанной токсинами земли. Прыгнули они, конечно, первым делом на идущего впереди, кажется, впервые за всё время, Барни. Вернее, попытались, оба упали замертво не долетев до цели. К этому любезно руку приложил и Фримен. На которого наконец, отойдя от злобы, обратили внимание.       — Ты как? — Фримен, конечно, не ответил. Ну и ладно, болтать не было времени, Барни поспешно осмотрел друга, впрочем, быстро заключил, главное, что у того голова целая. И без всяких неприятных соседей на ней. Сейчас им стоило поторопиться, к примеру потому, что прямо за углом уже раздавались звуки возни, не предвещающей ничего хорошего. Так и оказалось, поворот преподнёс им новых паразитов, старающихся подмоститься на непокрытые головёшки, и несчастного повстанца, пытающегося отцепить от себя одного их них.       Пулемёт в руках Калхуна показался ужасно тяжёлым, когда он сделал выстрел. После которого паразит, присосавшийся к чужой голове, обмяк. А вместе с ним и пытавшийся его тщетно побороть, неловко раскинув руки в стороны. Барни, прожившему несколько лет в карантинной зоне, было прекрасно известно: спастись от мозгососов практически невозможно. Но легче от этого не становилось. Сколько смертей он повидал, а каждая новая действовала на него как все предыдущие. Люди не заслуживают таких страданий, какие устроил им Альянс. И долбаная Чёрная Меза.       Гордон мягко коснулся его плеча. И это немного отвлекло, по крайней мере Барни, на пару секунд склонив голову к груди, обернулся к другу бодрый, как огурчик.       — Всё хорошо, — с улыбкой заявил он. — Мы этим тварям ещё отомстим. И Брину все эти ракеты в жопу затолкаем. Согласен?       Ещё бы он был не согласен. Фримен как обычно промолчал, даже не моргнул, но Барни для себя решил, что это однозначное согласие. Пускай это было, быть может, и не так, его злоба и, в какой-то мере, энтузиазм, были слишком велики, чтобы вновь признать суровое безмолвие мессии.       Тем более, когда до пристани осталось всего ничего, свернуть за угол и пройти над рекой токсичных отходов по дощатому помосту.       На пристани никого не было, кроме Арлин, торопливо, дрожащими руками заправляющей катер. Барни, подходя ближе, кивнул жмущейся девушке, напуганной внезапной атакой, — а грохот снарядов с хэдкрабами был прекрасно слышен в той небольшой комнатушке, служащей станции портом. Мучать инструкциями и без того хорошо знающего каналы Калхуна она не стала. Впрочем, обсудить было что.       — Как вы вдвоём поедете на катере?       Вопрос-таки хороший. Воздушная плюшка была одноместной и едва ли стоять на ней было бы удобно.       — На колени друг другу сядем, не знаю, что-нибудь придумаем, — Барни, впрочем, лишь отмахнулся. Его сейчас это волновало не так сильно, как возможность присесть на холодный бетонный пол и прислониться к стене. Не дай боже сейчас сюда ворвутся комбайны, прерывая драгоценные минуты отдыха, Калхун уже поклялся их в таком случае прямо головой в токсичные помои мокнуть.       Фримен, немного поколебавшись, присел рядышком, на весьма почтительном расстоянии, но не слишком далеко. А Арлин, не желая мешать отдыхающим, повернулась к радио.       Слова не находились. Быть может из-за присутствия посторонней, или грохота взрывов где-то вдалеке. Видимо, сопротивление уже начало за собой подчищать, а значит времени свалить у них немного. В принципе, отправиться можно было бы прямо сейчас. Но Барни всё продолжал сидеть, расслабленно откинувшись к стене, разглядывая спутника, от него отвернувшегося, посматривающего на море, через которое им в скором времени придётся перебираться. Нашёл может в тухлой воде что-то интересное, кто его разберёт.       Хотя внимание Гордона солдату сейчас здорово бы прельстило. Ей богу, Калхун бы от вида его прелестных зелёных глаз так разоткровенничался, вывалил бы всё, что думает…       — Гордон, — звать пришлось в полголоса, чтобы не привлечь внимания повстанки, прогуливающейся по пирсу ближе к станции, не без слёз, разглядывающей бредущих по ней зомби, бывших товарищей. Наверное, естественно, что Гордон столь тихий шёпот не расслышал, потому Барни позвал громче, ещё и толкнул друга в плечо.       Какого же было его удивление, когда Фримен, только на него обернувшийся, тут же мотнул головой обратно, и даже за ту долю секунду, мастерски избежал зрительного контакта. Калхун узнавал это поведение. Так Гордон всегда смотрел на людей, с которыми наотрез не хотел общаться, и от чьего внимания так сильно пытался избавиться.       Даже больше, так и не посмотрев на спутника, мессия поднялся, прямым шагом дошёл до катера и без всяких вопросов сел в кресло. Взгляд его так старательно был направлен вперёд, будто глаза щас выкатятся, настолько он не хотел смотреть ни на кого из присутствующих. Барни застыл. Может ему кажется на фоне всех потрясений, всё же столько событий за один день. Разве мог бы Гордон столь грубо с ним обращаться. В размышлениях прошло пару секунд, его прервал стук тяжёлого ботинка от HEV костюма по корпусу плюхи. Будто собаку подзывал ей богу. Калхун сдержался, чтобы сжавшимся от гнева кулаком не зарядить мессии прямо в его наглую заросшую рожу. Признаться, с трудом.       Спокойно. Вдох. Выдох.       Он обещал Илаю довести этого придурка до Восточной Чёрной Мезы. И должен это обещание выполнить. Не для этого высокомерного мудилы. А для всего человечества.       Калхун поднялся медленно, будто желая Фримена не то побесить, не то показать, что он не псина, чтобы его так подманивать. И всё же, встал на металлическую перекладину за креслом. Двигатель взревел, и катер, разрезая гладь наполненной радиоактивными отходами реки, помчался вперёд под управлением Гордона.