Власть над будущим

Кейтилин была в ярости и явно не скоро его простит. Нед решил не откладывать давно назревшую беседу в дальний ящик и не ждать, когда ему станет лучше. Он рассказал всю правду о Джоне и восстании ей и детям. У всех была разная реакция на эту новость, но Кет восприняла хуже остальных. — …как ты мог?! — кричала она. — Как ты мог дать мне относиться к своему племяннику подобным образом? Если бы я знала… — То, что? Была бы к нему добрее? — рыкнул в ответ Нед, который, когда первая эйфория от воссоединения с семьей спала, не был готов умасливать свою жену, чье возмущение было несколько лицемерным. — Джон все время был тем же мальчиком, что и сейчас. Что тебе мешало быть к нему добрее все эти годы? Кейтилин вскочила на ноги. — Твоя ложь! — воскликнула она, указывая на него пальцем. — Я считала, что он — дитя женщины, которую ты предпочел мне! Ту, что незримо лежала в нашей постели все эти годы. А выходит, это все было ложью. Я зря истратила многие годы, ломая голову и печалясь, что мой муж, смотря на меня, мог видеть другую! — Это не печаль, это эгоизм, — прохладно сказал Нед, оттолкнувшись от подушек, чтобы прямее смотреть на жену. — Даже если он был моим бастардом, он все еще оставался бы просто мальчиком, который лишился матери. Ты могла хоть немного посочувствовать ему. Но ты предпочла свалить на ребенка мой грех. Истинный или ложный. Неважно. Конечно, я и сам виноват, что ничего не сделал, чтобы тебя одернуть, но если во мне говорила трусость, то в в тебе — жестокосердие. Кейтилин отпрянула от него, а потом развернулась и убежала из покоев, оставляя позади детей, про которых они даже забыли, занятые своим скандалом. Поколебавшись, изумленная Санса последовала за матерью, Робб упал в кресло, в котором сидел, наблюдая за ним, и, закрыв лицо руками, молчал. А вот Арья… — Джон — это Джон, — решительно сказала она. — Он мой брат. Тут Арья зыркнула на Неда своими серыми старковскими глазами и сердито добавила: — Но ты не должен был лгать. Ты же видел, как он хотел знать, кто его мать! А Стена? Почему ты дал ему туда уйти? Стая так не поступает! После чего тоже убежала из покоев, хотя Нед сомневался, что она отправилась к матери за утешением. Он проводил ее тонкую фигурку во все еще мальчишеской, хоть и чистой, одежде и поморщился, когда Арья громко хлопнула дверью. — Ты тоже меня ненавидишь? — устало спросил он у Робба, который все еще молчал, не поворачивая к нему головы, а продолжая смотреть на дверь. — Арья права, — глухо сказал Робб, все еще прикрывая одной рукой глаза. Больше ничего он не сказал, но и не ушел. Пару минут они сидели в напряженном молчании, а потом Нед тихо сказал: — Джон был моим сыном с того момента, как моя сестра положила мне его в руки. И когда я привез его в Винтерфелл, я мечтал, чтобы ты и он росли вместе, как братья. Моя мечта сбылась, и я надеюсь, что ради той любви, что между вами была, ты не откажешься стоять рядом с Джоном, когда он все узнает. «Меня-то он точно возненавидит», — мысленно добавил Нед, уверенный, что так и будет. — Ты хочешь сделать его королем, — скорее утвердительно, чем вопросительно сказал Робб и потер лоб. — Ты против? — истощенно спросил Нед, чувствуя, что все силы потратил на ссору с Кейтилин и предшествующий размолвке разговор. — Я же сказал, Арья права, — раздраженно сказал Робб и резко встал. — Джон - наш брат, и твои слова ничего не изменили. Он пошел в сторону двери, но уже около нее застыл и, не поворачиваясь к Неду, добавил: — Это не нас надо уговаривать. Для нас Джон — это стая, волк, несмотря на то, кто его настоящие родители. Но для северян и речных лордов, которые шли тебя спасать, он будет в первую очередь драконом, которых они не любят. «Я знаю», — уныло подумал Нед и откинулся на подушки, устало прикрывая глаза, когда последний член его семьи покинул покои. После этого он вырубился и проспал несколько часов, а когда проснулся, то первым делом написал письмо Джиору Мормонту. Нед понимал, что в своем состоянии не доедет до Черного замка при всем желании, поэтому хотел попросить лорда-командующего отправить Джона домой, в Винтерфелл, а там… Тут он зашел в тупик. Стоит ли самим вернуться домой вместе с войсками, и там все рассказать, или написать еще мейстеру Лювину, чтобы он помог Брану организовать для брата эскорт до Речных земель? Нед решил отложить этот вопрос до того, как получит весточку о прибытии Джона домой. Вместо этого… Вместо этого ему нужно было поговорить со своими вассалами, которые сейчас слонялись по Риверрану, не зная, что они будут делать дальше. Робб нанес ему еще один краткий визит и сообщил, что те недовольны простоем. Все хотели его видеть, чтобы воочию убедиться, что Нед жив и здесь, а не в плену у Ланнистеров. — Не лучшая идея, милорд, — с ноткой ехидства в голосе произнес сир Барристан, который вошел в выделенные Неду покои, когда он пытался встать на ноги, используя трость. Тихий волк чувствовал себя все еще весьма неважно, но, к счастью, лихорадка, мучившая его, была вызвана не раной в ноге, а недосыпом, голодом и просто ужасными условиями содержания в Черных клетках. Так что конечности Нед не лишится, но хромать будет всю жизнь, как авторитетно заявил ему мейстер Риверрана, когда осматривал сегодня утром. — Спасибо за комментарий, но он был излишним, — скрипя зубами, сказал Нед и, собрав все силы, что у него остались после утомительно переодевания в подобающую одежду и бритья, которого ему не хватало после долгого плена, встал на ноги. Нога тут же вспыхнула болью. Нед с трудом сдержал стон, но все же аккуратно попробовал сделать один шаг вперед. И еще один, и еще. Было подобно агонии делать эти небольшие шажки, но терпеть можно. — Мейстер советовал вам лежать, — вновь сказал сир Барристан с долей иронии. — Терпение — это самое верное лекарство. — Я уже належался, — проворчал Нед, сделав небольшой круг по комнате и вернувшись вновь к кровати. — А я за последние пару дней даже не лег, потому что не мог не чувствовать, что каждая секунда, которая проходит, пока мы здесь и ничего не делаем, все дальше отдаляет меня от уверенности, что я в своей жизни все еще послужу достойному королю, — тихо прорычал рыцарь, сделав пару шагов к Неду, перестав наконец сдерживать свои истинные чувства, и замерев рядом с ним. — Мы теряем время! Нед поджал губы. — Я написал лорду-командующему, — раздраженно сказал он мужчине, чьи чувства в принципе разделял. — И сегодня я все расскажу лордам Севера и Речных земель. Судя по взгляду сира Барристана, он все равно не был доволен тем, как движется дело. — Это все, что я сейчас могу! — жестко добавил Нед, стукнув тростью по полу. — А теперь извините меня, но мне нужно отправиться на встречу с будущими союзниками Джона. Или будущими врагами. Последнее Нед скорее пробормотал себе под нос, чем адресовал сиру Барристану, а потом отправился к двери, слыша, что не прошло и пары минут, как за его спиной раздались твердые шаги рыцаря.

***

Эйемон давно потерял зрение, поэтому научился различать эмоции и намерения людей по голосам. Все звуки в принципе стали его ориентирами в этом мире, когда глаза больше не могли ему помочь угадать, где горит огонь, где стоят его вещи или что за выражения были на лицах его собеседников. Это было даже в какой-то мере удобнее, чем иметь глаза. Он мог слышать своих посетителей задолго до того, как они подходили к его дверям, и даже мог сказать кто это был по одним только шагам. Еще он слышал, как Чедд отливал у него спирт, который Эйемон хранил для обработки ран. В общем, много чего он мог слышать. Люди опять же были куда открытее, когда знали, что он их не видит. Эйемон слышал, как они ерзают, когда волнуются, как откашливают, когда лгут, или сглатывают, пытаясь что-то до него донести, зная, что ему это не понравится. А еще он умеет различать крики. Они бывают страдальческими, болезненными, и именно они чаще всего звучат в его покоях. Звучат тут подчас и предсмертные стоны. Вопреки распространенному мнению, на смертном одре люди почти не кричат. У них нет на это сил. Они тихо скулят или шепотом зовут близких. Порой проклинают кого-то, но не кричат. Приходилось ему слышать и крики наслаждения. Все же целибат черные братья дают вынужденно, и порой они мыкались по углам, чтобы найти краткое освобождение от рук своих. За эти годы тут побывали и те, кто находил освобождение друг с другом, но Эйемон об этом помалкивал. Это было не его дело: кто с кем и как находит утешение в этой холодной пустоши. Но звуки, которые издал юный Сноу, попавший к нему на попечение, таинственным образом уснув, когда он с остальными рекрутами отправился к чардреву, чтобы дать клятвы, были ему почти незнакомы. Они были душераздирающими. Нет, сначала, когда мальчика привезли, он спал глубоким беспробудным сном, что бы Эйемон не делал. Это было странно и явно неестественно. Факт того, что юноша уснул, когда коснулся коры чардрева, вызвал даже такие мысли, что это могло быть делом магии. Эйемон верил в магию. Не зря же выковал звено из валирийской стали, изучая все книги и свитки на эту тему, какие только были в Цитадели. Его это завораживало и манило. Возможно оттого, что его кровь сама по себе содержала толику магии, если верить предкам, которые были способны управлять драконами и видеть будущее. Он тоже иногда видел. Во снах, где Эйемон порой мог вновь узреть чистое небо, сочную зеленую траву и свою семью. А порой это были жуткие кошмары или образы, которым он не мог найти объяснения. По крайней мере, пока не становилось поздно. Так было с пожаром в Летнем дворце, который ему снился задолго до того, как он случился, или те, что были о восстании, которое стоило его семье всего. Вот только смысла думать об этом не было. Он дал клятву и теперь был здесь. На Стене, где встретит свой конец, как последний дракон в Вестеросе. Но вернемся к юному Сноу. Мальчик спал три дня и три ночи под бдительным оком своего лютоволка, который даже дал себя погладить Эйемону в какой-то момент. Чудесный зверь, которого ему бы так хотелось увидеть воочию, поскольку он был почти таким же мифическим, как и драконы. К исходу третьей ночи все изменилось. Эйемон, давно мучимый бессонницей, не спал, а грелся у камина, прикрыв все равно бесполезные глаза, когда тишину прорезал сначала тихий стон, который быстро сменился шорохом мехов и соломы в тюфяке. Потом последовал резкий рваный вдох и тяжелый удар тела об пол. Эйемон мгновенно понял, что юный Сноу проснулся от своего странного сна, и уже было сжал подлокотник кресла, чтобы встать и позвать Чедда, но раздались шаги и скулеж. Тихий и такой горестный. Его мать так выла, когда потеряла безымянных близнецов, которые родились после Эйемона и Дейлы, но до Эйегона. Он сам был тогда еще совсем ребенком, но этот материнский вой запомнил. Это были звуки человека, чье сердце было разбито и истекало кровью. — Я не хочу, я не хочу, я не хочу… — донесся тихий иступленный шепот, как только вой стих. — Я так устал! Боги, ну почему вы не даете мне отдохнуть?! И вновь раздался нечеловеческий стон, полный боли и бессилия. А потом его сменил тихий и несчастный плач. Эйемон не знал, что с мальчиком случилось, но он явно не видел добрых снов. Скорее очень недобрых, а может даже и не снов. В свое время он изучал предания Севера, и знал, что здесь обитали варги и те, кто видел зеленые сны так похожие на драконьи. И он был уверен, что мальчик был варгом, если судить по тому, насколько близок тот был со своим зверем. Так может и пророческие сны видит? Эйемон тихо встал и налил воды в кубок. Это ему далось без труда и без помощников, поскольку в своих покоях он знал каждый закуток. Почти беззвучно, предварительно сжав свободной рукой цепь, чтобы не гремела, он добрался до койки, где спал юный Сноу, и сел на ее край, вытянув руку с кубком вперед. — Выпей воды, мальчик, — мягко сказал он. — Ты долго спал, и у тебя наверняка пересохло во рту. Всхлипы резко прекратились. Даже звуки дыхания стихли. В покоях повисло полное молчание, и на миг Эйемону даже показалось, что он здесь один. — Ты жив, — недоверчиво прохрипел юный Сноу. Эйемон добродушно усмехнулся. — Да, жив. И это, поверь мне, многих удивляет, — весело сказал он и заговорщицки добавил: — Даже меня самого. Но смеха, как он надеялся, не последовало. — Я дал клятву? — сипло спросил мальчик, взяв наконец из его рук кубок, за что Эйемон был премного благодарен. Все же руки были уже не те и на весу долго их держать было трудно. — Нет, — подняв бровь, ответил Эйемон, слыша, как юный Сноу сел на пол, прямо напротив него, если он не ошибался. — Ты потерял сознание прямо перед клятвами, помнишь? В воздухе зазвенел горький смех. — Кажется, это было вечность назад, — с ноткой иронии произнес мальчик и, судя по звукам, сделал глоток из кубка. — Сколько я… спал? — Три дня, — ответил Эйемон, чувствуя, как его любопытство разгорается все сильнее. — Что тебе снилось? — Конец света, — коротко ответил юный Сноу и спустя пару минут еле слышно с удивлением в голосе пробормотал: — У меня еще есть время… Я могу все исправить. Этого Эйемон предположительно слышать был не должен, но не с его острым слухом о таком мечтать. Но спрашивать больше ничего не стал. Эйемон ощутил колебание в воздухе и скрип досок, а потом его рук коснулись ледяные пальцы. — Мне нужно идти, — заявил юный Сноу, хотя в его голосе звучала некая обреченность и в тоже время смирение с судьбой. — Вы можете никому не говорить, что я ушел? Эйемон поднял бровь. — Мальчик, — с еле заметной улыбкой ответил он, слепо смотря перед собой. — Ты не черный брат и волен идти куда хочешь. Хотя… Потешь старика и скажи, куда ты отправишься? — Делать то, чего не хочу, но придется, — с горькой иронией ответил юный Сноу. Эйемона поразил этот слишком усталый и смиренный тон голоса, больше подходящий умудренному жизнью старику, который звучал из уст такого молодого человека. И еще больше он был удивлен, когда вдруг ощутил, как его обнимают сильные молодые руки. — Знайте, вы не одинокий Таргариен в мире, — тихо прошептал юный Сноу ему в ухо. — Не умирайте, пока я не вернусь. Нам нужно еще о стольком поговорить. Как дракон с драконом. Эйемон застыл. Этого… Этого не может быть! Он знал, что Рейегар, этот пытливый юноша, чьи письма скрашивали ему дни в свое время, не был виновен в тех ужасах, что ему приписывали. Эйемон знал, что он был влюблен в леди Лианну, и знал, что девушка любила его. Также из последнего письма Рейегара ему было известно, что волчица ждала дитя, но… Он думал, что оно умерло вместе с матерью или даже раньше! — Zaldrīzessos, — дрожащим голосом прошептал Эйемон, чувствуя, как по щеке скатилась слеза. Он неуверенно провел рукой по густым кудрям юноши, чьи руки на миг обняли его чуть крепче. Юноши, который был Таргариеном, как и он. Эйемон чувствовал это своими старыми костями. Родная кровь всегда узнает родную кровь. Ему тут же эгоистично захотелось остановить парня, не дать ему уйти туда, куда тот собрался, но имел ли он право? Конечно, нет. Мальчик был уже взрослым и не связан клятвами Ночного Дозора. — Как тебя зовут? — тихо спросил Эйемон, желая узнать, как зовут еще одного Таргариена, с которым мир явно не обошелся по-доброму, раз уж он не видел другого выхода, кроме того, чтобы прийти сюда. — Как вашего брата, — тихо ответил… Эйегон выходит. — Но я все же предпочитаю Джон. Они разошлись и Эйемон, подняв руки, добродушно спросил: — Можно коснуться твоего лица? На его запястья тут же легли тонкие пальцы, которые направили его руки так, чтобы они легли на щеки Эйегона. Это все еще так невероятно осознавать… — Ты определенно из нашего рода, — удовлетворенно сказал Эйемон, неторопливо проведя кончиками пальцев по юному лицу. — Изгиб бровей и скул похож на моего отца. Волосы? Глаза? — Темные… то есть, темно-индиговые глаза, а волосы черные, — ответил Эйегон и, поколебавшись, добавил. — Впрочем, если верить зеркалу, в которое я только что смотрелся, теперь я обзавелся легкой проседью. Эйемон нахмурился. — Что же тебе все-таки снилось? — обеспокоенно пробормотал он. Раздался сухой смешок. — Я же сказал: конец света, — несчастно ответил Эйегон. — Тот, который мне придется предотвратить, даже если я уже навоевался. Боги мне просто не дадут отдохнуть. Эйемон мог задать еще тысячу вопросом, которые так и крутились на кончике его языка, мог посмеяться, будь он хоть немного более скептичен насчет всего того, что касается магии, но все, что он спросил, так это… — Насколько все плохо? — Хуже не бывает, — ответил Эйегон с кристальной честностью в голосе, после чего встал на ноги и отошел от Эйемона. — Я хотел бы еще поговорить с вами, мейстер… — Дядя, — мягко, но твердо поправил Эйемон мальчика. — Зови меня дядей, юный… Джон. Он намеренно назвал мальчика именем, которое тому было ближе, сколько бы ему не хотелось звать того Эггом как некогда брата. — Дядя, — с толикой тепла произнес Джон. — Мне пора. Эйемон кивнул и тяжело встал с кровати, держась за ее спинку. — Я с первого дня, как ты сюда прибыл, чувствовал, что у тебя большая судьба. Что ты не просто мальчик, которому не повезло родиться не на той стороне простыни, — со вздохом сказал он. — Не знаю куда ты и зачем хочешь уйти. Явно не туда, куда тебе хочется, но куда зовет долг. Потому послушай совета старика. Тот, который когда-то я дал своему брату. Уже взрослому мужчине, но для меня все еще вечно юному Эггу. Убей мальчика и дай родиться мужчине, Джон. Это поможет тебе выжить, когда придет время. После этого между ними повисло недолгое молчание, которое не доставляло дискомфорта. — Он уже мертв, дядя, — еле слышно прошептал Джон. — Его давно уже убили те, кому он верил и по глупости повернулся спиной. Эйемон мог поклясться, что слышит слезы в голосе юноши. Но опять же не стал ничего спрашивать, понимая, что это болезненная тема для последнего потомка Рейегара. Ему было от этого очень горько и грустно, но что мог сделать старик, который как никто знал, что с их семьей давно уже судьба играла как с игрушками, не заботясь об их чувствах? Больше не было сказано никаких слов, поскольку в этом не было нужды. Джон молча помог ему вернуться в кресло около камина, оделся и, тихо попрощавшись, ушел вместе со своим волком в неизвестном направлении, оставляя позади Эйемона, полного беспокойства и печальных дум.