So cold

Майрон покидает Маханаксар безмолвно. Он идет, склонив низко голову. Его ноги дрожат, все его тело (беспомощно обнаженное, потому что никто не озаботился тем, чтобы вместе с телом вернуть ему хоть какую-то одежду) трясется, липкий холодный пот выступил на лбу, и кажется, словно зачарованные кандалы все еще жгут кожу на запястьях и щиколотках. Он в таком шоке, что прослушал суть вынесенного ему приговора, и сейчас даже не понимает, куда и зачем его ведут. Последнее, что падший майя помнит, это то, как он на коленях умолял Валар бросить его в пустоту к его господину и супругу. А после в его разум вторглись, и Майрон увидел Мелькора: сломленного, избитого и израненного, в разорванной одежде, с обрубками вместо ступней, унизительно скованного собственной изуродованной короной, словно ошейником. Валар и другое показывали ему, вырывали безжалостно из памяти моменты, когда Мелькор срывал на нем свой гнев, оставляя потом его изломанное, опороченное тело, едва удерживающее трепещущий дух, лежать на грязном полу, в собственной крови и рвоте. Они пытались убедить его в том, что Мелькор не стоил ни его преданности, ни, уж тем более, его любви. Валар ожидали видимо, что он почувствует себя свободным и отомщенным, когда ему покажут, как Моргот, черный враг, был развоплощен и выброшен в пустоту за гранью мира. Вместо этого, когда Майрон видит, как меч Тулкаса отсекает Мелькору голову, вынуждая его дух покинуть тело, он издает крик, такой громкий и мучительный, что Ниэнна закрывает, плача, лицо, Йаванна, та, что была Майрону как мать, поднимается, возмущенная, со своего трона, и земля начинает дрожать от гнева, пышущего в сердце Ауле. Больше Майрон не может ничего вспомнить. Он падает в бессилии на пол. Его разум агонизирует от недавнего вторжения в него, но агония в его душе, порожденная увиденным, еще мучительнее. Его боль столь велика, что майя не может даже плакать. Двое майар из свиты Манвэ поднимают его на ноги и, подтолкнув в спину, куда-то ведут. Майрон просто надеется, что его приговорили к той же участи, что постигла его супруга. Ему не нужна жизнь, которая не посвящена труду во благо Мелькора. Он бесконечно устал и просто хочет быть рядом с тем, кого любит больше всего на свете. И пусть быть рядом — означает оказаться низвергнутым в пустоту. Ничего не имеет смысла, пока пронзительный холодный свет голубых глаз Мелькора все ещё бесконечно от него далек. Майрону кажется, что от слабости он вот вот упадет. Он не замечает этого, но из его ушей и из носа течет кровь. На мгновение омега останавливается, чтобы перевести дух. Его опять толкают, и хотя толчок не такой уж и сильный, он падает на колени и не может найти в себе сил подняться. Майар хватают его грубо под руки, но затем знакомый голос дает им приказ прекратить. Большие мягкие ладони, теплые и пахнущие свежей зеленью, землёй, цветами, ароматом фруктов и ягод, ложатся на его лицо, гладят в жесте утешения впалые серые щеки, но Майрон все еще слишком шокирован, чтобы реагировать. Если бы сейчас все его сознание не было бы поглощено отчаянием и болью, падший майя мог бы видеть слезы скорби на щеках Йаванны. Но он не видит… Кементари расстегивает изящную брошь своего бархатного царственного плаща, ту, что сам Майрон, искусный в своем мастерстве, сделал когда-то для нее, а затем укрывает отвернувшегося от них, но все еще любимого «сына» своим покрывалом, кутая, словно ребенка, и поднимает его на руки. Подходит Ауле, и опять-таки, если бы Майрон не был сейчас не в себе, он бы увидел тревогу в глазах бывшего учителя, когда тот смотрел на него, и гнев и возмущение, когда взгляд его обращался к Варде и Манвэ. Но он не мог видеть… А затем открывается портал, и перемещение в пространстве за какие-то доли секунд — это не то, что его измученное тело способно вынести сейчас. Майрону кажется, что он задыхается. Его рот раскрывается в безмолвном крике, а затем чернота застилает ему глаза, и он теряет наконец сознание. ***** Когда в следующий раз Майрон приходит в себя, он понимает, что сейчас лежит на кровати, укутанный в одеяло. Тонкая сорочка мягко облегает его тело, пуховая подушка поддерживает удобно голову, на лбу прохладный компресс, пахнущий терпко лекарственными травами… Ему сохранили жизнь. Не просто избавили от ужасного бестелесного скитания по миру, когда он превратился после поражения в жалкую тень того, кем был когда-то, и едва помнил собственную личность, а даже не заперли его в темнице. Нет и намека на цепи, которые сдерживали бы его, в комнате нет охраны, даже дверь не заперта. Кто-то оставил ее едва приоткрытой. Да и комната, в которой он находится, не то что не похожа на тюремную камеру, какой-нибудь подвал, или жалкую каморку, в которой люди держат обычно рабов, она полна роскоши. На кровати балдахин, на полу искусные ковры и звериные шкуры, мебель из красного дерева украшена золотом. На стуле висит одежда явно слишком маленькая для кого-то из Валар. Это его одежда. Та, которую он носил до падения. Все выглядит так, словно он не пленник здесь, а желанный гость. Это совсем не то, чего он ожидал. Так быть не должно. В этот момент омега чувствует себя обманутым. Он покидает торопливо тепло и мягкость перины, одеяла и шелковых подушек и сползает на пол, забиваясь в угол. Следующие два или даже три (точно Майрон не помнит) дня омега проводит в своем импровизированном убежище. Он не двигается, не спит, ни с кем не разговаривает и даже не смотрит на питье и пищу, которые ему приносят. Йаванна и Ауле пытаются с ним поговорить, но он на них никак не реагирует. Только когда Ауле, устав от пустых уговоров, принимает попытку поднять его с холодного пола и вернуть в кровать, Майрон кричит и дико вырывается, вынуждая бывшего учителя оставить его в покое. Им жаль его. Всеми фибрами своей души майя чувствует их беспокойство о нем, он знает, что они опасаются того, что он повредился рассудком. Ни Ауле ни Йаванна не знают, что с ним дальше делать. На четвертый день тот ступор, в котором он пребывал с момента суда, отступает наконец, и в этот момент у Майрона начинается истерика. Он кричит безумно до крови из горла, громит свои покои, не замечая уже, что именно ломается, мебель или его кости, и рыдает, так отчаянно, как не рыдал с того дня, когда они разлучились с Мелькором теперь уже, наверное, навсегда. Ауле не пытается его останавливать. Он позволяет ему дать свободу боли и гневу, и только когда Майрон наконец затихает и валится в бессилии на пол, посреди разгромленной комнаты, Вала садится рядом с ним и притягивает бывшего ученика в свои объятия, крепкие, но ненавязчивые. Ауле огромный. Он ниже, чем Мелькор, но шире в плечах. Майя рядом с ним выглядит маленьким и хрупким, как ребенок. Он прячет лицо на чужой широкой груди, вдыхая такой знакомый аромат раскаленного железа и дыма, и плачет беспомощно. — Я ненавижу их! — дико воет он срывающимся от слез голосом. — Я всех их ненавижу! Ауле молчит. Он достаточно хорошо знает Майрона, чтобы понимать, что успокаивать и переубеждать его бесполезно. Много позже, когда омега наконец перестает плакать, они разговаривают. Пока что очень сухо, не вдаваясь в подробности и не отступая от темы, просто обсуждают суть вынесенного опальному темному лорду приговора. Это похоже на что-то вроде исправительных работ. Майрон был сильнейшим из майар, его голос звучал в Великой музыке. Вместе с Ауле, своим учителем, он ковал когда-то земную твердь. Таких сильных майар мало, и многие из них все еще пытаются в чертогах Мандоса излечить свой дух, который помнит ужасы великих битв прошлого. Валар хотят от него, чтобы он работал над исправлением того, что сломано было в материи Арды, тратил свои силы на спасение мира, который, согласно пророчеству, все равно был обречен. Валар, привыкшие жить строго по замыслу, видят в этом смысл. Майрон нет, но возражать он не собирается. Его пытливый ум уже раздумывает над тем, каким образом можно будет обернуть ситуацию выгодой для себя. Майрон говорит себе, что здесь, в Валиноре, он ближе к Мелькору, чем где бы то ни было ещё. Момент слабости прошел, и больше Майрон не собирается так просто сдаваться. ***** Когда впервые Майрон видит себя в зеркале, он невольно вздрагивает и замирает в растерянности. За исключением нескольких шрамов и отсутствующего пальца на правой руке, он выглядит так же, как до падения. Его тело утонченное, лицо прекрасное и невинное, огненные кудри спадают мягкой волной на хрупкие плечи, янтарные глаза мерцают теплым светом. Невольно майя проводит заворожено рукой по щеке и шумно выдыхает, почувствовав бархатную нежность кожи. С тех пор, как пал Нуменор, его облик был уродливым. Истощено-худое тело с выпирающими жутко костями и прорезавшимися местами из-под кожи шипами; серая кожа, покрытая чешуей, на манер змеинной; красные глаза, в том числе неусыпное третье око во лбу, лишенное век; огромный рот, кровавой трещиной расколовший лицо, а во рту по два ряда бритвенно острых зубов сверху и снизу, и длинный острый язык. Теперь он вновь прекрасен. И все же, чем дольше Майрон смотрит на себя, тем сильнее закипает раздражение в его груди. Сконцентрировавшись, он меняет первым делом свое тело. Оно по-прежнему остается изящным и, увы, всё ещё болезненно худым, но обрастает мышцами. Плечи становятся шире, бедра крепче, руки мускулистее, как и подобает воину и кузнецу. Ногти на руках сменяются острыми черными когтями. Карамельная, покрытая золотыми веснушками и нежным румянцем, кожа бледнеет почти до серости. Волосы спускаются чуть ниже поясницы, как Майрон привык, как нравилось Мелькору. Теперь они уже не рыжие. В них столько оттенков, от чёрного до алого и золотого, что они выглядят так, словно кипящая лава стекает ему на спину. Лицо возвращается к привычной форме само собой: становится более хищным, желчным, болезненно заостряется, сочетая теперь мягкость и красоту с мрачностью и грубостью в завораживающей дисгармонии. И наконец наступает черед глаз. Когда Мелькор создавал драконов, он подарил им его, Майрона, глаза, такие же огненные, лишенные белка, переливающиеся мириадами оттенков, и в центре их бездонный провал острого зрачка. Самые восхитительные глаза на свете, как Мелькор сказал когда-то, впервые увидев измененный облик своего уже супруга… Внезапно Майрон чувствует себя утомленным. Раньше трансформация тела давалась ему также легко, как смена одежды, но теперь это простое действие отзывается тянущей болью в мышцах, легкой тошнотой и головокружением. Не то чтобы омега этим удивлен. Было бы слишком наивно ожидать, что Валар не сделают с ним ничего, чтобы как-то ограничить или даже взять под контроль его силы. Подняв взгляд на свое отражение, Майрон видит, что из носа у него течет кровь. Он размазывает ее небрежно по лицу тыльной стороной ладони и хищно улыбается, довольный увиденным зрелищем. Теперь, с окровавленным лицом, он выглядит именно так, как и должен. Перед ним Гортхауэр, лейтенант Моргота, черный враг Средиземья. ***** Это несерьёзно, но все же Майрон чувствует мрачное удовлетворение, избавляясь безжалостно от своей старой, украшенной драгоценными камнями и искусной вышивкой яркой одежды. Он бросает ее в огонь очага, а сам, стиснув зубы и наплевав на слабость, создает себе новую. Она черная, максимально простая и строгая. Прошло время помпезных одежд Валинора; позади осталась прекрасная эпоха начала их с Мелькором брака, когда он облачался в алый бархат и золото; нет больше места светлым одеждам Аннатара; и нет необходимости повиноваться Ар-Фаразону, который наряжал его в прозрачные пестрые наряды наложника. Никем ему уже не нужно притворяться. И теперь, когда больше доспехи не являются единственной одеждой, что ему необходима, Майрон может наконец позволить себе носить траур. В тот день, когда их связь внезапно оборвалась, Майрон остриг себе кинжалом Мелькора волосы, когтями расцарапал в кровь лицо и грудь, и посыпал пеплом голову. Недолго он мог позволить себе быть слабым. У него не было тогда времени на то, чтобы оплакивать супруга: нужно было спасать остатки армии, браться за разработку новых коварных планов. Еще слезы не высохли на его ресницах, как он уже ступил на земли Линдона, намереваясь начать новую игру. Тогда он не мог позволить себе такую роскошь, как полноценный траур, достойный его божественного супруга. Теперь для траура у него есть все время этого мира. Больше Майрон не носит золотых украшений, не вплетает в искусные косы жемчуга и золотые нити. Не удержавшись от соблазна, он создает себе траурную накидку, и голос Мелькора в его голове тут же подмечает ехидно, что теперь он выглядит так, словно пытается подражать лорду Намо. Майрону не удается удержать под контролем свои чувства, да и нет больше в этом необходимости, поэтому он опускается в бессилии на колени и плачет. Он вспоминает времена в Нуменоре, когда ночью приходил в храм Мелькора и прижимался щекой к каменной ладони его статуи, ища утешения, и не находил его. Не может найти и сейчас…