***
— Катюша, — выловила её Тётя Люба, сидящую на крыльце зелёного бревенчатого дома друзей, в обнимку с горячим пряным вином, — у тебя всё хорошо, родная? Мамина подруга была высокой, чуть полноватой женщиной, с чёрными короткими волосами, почти не тронутыми сединой, добрыми серо-голубыми колдовскими глазами, королевской осанкой и глубоким, тёплым голосом, создающим атмосферу потрескивающего на ветру костра и бардовской музыки в лесу. Сколько Катя себя помнит, Тётя Люба была оплотом внутренней силы, заботы и совершенно детского озорства, которое многие и представить не могли в этой эффектной женщине. — Сейчас легче, — ответила честно. — Это из-за работы? Мне Ленка рассказала, что ты в какое-то большое место устроилась, — она ласково погладила Катю по голове. — И из-за него тоже, — сделала глоток из кружки. — Вообще, сейчас слишком много событий случается, я даже толком их осознать не успеваю. И вот в такой тишине я наконец-то могу сказать, что отдыхаю душой. Я и забыла, как хорошо тут у вас. — Так вы ж, вот, в августе приезжали, чуть больше месяца прошло. — А как будто целая жизнь, — мягко улыбнулась Катя. — Всё возможно, — тётя Люба лукаво улыбнулась в ответ, — глаза у тебя действительно стали старше. И поведение, знаешь. Я весь день наблюдаю за тобой, такая уверенная стала, как будто сама себя разглядела, наконец, тюкать перестала. — Я себя действительно не тюкаю, — засмеялась Катя, — с этим теперь справляются другие. — Ну, ты же себя в обиду не даешь? — участливо спросила Тётя Люба. — А куда деваться? Отбиваюсь, — грустно усмехнулась. — Вот это наш девиз! Ты девочка у нас очень сильная, очень смелая. Со многим справишься, — проказливо, — а если нет, то звони мне, я порчу нашлю. Тетя Люба сделала страшные глаза и они вместе звонко рассмеялись. На улице было по-сентябрьски промозгло, но не слишком холодно. Деревья почти оделись в жёлтые и оранжевые платья, и редкие листы тихо падали на землю. Вокруг опустились предзакатные сумерки. Из дома доносились отзвуки песен под гитару — дядя Витя пел Высоцкого, Валерий Сергеевич с Еленой Александровной подпевали нестройными голосами. "Всё-равно я отсюда тебя заберу. В светлый терем с балконом на море." Тетя Люба счастливо улыбалась смотря в даль. Катя смотрела на её простое, нежное лицо и улыбалась тоже. "Если не Коле всё рассказать, — подумала она, — то никому и никогда."***
Все разошлись по кроватям далеко заполночь, Валерий Сергеевич долго обнимался с дядей Витей, вспоминая былые времена, Елена Александровна о чём-то шушукались с тётей Любой, Коля читал в кресле, поедая пирожки, а Катя просто смотрела на них всех и радовалась. Ради таких моментов стоило оказаться в прошлом. Им с Колей постелили в одной комнате это стало уже чем-то вроде местной шутки. Они дружили с детства, и родители рано начали отпускать Зорькина в совместные поездки с Катей и её семьей. Все были уверены, что это любовь, но молчали, пока ребятам не стукнуло по восемнадцать и старшее поколение аккуратно не заговорило про свадьбу. Сначала друзья не поняли, к чему те ведут, смотрели недоуменно, а как поняли, синхронно начали хохотать. Даже ответить ничего не могли. Потом было несколько месяцев упорного игнорирования их восклицаний "Да мы только друзья!". Катя чуть не ушла из дома от такого прессинга. Но потом сгладилось, им поверили и отпустили ситуацию. Только Елена Александровна временами горько вздыхала и говорила: "Такой бы зять вышел хороший. Он же мне как сын уже!". Но и эти стенания отошли на задний план где-то через год. И Коля действительно стал для Пушкарëвых сыном, которого у них никогда не было. Неучтенным, но почти единоутробным близнецом любимой Катеньки. Как только ситуация со свадьбой-не свадьбой утряслась, их впервые поселили в одной комнате на совместном выезде. Коля даже в шутку оскорбился. "Ну вот, они меня уже как мужчину не воспринимают и не оберегают тебя от меня. А вдруг мне что в голову взбредёт?!" Катя долго хохотала. И вот, они сидят в общей комнате: Катя на кровати, Коля на разложенном кресле. Катя пытается подобрать слова, а Коля на неё озадаченно смотрит. — Так, Пушкарёва, ты либо говори, либо молчи навеки. Или, хотя бы, до утра, поздно же. — Потом я не решусь. Да и мама с дядь Витей с утра решили всех поднять пораньше и устроить кулинарный поединок. Ты же знаешь, как он любит это дело. — Чет я прослушал, — почесал затылок Коля. — Балбес, — тепло улыбнулась Катя думая, какой же он ещё юный, трогательный. — Ты меня всё просишь объяснить последние события, и я задолжала тебе правду. Поэтому сейчас дам почитать одну вещь, — с места в карьер бросилась она, доставая дневник из сумки, — а потом мы обо всём поговорим, хорошо? Протянула записную книжку другу, тот уставился на неё почти со священным ужасом. — Твой дневник! До таких отношений мы дошли? — Так проще всего будет объяснить. Ты же знаешь, я туда сливаю все свои мысли, не вру и не выдумываю. Повисло молчание. Наконец, Коля недоверчиво взял дневник из рук Кати и нервно облизнулся. — Ощущение, что я у тебя в кишках копаться собираюсь. — Это почти так. Зато с полного моего разрешения. — Вот утешила. Коле было не по себе, но он открыл дневник на первой странице и начал читать. Сначала его лицо было сосредоточенно-ироничным, он кивал своим мыслям, соглашаясь с написанным, будто сам примерно так и воспринимал информацию. Но потом он дошёл до шестого сентября. Это было видно по тому, как расширились глаза и дернулись плечи. Потом он будто пытался посмеяться. Под конец стал мрачно-изумленным. — Это какой-то хреновый розыгрыш, Пушкарёва. — Коленька, — протянула она жалостливо, — ужас в том, что это всё правда. Всё до буковки. — Да нет. Ты не можешь в это верить. — Коля, Коленька, поверь мне. Я знаю, что всё, что там написано, звучит как дикий бред и я выгляжу умалишённой. И я действительно не представляю, как тебе доказать, — она забралась на кровать с ногами и ладонями обхватила коленки. Коля молчал, ждал, пока продолжит. — Давай просто порассуждаем. Как о гипотетической возможности. Пофантазируем. Ты не мог не заметить перемены во мне. В поведении, манере говорить, ходить, даже одеваться. — Ну да, можно заметить, что ты будто выросла, лоск даже какой-то появился, — с сомнением проговорил он, всё ещё сжимая дневник в руках, — защищать себя научилась. Но я это связывал с новой должностью, модным домом. — Какая должность? Я в банке начинала с более высокого звания. Да и модный дом... Знаешь, они лучше будут морщиться от не форматных, чем что-то посоветуют. За спиной будут шептаться. Это может мотивировать, наверное, но нервирует больше. К тому же, за неполный месяц люди так не меняются. Так комплексно. Понимаешь? — Коля неуверенно кивнул, щуря глаза недоверчиво. — Теперь дальше, — говорила Катя возбуждённо, — я очень хорошо знаю структуру ZIMALETTO, ты этому недавно удивлялся, но я годами там работала. Я знаю сейчас её лучше, чем ты, который не вылезает из бумаг. Как бы я могла всё это узнать за столь короткий срок? И, главное, ты сам заметил и сам сказал, что я говорю про Андрея, как про человека, которого знаю давно. Ты ведь видел записи в дневнике, ты видел, как я писала о нем в самом начале, до пятого числа, и что пишу сейчас, как пишу. Тебе сложно, потому что ты видишь перед собой прежнюю Катю и не можешь за ней увидеть меня. Прожившую много лет, изменившуюся, прошедшую через ад пару раз. Вспомни, ты же наблюдательный. Я отличаюсь, я уже другая, я иначе отреагирую на всё. Прошу. Коля крепко задумался. Снова взялся читать дневник. В какой-то момент остановился и пристально посмотрел на Катю. — Ты пишешь, как мы поссорились, — заговорил он каким-то болезненным тоном, — опиши место и как ты выглядела. Катя удивлённо на него посмотрела, но сосредоточилась, вспоминая. — Это было в нашем с Андреем доме, до пожара ещё. Ты взял тогда ипотеку, и даже почти её выплатил. Шёл ремонт, а ты приехал хвастаться. Купил, кстати, просторную двушку в новом доме, недалеко от Войковской, хотел обставить её в серо-голубых оттенках, как ты любишь, — она тряхнула головой, сосредоточиваясь. — Да, я отвлеклась. К концу вечера ты завёл разговор о том, что Андрей превращается в тирана и всех от меня отстраняет, мол, даже родителей моих подальше отправил и видеться не даёт. Что в командировки я одна не летаю. И вообще изолирована. А я вспылила, наговорила лишнего... Да... Мы говорили, сидя на темно-сером диване у нас в гостиной. Там был низкий стеклянный столик с цветами, мягкий пушистый ковёр, полки с книгами тоже серого цвета. Подушка, да, моя любимая, ярко-желтая... А я была... Кажется, что у меня тогда сильно отросли волосы и я укладывала их в пучок, чтобы не мешались... Вроде бы на мне было зелёное платье... Но вот тут я совсем не уверена.... — Мне снился такой сон, — шепнул Коля, смотря во всё глаза на подругу, — в том же доме, как ты и описала. Как мы ссоримся. Как я говорю напоследок... — он помял переносицу. — Ты всё ещё сможешь прийти ко мне, когда одумаешься, я поддержу тебя... — Надеюсь только на одно, что поздно ещё не будет, — закончила за него Катя. — Эти слова будто высеклись у меня в голове, особенно, когда я осознала, что стало поздно и я все-таки не пришла. Но я здесь, и я пришла сейчас. Пока ещё можно всё исправить. — Господи, — прошептал Коля, обалдело осматривая подругу. — Это очень сложно для тебя, да? — Ну, в такое поверить невозможно. Но если собрать все аргументы, проанализировать и отмести все неподходящие версии. — То скорее всего, останется правильная, даже если она звучит нереально. — Мне нужно это заесть, — нервно хохотнул Коля, вставая с кресла и возвращая Кате дневник. — Я поем, посплю, завтра мы проведём чудесный день, и я всё обдумаю, всё запишу, взвешу, а вечером, как приедем, мы это обсудим, хорошо? Катя кивнула, обнимая возвращённый дневник. Коля вышел из комнаты.***
Следующий день прошёл в бодрой суете. Сначала Елена Александровна с Дядей Витей поднялись с рассветом и отправились на кухню. Домочадцы просыпались, заслышав тёплый дух жареного, тушёного и печного. Потом был большой пир, разговоры и веселье. К обеду засобирались в лес. Гуляли, охотились за грибами и снова много смеялись. На ужин всё радовались грибному супу, пирогу с капустой и гитарным посиделкам. Но пора было собираться домой. Чтобы приехать не поздно, доехать не торопясь и успеть выспаться перед работой. Весь день Коля отчаянно старался делать вид, что ничегошеньки вчера не произошло. Но пристальные взгляды на Катю кидал так часто, что тётя Люба забеспокоилась, не в ссоре ли они. В свободные минуты Коля что-то строчил в своём ежедневнике, перечëркивал и снова писал. По дороге домой он заснул.***
— Так, Пушкарёва, — деловито, но несколько нервозно заговорил Коля, как только дверь Катиной комнаты была заперта, — у меня есть вопросы. — Конечно, задавай любые, — покорно отвечала она, разбирая сумку с вещами. — Как вышло, что и ты и Жданов могли оказаться здесь? — Вопрос не по адресу, Колюнь. Для меня всё происходящее — большой шок, как, полагаю, и для него. Последнее, что я помню — морг, тело Воропаева, горе и внутренние мольбы всё исправить. Я просто отказывалась верить, когда проснулась в этой комнате. Жданов говорит, что был в камере и сходил с ума от сожалений. Это всё. Потом мы оба потеряли сознание и оказались здесь. — И что... Ты ринулась всё исправлять? Как ты вообще стала женой Жданова? Зачем было возвращаться в ZIMALETTO? — Ну, тут так сходу и не объяснишь. Для начала, мы с Андреем наворотили ужасных дел в первые месяцы совместной работы там, в моём прошлом. Почти подвели компанию под разорение, я не хотела повторения этих проблем, не хотела доводить её до кризиса, поэтому пошла работать первый день с мыслями о том, что ситуацию можно и нужно менять. К тому же для меня ZIMALETTO — это восемь лет работы, любви и сил. Не могла я её так бросить. А что касается замужества... Оно тоже произошло из-за всей этой истории с долгами компании. И Катя стала рассказывать Коле всю свою историю. С самого начала. И про НикаМоду, про инструкцию, их игры в жениха-невесту, Египет, Юлиану, Мишу, Воропаевых, Вику, своё президентство, замужество и долгие годы вместе со Ждановым. Даже про будущее Коли. Рассказала про покушения, про то, как Андрей оправдывался перед ней в кафе. — Нет, в такое всё ещё поверить почти невозможно... Но я попытаюсь, почитаю литературу. Ты убедительно говоришь, Пушкарёва. Но в голову не помещается. Он глубоко задумался. Стрелки на часах перевалили за полночь уже давно, дом спал, машины за окном не шумели. — И что, я действительно создал свою фирму? — спросил Коля вдруг с наивной надеждой. — Да, Коленька, — отвечала она тепло улыбаясь, — большим начальником стал. И сейчас со временем станешь, я в этом даже не сомневаюсь.