🥑
— Джин! Ты пугаешь меня! Проснись. Он распахивает глаза и резко приподнимается с кровати. Рядом с ним сидит живой Тэхён и обеспокоенно смотрит на него. Брат в порядке, дом в порядке, а сердце Джина — нет. Заставлять волноваться Тэхёна ещё сильнее он не хочет, поэтому натягивает на себя фальшивую улыбку, пытаясь унять бешеное биение сердца. — Всё хорошо, Джин. Это всего лишь сон. Тебе не обязательно быть сильным передо мной. Перестань улыбаться. Ты даже, блять, не счастлив. — Не выражайся, — слабая просьба. — А ты не молчи. И так достаточно намолчался. Милый образ послушного Тэхёна остался далеко в прошлом. Ушли те дни, когда брат безропотно выполнял все его просьбы, слушался и был послушным. Тот Тэхён, которого он знал, был другим человеком. Сейчас же перед ним сидит решительный омега, нашедший в себе смелость прилететь на его поиски, тот, кто оказался намного храбрее, чем он сам. Уже столько месяцев прошло с тех пор, как Тэхён в Мексике. Через что он прошёл, чтобы стать таким? — Что ты скрываешь от меня? — требовательно ровно настолько, насколько он сам бывал к нему. — Ничего. — Не лги. С какой целью ты приехал в Мексику? Ты не просто журналист-художник. — Нет. — Почему ты скрывал от меня? — накрывая его холодные руки тёплой ладонью. — Ты ведь неспроста полез в джунгли. Ни за что не поверю в то, что ты не знал об опасности, которая тебя там поджидала, и, говоря об опасностях, я имею в виду не только диких животных. Ты надеялся на удачу, которая принесла бы много денег. Только зачем тебе такие деньги? Джин обречённо вздыхает и поправляет край одеяла, которым его укрыли, начиная рассказ с того дня, как погибли родители, о кредите, о желании защитить единственного человека в жизни от тягот взрослой жизни со взрослыми проблемами, и заканчивая тем, как он оказался у Намджуна, опуская тяжёлые моменты, проведённые с ним, и был вышвырнут из дома из-за гнусной клеветы. — Я не хотел обременять тебя и рушить образ идеальной семьи. Тэхён вытирает слёзы, глядя на брата, молча оберегавшего его от всего. Он и понятия не имел, что Джин через такое проходил. Только ради него он полетел на другой конец света и полез в самые опасные места, забрался так далеко и жил в недостатке, чтобы он мог наслаждаться своей жизнью. Горло Тэхёна сводит тугим комом, а глаза щиплет от жгучих слез всей несправедливости, произошедшей с Джином. — Он тебя обижал? Наивный мальчик с чистой душой, который так верит в человеческую доброту. — Нет, — Джин пытался звучать правдоподобно, ведь в глазах Тэхёна была сосредоточена вся надежда на то, чтобы оно именно так и оказалось. — Ты любишь его? — Это уже не имеет значения, Тэй. — Когда дело касается любви, всё имеет значение. — Он поверил в гнусную ложь, нежели мне. Он не просил меня остаться, чтобы всё выяснить, он не остановил и не удержал меня, а просто взял и выгнал, вычеркнул из своей жизни, не сожалея об этом ни одну секунду. Я пережил очень много боли из-за него, но также испытал много тех чувств, которые окрыляли меня и окрыляют до сих пор. Он состоит из тьмы, и эту тьму я полюбил. И моя истинная трагедия в том, что я прекрасно понимаю всю мерзость того, что я не в силах изменить. Тьма не может победить тьму, только свет способен на это. Ненависть не может победить ненависть, только любовь способна на это. Я не такой хороший, не смог вытеснить из него тьму, и не так сильно полюбил, раз не смог подавить его злость, — Джин не плачет, делает глубокий вдох и принимает в объятия совсем другую боль, которую ему ещё не доводилось испытывать. — Он делал что-то без твоего согласия? Джин вымученно улыбается и мотает головой. — Теперь твоя очередь рассказать мне всё. — Ну, я… Ты слышал это? Тэхён вслушивается в шелест за дверью и встаёт. Внезапный страх сковывает тело и, подойдя к двери, он мешкает, прежде чем открыть её, тут же замирая взглядом на слабо трепыхающейся птице. — Нэпавин? Что с тобой? Орлица выплёвывает корм на пол, и из клюва тут же начинает выходить пена. — Боже! Что ты ела? Джин, нужно что-нибудь от отравления! Нет-нет-нет! Джин стоит рядом с ним застывшей статуей, разводя руки в стороны. — Она отравилась. Нужно лекарство. Где тут лекарства? Ищи, Джин, ищи! Тэхён едва дышит, отяжелевшими ногами забегая на кухню и открывая дверь холодильника. — Сразу догадался, в чём проблема. Он поворачивает голову, сталкиваясь с липким взглядом незнакомого альфы. — Кто вы? — продолжая искать лекарства среди продуктов в холодильнике, он думает о том, что, возможно, этот человек ещё один знакомый хозяев этого дома. — Это ищешь? Тэхён видит в его руке бутыль с необходимым порошком и направляется к нему, благодаря всё святое на свете, что лекарство нашлось, пока ловким движением руки незнакомец не кидает лекарство через открытое окно на улицу. — Нет! Какого чёрта? — в ужасе распахнул глаза, протягивая руки вслед за лекарством, будто это может вернуть его. — Прекрасный, как я и предполагал. Тэхён ёжится от прошедшего по телу неприятного озноба. — Вы отравили орлицу? — О, нет. До орлов мне нет дела, если только дело не касается таких пташек, — протянув к Тэхёну руку, тот проводит по его волосам, улыбнувшись так, что сердце леденеет. — Джин, вылезай на улицу из окна комнаты и позови на помощь, — кричит он, шлёпнув альфу по руке. — Убери свои руки. Но тот, схватив его за локоть, тащит именно в ту комнату, где находится Джин. Тэхён дёргается, пытаясь высвободить руку, и кулаком замахивается в его грудь, но тому хоть бы что. — Нэпавин? — кричит он, глядя, как орлица распласталась на полу. Крылья птицы больше не шевелятся. — Нет, пожалуйста! Отпусти меня, чтобы я дал ей лекарство, иначе она погибнет! — Она уже мертва, — не обращая внимания на его плач. — Отпусти его! Тэхён смотрит на Джина, вышедшего из комнаты и держащего в руке острый осколок от разбитой вазы, направленный на альфу. Пользуясь моментом, он вырывается из рук и подбегает к брату, становясь рядом с ним. — Как удачно всё складывается. Великолепное совпадение случайностей, которые приведут меня к цели, о которой я и думать не мог. Коридор наполняется смехом: страшным, как вой дикого зверя. Дышать становится трудно, будто дом наполнился дымом. — Бесценные братья Ким, которые свели с ума двух несгибаемых братьев Чон, находятся у меня. С кого бы мне начать?***
Братья Чон идут по тропинке в тени деревьев, но даже там их угнетает полуденная жара. Чонгук опускает руки в небольшой ручей, который питает деревья авокадо, и моет руки, пытаясь немного охладиться, пока рабочие один за другим подходят к его брату, здороваются, а то и вовсе лезут обниматься, целуя в обе щеки. Сказав им спилить больное дерево и обработать остальные вокруг него, тот возвращается к нему, наблюдающему за этим издалека. — Человек, держащий в идеальном состоянии целый штат, как не смог защитить одного омегу? Хосок идёт рядом с братом, но на дорогу не смотрит, лишь на Чонгука, по которому так скучал. Да и сейчас скучает. Мальчик, преданными глазами умевший заставлять выполнить его любую прихоть, остался в далёком прошлом, в маленьком доме в Корее. Перед ним сейчас не Чонгук, а Сафаи, так резко оборвавший с ним все связи. — Почему? Чонгук останавливается, оборачиваясь на него, застывшего посреди дороги. — Почему ты не отвечал на звонки и не желал встретиться со мной? Я столько раз приезжал в джунгли, а сколько раз звонил, наверное, и не стоит говорить. Я и позабыл, когда мы в последний раз виделись. Кажется, в тот день, когда ты передал мне документы на эту землю. Знаешь, сколько лет прошло с того времени? Я очень хотел поговорить с тобой, узнать, откуда у тебя столько денег и власти, как ты добился такого за столь короткое время. Но больше всего мне хотелось видеть тебя, понимаешь? Видеть тебя рядом со мной. Я ведь твой старший брат. Ты — единственный, кто у меня остался, и я не хотел и не хочу, чтобы ты отдалялся. Чонгук, — он прочищает горло и смотрит на крепкого альфу, в которого превратился его брат, и сжимает кулаки от досады, — почему? — Потому что так надо. Я позаботился о твоём состоянии, а вопросы о том, как я это сделал, тебя не должны волновать. Волноваться за это буду я. — Что «надо»? Отталкивать брата, натравив на него своих индейцев? Почему я не могу приходить к тебе, а ты — ко мне? Чем ты занят в том лесу? Почему легенды о тебе доходят аж до севера? — Легенды? — ухмыляется тот. — Я хочу видеть брата, помогать ему и получать от него помощь. Я хочу общаться с тобой. Чонгук поворачивается и, преодолев то малое расстояние, что между ними осталось, обнимает его одной рукой. — Тебе незачем беспокоиться так сильно и совершенно ни к чему знать, чем я там занят, Хосок. Так мне будет спокойнее. Хосок больно кусает щёку изнутри и закрывает глаза, цепляясь за брата и зная, что, возможно, это будут последние объятия. — Ставя свой покой выше моих чувств, ты делаешь мне намного хуже. Чонгук чувствует дрожь в отчаянии прижатого к себе тела и тоскливо улыбается; Хосок всегда был очень эмоциональным, мягкосердечным, справедливым и любвеобильным. Неудивительно, что он так цепляется за него, будто вот-вот настанет конец света. После смерти родителей Хосок долго убивался, плакал, и, видя его состояние и понимая свою неспособность что-либо сделать и помочь ему, Чонгук убивался вместе с ним, но молча и без слёз. Тогда он дал себе обещание, что, несмотря на то, что он младше, постарается так, что его брату не нужно будет ни в чём нуждаться. Он старался изо всех сил не показывать ему моменты, когда руки опускались и ничего не получалось. Он падал и вставал, падал и вставал, пробуя вновь и вновь, пока в один прекрасный день ему не выпала отличная возможность воплотить мечту в реальность. Уезжая в Мексику, Чонгук ни слова не сказал брату, написав лишь короткое сообщение, что даст знать о себе, когда в этом будет необходимость. Мексика изменила его. Джунгли изменили его. Они дали ему всё то, чего он не мог достичь в Корее. После сообщения Чонгуком о своём местонахождении, Хосок сразу же прилетел в Мехико, а после и в Мичоакан, где он передал ему документы на землю и дом. С того дня прошло много лет и многое изменилось за исключением Хосока — он всё тот же мягкосердечный альфа, доброты которого хватит на всю Мексику. Чонгук по нему скучал, но в целях безопасности брата держал его вдали от себя. Так ему намного спокойнее, потому что не каждый в этом мире наполнен великодушием, подобно Хосоку. — Я приглядываю за тобой, тебе не о чем беспокоиться. — Но я старше. Я должен это делать. — Кто придумал такую глупость? — хмыкает он, отцепив от себя Хосока. — Ты останешься? — Ты задаёшь вопрос, ответ на который ясен, но заведомо не нравится ни тебе, ни мне. Хосок собирался было что-то сказать, но колонна машин, остановившаяся у ворот плантации, а после и проникшая во двор, снеся перед собой препятствие в виде шлагбаума, заставляет его кинуться им навстречу. — Чёртов Намджун! Никак не оставит нас в покое. Чонгук останавливается перед машиной и, вытащив пистолет из кобуры, направляет его на машину, едущую впереди. Колонна останавливается, и из нее вываливаются прихвостни Намджуна в белой одежде. Вооружённые до зубов, они смотрят так, будто перед ними не люди, а насекомые, которых убить как на раз плюнуть. Вперёд выходит высокий худой альфа, по надменному взгляду которого можно понять, что он главный среди них. — Надо сообщить остальным, — говорит Хосок, вынимая из кармана телефон. — Нет необходимости. Доверься мне и ничего не предпринимай, — глядя на надменного альфу, потуже затягивающего узел белой банданы. — Мара Сальватруча передаёт свой привет, — Дельгадо обнажает ряд неровных зубов и, перевесив через плечо оружие, и переводит взгляд с одного альфы на другого, тогда как за его спиной находится толпа вооружённых людей. — Сафаи, надо же. Какая приятная встреча. Жаль, что наше знакомство продлится недолго, а ведь я столько занимательного слышал о тебе. Чонгук стоит, не шелохнувшись, и опускает пистолет, взглядом обводя всех людей, приехавших с ним. — Вы не перейдете эту границу и никогда не получите плантации, — Хосок поднимает пистолет, прицеливаясь в Дельгадо. — Матео уже пересек её и развлекается с омегой, — указывая на дом, откуда начал подниматься дым. — Я слышал, что он чудо как хорош. Чонгук сжимает рукоять пистолета и оборачивается на звук подъезжающего внедорожника, из которого выходят Намджун и Груэссо. Ярость обуревает Чонгука. Они же с Намджуном догаваривались. — Невозможно. В дом никто не зашел. — С парадной двери да, — ядовито улыбаясь. Хосок леденеет. — Есть запасной вход, о которой знает ещё один человек, верно, Хосок? Твой омега полезный, но такой подлый. Даже я на такое не способен. — Мануэль! — Чонгук стискивает зубы и со злостью смотрит на брата. — Клянусь, я не посмотрю на тебя и сверну ему шею. Взрыв, произошедший в левой стороне дома, приводит их в замешательство и в полнейший ужас. — Ты сказал, что поедешь в джунгли, — удивленно смотрит Дельгадо на подошедшего Намджуна. Груэссо наотмашь бьёт его по челюсти и, повалив на землю, ударом по затылку вырубает его. — Чтобы ты расправился с Джином? Да ни за что, — Намджун выходит вперёд и обращается к Чонгуку: — Джунгли под контролем. Чапо вместе с людьми Матео арестованы. Показывай, где запасной вход, пока всё не сгорело. — Ты с ним заодно? — Хосок переводит взгляд с одного на другого, не понимая, что происходит. — С недавних пор. Намджун делал вид, будто заодно с Матео, но на самом деле он помогал нам. — Но я не знал, что у вас есть предатель, — оббегая горящий с одной стороны дом, они движутся к запасному входу. Хосок не может поверить в то, что Мануэль предал его, предал их любовь и семью. Так легко отказался от будущего с ним, и ради чего?***
Матео садится в кресло, улыбается и смотрит широко раскрытыми, обезумевшими глазами, заставляя всё внутри замереть. — Я давно хотел встретиться с тобой, Тэхён. Всё думал о том, какой омега смог пошатнуть незыблемый мир Сафаи. Признаться честно, я понимаю, что и мой мир в шатком положении из-за тебя. Боюсь представить, что произойдёт, когда я дотронусь до твоей гладкой кожи. Тэхён дышит через раз, холодея кожей. — Я выпущу всю твою кровь, но не допущу этого, — Джин делает шаг вперёд, пряча младшего за свой спиной. — Этим осколком? — выгибает бровь. — Храбришься, но дрожишь как лист на ветру. На твоём месте я бы тоже боялся. Преданный своим альфой бедный, беременный омега, которому не на кого положиться, вынужден защищать брата. Кто бы тебя защитил? — Беременного? — Тэхён выходит вперёд и не ощущает никакого страха. Он выпытывающим взглядом смотрит в остекленевшие глаза брата. — В курсе ли ты, кто напал на плантации? Кто является причиной того, что этот дом горит? Чувствуете этот запах? Запах перемен витает в воздухе, — продолжает тот, пока Джин медленно умирает внутри. — Намджун предложил очень интересную сделку, я бы даже сказал, содружество, итогом которого было бы совместное господство над Мексикой. Я очень рад, что он образумился и стал тем, кем должен быть. Ты затуманил его разум, но отныне всё в прошлом. Иначе он не сжёг бы дом, зная, что там его омега, причём беременный. Осколок из рук Джина выскальзывает и разбивается о пол. Джин падает около них на колени и тоже разбивается на кусочки. Всё закончилось. Окончательно. — Не слушай его, — крепко сжимая плечо брата. — Он специально так говорит, чтобы вывести тебя из себя. Не поддавайся, слышишь? — Ваше дело, верить или нет, но прямо сейчас во дворе плантаций находятся его люди, которые перебьют каждого, кто откажется подчиняться. Твой брат прекрасно знает, в кого превращается Намджун, когда ему не подчиняются. Он испытал все прелести характера Намджуна. Не так ли, Джин? Джин будто ничего не слышит. Надежда, зародившаяся с тех пор, как он узнал о беременности, испарилась. Намджун знает, что он носит его ребёнка, и даже этот факт не возымел на него никакого действия. — Даже я не смог бы убить своего ребёнка, тем более таким изощрённым способом. — Заткнись! — Тэхён сжимает кулаки. — Прекрасная прелесть, тебе незачем злиться, — хищно улыбаясь, — я не причиню тебе вреда. — Не могу того же обещать. Тэхёна трясёт от злости, ярости. — Меня зовут Матео, и с этих пор ты мой. Короткий смешок покидает его губы. — Я принадлежу лишь одному человеку, и он придёт по твою душу. — И где же он? — Матео делает решительные шаги вперёд и, схватив его за предплечье, поднимает с пола, пытаясь увести по коридору в самую дальнюю комнату. — Сейчас ты узнаешь, кому на самом деле принадлежишь. Тэхён сильнее сжимает в руке небольшой осколок, который ранее подобрал с пола, и, замахнувшись, полосует щеку альфы, из раны которой тут же начинает вытекать кровь. Матео шипит и отворачивается, но сильнее хватает его за руку, глядя на него озлобленными, красными, как у демона, глазами, и свободной рукой проводит по гладкой голове, при этом вздыхая так, будто перед ним капризный ребёнок, которого никак не переубедить. — Тебе не стоит меня злить. Ты свидетель того, что я могу сотворить одними словами, — оборачиваясь и глядя на Джина, находящегося на грани истерики. — Жалкое зрелище. Не мучай себя, — вытащив из кобуры пистолет, Матео кидает его на пол. — Там одна пуля. Не промахнись. — Мерзавец! Тэхён кидается на альфу с кулаками, чем сильнее распаляет того. — Дерзкий, смелый, необычный. Заводишь этим, — хватая его и волоча за собой по коридору. — Ты мой, хоть и не принимаешь этого. — Никогда! — бросает Тэхён, когда его заталкивают в гостевую комнату, и замирает в оцепенении, глядя, как Матео начинает расстёгивать пуговицы на рубашке. Ужас надвигающейся непоправимой беды накрывает огромной лавиной. — Так любишь его? Но в курсе ли ты, что в тот день, когда Сафаи поднялся к Намджуну, он сидел рядом с твоим братом. Он был рядом с ним, узнал его, но смолчал, потому что не хотел тебя отпускать. Тэхён задумывается над его словами, и всё встаёт на свои места. Чонгук вёл себя странно, прятал глаза и был встревожен чем-то. Он знал и молчал. — Он манипулирует, обманывает, а ты продолжаешь твердить, что только ему принадлежишь, — снимая рубашку и вытирая ею щеку. — Единственный, кому ты принадлежишь — это я. Меня сегодня тянет на откровенную честность, поэтому, признаюсь, что я планировал лишь воспользоваться тобой, но сейчас я поменял своё решение. Я заберу тебя с собой и сделаю самым счастливым на свете. — Единственный, кто сделает меня счастливым — мой альфа, Чонгук, — с непоколебимой уверенностью. — Что? — Ты правда думал, что твои слова повлияют на меня? Думал, я тут же начну сомневаться в его любви? Раз ты говоришь откровенно, то и я последую твоему примеру. Чтобы сделать кого-то счастливым, сначала самому надо стать счастливым, а в твоих глаза я этого не вижу. Я люблю Сафаи, и он единственный, кто владеет моим сердцем, телом и душой. Как бы ты ни старался, тебе не разрушить это. — Он обманул тебя, — зажимая фильтр губами и выпуская клубы дыма. — Он не обманул, а позаботился обо мне, утаив от меня истинную причину отсутствия Джина на плантациях. Он знал, как я буду переживать, поэтому дал мне два дня покоя среди тишины плантаций, пока мой брат был в пути ко мне. Я готов ждать всю жизнь, если он того попросит. — Тэхён, лишь произнося эти слова, понимает, как глубоки его чувства к Чонгуку. Дёрнув подбородком, он решительно смотрит на альфу, грозящегося уничтожить всё, что ему так дорого. — Ты захотел своими словами заставить меня усомниться в нём? Чонгук на верную смерть пойдёт, но меня защитит, сделает всё, чтобы я чувствовал себя хорошо. Он сказал мне, что привезёт к брату, и он это сделал. Неважно, сколько дней пройдёт до этого и сколько суждено было бы пройти. Он бы обещание своё выполнил. Он не такой трус, как ты. Ухмылка с лица альфы пропадает, тот вихрем подлетает к нему и кидает на пол недокуренную сигарету. — Так чего же он не идёт спасать, м? Или он набирает толпу своих индейцев, чтобы освободить тебя? Тэхён смотрит на открытую дверь, через которую внутрь медленно, как сама смерть, заползает дым, наполняя лёгкие едким запахом, и выпускает вздох облегчения, глядя на высокую фигуру, появившуюся из ниоткуда. — Или он придёт один и спасёт меня, — уверенным голосом выдаёт. — Верно, птичка, — Чонгук возникает позади ничего не подозревающего альфы, и прежде чем тот отреагирует на его голос, точным ударом вырубает Матео. Тэхён стоит на месте, боясь шелохнуться, будто рассыплется на части. Сердце колотится в груди, когда Чонгук размашисто подходит к нему и заглядывает в покрасневшие глаза. — Нэпавин, — удаётся ему выдавить, задрожав губой, после чего Чонгук берёт его за руку и выводит из комнаты. Прошагав мимо несколько комнат, они сворачивают направо и через минуту оказываются перед орлицей, которая больше не подаёт признаков жизни. Горечь утраты наваливается на Тэхёна огромным валуном и сдавливает грудную клетку, наблюдая, как Чонгук аккуратно берёт птицу на руки. Навстречу им идут Намджун, Груэссо и Хосок, растерянно смотрящие на них, каждый разыскивая того, кто им дорог. — Вынеси Матео, а я найду Джина, — приказывает Намджун своему подчинённому и забегает внутрь. — Джин? Где ты? Джин отмирает, услышав голос альфы вдали, и машинально хватается за пистолет, ожидая прихода своей смерти в обличии любимого человека. — Пришёл убедиться, не умер ли я, — шепчет он и направляет оружие на проём настежь распахнутой двери. Намджун пришёл лично убить его. В ту секунду, когда альфа возникает перед ним, его сердце сжимается от боли. Смотреть на человека, которого не видел будто целую вечность — больно. Когда сказать хочешь многое и понятия не имеешь, как это сделать, — внутренности начинают рвать от бессилия. Молчать невыносимо. Смотреть больно. Говорить невозможно. Уговорить его. Убедить остановиться. Спросить: «Почему ты меня бросил? Почему не поверил? Почему не вернулся? Почему устроил бойню? Ради чего?». Есть ли у него право задавать такие вопросы после всего, что между ними произошло? Прав нет, но есть выбор: либо позволить ему и дальше убивать людей, либо убить его самому. Джин вымученно улыбается, вспоминая свой вещий сон, и нажимает на курок, чувствуя, как болит и кровоточит не только грудь альфы, но и своя. — Дальше, чем в цель? — едва слышно спрашивает он, глядя, как рубашка альфы заходит в кровавом пятне. — В самое яблочко, — успевает ответить Намджун, прежде чем упасть навзничь. Джин роняет пистолет и выдыхает, хватаясь за живот руками. — Никто и никогда не причинит тебе боли, сынок. Даже твой отец. Каждый шаг к нему — будто в пропасть, куда он неизбежно летит. Намджун — его погибель, и он безоглядно идёт к нему, падая перед ним на колени. Перевернув его на спину, он, не моргая, смотрит в застывшие в легкой усмешке губы. Хватая альфу за руку и цепляясь за рубашку, он пытается что-то крикнуть, взвыть. Не слышит, как Груэссо заходит в комнату, не чувствует, как кто-то пытается вывести его из охваченного огнём дома. Всё затихло в белом шуме. Всё погасло в пелене забвения.***
Хосок смотрит на разруху в доме, где его мечты жили собственной жизнью, и находит Мануэля, пытающегося открыть дверь спальной комнаты, которую заклинило. Всё, что ему удаётся спросить — тихое: — Зачем? — Там есть кое-что важное для меня. Помоги открыть, а не стой как истукан, — не обращая внимания на дрожь в голосе альфы. — Зачем ты это сделал? Мануэль поворачивается к нему с бледным лицом, скованного досадой разоблачения. — Я должен был стоять и смотреть, как этот дом превращался в приют для всех нуждающихся? — А во что он превращен сейчас твоими усилиями? — Я лишь хотел создать семью без лишних людей, которые то и дело забирали тебя у меня, нашу мечту, нашу счастливую жизнь. — Выгляни в окно, Нуэль, посмотри, сколько людей из-за тебя погибло? Как ты мог предать нас, как ты мог содействовать преступникам, быть причиной смерти стольких людей? Как ты смог пойти на такое? Как смог отравить несчастное животное? — Это просто птица, — отворачивается тот, вновь дёргая дверную ручку. — Не преувеличивай и открой мне эту дверь. Хосок, — поворачиваясь к нему с просящими глазами, ради которых он готов был жизнь отдать, — любимый, я очень хочу, чтобы мы с тобой продолжили вести плантации, как и раньше. Чтобы никто не мешал нашему семейному счастью. У нас через неделю свадьба. Ты ведь знаешь, как сильно я тебя люблю, да? — Да, — на автомате отвечает Хосок, глядя на омегу, которого любит больше жизни. Подойдя к нему, крепко обнимает, последний раз смакуя ощущение любимого в своих руках, прежде чем вонзить нож прямо в его сердце, которое он обещал беречь и любить, которое было вверено ему, которое билось ради него. Мануэль испускает хриплый вздох, и из его рта вытекает струйка крови. Горько усмехнувшись, тот хватает его за плечи, и ноги Хосока подводят, сгибаясь в коленях и падая на пол вместе с ним. — Вместе и навсегда не получилось, да, Хоби? Чёрные глаза Хосока наполняются слезами горя, а тело трясётся от боли утраты любимого человека, которого собственноручно лишил жизни. Лучше так, чем Чонгук увёл бы в джунгли и наказал бы по-своему. А Хосок не сомневается, что именно так его брат и поступил бы. Красноречивее всяких слов были яростные безумные глаза младшего. — Я никогда не любил тебя, Хосок. Мне не жаль разбивать твои розовые очки, но я всегда видел в тебе лишь выгоду, спасение. Возможно, я и заслужил такую смерть, но и у тебя судьба не лучше моей. Живи и помни о том, что убил не только меня, но и своего сына, — кладя руку на свой живот. — Помни. Хосок цепенеет, глаза наливаются кровью. — Скажи правду хоть перед смертью, — кричит. — Умирающий никогда не лжёт. Хосок медленно сходит с ума, глядя, как веки омеги медленно закрываются, навечно пряча от него любимые глаза, смотреть в которые он мог днями напролёт. Хватка руки на его плечах слабеет, а после они и вовсе падают. — Почему ты скрыл? Почему не сказал мне? Открой глаза и ответь мне! — кричит, тряся его за плечи, пока не теряет голос. Глаза выедают дымом, заполнившего весь коридор. Взяв на руки несостоявшегося мужа, он выходит из дома и отстраненным взглядом скользит по каждой фигуре во дворе, которые всё своё внимание обратили на них. Джин, бледный как полотно, стоит рядом с Тэхёном, глаза которого опухли от слёз. На земле лежит птица, чуть дальше от неё Дельгадо, затем Юнги с Чимином, которые смотрят на него с сожалением. — Что с ним? — Хосок отдалённо слышит голос подошедшего Юнги. — Нуэль, — единственное здравое, что ему удаётся сказать перед тем, как рухнуть на колени с омегой на руках. Не позволяя другу прикоснуться к нему, Хосок начинает оплакивать свою утрату, предполагая, что нависшая рядом с ним тень принадлежит Чонгуку. На фоне общего замешательства от гибели Мануэля, и внезапного появления альфы, который должен был быть в джунглях, остаётся незамеченным, что сознание потерявший Дельгадо начал шевелиться. — Хио! — восклицает Тэхён и затихает, глядя на индейца, рванувшего к ним, стоило тому только выйти из только что подъехавшего жёлтого жука. Слова извинения за то, что не смог спасти Нэпавин, застревают у него в глотке. По мере приближения к ним, индеец замедляет шаг и вовсе останавливается в двух метрах от птицы. — Хио… Зоркие глаза орлицы закрыты. Больше не будет шелеста крыльев, громкого свиста и счастливого клёкота. Серхио опускается на колени и сидит неподвижно, пока его слёзы текут по щекам. Спрятав лицо в изгибе локтя, он всхлипывает, и Тэхён зажимает уши ладонями, чтобы не слышать плач двух сильных мужчин, закрывает глаза, чтобы не видеть, как альфы преклонили колени перед самым дорогим, что у них было — теперь уже потерянным навсегда. — Хио, — будто боясь своим голосом сделать ему ещё больнее. — Прости, — шепчет Тэхён и открывает глаза лишь тогда, когда слышит оглушительные выстрелы. Распахнув глаза, Тэхён смотрит на Хио, цепко обернувшего широкую ладонь на предплечье Джина, и переводит взгляд на альфу, которого тут же валят на землю. — Ты — живучая тварь, из-за которого умер Намджун! Я доберусь до тебя! Я убью тебя! — кричит Дельгадо, глядя на Джина. — Зачем ты спас его? — обращаясь к пошатнувшему индейцу, который ценой своей жизни спас Джина. — Не убивайте его! — сквозь пелену отчаяния и страха слышит голос Чонгука. — Мне он нужен живым. Тэхён, не моргая, наблюдает за тем, как Хио оседает на землю и бросается к нему, не давая тому упасть. — Нет! Нет! Нет! — надрывно плачет и кричит. — Не оставляй меня, Хио! — Тэо, — хрипло. — В кармане… Тэхён смотрит на пропитанные кровью одеяния друга, а после и на свою руку, измазанную его кровью. Понимая, что времени мало, запускает руку в его карман далеко не с первой попытки и вытаскивает круглый амулет, украшенный бусинами и перьями. — Я хотел его купить ещё тогда, когда мы впервые вступили на земли Сафаи. Но торговцев не было, что и к лучшему, я ведь сам совсем недавно сделал его для тебя, — откашлявшись, индеец хватает его за запястье. — Он будет оберегать твой сон. Повесь его над кроватью, и Нэпавин явится тебе во снах. — Нэпавин — значит «дух сна», — вспоминает слова Хио и вытирает узкую дорожку крови с левого уголка губ рукавом своей рубашки. — Не смей умирать! Полные губы растягиваются в улыбке, обнажая выпирающие зубы индейца. — Если умру на твоих руках, быть может, и в рай попаду. Улыбка гаснет, отдаваясь болью в сердце Тэхёна. — Хио! Крик раздирает голосовые связки. Воздух застревает в лёгких, и мрачная темнота застилает его глаза.