Королева-пленница

Первое, что Регнальд ощутил — холод. Не обычный холод зимы, от которого спасал меховой плащ, но пронизывающий до самого нутра, выстуживающий кости. На таком холоде даже дышать было невозможно, но, кажется, теперь Регнальд мог обходиться и вовсе без дыхания. Он зашагал вперёд, почти не осознавая, что творит. Послышался рокот, и, подняв голову, Регнальд увидел оскаленную морду громадного пса. Его вид ужасал, но почему-то Регнальд знал: зверь не причинит ему вреда. Пёс просто предупреждал, что не стоит пытаться повернуть назад. Долгие часы — дни — годы — и из туманной дымки словно бы выплыл мрачный чертог. Стоило Регнальду оказаться внутри, как он сморщился от внезапной боли. Да, он же был ранен… Вместе с болью вернулись воспоминания. Страх сковал сердце, в ужасную правду не хотелось верить. Но нельзя было спорить с тем, что видели его глаза. Перед Регнальдом предстала сама Хель, точь-в-точь такая, какой её описывали скальды и сказители. Её мёртвый глаз тёмным провалом взирал на него, а живой был прикрыт и не выражал ничего, кроме хладного равнодушия. — Нет, — прошептал Регнальд, опускаясь на колени. — Нет, нет, нет… Хельгард… Владычица Хель, почему забрала ты меня? Я погиб в сражении, передо мной уже открывались врата Вальгаллы… — Ты выжил в сражении, — её голос был одновременно высок, как у юной девицы, и хрипл, как у древней старухи. — Твоя рана сгнила, и гниль эта погубила тебя. — Но как же… Я каждый день славил Одина и сына его, могучего Тора. Я приносил ему богатые дары… — Регнальд возвёл глаза к своду чертога, словно силился увидеть своих покровителей на тёмном, промёрзшем небе Хельхейма. — Я славил его имя на каждом клочке земли, к которому причаливал мой драккар. — Ты не смог умереть смертью, которую Один посчитал бы достойной, — отрезала Хель. — Прими свою судьбу и смирись. — Я был конунгом… И каждый мой вздох славил Одина, — Регнальд всё бормотал и вдруг замолк. Воззрился на Хель, умоляюще произнёс: — Это не судьба, а всего лишь ошибка! Он поймёт, что я не вознёсся в Вальгаллу, он заметит… Один не оставит своего самого верного воина! — Одину наплевать на тебя ровно с того мгновения, как ты принёс ему последнюю жертву, — в голосе Хель послышалось раздражение. — И если ты думаешь, что боги справедливы, — это величайшая ложь. Один причастен ко всем несправедливостям девяти миров. И не смей больше говорить о нём в моём чертоге. Твоё тело сгниёт, а разум угаснет. Ты больше не конунг и даже не человек. Ты мой подданный. А потому ступай и более не тревожь воздух своими жалкими возгласами. Она взмахнула рукой, и её слуги тут же вышли из темноты, подхватили под руки Регнальда и утащили обратно во тьму. Живая половина лица Хель скривилась в гримасе отвращения. Ещё один, кричащий о милости Одина. Ему, как и его предшественникам, предстоит горько разочароваться в боге, которому они были так преданы при жизни. Хель ненавидела их слепое поклонение, благоговение, с которым они произносили его имя. Имя того, кто разлучил её с братьями и бросил в самый мрачный из миров лишь потому, что ей не повезло родиться дочерью Локи. Как хорошо, что все мертвецы очень быстро умолкают. Голосовые связки истончаются и рвутся чрезвычайно быстро. И в Хельхейме снова становится тихо, лишь глухое рычание Гарма доносится с окраины мира. Однажды его рык сменится воем — и вот тогда наконец спадут с Хель все оковы, и мёртвые вновь увидят свет солнца, пока его не поглотит Фенрир.