Тихо, не слышно ни часов, ни чаек
Послушно сердце выключаем
И ты в песке, как будто в бронзе,
прости меня, моя любовь
Земфира «П.М.М.Л»
Джонатан был необычайно счастлив. Ему было сложно поверить, что его самые сокровенные желания, о которых он даже и помыслить не смел, таким невероятным образом вдруг сбылись. Несколько раз за ночь он просыпался, любовался спящим Робертом и сгребал его в объятия. Спидвагон тогда мычал что-то неразборчиво, прижимаясь сильнее к ДжоДжо и обнимая его. В комнате было холодно, дождь барабанил по крыше, с потолка капала вода в какую-то тару, узкая кровать скрипела от каждого их движения, но Джонатан нигде не чувствовал себя так уютно, как в этой маленькой комнатушке. Ему нравилось греться вместе с Робертом под пледом, которым невозможно было укрыться двоим мужчинам, слушать, как капли мерно ударяются о дно какой-то миски, как шумит за окном дождь. Всё казалось ему таким завораживающим и волшебным, но при этом таким нормальным. ДжоДжо иногда прижимал к себе Спидвагона сильнее, чтобы удостовериться, что это не такое же видение, как то, которое он видел под козырьком, когда курил. Нет, это всё настоящее. Сухие густые волосы по-настоящему щекотали его кожу и нос, шершавые ладони по-настоящему блуждали по его телу в беспокойном сне, угловатое поджарое тело по-настоящему согревало Джонатана. Убедившись в том, что он ничего не выдумал, ДжоДжо спокойно засыпал. Иногда, в очередной раз проснувшись, он обнимал Спидвагона и думал о том, какие же они всё-таки смелые, не боятся нарушать серьёзные правила, принятые в обществе. Хотя сам он жутко боялся того, что скажут люди, если увидят их вместе. Он уже строил планы, как будет тайно пробираться в эту комнату и звать Спидвагона на свидания. Думая об этом, Джонатан вновь засыпал. Когда солнце, то и дело прячущееся за тучами, но всё равно испускающее свет, осветило комнату, ДжоДжо отвернулся к стене. Ему хотелось ещё чуть-чуть поспать, потому что ночь выдалась для него какой-то беспокойной, хоть рядом и был Спидвагон. Сквозь сон он услышал, как застонала кровать. Роберт поднялся. Джонатан в полудрёме подумал, что хорошо было бы подняться сейчас, но желание поспать пересилило. Через время ДжоДжо почувствовал на плече своём невесомое нежное прикосновение. Он улыбнулся во сне. После Роберт провёл по шее и по волосам, повреждённой рукой он опёрся на спинку кровати и наклонился к лицу ДжоДжо, тот затаил дыхание, ожидая, что его поцелуют. Роберт вдруг резко встал и куда-то ушёл. Джонатан был слишком сонным, чтобы задуматься о том, почему Спидвагон так быстро передумал. Джонатан иногда слышал во сне какую-то возню, скрип досок, шелест бумаги, скрип карандаша по бумаге. Он просыпался с этими звуками и засыпал вновь, хотя Спидвагон точно пытался быть тише. Наконец ДжоДжо решил проснуться. Он повернулся на спину, кровать сразу же его выдала ужасным скрипом, ДжоДжо от этого звука поёжился и лениво разомкнул веки. Перед его взором предстал Спидвагон. Он, видно, собирался уходить, но обернулся на звук и замер. Он стоял неподвижно, глядел на Джонатана как-то испуганно. Вид у него был какой-то болезненный: весь он бледный, под глазами страшные огромные синяки, тонкие пересохшие губы такого же цвета, что и лицо. И вроде Роберт всегда так выглядит, но ДжоДжо из-за освещения ли, или от странного чувства тревоги, которое поминутно росло в его груди, видел такое отчаяние, какое может быть только у смертельно больного человека. Роберт на него смотрел так, будто они видятся в последний раз, а он хочет запомнить каждую черту его лица. Этот взгляд пугал ДжоДжо, он тоже замер, распахнув широко глаза. Лишь в этот момент Спидвагон засуетился, несмело подошёл к ДжоДжо, дотронулся до его плеча нежно, практически неощутимо и заглянул ему в глаза так пронзительно, и так вымученно улыбнулся, что его лицо приняло ещё более страдальческий вид, хотя он пытался наоборот показать, что всё хорошо. — ДжоДжо, — ласково сказал Спидвагон и огладил его ключицу, ощутимее касаясь его, — ещё очень рано, поспи. — А ты? — сонно спросил Джонатан, схватив его за левую руку. Этот вопрос явно озадачил Роберта. Он широко раскрыл глаза, в удивлении поднял брови, открыл рот, пытаясь что-то сказать. Взгляд его забегал по комнате, он уже не смотрел в глаза ДжоДжо. Спидвагон всё пытался что-то сказать, постоянно набирал воздух и силился что-то произнести, но постоянно просто выдыхал. — Я приду… — Спидвагон заглянул ему в глаза и кивнул, натянуто улыбаясь. — Скоро… Роберт тут же скрылся за дверью, а ДжоДжо закрыл глаза, ожидая его прихода. Неизвестно, сколько он так пролежал, возможно ему даже удалось забыться сном, он точно не помнил. Перед ним была лишь темнота. Никаких мыслей и образов не появлялось в его голове. Он будто попал в небытие. Джонатан даже не смел встать с кровати, чтобы поискать чего-нибудь попить и избавиться от проклятой сухости во рту. Он ждал, что Спидвагон вот-вот придёт. Открыл глаза он тогда, когда кто-то сжал его плечо до боли и принялся тормошить его. Это был точно не Спидвагон. Джонатан почувствовал на своём плече две маленькие холодные изящные ручки с длинными пальцами и гладкой кожей. Совсем не такие были руки у Роберта. Может, они у него не были такими большими, как у Джонатана, но изящными их точно нельзя назвать. Пальцы у него короче, ладони шершавые, а руки, как и всё тело, всегда тёплые, несмотря на погодные условия. Да и ДжоДжо был уверен в том, что никогда бы Роберт не стал его так грубо будить. Во многом Спидвагон может быть грубым, но по отношению к Джонатану он всегда нежен и внимателен. Открыв глаза, Джонатан увидел Мэри. Да, это была та Мэри, которая вчера принесла им чай. Она уставилась на ДжоДжо невидящим взглядом, поджала губы и вытянула длинную свою шею. Она напоминала ДжоДжо змею, которая пытается его загипнотизировать. Её взгляд заставил ДжоДжо остолбенеть, он не мог и слова сказать, не мог даже вздохнуть. Она точно поняла, чем они занимались ночью с Робертом, и в мыслях их осуждает, не смея сказать что-то в слух. А если она знает, то и многие в доме тоже знают. — Мистер Спидвагон велел разбудить Вас и подать чай, — холодно отчеканила она тихим голосом, всё время вертя головой и рассматривая Джонатана с разных сторон, — чай на столе. Джонатан сел на кровать, укрываясь пледом, и кивнул, Мэри тут же исчезла. Тогда ДжоДжо закрыл за ней дверь на засов и подошёл к столу. Его жутко мутило, голова болела, ноги подкашивались, руки тряслись. Очередное похмелье. Каждый день так начинается последнее время. Погода за окном неприятная. Солнце застлали тучи, но и дождя не было. Лишь неприятная сырость и серость была на улице. В окно даже смотреть не хотелось. На столе он заметил какой-то лист бумаги, на котором было написано неаккуратным размашистым подчерком: «для Джонатана Джостара». Позабыв о чае, который на данный момент для ДжоДжо был единственным шансом избавиться хотя бы от тошноты, он взял этот листок и перевернул. На обратной стороне было письмо. Теперь понятно, что писал Роберт утром. «Джонатан Джостар, Прости, прости меня, я тебя умоляю. Понимаю, что поступать так после того, что между нами было, бесчеловечно и неправильно. Ещё более неправильно, чем чувства, которые мы друг к другу испытываем.» ДжоДжо передёрнуло от такого начала. Руки его задрожали с новой силой, но не от слабости, а от осознания, что творится что-то очень нехорошее, что-то ужасное. Не может так начинаться хорошее письмо. Он сел на кровать, не отрывая взгляд от листка бумаги, но не читая ничего дальше первого абзаца. Отпив из кружки, он продолжил читать, хотя ему очень хотелось оставаться в счастливом неведении. «Прочти до конца, пожалуйста,» — будто зная, о чём будет думать ДжоДжо, писал Спидвагон, — «прочти и пойми, что иначе я не мог поступить. Знаю: тебе сейчас тяжело и грустно. Моё поведение оскорбило тебя, но я всё равно прошу меня простить. За всё. Благодарю тебя за вечер. Благодарю за все вечера, что ты провёл со мной. Благодарю и за подаренную мне любовь. В памяти моей всё, что между нами было с самой нашей первой встречи, запечатлелось, будто сладкий сон, который долго ещё помнится после пробуждения. Спасибо. С тобой всегда замечательно. С тобой мне всегда хорошо. Даже слишком. Тебе верно странно, что вместо меня утром ты видишь это письмо. Мы ведь часто видимся, а тут я пропал. Так в чём же дело?» «Действительно, в чём дело?» — недоумевал Джонатан. Письмо всё больше походило на прощальное, и это ему жутко не нравилось. В воображении рисовались страшные картины того, как Спидвагон идёт на очередное своё дело и погибает. Но не может же он знать заранее о своей гибели. Или дело настолько сложное, что ему живым нельзя будет уйти? Письмо должно дать ответы. «Это определённо ошибка. Да, любовь у тебя ко мне есть, я в это верю без сомнений, как и у меня к тебе. Но так нельзя. Нельзя нам двоим любить друг друга, думаю, ты это понимаешь. Такая связь греховна и безнравственна… Но не мне судить об этом, точно не мне. Человек, который с самого детства презирает все правила, который ведёт разгульный образ жизни, который сманил тебя на такой скользкий и извилистый путь, не имеет права читать мораль такому светлому и наивному человеку, который всецело доверял ему… Надо признать, я испортил тебя и заразил… Это болезнь. Это точно болезнь, которой ты заразился от меня. И ты заболел ей так внезапно, что воспринял свою любовь как должное, естественное, но это не так. Я должен был ответить так на твоё признание вчера, но я был пьян и, тем более, болен этой странной мыслью, что у нас с тобой может получиться что-то нормальное, поэтому всё не хотел очнуться, отрезвиться… Но отрезвиться надо, причём нам двоим. Просто вспомни, что я проворачиваю, как себя веду, и подумай: как можно тебе любить меня? И если ты можешь сейчас сказать: «Люблю», то я тебе отвечу: «Нельзя». Ты хороший, ДжоДжо. Ты невообразимо добр и бесконечно искренен. Ты умён, прилежен скромен. Ты невозможно красив и обворожителен. У тебя хорошая семья. У тебя есть светлое будущее. Уверен, совсем скоро ты найдёшь прекрасную милую девушку, которая станет тебя сопровождать всю жизнь. А я буду твоим верным другом, если ты захочешь. Другом, и не кем более. Так что мы ещё встретимся, наверное, но не сейчас. Сейчас нам нужно ненадолго расстаться, чтобы не отравлять друг друга, не привязываться настолько сильно, что встречи станут необходимыми. Думаю, нам полезно будет отдохнуть от общества друг друга, тогда наша болезнь отступит. Прости твоего верного друга за слабость» — Но почему? — прошептал ДжоДжо, дочитав письмо. — почему так? Он опёрся двумя руками на стол и глядел на это письмо, как на самую страшную вещь, которую вообще когда-либо видел. Он не думал, что обычный лист бумаги может принести столько боли. По разводам на бумаге было понятно, что и Роберту этот лист принёс много боли. Спидвагон точно нехотя принимал это решение, с тяжестью писал это послание. Но если ему с таким трудом далось это решение, то почему он его всё-таки принял. ДжоДжо решил, что это всё из-за него. Он решил, что всё это из-за того, что он неуклюжий, неумелый и глупый любовник, с которым никто бы не хотел проводить свидания. Но вдруг его взор зацепился за фразу: «С тобой всегда замечательно. С тобой мне всегда хорошо». Спидвагон не может врать, он всегда честен и прям. Губы ДжоДжо даже тронула улыбка, когда он это снова прочитал. И тут же его лицо омрачила печаль от осознания того, что никогда им не быть вместе. Роберт прав: это болезнь, ненормальное явление. Насколько бы они не чувствовали себя прекрасно друг с другом, это неправильно. Люди, как и все живые существа, должны размножаться. Это самая первая потребность каждого создания. Для этого и создаются семьи, грубо говоря: чтобы создать и вырастить потомство. А если два мужчины будут любить друг друга во всех смыслах, то нормальной семьи не получится никогда, пускай это и будет искренне и неподдельно. Их любовь — серьёзное отклонение от нормы, она порицаема в обществе. Так, наверное, и надо. Люди плохого не скажут. Такой любовью страдают только люди, которым совсем нечем заняться и искушённым развратникам. Джонатан задумался о том, к какой же группе относится он, и решил, что к первой. ДжоДжо смотрел то ли в окно, то ли в стену и пил ещё горячий чай, держась за голову, что жутко болела. Он не морщился от высокой температуры напитка, с его лица совсем исчезли какие-либо эмоции. Весь язык, весь рот его были обожжены, но он этого будто не замечал. Джонатан впервые ничего не рассматривал в восхищении, не подмечал завораживающие детали даже в такой ужасной комнате, как это обычно бывало. Все мысли вдруг превратились в какую-то бессвязную кашу, которая варилась у него теперь в голове. Единственное, что он понимал, это то, что ему ужасно плохо. Тело болит, душа тоже. И с этим нельзя ничего сделать. Это пройдёт только со временем. — Он же перешагнул через себя, предал свои самые сокровенные желания ради… — прошептал в ужасе ДжоДжо, когда его вдруг осенила одна мысль, ненадолго задержавшаяся в голове в отличие от других. — если бы папа узнал про наши интимные свидания, чем мы занимаемся… А он бы точно узнал: я плохо умею скрываться, особенно от него… Он бы меня не простил и проклял бы ещё… Да и не только он… — Джонатан даже поёжился от таких мыслей. — А Роберт… Он это предусмотрел… И чтобы моя совесть была чиста, он это сделал… — он поджал губы и задрожал всем телом. Вдруг от небывалой злости, которую он, кажется, никогда не испытывал, он стукнул по столу и встал. — Но почему? Почему же? Я и так не самый лучший человек! Зачем меня спасать? — в отчаянии воскликнул ДжоДжо, подойдя к окну. — К чёрту! Ко всем чертям всё это хочу послать! Не нужна мне эта ваша правильность, я искренности хочу… — обречённо на выдохе произнёс ДжоДжо, пустым взглядом смотря на улицу. Джонатан огромными шагами двинулся к кровати. Ему понадобилось всего два шага, чтобы дойти до неё. Он сел на кровать, та скрипнула, это уже совсем не удивляло ДжоДжо, он не обращал внимания на этот звук. ДжоДжо лишь нервно улыбнулся, из глаз у него брызнули слёзы. Улыбка превратилась в подобие оскала боли, а слёзы всё текли и текли. Джонатан принялся их утирать. — Нельзя так! — проревел ДжоДжо в пустоту. В нём вдруг заговорил здравый смысл. — Но и закапывать чувства тоже нельзя! Невозможно сказать сколько это длилось. Джонатан то затихал, то снова начинал плакать, говоря что-то бессвязное. Всё это время он дрожал от холода, плохого самочувствия или слёз. Наконец горячие слёзы совсем высохли. ДжоДжо было так же плохо, но выражать какие-либо эмоции он уже не мог. Все мышцы лица вдруг будто окаменели, он при всём желании не смог бы никак выразить радость или грусть. ДжоДжо достал зажигалку и папиросы. Зажёг. Затянулся. Дышать стало совсем невозможно, от привычного вроде дыма его сильнее стало тошнить, к горлу подступил неприятный ком. Он тут же затушил папиросу и выкинул её, как только справился с форточкой. Ещё долго он держал почему-то руку у рта. — Роберт… — сдавленно произнёс ДжоДжо, когда ком наконец отступил, вспоминая их вчерашние разговоры. — Он же себя загубит, лишь бы всё хорошо было… — затараторил он с испугом, будто в лихорадке. — Он же это не для себя сделал… А для меня… — он вздохнул. — Не знает он, что так меня убивает… Грустно… тяжело… — Джонатан вспоминал строки из письма. — А может такому только умереть надо? ДжоДжо покачал головой. Нельзя таким мрачным мыслям давать волю. Он посмотрел на подоконник за стеклом. На нём лежало перо. Оно было обычным, грязным, принадлежало, по всей видимости, голубю. Внимание Джонатана оно почему-то привлекло. Это перо натолкнуло его на безумную, бредовую мысль. Он вдруг вспомнил легенды, которые читал и где-то слышал. Вспомнилась ему мифологическая птица — Феникс. Он вспомнил, что в легендах эта птица обновлялась постоянно, сжигая себя. — Может, нужно нынешним чувствам умереть, истлеть, чтобы появились новые, правильные? — вслух размышлял Джонатан. Он не верил в то, что говорил. Он не мог поверить в то, что его чувства к Роберту остынут когда-нибудь. В голове мелькали воспоминания о том, как они весело и хорошо проводили время, как всё в ДжоДжо трепетало, когда рядом находился Спидвагон. Наверное, он всегда лелеял надежду на что-то немного большее, чем просто дружбу с ним. Наконец Джонатан оделся и вышел из комнаты. Глухое эхо разносилось по всей лестнице. В этом страшном сером грязном доме будто всё умерло. Только Джонатан оставался тут живым. Взгляд у него был отрешённым, совсем не таким, как обычно. Он не смотрел по сторонам, не разглядывая каждую даже на первый взгляд неприметную деталь и не восторгался ими. Он глядел только вперёд. Глядел вперёд и шагал, пошатываясь. Всё вокруг стало серым, неприятным. Эта улица теперь не внушала доверия, стала будто чужой. Джонатан ссутулился, стал озираться по сторонам боязливо и достал зажигалку с папиросами. Лёгкие опять будто сжались, их будто теснили боль и тоска. Дышать было невозможно. ДжоДжо опёрся о грязную стену, скурил одну папиросу, потом вторую. После, шатаясь, он стал выглядывать ближайший трактир. Он не особо помнил, как купил какое-то вино и стал пить. Неизвестно, сколько он прошатался по Огр-стрит, всё выпивая и куря. Он вышел на набережную, шатаясь. «Что это со мной?» — Джонатан понял, что не может идти прямо. — «Почему я пьян?» ДжоДжо облокотился на ограду и стал смотреть на воду. Он всё хмурился, пытаясь понять причину своего состояния. Роберта рядом не было, следовательно, напился он по своей воле. И курить его никто не заставляет. — Значит Роберт ошибается… — догадался Джонатан. — Не он меня испортил. Я сам себя испортил. Сам на себя оказал плохое влияние…