Всё, что ты заслужил

Последующие дни проходили в гнетущем настроении. Авария стала невероятным событием, всколыхнувшим весь город. В газетах не преминули указать список всех погибших и перечислить раненых. Видимо, из-за того, что имя Кор было упомянуто, поток пациентов к ней иссяк, несмотря на то, что она могла вести приём и с одной рукой. Это еще сильнее удручало Эмис: она корила себя, что не смогла оказать помощь раненым в тот день. Разумом она понимала, что Леви был прав, и она ничем бы не смогла помочь, но душа её болела — и если бы ей было, чем заняться, печальные мысли не так занимали бы ее голову. Изредка знакомые заходили справиться о её самочувствии, но она быстро заканчивала разговоры и удалялась к себе в кабинет, сидя там, чтобы Аккерман не видел её слез. Ей было стыдно показывать ему свою боль, и сам он чувствовал себя неловко, не в силах как-то утешить ее. Леви тоже был печален, он прокручивал в голове последний разговор с девочкой и корил себя, что был с ней строг. Каждый вечер заходил Билл и приносил ужин. — Ну, как она? — спрашивал он Аккермана, но тот лишь пожимал плечами. Он почти ее не видел. Принесённые им тарелки с едой оставались нетронутыми. Леви оставлял дверь своей комнаты открытой на случай, если она позовёт его, но ей ничего не было нужно. Пару раз он слышал, как она выходила в ванную, а ночью несколько раз вскрикивала то ли от боли в руке, то ли от кошмаров. Без Эмис он сам чувствовал себя потерянным, в отсутствие пациентов ему приходилось читать книги, крутиться на кухне или бесцельно сидеть в комнате. Даже выйти на прогулку он не мог — не хотел оставлять Кор одну. Чтобы хоть ненадолго себя занять, он написал письма ребятам и Армину. А потом начал листать норфолкский словарь. Эмис была не в себе. Она никому не говорила, но от потрясения и сильного ушиба при падении её мозг работал иначе, она не могла контролировать эмоции, часто зависала, её всё раздражало. С гипсом было неудобно. Рука часто затекала, пальцами шевелить было больно, перевязь тянула шею. Без укола обезболивающего она даже волосы собрать не могла. На следующую после аварии ночь, пытаясь открыть банку с мазью для ссадин и синяков, она не удержала её, и по полу операционной разлетелись капли и осколки. Немигающим взглядом девушка уставилась на свои руки. Вся ее жизнь зависела от них. Да, мозги — отличная штука, но если не можешь сам подтереть зад, какой от них толк? Девушка мысленно поблагодарила всех богов, что ее правая — рабочая рука не повреждена, и при достаточном количестве анестетика она сможет оперировать даже так. Другое дело, что перебарщивать с обезболиванием было нельзя, для правильного сращивания кость должна быть в покое, оттого ей приходилось терпеть боль и неудобство. «Ладно, Эмис, не впервой. Вставай и иди вперед, как ты всегда делала», — твердила она себе, пытаясь забыться. — Выпускаешь пар? — спросил Леви, вдруг появившись в дверях, и Эмис вздрогнула от неожиданности. — Нет, я просто не удержала банку. Ты зачем поднялся? «Проверить, что ты тут не убиваешься». — Услышал шум. Ты поранилась? — Нет. Просто не привыкла к гипсу, можешь идти спать. Я передохну и попозже уберу все это. — Ну да, конечно. Теперь рабочих рук у меня больше, чем у тебя. Где метла? — Рабочих ног у меня все еще больше. Оставь, с костылями подметать неудобнее, чем с одной рукой, — сказала Эмис, отворачиваясь к окну, чтобы Леви не видел её опухшее лицо. — Смотрю, у нас прямо-таки конкурс инвалидов, — на автомате произнес Аккерман и поспешил исправиться. — Кхм, прости, неуместная шутка. Чтобы сгладить неловкое молчание, Леви оглядел комнату, отыскал щетку и собрал осколки. Кор так и сидела, глядя в окно и не находя в себе силы для разговора. Ей снова захотелось ощутить теплоту его рук, но свою беспомощность и потребность в утешении она воспринимала со стыдом. Привыкшая всю жизнь справляться в одиночку, она боялась признаться в первую очередь себе, что ей действительно нужен кто-то, с кем можно разделить непомерную тяжесть ее ноши. И все же сказать ему что-то нужно было. Когда Аккерман развернулся, чтобы уйти, девушка заговорила. — Я вспомнила кое-что, — она кашлянула. — Грета говорила о тебе перед… концом. Хочу, чтобы ты знал, она не держала на тебя никаких обид и хотела бы, чтобы у тебя все было хорошо. Леви застыл, а Эмис все-таки развернулась к нему. — Я приложу для этого все свои усилия. Аккерман молча кивнул и поплелся вниз. От слов Эмис стало легче, только вот ответить ему было нечем, и он спускался с лестницы, чувствуя себя, словно впервые отступает с поля боя. В пятницу к Эмис зашла печальная Энни. Усевшись на диван, она крепко обняла Кор, но та отстранилась. — Тише, Энни, у меня с правого бока вместо рёбер один большой синяк. — Прости. Не хотела тебя дёргать, милая, но я за тебя переживаю. Мы все переживаем. Ты не выходишь на улицу, не ешь. Конечно, словами тут не помочь, но, может, я могу что-то сделать? — Пожалуйста, заплети мне косу, — попросила Кор, — голову я худо-бедно вымыла, но с причёской не справлюсь. Нортон кивнула, взяла гребень и начала расчесывать длинные волосы подруги. — Ты же знаешь, что тебе не обязательно держать переживания в себе? Может, выплачешься? — спросила она, собирая пряди. — Уже выплакалась, на сегодня слёз не осталось. Слушай, Энни, я… нормально. Просто воспоминания ещё свежи, дай мне время, я оклемаюсь, как обычно. — Ладно, милая. А что же ты будешь делать с Аккерманом? Эмис задумалась. «А что Аккерман? Я его просто…» — Вылечу. Всё как всегда. — Но как же твоя рука? — Приму обезболивающее. Не переживай. — Все-то у тебя схвачено. А я всё равно беспокоюсь! Ты слишком многое тащишь одна. Только скажи, если что-то понадобится — мы с Биллом всегда готовы помочь, ты же знаешь. — Да, кстати. Не могла бы ты поискать кого-то для… для уборки? Знаю, Леви охотно уберется и сам, но дом большой, а без… — Эмис запнулась, снова вспоминая ребят. — В общем, мне нужно две уборщицы хотя бы к понедельнику. И ещё на ближайшие пару недель, пока я не свыкнусь с гипсом. — Конечно, поищу. Что-то ещё? Принести продуктов или помочь со стиркой? — Нет, спасибо. На этом пока всё. — Ладно, милая. Принимай работу. Кор провела рукой по голове. Наконец её волосы были собраны в косу и не лезли в лицо. Она поблагодарила подругу, уткнувшись в её ладонь, а потом вдруг отстранилась. В её уставшем от недосыпа и переживаний мозгу вдруг чётко всплыла гнетущая мысль. «А что если я проклята? И оттого все, кто мне дорог, обречены на смерть?» — Эй! Эмс, слышишь меня? — Энни тронула задумчивую Кор. — А? Прости, что ты сказала? — Я спросила, пойдешь ли ты на похороны. — Я? — Ты. Панихида завтра в полдень. — Наверное, — Кор снова зависла, съедаемая изнутри своей страшной догадкой. Она не помнила, как проводила Нортон и вернулась в кабинет. Эмис не спала почти всю ночь, она долго обдумывала все свои потери и находила лишь подтверждения своей болезненной теории. Родители. Джеймс. Подруга Кейт Донован из Западного района. Теперь и Грета. Слишком много смертей дорогих ей людей, чтобы это было лишь несчастным случаем или совпадением. В конце концов она смирилась со своей участью и заснула под утро, но через пару часов проснулась от очередного кошмара и больше не смогла уснуть. Потерев глаза, Эмис села за стол, взяла в руки карандаш и напела под нос давно не звучавший мотив. Вспомнить мелодию было сложно. Еще сложнее вспомнить слова. Ей было два или три года, когда она впервые слышала ее, Норфолкскую погребальную песнь. С похорон отца у нее не осталось воспоминаний, кроме заунывной и выворачивающей наизнанку музыки волынки, буквально через полгода она слышала песнь на похоронах матери, тоже совсем не поняв её смысла, и в последний раз она слышала ее лет двадцать назад на проводах дяди. Тогда каждое слово впечаталось в ее душу, но сейчас припомнить их было сложно. С приходом Марлии старые обычаи отживали своё: немногие до сих пор говорили на норфолкском, и уж точно никто больше не пел для умерших. От раздумий и воспоминаний ее отвлек стук в дверь. — Не знаю, какие у вас здесь традиции и уместно ли это вообще, но могу я пойти с тобой? — спросил Леви, входя в кабинет. Ему не нравились массовые сборища людей и уж тем более похороны, но Эмис нуждалась в присмотре, и он из банальной вежливости хотел её поддержать. Перемена в её поведении была для него значительной. Обычно весёлая и лёгкая на подъём, она замкнулась и практически не выходила из кабинета, а он так и не придумал, как её утешить или отвлечь, но решил, что хотя бы присмотрит за ней и поможет, чем сможет. Эмис кивнула. Она наконец нашла в себе силы поговорить. — Конечно, ты можешь пойти. Только если честно, я не хочу. Я ведь до сих пор не знаю, кого ещё не стало. — Понятно. Значит, остаемся. Я поставил чайник. Составишь компанию? Кажется, ты за эти дни вообще ничего не ела. — Не хочу есть. Может, выпью кофе… — девушка сделала глубокий выдох. — Рано или поздно я все-равно узнаю о других погибших, так что надо все-таки собираться. Панихида начнется в полдень. Возьмем и коляску, и трость, чтоб не перенапрягать ногу. — Моя нога — последнее, о чем тебе сейчас стоит переживать. — Вот уж нет. Мы достигли большого прогресса. Нужно его поддерживать. — Ладно. Значит, будешь кофе? — Пожалуй. Со сливками и без сахара. Спасибо, я скоро спущусь. Пока Аккерман возился на кухне, Кор с трудом облачилась в черное платье и накинула на плечи темную шаль — из-за гипса пришлось повозиться. Спустившись вниз, она быстро выпила кофе и вдруг убежала из дома, предупредив Леви, чтобы он ждал ее за порогом через пять минут. Аккерман выкатил коляску, закрыл дверь и спустился в наколеннике и с тростью вниз. Эмис быстро возвращалась к дому от паба, держа на руках потолстевшего черного кота. — Наверное, Она хотела бы ещё разок увидеть его. Подержишь? А я покачу. Леви не хотелось спорить, он кивнул и положил трость и животное на колени. Эмис повела коляску правой рукой. Левая в гипсе висела на повязке. — Неудобно же. Давай я сам доковыляю? — Все нормально, тут недалеко, — отмахнулась она. Однако идти пришлось около получаса. Практически весь город облачился в черное и с самого утра потянулся длинным потоком к загородному кладбищу. Куда ни глянь, повсюду были люди с красными от слез лицами и пустыми потерянными глазами. Женщины завывали, мужчины теребили подолы пиджаков, редкие дети таращились по сторонам, не понимая, что происходит. Они встретили здесь Энни и Билла — оказалось, у Нортонов погиб один из дальних родственников, но они специально умолчали об этом, чтобы не угнетать Эмис ещё сильнее. На отдаленном участке кладбища, выделенном под могилы погибших, земля была укрыта темным полотном. Одинаковые закрытые гробы рядами стояли перед ямами, рядом с каждым из них была табличка с именем. Никто не говорил ни слова, все лишь кивали, видя знакомые лица, и шли дальше или останавливались рядом с близкими. Коляску оставили в стороне, кота Эмис взяла на руки, и тот неуклюже цеплялся когтями за гипс. Леви был в наколеннике с жестким каркасом и опирался на трость. Пройдя по рядам, Кор прочитала все имена и с болью отметила, что каждая фамилия была знакома ей. Двенадцать погибших, шестеро детей. Четверо из них обычно приходили к ней на уборку. Рядом с гробами сирот людей было намного меньше, чем возле других усопших — лишь воспитатели, рабочие приюта и редкие сочувствующие горожане. Эмис с Леви встали напротив таблички «Ван Флит Грета». Колокол возвестил о наступлении полудня и начале прощания, и между гробами прошел проповедник. Крис Костэн тоже был здесь, он завёл речь о принятии и прощении усопших, просил всех сплотиться в час потрясений, а после его слов проповедник завёл короткую молитву, затем вызвал помощников и велел закапывать гробы. Эмис замутило: она вдруг вспомнила всё, что память благосклонно позволяла не помнить: страшные кровавые глаза, ее размазанные по дороге внутренности, протертую до черепа рану на голове. Она закачалась, но Леви подхватил ее под локоть и удержал от падения. Кор отвернулась от гроба, сжала в объятьях кота так, что бедолага мяукнул, и из глаз ее снова покатились слезы. — Эмис, ты так задушишь животину, — прошептал Леви, забирая зверька. Она кивнула, вытирая платком глаза, подняла голову к небу и сделала глубокий вдох ртом, словно тонула. Этот апрель был удивительно теплым и безоблачным, повсюду пахло цветами, лёгкий ветер шелестел молодой листвой, но внутри нее разрасталось что-то мрачное и темное. Эмис начала тихо петь. Голос её дрожал, ей не хватало воздуха, но она не останавливалась, у соседней могилы запела седая старуха, потом тихонько начал подпевать Билл, за ним — воспитательница Макдорманд, и вскоре к ним присоединились другие жители, что ещё сохранили в памяти слова. Мотив погребальной, звучащий со всех сторон, песни брал за душу, и даже у стойкого Леви защипало глаза. Ему даже казалось, что он понимает слова, а может это был лишь смысл, который он сам хотел придать этому напеву. Казалось, он в очередной раз прощается со всеми ушедшими товарищами, теперь уже насовсем отпустив их и своë прошлое. В конец песни Эмис вложила всю свою боль и всю мощь своего голоса. Последняя нота звонко повисла в воздухе, и налетевший ветер унес ее вдаль. Девушка всё-таки развернулась лицом к яме, куда опустили гроб девочки, и ноги её вновь подкосились. Теперь из-за кота в одной руке, и трости в другой Леви не успел поймать её, и она рухнула на колени и так и осталась сидеть, глядя, как на крышку дробью падает сырая земля. «Чёрт, Эмис. Что же мне с тобой делать?» — Леви никак не мог понять, как ему лучше поступить. Дать ей время выразить печаль или поднять и вновь попытаться утешить. Он глянул на Нортонов, но те разговаривали с женой своего погибшего родственника, так что Аккерман вздохнул и просто остался стоять рядом с Кор. «Прости, Грета. Это моя вина. Я больше никого и никогда не полюблю, никого и никогда! Прости, что это всё из-за меня…» — повторяла она про себя. Очень скоро яма наполнилась и превратилась в холмик, могильщики положили в изголовье камень и оперли на него табличку с именем. Так незатейливо и быстро завершился земной путь маленькой девочки и ещё одиннадцати человек. Люди постояли ещё немного и потихоньку начинали расходиться, Леви пришлось выпустить кота и наконец поднять Кор с земли. — Ну, хватит, Эмис, всё. Поднимайся, а то простудишься. Идём домой, — он протянул ей руку, и она, бессильно шатаясь, поднялась, но продолжила смотреть на могилу. Обойдя толпу с серьёзным, даже страдальческим видом, протирая круглые очки, к ним подошел глава Совета. — Прекрасная песня, Эмис. Ты как всегда неповторима. Мистер Аккерман, моё почтение. Это такая трагедия для всего города… Но виновные будут наказаны, за это я ручаюсь! Мы все проверим и не допустим подобного в будущем. И все расходы город, конечно, берёт на себя. А ещё, хм, Эмис, быть может, ты уделишь мне минуту в сторонке? Мне нужно обсудить кое-какие цифры. У Леви вдруг появилось необъяснимое желание стукнуть назойливого старика тростью по лицу, но он сдержался. Зато не сдержалась Эмис: — Крис, ты, мать твою, совсем охренел?! — заорала она, прыгнув в его сторону, и только Леви удержал её, чтобы она не врезала Костэну. На них косились со всех сторон, старик раскраснелся и попятился. — Прости, я э-э…ляпнул, не подумав. Обсудим все позже. Я, э-э, пойду. — Иди и засунь свои цифры куда подальше!!! — Ну всё, Эмис, всё. Не обращай внимания на говнюка, — успокаивал Аккерман, держа её за плечи. Эмис вдруг стало стыдно за своё поведение. Она должна быть сильной, она должна быть сдержанной и разумной. И уж точно не должен её пациент нянчиться с ней, как с глупой девчонкой. Кор наконец взяла себя в руки, вытерла слезы, отряхнула колени, потом подобрала кота, трущегося об надгробный камень и направилась за коляской Аккермана. Они молча вернулись домой и уселись за столом на кухне. Девушка достала бутылку джина и налила себе полный бокал. — Будешь? — спросила она. — Буду. Но ты ничего не ела, уверена, что это хорошая идея? — Такая же хорошая, как притащить кота в дом. И тем не менее он тут. А я даже лапы ему не вымыла. — Я займусь этим позже. А потом что, вернешь его Биллу? — Пока не решила, — Эмис сделала глоток. — Может, послушаем музыку? — вдруг предложил Леви, чтоб как-то её отвлечь. — Идем, если хочешь. Девушка захватила бокал и направилась на третий этаж. Она поставила первую попавшуюся пластинку, раскидала подушки и улеглась прямо в них. Подошедший Леви сел в кресло. Какое-то время они молча пили, а потом Леви спросил: — О чем была песня? — Погребальная? Это почти забытый норфолкский гимн по усопшим. Если в общих чертах, то смысл такой: Сейчас и навсегда прощай. Мой друг, я всё тебе прощаю. Желаю счастья в неземном пути. И ты меня за всё прости. «Значит, я всё понял верно». Они снова помолчали, и только граммофон продолжал проигрывать унылую мелодию. Эмис подняла над лицом руку с гипсом и поглядела на почти негнущиеся пальцы. — Слушай, Леви. Теперь мне понадобится ещё больше твоей помощи. Рука будет заживать около месяца. Но и после этого её придётся долго разрабатывать. Ты не против, если я буду докучать тебе чаще? — Что нужно делать? Эмис глотнула из бокала. Речь ее становилась медленнее, а тело тяжелее. Она быстро пьянела. — Помогать с больными там, где я не смогу справиться одной рукой. Но если это слишком тебя напряжет, то я вызову кого-нибудь из института. Точнее, кхм, я уже написала несколько приглашений, но еще не отправляла. Мне показалось, что лучше сперва спросить тебя. — Не то что бы у меня был особо плотный график. Я в деле, если не придется вскрывать гнойники или выносить чужие горшки. — Это я возьму на себя. Спасибо, — девушка отпила еще и продолжила заплетающимся языком. — Неплохо я устроилась, а? Мой пациент помогает с уборкой, принимает почту, готовит ужины и разводит микстуры для других больных… Скажи мне это ещё месяц назад, и я бы не поверила, что это вообще возможно. — Мне не в тягость. — Знаю. Знаю, потому и доверяю тебе дела, чтобы ты чувствовал себя нужным. Ты и правда мне нужен. — Эмис закрыла глаза, продолжив, еле шевеля губами. — Ну, то есть мне нужен такой ответственный ассистент. «Идиот. Надо было сразу отобрать у неё бутылку». — Так, тебе, пожалуй, хватит на сегодня, — Леви доковылял до неё и забрал почти пустой стакан. — Идём, тебе надо отоспаться и поесть. Или поесть и отоспаться. — Д-да. Только. Позже, — отвечала Кор, не открывая глаз. — Я ещё немного… полежу тут. И Эмис наконец уснула. Видя её расслабившееся лицо, Леви не стал её дёргать. Он выключил грамофон, притащил из гостевой комнаты плед и укрыл девушку. — Добрых снов, — зачем-то прошептал он, и поплелся вниз.