flor blanca...

Глубокой ночью, когда умы и сердца людей погружены в покой, глаза Тэхена нараспашку: точно впитали всю тяжесть людских тревог. Сотканная из добродетели и света, хрупкая и ранимая душа омеги ноет. Перебирает пальцы альфы в своих руках, просит прощения и целует каждый из них. Соджун лежит рядом и спит крепко, пока Тэхен перечитывает еще неделю назад написанное ему письмо. Как бы он не просил, не умолял, Тэхен не сможет и дальше сидеть спокойно, зная, что где-то там, в чужих землях, затеряна родственная душа, родная кровь, любимый брат. Души, что раскиданы по лабиринту часовых поясов. Никакая сила мира не заставит его ждать сложа руки. Отдаст все, что есть, лишь бы снова услышать ласковое «Тэй» от брата, из-за которого за ним и закрепилось это прозвище. Глаза слезятся, а в теле невероятный взрыв. Коктейль смешанных чувств разрывает омегу на части. Сердце бьется как сумасшедшее, грозясь нарушить глубокий сон альфы. Ему страшно и плохо. Противный маленький червь сомнения ползет по грудной клетке, заползает внутрь и грызет душу, возвращая омегу на месяц назад, когда он так же умолял брата отказаться от поездки. На коленях стоял и просил одуматься точно так же, как и Соджун прошлой ночью. Тэхён еще немного смотрит на красивое лицо Соджуна в плену сновидений и понимает, что он, прочитав прощальное письмо, возможно, возненавидит его. С тревогой и болью слитая душа плачет, просит прощения за то, что так поступит, за то, что уйдет, не попрощавшись. Но альфа должен понять, должен был еще в самом начале. Крепче сжимает ручку багажа и тихонько выкатывает его из квартиры, где они вместе провели спокойные восемь месяцев и планировали оставшуюся жизнь провести так же. Жизнь была стабильна, и судьба не предвещала беды. Был ли он счастлив в этих отношениях, ответить Тэй не может. И теперь, когда сложенный вдвое листок лежит на его подушке, он отдаляется от квартиры все дальше и дальше. У судьбы своя траектория движения, свой путь, предначертанный и исписанный вечными чернилами. И иногда наступает день, когда обещанная солнцем и пророченная луной история прокладывает свое начало. Начало, к которому Тэхен готов не был. Но будет непременно, потому что Кимы по-другому не умеют. «Соджун, наверное, проснулся», — думает Тэхён, заезжая на парковку аэропорта, и окончательно теряет покой. От страха леденеют руки, а ком в горле мешает правильно отвечать на вопросы в регистратуре. Время ожидания тянется бесконечно долго за изучением расписания на табло. Мысли плывут, но понимание того, что он меняет свою жизнь, несясь в неизвестность, проявляется чётко. Его ждут немало сложностей, с которыми разбираться придётся в одиночку, а не в окружении тех, кто на себя эту ответственность брал. Тэхён справится, найдёт своего брата, чего бы ему это не стоило. Воодушевлённый ходом своих мыслей, он садится на посадочное место и устраивается поудобнее. Долгие часы полёта скрашивает спокойная мелодия в наушниках, убаюкивая его усталое от ожиданий тело. Внизу виднеется Мексика, объятая Тихим океаном с одной и Карибским морем с другой стороны. Мексика — творец бесчисленного количества наркокартелей, археологический центр Америки, производитель текилы и крупный поставщик авокадо на мировой рынок. Страна марьячи и сальсы, тако и кесадильи. Страна с лазурными берегами и миллионами туристов. Но Тэхён едет не в курортные места, а в сердце Мексики, на полуостров Юкатан. Туда, где была последняя активность телефонных звонков от Джина. После сигнал пропал, и от брата не было известий. Точно сквозь землю провалился. Тэхён звонил в миграционную службу и в следственные органы. Все говорили одно и то же: «Если журналист в Мексике пропал, то искать его нет смысла». Тэхён надежды не терял. Надежда с ним и сейчас бьётся в грудной клетке, вот-вот сломает рёбра. Минуя прилипчивых таксистов в сомбреро и пончо, омега занимает последнее место в автобусе и ждёт, пока машина тронется в неизведанное будущее в одной из самых опасных стран мира. Мексика — воплощение страха. Каждый закоулок, разукрашенный пёстрыми граффити, таит в себе опасность точно так же, как и каждый человек идущий по ним. Душа не на месте; страх заставляет глаза лихорадочно бегать, а сердце отчаянно сжиматься в груди. Как только взбрело в бунтарскую голову Джина полететь именно сюда? Как только решился заехать туда, где находились не только пирамиды и архитектура древних племен, но и риск затеряться среди непроходимых джунглей и болот. Забрел в такую глубь, где дикий зверь мог напасть, мог в ущелье упасть или на ядовитую змею напороться. Что забыл его брат в опасных джунглях? Неужели для статьи не хватило колоритных городов и курортных райских пляжей, пиши — не хочу. Но Джин всегда был бойким, обладал умением говорить так, чтобы его слушали и слушались. Тогда как Тэй был смиренным и более уступчивым. Братья дополняли друг друга, как две половины идеального. Тэхёну без брата дышать тяжело; смысл всего теряется. Всего себя отдает брату и такую же любовь получает взамен. Нуждается в ласке и заботе, как изнеженный маленький котёнок. Дорога загружена множеством машин, а тротуар прохожими. В своем обществе мексиканцы — горячие люди, опасность и кураж для которых — естественные вещи. Тяга к авантюрам и воинственность входят в число традиционных качеств этой нации. В основном они дружелюбны, но каким-то образом умудряются одновременно и любить, и сторониться иностранцев, вытягивая из них как можно больше денег. В душном салоне автобуса Тэхён задыхается от раскаленного потока не то воздуха, не то мыслей. Среди шумных компаний туристов он выглядит как потерянный ребенок, отчаянно ищущий защиты. Тот, кто не выезжал даже пределы своего родного города, прилетел в чужие земли и дрожит, как осиновый лист. Выйдя из автобуса, он останавливается в первом же отеле, который нашёл. Тэхён не такой бесстрашный, как брат. В такой огромной стране, где он найдет Джина? Куда ему податься в первую очередь? Мягкое, ранимое сердце трепещет от страха неизведанного извилистого пути, куда забросила его жизнь в поисках брата. Главное: разыскивая брата, самому не потеряться. А в Мексике потеряться можно по щелчку чьих-то грубых пальцев. Пальцев, в которых яркое солнце блеснуло на остром наконечнике обсидианового ножа, под которым родниками трепещет пульс… Оставив багаж в номере, Тэхён вызывает такси и едет в полицейский участок. Солнце клонится к закату, оставляя на его лбу колкие поцелуи. — Журналист, говорите? — интересуется альфа на ломаном английском, кидая ленивые взгляды на парнишку, кивающего болванчиком. — Сеньор Ким, я оформлю дело. По мере того, как будет продвигаться дело, будем ставить вас в известность. Ничего вам обещать не могу. Работа журналистов крайне опасная. Он мог попасть в один из многочисленных картелей, — сердце Тэ пронзает толстая спица, — это лишь предположение, — добавляет тот сразу, передавая стакан с водой побледневшему омеге. — Но он журналист-художник. Не агитатор и пропагандист, — откашливается Тэхён, постукивая ладонью по грудной клетке. — Он ничего плохого не делал. — Я не утверждаю, просто озвучиваю один из вариантов, которые следует ожидать, — говорит убийственно ровным голосом. — Обстановка в стране накалённая. Пару дней назад в Канкуне были застрелены туристы. Трое погибших и четверо раненных. Правительство борется с этим и создает «туристический батальон» из полутора тысяч солдат для защиты туристов. В любом случае, мы вам сообщим. Будьте осторожны и не гуляйте по улицам один. Слова полицейского упали тяжелыми камнями на живую грудь. С Джином такие страшные вещи произойти не могли. Он амбициозный, целеустремленный и любопытный. Очень любопытный. Но он никогда бы не связался с преступной организацией. Можно ли не связываться с теми, кто занимает большую часть выжженных солнцем земель? Ответа на этот вопрос Тэй не знает. Он вообще ничего не знает. Сдуваемая острой тревогой вереница мыслей разлетается, а потом вновь собирается в мрачную тучу над головой омеги. И если в участке так лояльно отнеслись к пропаже человека, тем более иностранца-журналиста, едва ли есть смысл обращаться в миграционную службу. Тэхёну ничего не остается, как самому отправиться на поиски брата. Страшно? Очень! От осознания того, что он пройдет путь, где опасность будет поджидать на каждом шагу, заставляет заледенеть сердце. Опасность вынуждает его искать товарища, с которым будет не так страшно. Он осилит эту дорогу, потому что сделать это может только идущий. Где-то там его ждет брат. И он чувствует, что с ним все в порядке. Джин должен быть в порядке. Из полицейского участка Тэхён едет в ассоциацию частных гидов. — Буэнас тардэс, сеньор, — весело приветствуют его. — Мы рады приветствовать вас в солнечной Мексике. — Буэнас тардэс. Грасиас, — измученно улыбается в ответ. — Я бы хотел нанять личного гида. — Конечно, сеньор. Ведь наша основная цель — предоставить вам качественный отдых, экскурсии и туры, отличающиеся от шаблонных, а самое главное, конечно же, эмоции и ощущения интересного приключения. Показать вам настоящую Мексику, её традиции, гастрономию и погрузиться в историю и загадки древних культур, — тараторит тот, перелистывая каталог с разными маршрутами и остановками. — Есть тур «Из Мехико в Канкун за десять дней». Так же тур к «Розовым пирамидам». Можем организовать поездку на Карибское море, знакомиться с китовыми акулами и огромными черепахами. Тэхён натянуто улыбается, эти красоты его не интересуют. — Мне в тропические леса к югу от Юкатана. Нависает тишина. Шелест страниц прекращается с замиранием рук альфы. В груди Тэхёна сердце мнется, пока глаза, сощурившись, изучают его, будто сумасшедшего видят. Но Тэ с ума не сошел. Пока еще. — Наша ассоциация в этот штат экскурсии не регистрирует. Мы можем вас сопроводить в город Чичен-Ица, показать местные достопримечательности и рассказать историю древних племен Майя. Но далее, — категоричным голосом заявляет, откладывая буклет в сторону, — никому не разрешено заходить. «Но Джин же там был», — думает Тэй. — Может, есть кто-то, кто согласится? — сердце бьется в диапазоне между отчаянием и надеждой. Ведут между собой незримую борьбу, разрушая его изнутри. — К сожалению, нет. Очередное «нет». Он был готов к этому, но все равно все нутро болезненно сжалось. Время идет, а он топчется на месте. Ни на метр ближе к Джину не становится. Он тут же готов расплакаться, выплеснуть скопившиеся слезы в бесконечном потоке соленых рек. Ломает брови и перебирает тонкими пальчиками край белоснежной футболки. — Но есть один человек. Наш бывший сотрудник. Возможно, он сможет помочь вам, — говорит альфа, призадумавшись. Тэхен же, воспрянув духом, подается вперёд. — Я сейчас напишу его адрес. Тэ дрожащей рукой тянется к протянутой бумаге и сухо глотает колючий ком. Буквы расплываются перед глазами. Быстро-быстро моргнув, вычитывает имя и адрес и еще больше начинает паниковать. — Только ни слова о его происхождении. Он это не оценит. — Мучас грасиас, — встав, тихонько благодарит его и кланяется. — Пор фавор, сеньор, — звучит так же слабо в ответ. — Но компрэндо. Глубоко и болезненно вздохнув, Тэхён сжимает бумагу с адресом и на ватных ногах идет в сторону таксистов. Теплый воздух наполняет легкие, а сгущающие сумерки разбиваются на тысячу частиц от множества уличных фонарей. С опаской выглядывает из окна такси и ловит взглядом яркие стены и широкие улицы, на которых ночная жизнь кипит. Смотрит на шумные компании молодежи и с тоской вздыхает, свидетельствуя чужое счастье и надеясь на своё. Красивые улицы с минимумом рекламных вывесок остаются позади, все больше и больше отдаляясь от центра и приближаясь к окраинам города — трущобам. Машина петляет, а затем останавливается перед стареньким домом с ярко-зелеными стенами. И вот снова. Тэхен стоит перед дверьми, из которых, возможно, выйдет с отказом. Вдох. Выдох. Стук. Дверь резко открывается, и на крыльцо выходит высокий плотный альфа. Икнув, Тэхён медленно поднимает голову, и зрачки его расширяются. Крепкие мышцы выделяются сквозь телесные шорты, что перевязаны обычной верёвкой. Оголённый торс песочного цвета будто блестит под включенной лампочкой на улице. Узкие и черные, как смола глаза смотрят прямо в глаза омеги, и никуда иначе. Густые брови сведены к переносице, а пухлые губы поджаты. По широким плечам струятся длинные волосы, в которых перья слабо колыхаются, как символ правого крыла паранойи омеги. Альфа делает вперед еще один шаг, загораживая своим крупным поджарым телом весь дверной проход. И только теперь Тэхён замечает, что у него вплоть до плеча нет левой руки. — Бу-буэнас тардес, — заикаясь, произносит Тэхён, вспомнив, что не уточнил, знает ли гид английский. — Уже ночь. Тэхён ежится от грубого баса и потряхивает плечами. — Вы знаете английский, — облегченно вздыхает, глядя на каменное лицо индейца. Вот почему ему посоветовали не расспрашивать о происхождении гида. — Мне вас в ассоциации гидов посоветовали. На вытянутой руке лист бумаги дрожит, подобно сердцу в грудной клетке. Альфа хмыкает, хмурит брови и все же берёт клочок бумаги. — Я давно этим не занимаюсь. Всего доброго. — Пожалуйста. Я хорошо заплачу, — стоило только словам слететь с вишневых губ, как омега понял: сделал непоправимую ошибку. — Думаешь, меня интересуют деньги? — рычит на него, сжимая руку в кулак. Испепеляет взглядом и, взметнув перьями, заходит в дом. — Я брата ищу, — всхлипнув, говорит, — пожалуйста. Вы — моя последняя надежда. Помогите мне найти его, — не в силах больше сдерживаться, начинает ронять слезы. Индеец так и стоит спиной к нему. Не двигается, прислушиваясь к задыхающемуся плачу. Прошло так много времени с тех пор, как он в последний раз был на родных землях. Обещаниями успокаивал рвущееся на волю сердце и выживал посреди трущоб Мехико — что казалось для него сродни наказанию. Душа его мечется, просится домой. Этот омега разворошил в нем бездну сомнений и невольно кинул туда основательную причину для возвращения. Возникшие мысли под всхлипывания омеги поражают его; подобную причину он отчаянно ждал. Сам того не знал, но ждал, чтобы вернуться к землям предков, нарушая обещание, данное всему живому в этом бренном мире. — Заходи. Тэхён пальцами вытирает слезы и трусцой забегает внутрь. В доме, где царит полумрак, очень душно и пахнет травами. Омега переминается с одной ноги на другую, пока хозяин дома наливает чай в расписные пиалы. Подпрыгивает на месте от неожиданного свиста рядом и пятится назад, подальше от агрессивно надвигающегося на него большого белоголового орла. Раскрыв огромные крылья в стороны, этот гигант надвигается на него, вселяя смуту желтыми глазами в и так напуганное сердце омеги. Безрукий индеец безучастно наблюдает за этой картиной, пока высокий клёкот будоражит жилы, заставляя вжиматься спиной во входную дверь. — Нэпавин! И этого птице хватает, чтобы с затухающим недовольным клёкотом отойти от Тэхёна. Она взмывает на деревянный насест, задевая крупным крылом что-то на полке. То падает с грохотом на пол и катится прямо к его ногам. Не сводит глаз с хмуро наблюдающей за ним птицы и пальцами цепляет предмет у ног. Круглый щит, обшитый со всех сторон перьями, пестрит яркими красками. Это самый прекрасный ловец снов, который он когда-либо видел. Птица, глядя на это, поднимает настоящую панику, размахивая огромными крыльями: точно вцепится в него сейчас. — Положи на место, — слышит приказной тон индейца и бросает ловец на пол. Поднимает руки вверх, демонстрируя, что у него ничего в руках нет. С таким питомцем и собака не нужна. Ничего не пропадёт. Индеец жестом приглашает Тэхёна присесть за низкий стол, за которым тот сидит в позе лотоса и попивает чай, придерживая пиалу пальцами за донышко. Тэй садится и с опаской смотрит на бесцветную жидкость в посуде. Хорошо помнит основное правило самосохранения: «не принимать ничего из рук незнакомцев». Да только к незнакомцу он сам заявился. Тэхен повторяет за индейцем и, пригубив пиалу, делает один глоток. Веки медленно закрываются, тело начинает расслабляться, будто в теплую воду опустили. Тэхён умиротворенно улыбается, ощущая, как каждая мышца тела расслабляется. Распахнув глаза, встречается с проницательными узкими глазами индейца и переводит взгляд на птицу, все еще наблюдающую за ним. — Рассказывай. И Тэ рассказывает. Сдерживает слезы, подавляет всхлипы и душу, как карман, наизнанку выворачивает. Индеец не перебивает, слушает, временами кивая и приковывая внимание к красивым перьям в длинных волосах. — Как вас зовут? — икнув, интересуется Тэй. — Серхио. Можешь обращаться Хио, — невозмутимо говорит. Тэхён, пару раз взмахнув пушистыми ресницами, широко улыбается. Этот чай, видать, только на него так влияет, иначе как объяснить каменное лицо индейца. Он ожидал «Степной орел» или «Храбрый воин», но никак не Серхио. — Так вы согласны сопровождать меня? — заглядывает ему в лицо, пытаясь прочитать ответ в нечитаемых глазах. — Если только не будешь плакать. — Но… но я часто плачу, — искренне признается омега. — Я не такой храбрый, как брат. Я очень слабый, — кладет голову на изгиб локтя и наблюдает за птицей с белоснежной головой и хвостом, с черным оперением туловища и крыльев, перья которых он тщательно перебирает желтым крючкообразным клювом. — Признание истины — удел храбрых, — выпятив грудь, сообщает Хио. — Выезжаем на рассвете. Тэхен на это обрадоваться не успевает, мысли снимают с себя черную вуаль, запечатывая сознание яркими снами…

🥑

Деньги на деревьях не растут. Всякий знает эту поговорку. Только Чон Хосоку, гордо расхаживающему на плодородных землях в благоухающем цветении, эти слова кажутся смешными, неправильными. На его деревьях растут не деньги, а «черное золото». С его плантаций собирают не плоды, а драгоценные изумруды. Ценный товар, на который не прочь позариться все, кому не лень. Гулкое жужжание пчел, трудящихся на невзрачных зеленоватых цветках, сладостной песнью ласкает уши. Солнцем целованные и уходом обласканные деревья, точно солдаты в ряд стоят, шепотом листьев тешат самолюбие альфы, что сквозь темную оправу очков смотрит на рабочих, тщательно распыляющие каждое деревце в защиту от вредителей, и продолжает собирать в небольшую корзину зеленые плоды авокадо. — Умный ход: выделить участок для па́секи. Больше не понадобится искусственное опыление, — присоединяется к нему альфа с загорелыми татуированными руками. Над губой у основания носа пирсинг в виде полумесяца сияет, черные волосы спрятаны под кепкой, а шея вся разукрашена очередными рисунками, которые только ему понятны. Скоро на теле не останется ни единого участка кожи, которая не впитала бы в себя чернила. — Сам себя не похвалишь — никто не похвалит, — хмыкнув, продолжает свое дело. — Попробуй и ты похвали меня, — улыбается. Хосок успевает словить редкую эмоцию на непостижимо загадочном лице друга. Смотрит в ответ, обнажая чуть крупные передние зубы. День прожит не зря. Преданные друг другу до тремора в сосудах, друзья улыбаются. Чон Хосок и Мин Юнги. Такие разные, — небо и земля, огонь и вода, лед и пламя, — лучшие друзья. Как только выкупленные земли перешли в официальные владения Хосока, он хорошо потрудился над тем, чтобы иссушенную территорию с высокими колючими кактусами да запущенными плантациями авокадо превратить в плодородные земли. За несколько лет тщательного ухода бок о бок с Юнги они провели воду, разыскали селекционеров и опытных местных фермеров для развития бизнеса. Удача была на их стороне. — Как там новенький? — интересуется Юнги, отрезая у основания дерева сухую ветку. — Работает. Он на восточной, более спокойной части, — так же сухо говорит в ответ. — Невероятно красивый, да? — Красивее я не видел, — говорит альфа, и Юнги смеется хрипло, отследив взгляд друга. — Кажется, мы говорим о разных омегах. — Очень красивый, — повторяет, скользя по плавным изгибам парня, регулирующего полив деревьев. Мануэль озирается по сторонам, даёт указания, но так и не ловит в ответ его взгляд. Как всегда. — Пока он тебя динамит, ты продолжаешь пускать на него слюни, — зажав меж губами фильтр, зажигает сигарету. — Ничего не меняется. — Не пускаю я слюни, — а взгляд отвести не может. — Вон тут, смотри, — легонько тыкает костяшками пальцев в подбородок альфы. — Тот день, когда он ответит тебе таким же облизывающим взглядом, я обведу в календаре красным кружочком и сделаю пирсинг языка, — весело сообщает, присев на корточки, и тоже кидает взгляд в сторону омеги с кудрявой шевелюрой. Подуй сильный ветер — и их разнесет над сотнями гектаров плантаций. — Тебе осталось только член проколоть. — Второй раз? Альфа переводит взгляд на Юнги, пытаясь понять — шутит или нет. Такими они себе позволяют быть только наедине друг с другом, в их личной и нерушимой комфортной зоне. Хосок скептично выгибает бровь и смеется, не заметив и намека на шутку в глазах друга. — Дальше можешь не продолжать, — закатывает глаза. — Насчет новенького. Обычно ты работников не приводишь, они сами рвутся в наши земли. Но не в этот раз. — У меня не было другого выхода. Как и у него, — призадумавшись, Хосок садится рядом с другом. — Я не мог бросить его в беде. — Потому что он тоже из Кореи? — выпускает дым в другую сторону через плечо. Хосок не выносит запах табака, ровно как и спиртного. — Нет. Остаться в стороне, когда была возможность вмешаться в судьбу омеги и этим спасти ему жизнь, я не смог. Ему просто повезло, что я оказался там, — говорит Чон, вспоминая глаза, полные ужаса. — Пошел на встречу к брату, а вернулся с омегой. Тебе почаще стоит наведываться в тропический лес, — ловит вопросительный взгляд. — А что? Откроешь модельное агентство. Хосок на это лишь ухмыляется и, запрокинув голову назад, наблюдает за омегой. Вскоре Мануэль скрывается за рядами деревьев, где трудятся рабочие на отведенных им участках. То, с какой душой и сердцем тот выполняет работу, заставляет молчаливо гордиться им. При любом удобном случае альфа ищет повод подойти к нему, наглядеться, поговорить, едва подавляя желание запустить пальцы в пушистое облако на его голове. Тот каждый раз сдержанно улыбается в ответ, отвечает обдуманно и по делу. Заставляет влюбиться еще больше своей неприступностью, которая в последнее время стала ещё сильнее. — Ты видел его? — спрашивает между затяжкой. Хосок и без уточнения понимает, о ком спрашивает Юнги. — Нет. Ни в тот раз, ни в этот. — Он и впрямь как птица неуловимая. Как тот, кто с человеком видеться не желает, смог понять язык природы? Я его не видел ни разу, но побаиваюсь, — признаётся Юнги, потушив сигарету. — Не понимаю таких людей, и никогда не пойму, наверное. Чёрт знает, что у них на уме? На это Хосоку ответить нечего. Его младший брат всегда таким был, будто видел то, до чего глаза других коснуться не смели. Общество людское всегда ему было чуждо. И Хосок это принимал, но скучал сильно по тем временам, когда детские пальчики цеплялись за его плечи, что блестели бусинками слёз, разыскивая в братских объятиях покой душевный. Пальцы, в которых вместо слёз нож заблестел для душ виновных за грехи несмываемые…