Парень сидит на полу, перекладывая листы из одной стопки в другую. В голове бардак, мысли вьются вокруг надоедливыми осами. Собрать бы их, уложить в одну стопку, точно эти бумажки. Да вот только чтобы это сделать и вечности будет мало. Можно конечно подобрать тысячи красивых эпитетов, разрисовать все самыми яркими красками, но на кой черт это нужно, если тебе просто ебано?
Очередная стопка листов летит в мусорку. За что не берись - все выходит из рук вон хуево. Андрюша, если быть честным, вообще мало что умеет. Конечно, со стороны кажется, что умный малый, знает все и обо всем. Да только вот никто в душе не ебет, что в его зелёной головушке двадцать четыре на семь ядерные бомбы с истребителей падают. Вот и получается, что все эти его знания о бесконечных галактиках вселенных, античной философии и рпгшных играх лишь хуевая попытка заткнуть зияющую дыру, которой он как личность, и является. Он в тишине остаётся - только если спит. Готов хоть на край света бежать - лишь бы не один. Вокруг него всегда балаган из людей, а сам он выдаёт калейдоскоп эмоций, перебивающих одна другую. Алкоголь, уже даже не рекой, а ебучим гейзером, сигареты блоками, да покрепче. И не важно, какие там завтра дела, главное, чтобы сейчас не тянуло на люстру. А в быстрых перебежках по городу «по делам», всегда в наушниках. И музыку на максимум, так чтобы собственные мысли по буковке распадались. Не жизнь, а вечный бег по острию ножа, с остановками только на очередную сигу или бутылку водки.
Вот оно - нутро. А все эти увлечения - лишь обертка, наслоенная как пленка-пупырка на хрустальной вазе. Кажется, что хоть об стену кинь - не развалится, а на деле разбилась ещё при выгрузке в отделении почты. И пока не вскроешь пленку - так и не узнаешь целая она или Почта России ее пинками до пункта выдачи доставила. Ваза Шрёдингера блять, и Андрюшенька ровно такой же. Пока не продерешься сквозь эти тонны наслоенных друг на друга интересов, увлечений и пьянок - не узнаешь сдох он или просто прикидывается.
А на деле - все хуйня. И в физике он кажется ничего не понимает, все работы в универе «копировать - вставить», своих мыслей - ноль. Когда в университетские годы начал тексты писать- казалось точно его. А вышло, что образы то красивые, а внутри одно гнильё. А чего ещё ожидать, когда для каждой новой песни текст приходится буквально выблевывать с кровью. Он, по всей видимости, профессионально только разлагаться умеет, и других за собой утягивать.
Ничегошеньки он из себя не представляет, так все говорят - значит правда. Только вот каждое вброшенное из вне слово - губит похлеще трёх пачек сигарет за ночь. Бумага на полу наконец-то заканчивается. Андрей и сам не понимает на кой хер хранит столько макулатуры. Привязывается ко всему по щелчку пальца, а потом от себя вместе с кучками мяса отдирать приходится. Сколько людей пошло нахуй, так и не узнав, что прихватили с собой ещё и кусочек его душонки. Он вообще склонен к тупым привязанностям. Постоянно держится за всех и вся. Хочется быть важным для кого-то, вот он и лезет из кожи вон лишь бы понравится. Веревки вить из себя позволяет, на шею их себе наматывает лишь бы не лишиться ещё одной частички плоти, если «друг» внезапно решит свалить в далекие ебеня. А люди все уходят, на последок еще и затянув эти веревки покрепче - чтобы точно не выбрался. Сам виноват, что ещё сказать. А сказать то и нечего, совсем. Уже давно весь на стихи изошелся. Только вот легче ни на йоту не становится. Андрюша, в сущности своей - перегной. Все что находится в радиусе километра от него - он засасывает на ебаное дно, откуда сам стучит с диким воплем о помощи. Только вот сам для этого мифического спасения ничего сделать не хочет, чуть-что умывает руки. Дескать «вот мое дерьмо - теперь ебись с этим». А людям уже самим до себя, лишь бы из говна под названием Андрей Пирокинезис побыстрее вылезти. Потому что если не успеешь - эта тварь тебя ещё глубже засосет, и очнёшься где-то в лютых отходах в Тутаеве с петлей на шее и бутылкой в руке.
В комнате сейчас чисто, как никогда. Год тура с небольшими передышками - и у вас дома ебучий мусорный полигон. В особенности если этот год Вы жили от пьянки к пьянке. Завтра рано вставать, на часах уже далеко за полночь, а Андрею ебнуло в голову перебрать все что есть в этой чертовой квартире. Как там говорят эти коучи из Инстаграмма «бардак в квартире - бардак в голове». Вот только в квартире сейчас кристально чисто, хоть с пола жри, честное слово, а в голове порядком и не пахнет. Тринадцать мешков мусора на лестничной площадке – соседи, наверное, подумают, что он на мусорку переехать решил. Стоит теперь смотрит на эти мешки и думает, как все это с восьмого этажа вообще утащить. И так смешно от того, что в этих чёрных пакетах - часть его. Те песни которые теперь увидят только птицы, растеребившие пакет в поисках еды. Вот так и выглядит его творчество - большая эмоциональна мусорка, с кусками его души. Кажется, если получше вслушаешься, вчитаешься в тексты - трупный яд на языке ощутишь. Посмотришь на это все дело и побежишь куда глаза глядят, лишь бы подальше от этой мерзости, именуемой песнями Пирокинезиса.
На улице ни единой души, лишь Андрей с пятью пакетами мусора. Оно и к лучшему, не придётся укутываться в капюшон в надежде спасти себя от постороннего взора. От невзначай брошенного взгляда его переёбывает не хуже, чем от стакана абсента залпом. Ощущение, что каждый прохожий так и норовит забраться поглубже, всковырнуть так долго зализываемые раны. Он столько раз выбирал не тех и сворачивал не туда, что кажется заработал себе паранойю с тревожным расстройством на десерт.
Возвращаться в квартиру не хочется. Да если честно, ему вообще мало что хочется. Его жизнь так через мясорубку пропустила, что любое мало - мальское желание вызывает лишь рвотные позывы. Вечно все через пизду, как ни старайся. Десять лет назад он бы выше своей головы прыгнул, лишь бы задуманное воплотить, а сейчас из планов у него только начеркать пару строчек и не сдохнуть до завтра. Писать. Писать, чтобы не умереть. Писать, чтобы был смысл. Раз за разом расслаивать душу, отдирать от нее самое ценное, точно мясо с костей. Старой побелкой в пальцах крошить плоскость сознания, чтобы она, осыпаясь на бумагу, стала очередной песней. И уже ничего, не простить, не спросить. Андрюше, кажется, стало больше не о чем говорить, и некуда продолжаться. Все, что ему остается кашу несказанных слов битым стеклом сглотнуть. Слова его, каждый раз невпопад, коряво, грязно. Они тянут за собой, в лабиринты Питерских канализаций, пропахших гнилью, усиливают боль в геометрической прогрессии, сжимают шею ржавой гарротой, ребра ломают. Хочется выхаркать их, лишь бы отпустило, сплюнуть кровавым месивом на обочину. Да только как ни старайся, не получается. Остается лишь брыкаться, в попытках удержать расходящиеся по швам ниточки рассудка. Не в петлю, так в бутылку. Путь до круглосутки уже въелся в мозг так, что никакой химией не вытравишь. Пара бутылок чего-то крепкого в пакете скрашивают путь домой.
В квартире такая тишина, что она не то что звенит, а ебашит по вискам пульсирующей болью, оглушает, вытягивает воздух из легких. К горлу подкатывает ком, коридор «мерцает» как картинки в старых диафильмах. Шаг, ещё один и ещё, дверь в комнату, ноутбук, ютуб. Лишь бы что-то шумело на фоне. Лишь бы не чувствовать липких лап паники, смыкающихся на шее. Лишь бы не чувствовать. Его демоны только и ждут, когда он даст им сожрать себя. И он даёт, да так остервенело, что удивляешься как от него хоть что-то осталось. Напивается в дрызг, закидывается чем-нибудь, да по жёстче. Потом ползёт в ванную, весь в слезах и слюнях, проклиная самого себя. Ему бы кого-то кто скорую вызовет, холодное полотенце на лоб положит, скажет, что все то у него хорошо будет. Да только вот он в хуй не ставил того, кто изо всех сил пытался вытащить его из этого дерьма. Тогда ещё весело было, казалось мол моя жизнь - что хочу то и ворочу, и никто мне не указ. Думалось, что если не подпустит близко, то и себя разрывать на атомы не придется. Вот и осталось ему только холодная вода из-под крана и два пальца в рот. Поднимать глаза на зеркало в такие моменты - девятый круг ада. Его того гляди на изнанку вывернет, в глазах темные круги расплываются, тело бьет крупной дрожью. Херово до смерти, в прямом смысле. А пиро вновь и вновь поднимает глаза на свое отражение. Кажется, даже оно осуждающе смотрит на убитый кусок плоти перед собой. И Андрюша снова обещает, клянется ему что это в последний раз. Да он все что угодно пообещает, лишь бы его отпустило. Будет рыдать на чем свет стоит, биться о стены как раненая синичка в клетке, только толку от этого никакого. Нет ему ни веры, ни искупления, ни прощения.
Поэтому, он так и уснёт на полу, в обнимку с давно не греющей батареей. Хотя это и сном то не назовёшь. Воспалённое сознание на пару с бессознательным умом «Б» то и дело подкидывают ему картинки из прошлого. А они режут на живую, и как бы он не старался, забыть не получается. Только глубже топит себя в этом.
Помнится, когда с ним был Федя, жить было легче. Он по головке погладит, воды со льдом принесёт, посидит рядышком пока Андрюша не уснёт. Но сейчас Феди нет, и не будет уже никогда. Потому что Федя умный, он не стал топить себя вместе с ним, свалил. Свалил, когда понял, что Андрюшенька вообще то не хочет и пальцем пошевелить чтобы что-то поменять. А пиро слишком уж гордый чтобы бежать за ним. Он же сам справится, ему и одному не плохо. Не плохо, как же. По жизни себе врет, и это не исключение. Он без Феди подыхает, тонет ещё глубже, задыхается.
Очередное пробуждение не приносит ничего хорошего. Его снова тошнит, в этот раз все явно идёт совершено не так. Резко становится страшно, но у него уже нет сил сопротивляться этому всеобъемлющему ужасу. В голове ярко мигает одна мысль «это конец». Вот так он и сдохнет, обдолбанный, пьяный в слезах и блевоте, на кафельном полу собственной ванной. Большего пиро не заслужил. И теперь Андрей вообще не осознаёт, что происходит. Сознание путается переплетая сон и явь. Надо бы позвонить Феде, нет, стоп, они же уже год не общаются. Или ему кажется, что они не общаются? Федя. Он же только что тут был? Боль пронизывает каждый атом его тела, он на девяносто девять процентов состоит из неё. Комната делает по тысяче оборотов вокруг солнца-лампы. Руки тянутся к телефону на стиральной машинке, но врезаются в основание трубы, воздух звенит от удара колец о металлическую поверхность. С третьей попытки достает заветный мобильный, с шестой получается набрать нужный номер, с пятого гудка отвечают.
А Андрей уже не соображает. В голове космической вакуум который пронизывают тысячи грозовых молний, взрывая разреженный газ. С того конца провода слышится сонное «Ало» и какое-то копошение. Нужно что-то ответить, попросить приехать, умолять спасти. Но только вот все его мысли как смола, липнут к стенкам черепной коробки, стекают по горлу прямиком в солнечное сплетение оставляя на языке стойкий привкус нефти.
- Блять, Федорович, три часа ночи, какого хуя тебе надо!? - из трубки доносится недовольный голос Стеда.
Андрей хочет ответить, крикнуть о том, что ему хуево, он умирает, хоть что-нибудь. Но слова, застряв во рту, рассыпаются на слоги и буквы, перемешиваются, меняются местами, превращаются в
бес смыс лен ную к а ш у .
Я кажется умираю, Федь.
Я ка жет ся у ми ра ю Федь
Я к а ж е т с я у м и р а ю ф е д ь
Я. ф а т с я е у я м р ж ь а ю к д к
Я…
Перед глазами - сплошной калейдоскоп. Телефон в тонкой руке бликует самыми яркими красками, сыплется осколками на пол, обжигает пальцы. Столько слов было сказано, столько из них потрачено в пустую. Сейчас в самый важный момент, они все потеряли смысл. Кто он этот я? Что значит эта смерть?
С м е р т ь. М с р ь е р. Ф р м е д с ь Я , Ф е д я , Федя. Федя может починить предложения, Федя может склеить слова суперклеем, он может заново вложить в них смысл.
- Андрей! Что у тебя там стряслось?! Андрей, черт тебя дери, ответь мне! – А этот самый Федя уже кричит, и кажется даже до конца проснулся.
- Федя, Феденька… - Андрей шепчет эти слова в трубку снова и снова. Так отчаянно цепляясь за эту последовательность букв, физически помня, что это что-то важное.
- Да, это я, я. Где ты? Андрей! - Голос Фёдора становится тише. На фоне, кажется, слышно скрип открывающегося шкафа, и звон пряжки ремня. - Андрей, слушай мой голос и отвечай на вопросы. Где ты сейчас?
Звуки не громкие, но ужасно перегружают барабанные перепонки, оглушая Андрея на пару секунд. Думать тяжело, говорить ещё тяжелее, но Федя же просит. Пиро хватается за этот голос, как корабли во время шторма за якорь.
-
Я д о м а - Парень старается изо всех сил, буквально отдирая нужные буквы от подкорки мозга. - Я дома, Федь
- Отлично, ты молодец. Теперь скажи мне, что с тобой? - Конец фразы почти не слышно, его заглушает хлопок закрывающейся двери и звон ключей, проворачивающихся в скважине.
- Я кжетя мраю, Федь.- Выходит дерьмово, но это лучше чем ничего. Федя обязательно все поймёт, он обязательно поможет.
- Андрюша, слушай меня. Я сейчас приеду, хорошо? - На том конце уже можно услышать гулкий звук мотора, работающего, кажется на износ
Как долго длится диалог, не понятно. Время, и без того аморфная единица измерения, сейчас кажется совсем растеклось по пространству. Голос Логвинова на вкус как металл, и звучит так - же. Он как ртуть, течёт, собирается в сгусток, отравляет, но даёт надежду. Андрей хмыкает в трубку, не в силах больше что-либо сказать. Наверное, именно так и выглядит его Ultima Thule. Он старался, честно. Старался не подавать виду, натягивать самую парадную улыбку, держать свою крышу ровно на том месте, где она у всех. Но механизм закоротило и все покатилось к чертям, да на такой скорости, что никакие спиды уже не нужны были. Все его слова, действия, были не правильными, но кажется понял он это слишком поздно. Каждый ебаный раз, он напивался до чертиков в глазах, долбил не весть что, лишь бы не видеть жалкое подобие человека в отражении. Андрюшенька просто продолжал разрушать себя, вместо того, чтобы хоть что-то с этим делать. И если быть перед собой пиздецки честным, за свою беспросветную глупость, он заплатил огромную цену. И кажется сейчас настало время финального платежа.
Глаза закрываются, а мозг нещадно перекрывает любые ощущения белым шумом.
Е д ь ф е н к а - а был ли у этого последнего слова хоть какой-то смысл?
* * *
Фёдор забегает в ближайший цветочный магазин. Он точно знает, что ему нужно.
- Пару красных роз, пожалуйста.
«И там, где я оставил черным маркером черту, найдет лишь пару красных роз. Но жизни в них намного больше есть, чем тут.»
