На двоих одна судьба

Права была Шах Султан, когда пеняла Мерджану на его несдержанность. Напуганная и наполовину задушенная Эмине могла только хрипеть с полузакрытыми глазами. Поняв, что переборщил, Мерджан отпустил и легонько встряхнул за плечи несчастную: — Ну же, говори! У нас мало времени! Что произошло? Эмине начала сбивчивый рассказ о том, как попалась с письмом и как Михримах обещала отпустить её в обмен на информацию о Шах Султан. — Ну ты и крыса! — не выдержал Мерджан. — Как ты могла довериться этой мрази?! — Мерджан-ага, пойми, у меня ребёнок, не могла я его оставить… В этот момент Мерджан был рад, что у него нет детей. И никогда не будет. Ничто и никто не заставит его предать Госпожу. Эмине бессильно опустилась на пол и тихо всхлипывала. Мерджан скривился от отвращения. На душе было мерзко. — Ну, вставай. Пора. Шпионка-неудачница покорно поднялась и подошла к бортику балкона. — Не сюда, тупица! — Мерджан повернул кольцо в стене, открылся тёмный проход, в глубине которого мерцал огонёк масляной лампы, и грубо толкнул ошарашенную Эмине в зияющую чёрную дыру. — Сиди тихо. Пикнешь — сына больше не увидишь. Давай платок. Сдернув платок с головы несчастной, Мерджан закрыл проём в стене, кинул с балкона в воду мешок, положив в него несколько камней, которые ждали своего часа в углу комнаты, сверху бросил платок и быстро вышел в коридор. Как и предполагалось, стражники были ещё там — пересчитывали деньги. Они поклонились и пошли проверять помещение, не осталось ли чего. «Усердные», — подумал про себя Мерджан и усмехнулся. Вечерело. Времени оставалось мало. Засветившись для приличия на кухне, в прачечной и в свечной мастерской, Мерджан через потайной ход покинул дворец. Ему нужно было срочно решить проблему с Эмине. Здесь требовалась помощь, и помочь в таком деле мог только один человек — Башкурт. Эта уникальная личность не просто возглавляла шайку разбойников, а создала целую преступную сеть, охватывающую Стамбул и его окрестности. Ни один торговец или ремесленник не осмеливался вести дела, не отстегнув главе преступного мира приличный «бакшиш». Строптивцев, не желающих платить, ждала страшная кара: люди Башкурта налетали как черная саранча и сжигали лавки, склады, мастерские, корабли с товарами. Поговаривали, что главу преступного мира Стамбула боялись больше, чем султана и кадия вместе взятых. Мерджан чаще всего обращался к Башкурту не напрямую, а через его младшего брата — Джафера, но трагическая случайность и ловкость рук храброй воровки из Манисы унесли жизнь верного слуги Шах Султан. Теперь же придётся вести переговоры непосредственно с главным разбойником, но ничего, Башкурт — деловой человек и за достойную плату готов на многое. Мерджан вошел в ничем не примечательный дом на окраине Стамбула. Глава всех воров отмечал там со своими ближайшими помощниками успешный исход очередного дела. Двое разбойников, охранявших вход, обыскали Мерджана и пропустили внутрь. В помещении стоял чад, на вертеле жарился барашек, источая отвратительный запах, от которого сразу замутило и заслезились глаза. Задержав дыхание и тщетно пытаясь проморгаться, Мерджан сделал шаг в сторону и наткнулся на какое-то препятствие, которое не заметил с высоты своего роста. Откуда-то снизу послышался звон разбитой посуды и детский голосок: — Ой! Эфенди! Вы меня чуть не раздавили! Мерджан с досадой опустил глаза и увидел чернявую девчонку лет двенадцати, которая стояла в куче разбитой посуды. Вероятно, пытаясь спастись от удушающего запаха, он резко свернул в сторону и толкнул эту малявку. Мерджан почувствовал себя слоном в посудной лавке. В юности над ним часто насмехались и дразнили за высокий рост и неуклюжесть, и сейчас он испытывал стыд за свою неповоротливость. — Извини, не заметил. Не ушиблась? — больше из вежливости спросил Мерджан и хотел было продолжить путь, но девчонка попалась настырная и заныла: — Эфенди, что же со мной будет? Когда хозяин узнает, убьёт меня! Здесь столько посуды! Мне в жизни не расплатиться. Мерджан присел на корточки и помог собрать осколки, потом достал несколько монет: — Вот, возьми. Этого хватит, чтобы купить в пять раз больше посуды. Скажи хозяину, что я виноват. — Благодарю, эфенди, — присела в поклоне девчонка и вдруг заверещала, округлив глаза: — Кровь! Кровь, эфенди! Вы поранились! Мерджан удивлённо уставился на свои руки, которые были испачканы чем-то красным: видимо, пока собирал черепки, порезался. Или нет, это остатки жаркого с красным перцем. Девчонка суетилась вокруг, пытаясь одновременно перевязать ему руку какой-то грязной тряпкой и отчистить испачканный кафтан. — Всё, хватит. Я тороплюсь, — не выдержал Мерджан. Девчонка прекратила своё бессмысленное занятие, поклонилась и спокойным тоном произнесла, показывая на плотно закрытую дверь: — Вам туда, эфенди. Войдя, Мерджан очутился в большом и тёмном помещении. Башкурт сидел за накрытым столом в окружении своих особо приближенных людей. Трапеза-попойка была в самом разгаре и вокруг стола сновали бойкие девицы, подливая в кубки красное крымское вино. — О, какой гость к нам пожаловал! Проходи, проходи! — Башкурт обнажил в кривом оскале жёлтые зубы, резко встал и жестом пригласил пройти с ним. Оказавшись в небольшой тёмной комнате, Башкурт серьёзно, словно и не пил вовсе, спросил: — Что тебя привело сюда, Мерджан-ага? Мерджан кратко изложил свой план, согласно которому следовало разыскать в городе мать и сына Эмине и незаметно отправить всю семью на Крит. Опасное предприятие, но другого выхода нет. Башкурт озвучил цену и потребовал: — Задаток вперёд. Мерджан удовлетворённо потянулся за кошельком, но тут его накрыло волной ужаса. Кошелька не было! Он ещё раз просмотрел все карманы, но безрезультатно. Деньги исчезли. Мерджан осознавал, как он сейчас выглядит: явился в разбойничье логово, оторвал главаря от выпивки, а деньги не принёс. Ноги задрожали, перед глазами всё поплыло, на лбу выступила испарина. — Что такое, Мерджан-ага? — Кажется… У меня украли деньги… Башкурт нахмурился: — С кем ты говорил, когда пришёл? — Двое… у входа… велели оставить кинжал… И ещё девчонка… Задел её… Посуду разбила… Мерджана трясло, слова выходили с трудом. Он уже прощался с жизнью, но Башкурт вдруг расхохотался, приоткрыл дверь и закричал куда-то в темноту: — Долунай! На пороге моментально появилась та самая девчонка, как будто только и ждала, чтобы её позвали. Поклонилась и замерла в ожидании. Теперь Мерджан смог более тщательно рассмотреть её. На вид лет двенадцать. Невысокая. Худенькая. Черноволосая и черноглазая. Она явно принадлежала к тому народу, который славится любовью к протяжным песням у костра, стихийной магии и кочевой жизни. — Долунай, — строго сказал Башкурт, — отдай всё, что ты взяла. Девчонка вытащила из-под фартука кошель с деньгами и спокойно положила его на стол. Башкурт взвесил кошель в руке и спрятал за пазуху. — Всё, Долунай, я велел отдать всё, — казалось, Башкурт начал терять терпение. Тут на столе появился большой кинжал, который Мерджан прятал за голенищем сапога, и маленький, который всегда носил в рукаве, и тот, запасной, из внутреннего кармана рубашки. Немного помедлив, Долунай поставила на стол пузырёк с ядом. Мерджан хранил его для себя, на всякий случай: слишком многое знал он о делах Госпожи, боялся, что не выдержит пыток и проговорится. — Что же ты, Мерджан-ага с таким арсеналом пришёл? — расхохотался Башкурт. — Да ладно, шучу, шучу. В наше время без оружия никак нельзя. Забери своё имущество и повтори задачу. Мерджан второпях рассовал по карманам кинжалы, бережно припрятал пузырёк с ядом и повторил всё сказанное, уточнив, где живут мать и сын Эмине и куда их нужно отправить. Пристально взглянув на Долунай, Башкурт спросил: — Ты всё поняла? — Да, господин. — Тогда выполняй. И возьми Юнуса, он поможет. — Слушаюсь, господин. Девчонка поклонилась и вышла, Башкурт задумчиво посмотрел ей вслед и обернулся к Мерджану: — Вот, сиротка. Джафер привёл. Обучаю понемногу… — А она… справится? — еле выдавил из себя Мерджан. — Не суди о вине по кувшину, Мерджан-ага, она стоит многих взрослых, из таких передряг нас вытягивала… Башкурт тяжело вздохнул и задумался о чем-то своём. Положившись на Долунай и её помощника, Мерджан вернулся во дворец. Быстро прошёл в свою комнату, взял побольше денег: надо было заплатить Башкурту и дать Эмине на дорогу. Мерджан не нуждался в средствах, госпожа Шах-и-Хубан щедро платила ему, а жалование старшего слуги было пределом мечтаний для очень многих. На себя он почти ничего не тратил, одевался скромно, питался на кухне, а родных у него не было. Но была у Мерджана одна мечта: он хотел выйти в отставку и провести остаток жизни в собственном поместье рядом с самым близким человеком: выращивать фрукты и оливки, разводить породистых лошадей, организовать мастерскую по производству бумаги... Эта мечта была так желанна и так недоступна! Но мечты мечтами, а теперь деньги нужны были для решения текущих проблем. Выйдя из комнаты, Мерджан заметил в коридоре двух стражников. Прошелся немного по дворцу, осмотрелся, вернулся — стражники были на месте. Ай да Михримах Султан! Хитра, вся в матушку. Мерджан решил немного переждать, надеясь, что стражники вскоре уйдут и можно будет незаметно проскочить к потайному ходу. Он мерил шагами комнату, беспокоясь об Эмине, сидевшей в темноте и сырости, о её сыне, жизнь которого он доверил какой-то малолетней воровке, а главное — о Госпоже, которой сейчас, вероятнее всего, угрожала опасность. Мерджан беспокоился о Шах Султан всегда, с тех самых пор, как в первый раз увидел её в книжной лавке в Манисе. Госпожи наведывались в книжную лавку часто, примерно раз в неделю. Со временем эти встречи стали чем-то большим, чем визиты важных персон. Это была сама жизнь: другая, неизвестная, недоступная и притягательная. Даже отец оживился, меньше лежал и начал строить планы на будущее. Его постоянный кашель звучал реже и тише. Казалось, болезнь отступает. Шах-и-Хубан любила и ценила книги, но ещё больше она ценила простое человеческое общение. Сидя на подоконнике и болтая ногами, юная госпожа увлечённо рассказывала о своих родителях — грозном и непобедимом Султане Селиме и строгой Валиде Айше Хафсе, о старших сестрах — зануде Бейхан и плаксе Хатидже, о мудром и понимающем наставнике Меркезе-эфенди, о брате — рассудительном и справедливом шехзаде Сулеймане, его наложницах и сыновьях и, конечно же, об Ибрагиме. Этот счастливчик и в определённом смысле друг, брат, правая рука шехзаде Сулеймана был по-видимому невероятно интересным человеком. Шах-и-Хубан восторженно говорила о башне, в которой он держит ловчих соколов, о том, как он кормит и тренирует птиц. — А как он играет на скрипке! — восхищалась она. — У него такие руки! Они созданы для музыки! Оставалось только мельком взглянуть на свои перепачканные чернилами пальцы и убрать руки за спину. По рассказам, этот Ибрагим был умным, образованным, храбрым, красивым, интересным собеседником и вообще выдающейся личностью. Было увлекательно слушать о нём, но почему-то хотелось его придушить. За такие мысли становилось стыдно и приходилось поддакивать, соглашаясь, что, вероятно, этот Ибрагим мудрее всех мудрецов и прекрасен как Ангел Света. — Знаешь, я хочу, чтобы вы познакомились! — сказала однажды Шах-и-Хубан. — Ты обязательно должен его увидеть! Перспектива эта скорее огорчала, чем радовала, но спорить с госпожой не хотелось. Вероятно, заочная неприязнь к этому Ибрагиму — следствие зависти, а зависть, как говорил отец, является одним из смертных грехов. Завидовать стыдно. Хорошие дети не завидуют. И взрослые тоже. — Фатьма и Дамир скоро поженятся, — сообщила как-то по секрету Шах-и-Хубан, — а я выйду замуж за Ибрагима. Справедливо, что у дочери султана, да ещё такой прекрасной, муж должен быть самый достойный, но по понятным причинам еле-еле удалось сдержать слёзы.

***

Шах-и-Хубан относилась к походам в книжную лавку как к невероятному приключению. Она всегда любила книги, а приятное ощущение тайны добавляло очарования этим визитам. И ещё Котя. Константин. Этот смешной мальчуган с испачканными чернилами ладошками вызывал какую-то особую нежность в её душе. С ним можно было говорить обо всём на свете, вернее, говорила она, а он внимательно смотрел своими печальными тёмными глазами, кивал головой и еле заметно улыбался. Он был прямой противоположностью Ибрагиму, самоуверенному и важному, умелому наезднику и воину. Ибрагим напоминал ей орла, парящего высоко в небе, высматривая жертву, а Котя походил на мышонка, робкого и запуганного, шуршащего бумагами и готового спрятаться в любой момент. Как же так получилось, что именно он стал её защитником и поддержкой? Не муж, отец её дочери, не первая любовь Ибрагим, а случайный знакомый из книжной лавки всегда был рядом в горе и в радости, защищал, помогал, делил с нею успехи и разочарования. Столько лет они вместе, столько пережили, но придётся расстаться. Эти слова Шах Султан мысленно повторяла уже который раз: «Придётся расстаться». Есть вещи важнее личного благополучия. Это благополучие Династии. Благополучие государства. Шах-и-Хубан снова и снова перечитывала письмо, которое случайно попало в её руки. Государство и Повелитель в опасности. Может быть, это клевета и глупый розыгрыш, но пока придётся расстаться. Защиту Повелителя она могла доверить только одному человеку, который не предаст и не продаст, которого нельзя подкупить или запугать, с которым хотелось быть до конца жизни. С ним придётся расстаться. Возможно, навсегда.