:)

Его сталкер оставлял записки каждую ночь после обмена записками, в основном рассказывая о своей кошке или комментируя то, что Сапнап делал в течение дня. Казалось, он знал расписание занятий Сапнапа, не совсем точно, но достаточно приблизительно, чтобы спросить его о предстоящих заданиях. Иногда он рассказывал о том, что Сапнап делал вне дома, что он заказывал в кафе или что делал за пределами школы. Это было пугающе , но мило. Сапнап перестал отрицать это, он думал, что внимание было приятным. Никто другой никогда не проявлял столько любви к Сапнапу. Он никогда не получал подарков, кроме как на Рождества или на день рождение, а с тех пор, как ушел из дома, он вообще не получал много подарков. Может быть, Бэд даст ему бесплатную булочку или кружку, которые они продавали в кафе. Может быть, его соседи дали бы ему старую одежду вместо того, чтобы пожертвовать ее. Но никогда не было подарков с реальным смыслом. Ему не дарили подарки, которые показывали, что они знали, кем Сапнап был на самом деле, никто не выбирал ему подарки с той же тщательностью, с которой его сталкер. Может быть, именно поэтому он начал оставлять записки в ответ. Не так последовательно, как при первом контакте, он знал достаточно, чтобы понять, что это плохая идея - поощрять так много разговоров. Но иногда ему просто нужно было ответить, нужно было признать, что эти подарки и безделушки что-то значат для него. В основном он просто отвечал вслух, его поклонник каким-то образом мог слышать его ответы, но он был счастлив, когда его собственные ответы исчезали утром. Он взял новый подарок, рубашку, которую он рассматривал в торговом центре ранее на этой неделе. Еще один из тех подарков, который заставил его содрогнуться, хотя на этот раз это было главным образом потому, что это означало, что его поклонник был рядом с Карлом. Привет, Сап. В последнее время ты все чаще общаешься с Карлом. Но он не может купить тебе красивые рубашки, не так ли? Я могу. Мне нравится покупать тебе вещи. На днях я рассказал о тебе своей маме. Наверное, я должен поблагодарить Карла за то, что он разместил твои фотографии в своем аккаунте. Очевидно, я не мог сказать, что большинство моих фотографий с тобой сделаны через твое окно, это прозвучало бы как будто я сумасшедший, поэтому я использовал твое фото из Путешествия. Ты выглядишь таким испуганным, это так мило. Она счастлива, что я нашел такого хорошего парня, которого могу назвать своим, я думаю, ты бы ей очень понравился. :) При этом Сапнап почувствовал в своем животе, что-то отличное от страха, который поселился в нем. Он бросил рубашку на кровать и сел на подоконник, разговаривая вслух, отвечая на письмо. “Значит, твоя мама не против, что тебе нравятся мужчины, да?” Он рассмеялся, подтягивая ноги на тонкий подоконник. Он едва поместился на нем, одна нога высунута из окна, а другая покоилась рядом с горшком Ромео. “Мне всегда не везет, не так ли? Даже сталкера поддерживают родители, а я не могу пойти домой, потому что мои родители узнали, что мне нравятся мужчины. Боже.” Говорить об этом не стало легче, даже после того как прошел год. Ему не нравится думать о том, что он случайно назвал своего одноклассника привлекательным и провел остаток ночи, выслушивая крики. Выражение гнева на лице его отца, предательство на лице его матери. Он ушел посреди ночи, отправив электронное письмо в свою школу с просьбой предоставить ему жилье на время зимних каникул, и проигнорировал звонки, которые получил утром. К тому времени, как он обзавелся собственной квартирой, все немного успокоилось. “Мой отец сказал мне, что если я когда-нибудь захочу вернуться домой, я должен извиниться перед ним за то, что был таким глупым. Как будто быть геем было блять решением, которое я принял, а не моей гребаной сексуальностью,” - продолжил Сапнап. Он откинул голову назад, так что она ударилась о стену, он испустил долгий вздох. “Не могу поверить, что я говорю с тобой об этом. Я даже не знаю, слушаешь ли ты сейчас, я просто надеюсь, что слушаешь. Бьюсь об заклад, что сейчас я звучу жалко, просто разговаривая сам с собой о том, как мои родители чертовски ненавидят меня.” Он снова засмеялся, на этот раз более громко, и он не удивился, почувствовав, как на глазах навернулись слезы. Они щипали, соленая вода жгла глаза, но в данный момент ему было все равно. Несмотря на себя, несмотря на то, что он избегал даже думать обо всей ситуации, его грудь чувствовала ... тепло, когда он говорил об этом. “Может быть, именно поэтому люди идут на терапию. Не то чтобы я мог себе это позволить, но приятно выложить все это. Приятно поделиться с кем нибудь. Такое же чувство, я испытываю, например, когда курю, но без приступов кашля. Все кажется теплее. Обычно мне все время так холодно,” - размышлял он. Он свесил одну руку из окна рядом с ногой, позволяя ветру гулять на его обнаженной коже. “В объятиях, наверное, было бы лучше, но мы оба знаем, что это не вариант. Я думаю, в твоих объятьях было бы тепло. Наверное, еще более жалко, что я думаю об этом, не так ли? Я не знаю тебя, но я все равно все время думаю о том как ты обнимешь меня. Может быть, я просто изголодался по прикосновениям.” Он вздохнул. “Я надеюсь, ты слушал.” Он слез с подоконника, оставив окно открытым, и начал готовиться к занятиям. На следующий день он не получил немедленного ответа и позволил усталому утреннему признанию выплыть из головы со смущенным содроганием. Целенаправленный разговор со своим поклонником был достаточно плох, но сравнивать его с терапией? Сапнап действительно странный. Когда занятия закончились и он вернулся домой, на его кухонном столе лежал пакет, прислоненный к окну, которое находилось там. Он переместил стол из центра комнаты, чтобы его поклонник мог сам поставить свечи, и только сейчас до него дошло, что это действие сумасшедшего, он остановился у своей двери. Он на мгновение уставился на пакет, медленно понимая, что это была сумка. Он снял ботинки и подошел, с любопытством поднимая подарок. Его сталкер никогда не заворачивал подарки, просто оставлял их как есть, но этот был помещен в сумку на молнии. Материал был непрозрачным и светло-серым, гладкий пластик, насколько понял Сапнап, как пакет, которые магазины одежды иногда используют для доставки. Он расстегнул молнию со скоростью улитки, заглянул внутрь и в замешательстве нахмурился, когда увидел темно-зеленую толстовку с капюшоном. Он вытащил ее из сумки и развернул держа за плечи. Она была большой, намного больше его собственной одежды, и казалась изношенной из-за мягкости ткани. На левой стороне груди было вышита фраза курсивом "любовь побеждает", и на его лице появилась легкая улыбка. Он подтянул толстовку ближе, потирая большим пальцем белую нитку, и в кармане послышался шорох бумаги. Он потянулся, вытащил ожидаемую записку и открыл ее одной рукой. Другой рукой он прижимал толстовку к груди. К черту твоих родителей. Я не могу тебя обнять, но я думал о других способах сделать это, и подумал, что тебе может помочь толстовка. Моя мама подарила мне ее, когда я признался что гей, пару лет назад. Думай обо мне, когда надеваешь это. :) Сапнап бросил записку на стол, тепло разлилось по его груди, когда он снова приятнул толстовку. На этот раз он не мог держать ее слишком далеко от себя, прижимая локти к бокам так, что нижняя половина толстовки упиралась ему в живот. Он проигнорировал рациональную часть своего мозга, позволив себе купаться в ощущении заботы, позволяя теплому ощущению пробежать от сердца до конечностей, согнув пальцы ног и крепче вцепившись в мягкую ткань. Она съежилась под его пальцами, толстовка туго натянулась на груди, и он уткнулся в нее лицом с плохо сдерживаемой улыбкой. Она пахла одеколоном, модным одеколоном, который выпускался в темно-красных флаконах и пах сексом. Сапнап не считал себя человеком, падающим в обморок, но его колени ослабли от запаха, и он чуть не споткнулся на месте. Он принюхался более целенаправленно, ярко-красный жар обжег его щеки, когда он попытался определить, что это за одеколон. Он никогда не был хорош в распознавании ароматов, так как сам отказался от использования одеколона в старших классах, когда не мог понять, что такое бергамот. Этот одеколон был ... чем-то древесным, может быть, темным, с пьянящим оттенком, от которого кружилась голова. Ему пришлось убрать толстовку с лица, чтобы сделать прерывистый вдох, вдыхая свежий воздух, чтобы попытаться успокоиться. С опозданием он понял, что, вероятно, было жутко нюхать чью-то толстовку. “Я заслужил быть чудаком,” - проворчал он себе под нос, прижимая толстовку к груди. Она была теплой от лежания на солнце, или, может быть, это было просто потому, что все вокруг Сапнапа теперь было теплым. “Почему от него так жарко пахнет? Божечки. Это несправедливо.” Он еще раз виновато шмыгнул носом, затем потащился в свою комнату, положив толстовку поверх одеял. Он сопротивлялся желанию втереть ее в свои простыни, чтобы попытаться наполнить постель этим запахом. Он дрожал - разве не всегда, в последнее время? - и сел на край своей кровати, чтобы не упасть. Он сделал прерывистый вдох, закрыв глаза. Запах его сталкера ударил ему в нос, густой, мускусный и настоящий, и Сапнап почти мог представить на мгновение, что он находится в комнате. Он попытался представить ту темную фигуру из окна, сидящую рядом с ним, выше и шире его, со светлыми волосами, которые волнами падали вокруг его лица. Голова Сапнапа шла кругом. Он выдохнул. “Ты на самом деле сводишь меня с ума, и мне это даже нравится,” - сказал он, истерический смешок застрял у него в горле. “Черт.” Ему нужно было написать записку с благодарностью.